Краткое содержание бёлль глазами клоуна за 2 минуты пересказ сюжета

Краткое содержание Бёлль Глазами клоуна за 2 минуты пересказ сюжета Краткое содержание Бёлль Глазами клоуна за 2 минуты пересказ сюжета Краткое содержание Бёлль Глазами клоуна за 2 минуты пересказ сюжета Краткое содержание Бёлль Глазами клоуна за 2 минуты пересказ сюжета Краткое содержание Бёлль Глазами клоуна за 2 минуты пересказ сюжета Краткое содержание Бёлль Глазами клоуна за 2 минуты пересказ сюжета Краткое содержание Бёлль Глазами клоуна за 2 минуты пересказ сюжета Краткое содержание Бёлль Глазами клоуна за 2 минуты пересказ сюжета Краткое содержание Бёлль Глазами клоуна за 2 минуты пересказ сюжета Краткое содержание Бёлль Глазами клоуна за 2 минуты пересказ сюжета

Только святых и дилетантов горе может поразить не на жизнь, а на смерть.

Наш век, если он вообще достоин специального наименования, следует назвать веком проституции.

— Что ты за человек?! — воскликнул он.

— Я клоун, — сказал я, — клоун, коллекционирующий мгновения.

Лео и Ганс

Ответить Читать обсуждение дальше…

1988 — Театр имени Моссовета. 

Была сделана запись данного спектакля.

«Разрешение на постановку в России пьесы по произведению Генриха Белля Бортников выпросил лично. Гена прочитал в «Иностранной литературе» роман «Глазами клоуна» и влюбился в него.

Автор, к тому времени уже классик немецкой литературы, жил в ФРГ, и с авторскими правами были проблемы. Но на письмо, посланное Геной почти что «на деревню дедушке», ответил, разрешение дал. Мало того, позже он сам приехал посмотреть спектакль.

И говорил потом, смеясь, что ему хлопали, будто он космонавт» (Татьяна Бестаева)

2012 — Тюменский драматический театр «Мимикрия», спектакль «Глазами клоуна»

  • 2014 — Драматический театр на Васильевском, спектакль «Глазами клоуна»
  • 2014 — Московский международный дом музыки, балет с ми «Глазами клоуна», реж. Жанна Шмакова
  • 2015 — Театр Цавта, Тель-Авив, моноспектакль «Глазами клоуна»
  • 2016 — Молодежный театр «Мастерская 51», спектакль «Глазами клоуна
Скачать fb2 epub mobi 01.07.15

=)

Ганс Шнир приезжает в немецкий город Бонн, город, в котором родился. Однако Ганс не может признать этот город родным.

Дело в том, что будучи артистом, он находился в постоянных разъездах и не задерживался подолгу в одном городе.

Женщина, которую он любил и которая сопровождала его в поездках, Мария, покинула Ганса, чтобы выйти замуж за Цюпфнера. Это ввело Ганса в сильную депрессию, он начал много пить и его карьера артиста устремилась вниз.

Он говорит о себе как о клоуне, не принадлежащем к какой-либо церкви.

Когда Ганс возвращается в Бонн, первым человеком, которого он встречает, является его отец-миллионер. Вместе они предаются воспоминаниям. У Ганса была сестра Генриетта. Семнадцать лет назад семья вынудила её записаться в добровольный полк зенитчиц. Генриетта погибла на войне.

LibreBook.me Глазами клоуна Читать

Источник: https://librebook.me/the_clown

Генрих Бёлль — Глазами клоуна

Генрих Бёлль

Глазами клоуна

«Но как написано: “Не имевшие о Нем известия увидят, и не слышавшие узнают”».

Когда я приехал в Бонн, уже стемнело; я сделал над собой усилие, чтобы отрешиться от того автоматизма движений, который выработался у меня за пять лет бесконечных переездов: ты спускаешься по вокзальной лестнице, подымаешься по лестнице, ставишь чемодан, вынимаешь из кармана билет, опять берешь чемодан, отдаешь билет, идешь к киоску, покупаешь вечерние газеты, выходишь на улицу и подзываешь такси.

Пять лет подряд я чуть ли не каждый день откуда-то уезжал и куда-то приезжал, утром шел по вокзальной лестнице вверх, потом — вниз, под вечер — вниз, потом — вверх, подзывал такси, искал в карманах пиджака мелочь, чтобы расплатиться с шофером, покупал в киосках вечерние газеты, и в самой глубине души мне было приятно, что я с такой небрежностью проделываю всю эту точно разработанную процедуру. С тех пор как Мария меня покинула, чтобы выйти замуж за этого католика Цюпфнера, мои движения стали еще более механическими, хотя и продолжали быть столь же небрежными. Расстояние от вокзала до гостиницы и от гостиницы до вокзала измеряется для меня только одним — счетчиком такси. От вокзала бывает то две, то три, то четыре с половиной марки. Но с тех пор как ушла Мария, я порой выбиваюсь из привычного ритма и путаю гостиницы с вокзалами: у конторки портье лихорадочно ищу билет, а на перроне, у контролера, спрашиваю ключ от номера; впрочем, сама судьба — так, кажется, говорят — напоминает мне о моей профессии и о положении, в котором я оказался. Я — клоун, официально именуюсь комическим актером, не принадлежу ни к какой церкви, мне двадцать семь лет, и одна из сценок, которые я исполняю, так и называется: «Приезд и отъезд», вся соль этой длинной (пожалуй, чересчур длинной) пантомимы в том, что зритель до самой последней минуты путает приезд с отъездом; эту сцену я большей частью репетирую еще раз в поезде (она слагается из шестисот с лишним движений, и все эти «па» я, разумеется, обязан знать назубок), поэтому-то, возможно, я и становлюсь иногда жертвой собственной фантазии: врываюсь в гостиницу, разыскиваю глазами расписание, чтобы не опоздать на поезд, мчусь по лестнице вверх или вниз, хотя мне всего-навсего нужно пойти к себе в номер и подготовиться к выступлению. В большинстве гостиниц меня, к счастью, знают; за пять лет создается определенная рутина, и вариантов здесь меньше, чем кажется на первый взгляд; кроме того, импресарио, изучив мой характер, заботится, чтобы все, так сказать, шло как по маслу. Дань уважения отдается тому, что он именует «впечатлительностью артистической натуры», а когда я нахожусь у себя в номере, на меня излучаются «флюиды хорошего настроения»: в красивой вазе — цветы, и, как только я сбрасываю с себя пальто и запускаю в угол башмаки (ненавижу башмаки!), хорошенькая горничная уже несет мне кофе и коньяк и приготовляет ванну — зеленые эссенции делают ее ароматной и успокаивающей нервы. Лежа в ванне, я читаю газеты, и притом только развлекательные, — не больше шести и не меньше трех, — а после я не очень громко напеваю что-то церковное: хоралы, псалмы, секвенции, те, что я запомнил еще со школьных лет. Мои родители, убежденные протестанты, следуя послевоенной моде проявлять веротерпимость, определили меня в католическую школу. Сам я далек от религии, даже в церкви не бываю; церковные тексты и напевы я воспроизвожу из чисто медицинских соображений: они наиболее радикально излечивают от двух недугов, которыми наградила меня природа, — от меланхолии и головных болей. Однако с тех пор как Мария переметнулась к католикам (Мария католичка, но слово «переметнулась» все равно кажется мне тут вполне уместным), мои недуги усилились, даже «Tantum ergo» и литания Деве Марии — раньше они действовали безотказно — теперь почти не помогают. Есть, правда, такое лекарство, как алкоголь, но оно исцеляет на время, исцелить меня могла бы только Мария, но Мария ушла. Клоун, который начал пить, скатится по наклонной плоскости быстрее, нежели запивший кровельщик упадет с крыши.

Когда я пьян и выступаю, я неточно воспроизвожу движения, которые может оправдать абсолютная точность, и еще я совершаю самую скверную ошибку, какую только может совершить клоун: смеюсь над собственными шутками.

Нет горшего унижения! Пока я трезв, страх перед выходом все время возрастает (большей частью меня приходилось силой выталкивать на сцену); мое состояние, которое некоторые критики характеризовали как «лирически-ироническую веселость», скрывающую «горячее сердце», на самом деле было не чем иным, как холодным отчаянием, с каким я превращался в марионетку; впрочем, плохо бывало, когда я терял нить и становился самим собой. Наверное, нечто подобное испытывают монахи, погрузившись в созерцание. Мария всегда таскала с собой массу всяких мистических книг, и я припоминаю, что в них часто встречались слова «пустота» и «ничто».

В последние три месяца я большей частью бывал пьян и, выходя на сцену, чувствовал обманчивую уверенность в своих силах; результаты сказались раньше, чем у лентяя — школьника: тот еще может тешить себя иллюзиями до дня выдачи табеля — мало ли это случится за полгода.

А мне уже через три недели не ставили больше цветов в номер, в середине второго месяца номера были без ванны, в начале третьего я жил уже на расстоянии семи марок от вокзала, а мое жалованье скостили до одной трети.

Не стало коньяка — только водка, не стало и варьете — вместо него в полутемных залах какие-то чудные сборища; выходя на скудно освещенные подмостки, я уже не только позволял себе неточные движения, а откровенно валял дурака, потешая юбиляров: железнодорожников, почтовиков или таможенников, домашних хозяек — католичек или медсестер протестантского вероисповедания; офицеры бундесвера, любители пива, которым я скрашивал конец службы, не знали толком, можно ли им смеяться, когда я показывал ошметки своей старой пантомимы «Оборонный совет», а вчера в Бохуме, выступая перед молодежью с подражанием Чаплину, я поскользнулся и никак не мог встать. Никто даже не засвистел, публика только сочувственно шепталась, и, когда занавес наконец опустили, я поспешно заковылял прочь, собрал свои пожитки и, как был в гриме, поехал к себе в пансион, где разыгралась ужасающая сцена, потому что хозяйка отказалась одолжить мне деньги на такси. Разбушевавшийся шофер утихомирился только после того, как я отдал ему свою электрическую бритву — не под залог, а в уплату за поездку. У него еще хватило порядочности одарить меня вместо сдачи начатой пачкой сигарет и двумя марками. Не раздеваясь, я бросился на неразобранную постель, допил остатки водки и впервые за последние месяцы почувствовал себя полностью излечившимся и от меланхолии, и от головных болей. Я лежал на кровати в том состоянии, в каком мечтаю иногда окончить свои дни: будто пьяный, я валяюсь под забором. За рюмку водки я отдал бы последнюю рубашку, и только мысль о сложных переговорах, которые неизбежно вызовет эта сделка, удерживала меня от нее. Спал я прекрасно, крепко и со сновидениями: мне снилось, что на меня мягко и бесшумно, как саван, опускается тяжелый занавес, словно сумрачное благодеяние, и все же сквозь сон и забытье я уже испытывал страх перед пробуждением; лицо измазано гримом, правое колено опухло, на пластмассовом подносике жалкий завтрак и возле кофейника телеграмма моего импресарио: «кобленц и майнц отказали тчк позвоню вечером бонн цонерер». Потом позвонил тот человек, который нанял меня; только сейчас я узнал, что он ведает просвещением прихожан-протестантов.

Конец ознакомительного отрывка Краткое содержание Бёлль Глазами клоуна за 2 минуты пересказ сюжета Вы можете купить книгу и

Прочитать полностью

Хотите узнать цену? ДА, ХОЧУ

Источник: https://libking.ru/books/prose-/prose-contemporary/565005-genrih-bell-glazami-klouna.html

Генрих Белль — Глазами клоуна

Здесь можно купить и скачать «Генрих Белль — Глазами клоуна» в формате fb2, epub, txt, doc, pdf. Жанр: Проза. Так же Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги на сайте LibFox.

Ru (ЛибФокс) или прочесть описание и ознакомиться с отзывами.

На Facebook
В Твиттере
В Instagram
В Одноклассниках
Мы Вконтакте

Описание и краткое содержание «Глазами клоуна» читать бесплатно онлайн.

Белль Генрих

Глазами клоуна

  • Генрих Белль
  • Глазами клоуна
  • 1
  • Когда я приехал в Бонн, уже стемнело; я сделал над собой усилие, чтобы отрешиться от того автоматизма движений, который выработался у меня за пять лет бесконечных переездов: ты спускаешься по вокзальной лестнице, подымаешься по лестнице, ставишь чемодан, вынимаешь из кармана билет, опять берешь чемодан, отдаешь билет, идешь к киоску, покупаешь вечерние газеты, выходишь на улицу и подзываешь такси.

Пять лет подряд я чуть ли не каждый день откуда-то уезжал и куда-то приезжал, утром шел по вокзальной лестнице вверх, потом — вниз, под вечер — вниз, потом — вверх, подзывал такси, искал в карманах пиджака мелочь, чтобы расплатиться с шофером, покупал в киосках вечерние газеты, и в самой глубине души мне было приятно, что я с такой небрежностью проделываю всю эту точно разработанную процедуру. С тех пор как Мария меня покинула, чтобы выйти замуж за этого деятеля Цюпфнера, мои движения стали еще более механическими, хотя и продолжали быть столь же небрежными. Расстояние от вокзала до гостиницы и от гостиницы до вокзала измеряется для меня только одним — счетчиком такси. От вокзала бывает то две, то три, то четыре с половиной марки. Но с тех пор как ушла Мария, я порой выбиваюсь из привычного ритма и путаю гостиницы с вокзалами: у конторки портье лихорадочно ищу билет, а на перроне, у контролера, спрашиваю ключ от номера; впрочем, сама судьба — так, кажется, говорят — напоминает мне о моей профессии и о положении, в котором я оказался. Я — клоун, официально именуюсь комическим актером, не принадлежу ни к какой церкви, мне двадцать семь лет, и одна из сценок, которые я исполняю, так и называется: «Приезд и отъезд», вся соль этой длинной (пожалуй, чересчур длинной) пантомимы в том, что зритель до самой последней минуты путает приезд с отъездом; эту сцену я большей частью репетирую еще раз в поезде (она слагается из шестисот с лишним движений, и все эти «па» я, разумеется, обязан знать назубок), поэтому-то, возможно, я и становлюсь иногда жертвой собственной фантазии: врываюсь в гостиницу, разыскиваю глазами расписание, смотрю в него и, чтобы не опоздать на поезд, мчусь по лестнице вверх или вниз, хотя мне всего-навсего нужно пойти к себе в номер и подготовиться к выступлению.

В большинстве гостиниц меня, к счастью, знают; за пять лет создается определенная рутина, и вариантов здесь меньше, чем кажется на первый взгляд; кроме того, импресарио, изучив мой характер, заботится, чтобы все, так сказать, шло как по маслу.

Дань уважения отдается тому, что он именует «впечатлительностью артистической натуры», а когда я нахожусь у себя в номере, на меня излучаются «флюиды хорошего настроения»: в красивой вазе стоят цветы, и, как только я сбрасываю с себя пальто и запускаю в угол башмаки (ненавижу башмаки!), хорошенькая горничная уже несет мне кофе и коньяк и приготовляет ванну — зеленые эссенции делают ее ароматной и успокаивающей нервы; лежа в ванне, я читаю газеты, и притом только развлекательные, — не больше шести и не меньше трех, — а после я не очень громким голосом напеваю что-нибудь церковное: хоралы, псалмы, секвенции, те, что я запомнил еще со школьных лет. Мои родители, убежденные протестанты, следуя послевоенной моде проявлять веротерпимость, определили меня в католическую школу. Сам я далек от религии, даже в церкви не бываю; церковные тексты и напевы я воспроизвожу из чисто медицинских соображений: они наиболее радикально излечивают от двух недугов, которыми наградила меня природа, — от меланхолии и головных болей. Однако, с тех пор как Мария переметнулась к католикам (Мария сама католичка, но слово «переметнулась» все равно кажется мне тут вполне уместным), мои недуги усилились, даже «Верую» и литания деве Марии — раньше они действовали безотказно — теперь почти не помогают. Есть, правда, такое лекарство, как алкоголь, но оно исцеляет на время, исцелить навсегда меня могла бы только Мария. Но Мария ушла. Клоун, который начал пить, скатится по наклонной плоскости быстрее, нежели запивший кровельщик упадет с крыши.

Читайте также:  Краткое содержание андреев валя за 2 минуты пересказ сюжета

Когда я пьян, я неточно воспроизвожу движения, которые может оправдать абсолютная точность, и потом я совершаю самую скверную ошибку, какую только может совершить клоун: смеюсь над собственными шутками.

Нет горшего унижения! Пока я трезв, страх перед выходом все время возрастает (большей частью меня приходилось силой выталкивать на сцену); мое состояние, которое некоторые критики характеризовали как «лирически-ироническую веселость», скрывающую «горячее сердце», на самом деле было не чем иным, как холодным отчаянием, с каким я перевоплощался в марионетку; впрочем, плохо бывало, когда я терял нить и становился самим собой. Наверное, нечто подобное испытывают монахи, погрузившись в созерцание. Мария всегда таскала с собой массу всяких мистических книг, и я припоминаю, что в них часто встречались слова «пустота» и «ничто».

В последние три месяца я большей частью бывал пьян и, выходя на сцену, чувствовал обманчивую уверенность в своих силах; результаты сказались раньше, чем у лентяя школьника: тот еще может тешить себя иллюзиями до дня выдачи табеля — мало ли что случится за полгода.

А мне уже через три недели не ставили больше цветов в номер, в середине второго месяца номера были без ванны, в начале третьего я жил уже на расстоянии семи марок от вокзала, а мое жалованье скостили до одной трети.

Не стало коньяка — мне теперь подают водку, не стало и варьете — вместо них в полутемных залах какие-то чудные сборища, выступая перед которыми на скудно освещенных подмостках, я уже не только позволял себе неточные движения, а откровенно валял дурака, потешая юбиляров: железнодорожников, почтовиков или таможенников, домашних хозяек — католичек или медсестер протестантского вероисповедания; офицеры бундесвера, которым я скрашивал конец службы, не знали толком, можно ли им смеяться, когда я показывал ошметки своей старой пантомимы «Оборонный совет». А вчера в Бохуме, выступая перед молодежью с подражанием Чаплину, я поскользнулся и никак не мог встать. Никто даже не засвистел, публика только сочувственно шепталась, и, когда занавес наконец опустили, я поспешно заковылял прочь, собрал свои пожитки и, как был в гриме, поехал к себе в гостиницу, где разыгралась ужасающая сцена, потому что хозяйка отказалась одолжить мне деньги на такси. Разбушевавшийся шофер утихомирился только после того, как я отдал ему свою электрическую бритву — не под залог, а в уплату за поездку. У него еще хватило порядочности одарить меня вместо сдачи пачкой сигарет и двумя марками. Не раздеваясь, я бросился на неубранную постель, допил остатки водки и впервые за последние месяцы почувствовал себя полностью излечившимся и от меланхолии и от головных болей. Я лежал на кровати в том состоянии, в каком мечтал окончить свои дни: я был пьян, и мне казалось, будто я валяюсь в канаве. За рюмку водки я отдал бы последнюю рубашку, и только мысль о сложных переговорах, которые вызовет эта сделка, удерживала меня от нее. Спал я прекрасно, крепко и со сновидениями: мне снилось, что на меня мягко и бесшумно, как саван, опускается тяжелый занавес, словно сумрачное благодеяние, и все же сквозь сон и забытье я уже испытывал страх перед пробуждением; лицо измазано гримом, правое колено опухло, на пластмассовом подносике дрянной завтрак и возле кофейника телеграмма моего импресарио: «Кобленц и Майнц отказали тчк Позвоню вечером Бонн Цонерер». Потом позвонил тот человек, который нанял меня; только сейчас я узнал, что он ведает просвещением прихожан-протестантов.

— Говорит Костерт, — голос у него был подобострастный, тон — ледяной, нам еще предстоит уточнить с вами гонорарный вопрос, господин Шнир.

— Пожалуйста, — согласился я, — не вижу никаких препятствий.

— Ах так? — сказал он.

Я молчал, тогда он начал снова, и в этом его пошло-ледяном тоне появились прямо-таки садистские нотки.

— Мы условились платить сто марок клоуну, который в то время стоил все двести… — Он сделал паузу для того, конечно, чтобы дать мне время прийти в бешенство, но я по-прежнему молчал, — тут он сорвался и заговорил в свойственной ему хамской манере:

— Я отвечаю за общественно полезное дело, и совесть запрещает мне платить сто марок клоуну, цена которому от силы двадцать, я бы даже сказал — красная цена.

Я не видел причин прерывать молчание, закурил сигарету, подлил себе жидкого кофе и прислушался к его пыхтению.

— Вы меня слушаете? — спросил он.

— Да, я вас слушаю, — сказал я и стал ждать, что будет дальше.

Молчание — хорошее оружие; в школьные годы, когда меня вызывали к директору или на педагогический совет, я всегда упорно молчал. Пусть-ка добрый христианин Костерт на другом конце провода немножко попотеет; жалости ко мне он не почувствовал — для этого он был слишком мелок, — зато он стал жалеть себя и в конце концов пробормотал:

Конец ознакомительного отрывка

ПОНРАВИЛАСЬ КНИГА?

Краткое содержание Бёлль Глазами клоуна за 2 минуты пересказ сюжета
Эта книга стоит меньше чем чашка кофе! УЗНАТЬ ЦЕНУ

Источник: https://www.libfox.ru/5920-genrih-bell-glazami-klouna.html

Генрих Белль «Глазами клоуна» краткое содержание

Все происходит в городе Бонн. Повествование романа представлено в виде монолога комического актера Ганса Шнира.

Гансу двадцать восемь и совсем недавно он пережил неприятный момент жизни — от него ушла его единственная и первая любовь Мари, чтобы стать женой «этого католика» Цюпфнера.

Хуже всего то, что когда его покинула Мари он начал выпивать и работать небрежно, что в свою очередь отразилось на его заработке. Кроме этого на днях, в Бохуме, он поскользнулся, изображая Чарли Чаплина, и повредил колено.

За это выступление он получил так мало, что едва хватило денег на дорогу до дома.

К приезду Ганса квартира полностью готова, о ней позаботилась Моника Сильве. Ганс с трудом добирается до дома. Квартира ему досталась в подарок от деда, она находилась на пятом этаже, там все в ржаво-красном оттенке: обои, двери, настенные шкафы. Моника прибралась в квартире, заполнила продуктами холодильник, в столовой поставила цветы и зажгла свечи.

В кухне на столе стояла бутылка коньяка, молотый кофе и сигареты. Ганс залпом выпивает коньяку, а остатки выливает на припухшее колено. Гансу нужно было где-то достать деньги, в кармане у него оставалась лишь одна марка. Он, устроившись по удобнее, начинает выписывать из записной книги номера своих знакомых и родных, собираясь позвонить им.

Все имена он делит на два столбика, в одном те, у кого можно попросить в займы, а в другом те, к кому он обратиться при крайней нужде. Между столбиками написано имя Моники Сильве — девушки, которая вполне могла бы, как иногда думает Ганс, заменить ему Мари. Но пока он страдает о Мари, думать о другой девушке он просто не способен.

Ганс звонит домой и просит пригласить к телефону госпожу Шнир. Перед тем как мать взяла трубку Гансу вспомнились не самые счастливые годы детства в обеспеченной семье, постоянное ханжество и лицемерие матери. Госпожа Шнир была заодно с национал-социалистами и, свою шестнадцатилетнюю дочь Генриетту отправила служить в противовоздушные войска, где она и погибла.

На сегодня мать Ганса, чтобы полностью соответствовать моде является главой «Объединенного комитета по примирению расовых противоречий». Поговорить нормально с матерью не получается. Ко всему прочему она уже в курсе неудачного выступления сына в Бохуме, о чем она с нескрываемым злорадством сообщает Гансу.

Чуть позже в другом телефонном разговоре Ганс скажет: «Я клоун и собираю мгновения». И все его повествование составлено из мгновенных воспоминаний. Лишь одни воспоминания у Ганса будут самыми подробными и долгими — воспоминания о Мари.

Ему уже двадцать один год, а ей было девятнадцать, когда он одним вечером забрался в её комнату, «чтобы делать с ней то, что делают муж с женой». Мари не стала его прогонять, но вскоре после той ночи уехала жить в Кёльн. Ганс устремился за ней.

Тогда началась их нелегкая совместная жизнь, ведь карьера Ганса только начиналась. Так как Мари была истовой католичкой, то их с Гансом неосвященный церковью союз был грехом. Семья Ганса воспитала его протестантом.

Мари, с ведома Ганса, часто посещала католический кружок, члены которого убедили её оставить неверующего клоуна и стать женой католика Гериберта Цюпфнера. Ганс в отчаянии от одной мысли, что этот Цюпфнер «может или смеет смотреть, как Мари одевается…».

Ей придется не одевать детей, ведь они много раз подробно обсуждали, как вместе будут наряжать своих будущих детей.

Затем Ганс набирает номер телефона своего брата Лео, который для себя сделал выбор в пользу духовенства. С Лео поговорить не удается, так как все студенты-богословы находятся на обеде. Ганс пытается выяснить какую-нибудь информацию о Мари, звоня нескольким членам католического кружка, который посещала Мари.

Но они дают совет ему забыть про Мари и стойко перенести расставание, говоря, что Мари не являлась его законной женой. Звонит Гансу его агент Цонерер. Он хамоват и грубоват, но искренне сожалеет Гансу и дает обещание, что вновь будет с ним сотрудничать, если тот прекратит пить и как минимум три месяца проведет за тренировками.

Закончив с ним разговор Ганс осознает, что это был первый человек за прошедший вечер, с кем он охотно бы еще побеседовал. Звонят в дверь. На пороге оказывается отец Ганса, Альфонс Шнир, являющийся генеральным директором угольного концерна Шниров. Сын не ожидал видеть отца, они редко общаются. Отец желает оказать Гансу помощь, но делает это по-своему.

Отец, посоветовавшись с лучшим театральным критиком Генненхольдом, предлагает сыну поступить на курсы пантомимы к одному из лучших педагогов. При этом Гансу нужно будет полностью забыть про свою манеру выступления. Отец может профинансировать его занятия. Ганс отказывается от предложения отца. Говоря, что ему уже слишком поздно чему-то учиться, сейчас самое время работать.

«Значит, ты не нуждаешься в деньгах?» — спросил его отец с явным облегчением в голосе. Но выясняется, что это не так и Гансу требуются на сегодня тысячи марок, для тренировки, чтоб он мог снова вернуться на любимую работу. Отец не готов тратить такие огромные деньги. Он мог бы выделить двести-триста марок в месяц.

После этого отец переводит разговор на другую Тему и Гансу не удается больше упомянуть о крайней нужде в деньгах. Когда Ганс провожает отца, чтоб напомнить о деньгах, он начинает жонглировать последней монеткой, но это не дает никакого результата.

После того, как отец покинул его квартиру, Ганс набирает Беле Брозен, которая является любовницей его отца, и просит, по возможности убедить отца в том, что Гансу очень нужны деньги. Трубку он бросает в полной уверенности, «что из этого источника никогда ничего не капнет», и, пребывая в гневе, выбрасывает из окна последнюю марку.

Но с туже секунду он начинает жалеть о содеянном, и готов выбежать на улицу в поисках монеты на мостовой, но остается на месте, ведь он ждет, когда Лео позвонит ему или придет. На Ганса опять наваливаются воспоминания и он, сам не осознавая, что совершает, звонит Монике Сильве. Он просит прийти её и одновременно боится её согласия.

Но Моника отказывает, так как ждет гостей и после уезжает на двухнедельный семинар. А потом обещает навестить его. Ганс прислушивается к её дыханию в трубке («О Господи, хоть дыхание женщины…») и невольно придается воспоминаниям кочевой жизни с Мари, после чего пытается представить её теперешний образ жизни и не верит, что она могла вот так просто забыть о нем.

Он отправляется в спальню, чтоб наложить грим. С момента своего приезда он не был в спальне, боясь увидеть вещь, напоминающую о Мари. Она не оставила даже намека на свое присутствие и Ганс не понимает, хорошо это или плохо. Он хочет выйти выступать на улицу: сесть на ступени боннского вокзала с набеленным лицом, без всякого другого грима, «и петь акафисты, подыгрывая себе на гитаре».

Читайте также:  Краткое содержание соколов школа для дураков за 2 минуты пересказ сюжета

Рядом бросить шляпу, и было бы не плохо, если бы в ней находились несколько пфеннигов, или сигарета. Отец мог бы сделать так, чтоб у него была лицензия уличного певца, мечтает Ганс и тогда он мог бы спокойно петь на ступенях вокзала и ждать, когда придет поезд из Рима, ведь Мари сейчас именно там. Если Мари пройдет мимо и не обнимет его, то у него только один выход — самоубийство. Колено уже не так сильно болит и Ганс берет гитару и приступает к репетиции новой роли. Звонит телефон — это Лео, он говорит, что уже слишком поздно, и он не сможет сегодня к нему прийти.

Ганс надевает на себя голубую рубашку и ярко-зеленые брюки, оценивает себя в зеркале — блестяще! Белила, нанесенные на лицо толстым слоем, потрескались, а темные волосы выглядят как парик. Ганс уже представляет, как знакомые и родные бросают в шляпу монеты.

На пути Ганс осознает, что сейчас карнавал и это дает хороший шанс профессионально замаскироваться среди любителей. Он кладет на ступени подушку, садится, рядом бросает шляпу, в которой находится сигарета и начинает петь.

Вскоре в шляпе появляется первая монета…

Источник: https://kratkoe.com/genrih-bell-glazami-klouna-kratkoe-soderzhanie/

"Глазами клоуна": описание и анализ романа Белля

«Глазами клоуна» — роман Генриха Бёлля. Был завершен писателем и впервые опубликован в 1963 году, в Кельне. На русский язык переведен в 1964 году. Роман получил весьма резкие отзывы в западногерманской прессе; некоторые рецензенты даже утверждали, что Беллю пора «немного отдохнуть».

То обстоятельство, что писатель был переводчиком бестселлера Д.

Селинджера «Над пропастью во ржи» (где «глазами» подростка увидены нечестность взаимоотношений взрослых и не замечаемая ими прелесть мира), после выхода романа «Глазами клоуна», в котором главный герой-рассказчик в каком-то смысле тоже остается ребенком, дало повод обвинить Белля во вторичности.

В действительности Белль и Селинджер уловили сквозные настроения эпохи «рассерженных молодых людей», ищущих альтернативу родительским ценностям. Однако воплощением этой темы не исчерпывается содержание романа Белля. Органичное сочетание тончайшей лирики и гротескной сатиры превращает «Глазами клоуна» в одну из самых сильных книг, написанных в Европе после войны.

Говоря о себе, Белль неоднократно делился ощущением, будто все им написанные вещи представляют собой единый текст.

Его непрерывность создают константы беллевского отношения к миру, проявляющиеся в каждом фрагменте письма: ненавистью к насилию, сострадание к «маленькому человеку» (впрочем, «большие» люди здесь тоже малы и вызывают жалость), любовь к женщине и ребенку.

Гуманизм, которому Белль учился у Диккенса и Достоевского, у него, немца военного поколения, всегда имеет горький привкус вины.

Прошлое не заживает, и хотя минуло уже столько лет со смерти шестнадцатилетней сестры клоуна Ганса Шнира — Генриетты, отправленной собственной матерью «выполнять свой долг, чтобы выгнать жидовствующих янки с нашей священной немецкой земли», и с того дня, когда маленький Георг нечаянно взорвал себя фаустпатроном во время учений школьной группы гитлерюгенда, герой не может и не хочет забыть об этом.

Белль ставит своего героя в настоящую экзистенциальную ситуацию: Ганс Шнир (Ганс в немецком фольклоре — тип простака) в 21 год уходит из родительского дома, где его отец, «король бурого угля», подсчитывает миллионные прибыли, а мать, никогда не дававшая детям поесть досыта, по ночам крадется в кладовую и жадно глотает ветчину, разрывая куски руками (даже такие детали у Белля описаны с бесконечным терпением и нежностью к человеку). Шнир уходит, чтобы вести кочевую жизнь клоуна, автора пантомим, пародирующих политическую элиту, — трудную жизнь, в которой единственная точка опоры — это любовь Мари (родители отрекаются от Ганса, как от «невыгодного предприятия»). И когда клоун теряет Мари, не выдержавшую тяжести нужды и скитаний, выбравшую душевное и материальное равновесие «первой леди немецкого католицизма», — никто и ничто не может смягчить боль его утраты, сделать существование выносимым. В романе «Глазами клоуна», как и в более ранних своих произведениях, Белль близок к французской, «атеистической», ветви экзистенциализма.

Характерной особенностью беллевской манеры является то, что он почти никогда не ведет повествование от лица автора: роман «Глазами клоуна» представляет собой внутренний монолог Шнира, потерпевшего крах на сцене и вернувшегося в Бонн в поисках Мари. Шнир — не автобиографичен, но, безусловно, Белль передал ему многое из личного опыта.

«Глазами клоуна» — роман состояния. Собственно действие в нем продолжается немногим более трех часов и сводится к нескольким неудачным телефонным разговорам с просьбой о помощи, визиту отца и последней отчаянной попытке героя заработать денег — с гитарой и шляпой у вокзала.

На этом небольшом временном отрезке в сознании героя разворачивается множество эпизодов прошлого, которые герой помнит так отчетливо и переживает так сильно, как будто они происходят в настоящем. В 1968 г.

по роману «Глазами клоуна» в театре имени Моссовета был поставлен одноименный спектакль, не сходивший со сцены двадцать лет (исполнитель главной роли, постановщик и художник спектакля — Г. Бортников).

Источник: Энциклопедия литературных произведений / Под ред. С.В. Стахорского. — М.: ВАГРИУС, 1998

Источник: https://classlit.ru/publ/zarubezhnaja_literatura/drugie_avtori/glazami_klouna_opisanie_i_analiz_romana_bellja/62-1-0-1245

Читать

Генрих Бёлль

Глазами клоуна

He имевшие о Нем известия увидят, и не слышавшие узнают.

  • Heinrich Böll
  • ANSICHTEN EINES CLOWNS
  • Originally published in the German language as «Ansichten eines Clowns» by Heinrich Böll
  • Перевод с немецкого Р. Райт-Ковалевой

Печатается с разрешения издательства Verlag Kiepenheuer & Witsch GmbH & Co. KG.

I

Уже стемнело, когда я приехал в Бонн, и я заставил себя хотя бы на этот раз не поддаваться тому автоматизму движений, который выработался в поездках за последние пять лет: вниз по ступенькам – на перрон, вверх – с перрона, поставить чемодан, вынуть билет из кармана пальто, поднять чемодан, отдать билет, к киоску – купить вечерние газеты, выйти на улицу, подозвать такси. Пять лет я почти ежедневно откуда-то уезжал и куда-то приезжал, взбегал и сбегал по ступенькам утром, сбегал и взбегал по ступенькам вечером, звал такси, искал по карманам мелочь, расплачивался с шофером, покупал вечерние газеты в киосках и в каком-то уголке сознания наслаждался точно заученной небрежностью этого автоматизма. С тех пор как Мари бросила меня, чтобы выйти замуж за Цюпфнера, за этого католика, все мои движения стали еще более автоматичными, хотя небрежность сохранилась. Расстояние от вокзала до гостиницы можно измерить точно, по счетчику такси: в двух, трех, в четырех марках от вокзала. Но с тех пор как Мари ушла, я иногда все же выпадал из ритма, путал гостиницу с вокзалом: около портье нервно искал проездной билет, а у контролера спрашивал номер комнаты, и только какая-то сила – видимо, ее и зовут судьбой – всегда заставляла меня вспоминать о моей профессии, моем положении. Я – клоун, официальное наименование моей профессии – комический актер, ни к какой церкви не принадлежу, мне двадцать семь лет, и один из моих номеров так и называется: «Приезд и отъезд»; это такая (может быть, слишком длинная) пантомима, когда зритель до последней минуты путает – отъезд это или приезд; так как я обычно репетирую этот номер в поезде, а он состоит примерно из шестисот трюков, и всю их хореографию я, разумеется, должен помнить наизусть, то немудрено, что я иногда становлюсь жертвой собственной фантазии: вдруг лечу в отель, ищу расписание поездов, нахожу его, ношусь по лестницам, чтобы не опоздать на поезд, тогда как мне только и нужно было бы подняться в номер и подготовиться к выступлению. К счастью, почти во всех отелях меня знают: за пять лет создается ритм, в котором гораздо меньше вариаций, чем можно предполагать, а кроме того, мой агент хорошо знает мой характер и старается устранить возможные трения. То, что он называет «утонченной артистической натурой», окружается исключительным вниманием, и «атмосфера уюта» обволакивает меня, лишь только я захожу к себе в номер: стоят цветы в красивой вазе, и, как только я сбрасываю пальто, а башмаки (ненавижу башмаки!) летят в угол, хорошенькая горничная приносит мне кофе и коньяк, готовит ванну и наливает туда душистый сосновый экстракт, успокаивающий нервы. В ванне я читаю газеты – какие поглупее, иногда штук шесть, а три уж наверняка – и негромким голосом напеваю исключительно духовные мелодии: хоралы, псалмы, мессы, которые я помню еще со школьных лет. Мои родители, правоверные протестанты, поддавшись послевоенной моде примирения всех вероисповеданий, определили меня в католическую школу. Сам я неверующий, даже в церковь не хожу и церковные напевы использую в чисто лечебных целях: они мне помогают лучше всяких лекарств от двух моих врожденных болезней – меланхолии и мигрени. С тех пор как Мари переметнулась к католикам (хотя она и сама католичка, но мне кажется, что это слово тут очень кстати), моя хворь разыгралась еще сильнее, и даже «Tantum Ergo»[1] или акафист Деве Марии – мои любимые лекарства – почти не помогают. Есть временное лекарство – алкоголь; есть то, что могло бы дать полное выздоровление, – Мари, но Мари меня бросила. Если же клоун запьет, он больше рискует сойти на нет, чем пьяный кровельщик – упасть с крыши.

Когда я пьян, то все движения, которые оправдываются лишь точностью выполнения, я делаю неточно и совершаю самую ужасную ошибку, какую только может сделать клоун: смеюсь над собственными трюками. Страшное унижение.

Пока я трезв, страх перед выступлением растет до той минуты, как я выхожу на сцену (обычно меня приходится выталкивать из-за кулис), и то, что некоторые мои критики называли «задумчиво-иронической веселостью», за которой слышится «тревожное биение сердца», на самом деле было просто холодным отчаянием, с каким я делал из себя марионетку; плохо, конечно, когда нитка обрывалась и я оставался наедине с собой. Вероятно, монахи в состоянии медитации испытывают что-то подобное; Мари вечно таскала с собой всякие мистические книжонки, и я помню, что слова «пустота» и «ничто» встречались там очень часто.

Но в последние три недели я по большей части был пьян и выходил на сцену с ложной самоуверенностью; последствия сказались раньше, чем у лентяя школьника, который еще может тешить себя какими-то иллюзиями до получения годовых отметок – в течение полугода еще есть время помечтать.

А я уже через три недели не находил у себя в номере цветов, в середине второго месяца номер был без ванны, в начале третьего месяца гостиница была в семи марках от вокзала, а заработок был срезан на две трети.

Вместо коньяка – простая водка, вместо варьете – какие-то сомнительные ферейны, собиравшиеся в темных зальцах, где мне приходилось выступать на отвратительно освещенных подмостках, и я не то что работал грубо, а просто выкидывал разные штучки, потешая юбиляров-железнодорожников, почтовиков или акцизных, католических домохозяек или евангелических сестер милосердия, а налакавшиеся офицеры бундесвера, которым я скрашивал прощальный ужин после переподготовки, не знали, можно ли им смеяться или нет, когда я заканчивал свой номер «Совет обороны». А вчера в Бохуме, имитируя Чаплина перед какой-то молодежной организацией, я поскользнулся и не мог встать. Зрители даже не засвистели, только сочувственно перешептывались, и когда наконец опустился занавес, я прохромал со сцены, собрал вещички и, не сняв грима, поехал в свой пансион, где поднялся страшный крик, потому что хозяйка отказалась одолжить мне денег на такси. Шофер успокоился и перестал ворчать, только когда я ему отдал свою электрическую бритву – не в залог, а в уплату. У него еще хватило любезности выдать мне две марки и начатую пачку сигарет. Не раздеваясь, я повалился на неубранную постель, допил початую бутылку и впервые за несколько месяцев не почувствовал ни меланхолии, ни мигрени. Я лежал на кровати в том состоянии, в каком, если Бог даст, и окончу свои дни, – пьяный и как будто в канаве. Я бы отдал последнюю рубаху за глоток водки, и только сложные перипетии такого обмена удерживали меня от этого шага. Спал я превосходно, крепко, и во сне тяжелый занавес сцены, как мягкий плотный саван, обволакивал меня благодетельной темнотой. И все же сквозь забытье и сон я ощутил страх пробуждения: на лице грим, правое колено распухло, жалкий завтрак на пластмассовом подносике, а рядом с кофейником телеграмма моего агента: «Кобленце и Майнце отказали вечером позвоню Бонн Цонерер». Потом звонок здешнего администратора, он только сейчас отрекомендовался как представитель Христианского союза просвещения.

– Говорит Костерт, – сказал он ледяным голосом холуя, – надо обсудить вопрос о гонораре, господин Шнир.

– Пожалуйста, – сказал я, – разве вам что-нибудь мешает?

– Вот как! – сказал он.

Я промолчал, и когда он заговорил, то его дешевая напускная холодность превратилась в примитивный садизм:

– Мы договорились платить сто марок за выступление клоуна, который тогда стоил и все двести… – Он сделал паузу: наверно, хотел, чтобы я сразу сорвался, но я промолчал, и он снова стал самим собой – обыкновенным хамом. – Я представляю общественно полезное учреждение, и совесть не позволяет мне платить сто марок клоуну, для которого и двадцать марок достаточная, я бы даже сказал, щедрая плата.

Читайте также:  Краткое содержание балета лебединое озеро сюжет за 2 минуты пересказ сюжета

Источник: https://www.litmir.me/br/?b=5535&p=1

Генрих Бёлль «Глазами клоуна»

  • «Белый клоун, белый мученик
  • Ради смеха пьяно-жгучего
  • Будет издеваться над собой…
  • Вечером здесь у него заботы,
  • Ведь униженье — его работа,
  • Но посмеется последним наш невидимый герой».
  • («Viva Kalman!» © «Агата Кристи»)
  • Один мучительный день из жизни Ганса Шнира: день, когда он мечется по маленькой квартирке, по закоулкам своего кипящего от ненависти мозга, по всей своей полной отчаяния жизни.

Он неврастеник, это ясно.

И мозги у него действительно кипят: каждый взгляд, каждое действие вызывают к жизни лавовый поток воспоминаний — иногда и о том, что в действительности никогда не происходило.

Шнир часто говорит о себе «рассвирепел» (вспомнился Моржов Алексея Иванова: «быстро и хладнокровно пришёл в бешенство» — вот очень похоже).

Бёлль — любимый писатель моего папы. Когда ещё он советовал мне эту книгу почитать. Тогда — да, наверное, взяло бы за душу и вывернуло наизнанку. Сейчас — нет. Сейчас таких ГГ в избытке. А в те времена, наверное, Шнир редкостью был: такой откровенный социопат, эгоист и тролль.

Вполне понимаю, почему «Глазами клоуна» издали в СССР (а ведь в ту пору подход к переводам и изданию зарубежной литературы на «партийном» критерии основывался; именно поэтому мы знали Родари и не знали Толкиена).

Шнир против войны, против капитала, против церкви. Хотя это его отношение — сугубо личное: война отняла у него сестру, капитал — родителей, а церковь — брата и любимую женщину.

Но кто из стоявших у руля стал бы обращать внимание на такие «мелочи».

Взаимоотношения персонажей густо — гуще некуда — замешаны на религии, эту тему предпочитаю не обсуждать лишний раз.

Несмотря на лапидарные описания действующих лиц, они долгое время продолжают оставаться картонными статистами все-на-одно-лицо (и немецкие фамилии тут вовсе ни при чём), да так оно, в сущности, и есть: это люди, которых Шнир ненавидит.

Надо ли о них ещё хоть что-нибудь говорить? Жаль мне только, что не получила развития линия отношений Шнира и его импресарио Цонерера: что-то такое тут напрашивалось, вроде «Дягилев/Нижинский» — только, разумеется, труба пониже и дым пожиже.

«— С вашей стороны было просто идиотизмом согласиться на снижение гонорара. Контракт есть контракт… и раз произошёл несчастный случай, вы были вправе прервать выступление.

— Цонерер, — сказал я тихо, — в вас действительно заговорили человеческие чувства или…

— Чепуха, — возмутился он, — я вас люблю. Если вы этого до сих пор не поняли, значит, вы глупее, чем я думал, и, кроме того, с вами ещё можно делать деньги. Только перестаньте пьянствовать. Это ребячество.

Цонерер был прав. Ребячество… Он нашёл нужное слово».

На месте Цонерера многие читатели, наверное, нашли бы другое нужное слово — покрепче. Когда Шнир, весь такой отчаявшийся, униженный и оскорблённый, выпросил у Эдгара денег и тут же уехал от него на такси, я просто начала ругаться в голос.

Практически ненависть… и тут же эпизод с их (Ганса и его Geschwister) детским постоянным голодом. Хоть плачь. Нельзя же так. Мне остро захотелось спросить у своих детей, помнят ли они, что в детстве им пришлось голодать. И в то же время страшно.

Нет, лучше не надо.

Даже в истории с Марией, которую Шнир любил и потерял, не удаётся однозначно ему сочувствовать. Вот то ли «так ему и надо за то, что он такая сволочь», то ли «он такая сволочь, потому что вон сколько на него свалилось». И сама эта неоднозначность — наиболее серьёзный плюс произведения.

Очень интересны и по-настоящему ценны размышления Ганса об искусстве, о его правде, об отношении к нему в обществе, о сущности таланта и горечи его утраты — пусть неявно, но в то же время отчётливо эти темы пронизывают весь текст. И вот это меня за душу взяло, в самую сердцевину попало:

«…когда я показываю один и тот же номер в десятый или в двадцатый раз, он мне настолько приедается, что на меня нападает — в полном смысле слова — припадок зевоты; с величайшим напряжением приходится сдерживать мускулы рта. Я сам навожу на себя скуку.

Стоит мне представить себе, что некоторые клоуны лет тридцать подряд проделывают одни и те же фокусы, как сердце у меня сжимается от страха, словно я обречён съесть мешок муки ложку за ложкой. Все, что я делаю, должно радовать меня самого, иначе я заболеваю».

Перевод мне попался немного дурноватый, периодически спотыкалась о какие-то нелепости. Например, «не имел ничего во рту», в смысле «не ел». По-русски можно же было сказать «не было ничего во рту». Или ещё: «перехватил через край».

Извините, или «хватил через край», или просто «перехватил» (но тут путаница со значением о еде). Или об отце Шнира: «Почему, выступая перед экраном телевизора, он говорил о долге перед обществом…» О_о «с экрана телевизора», «по телевидению», «перед телекамерами», в конце концов.

«Перед экраном телевизора», извините, один Сергей Юрьевич Беляков из Таганрога выступает :-/

Вот ещё о чём следует сказать: «Глазами клоуна» — очень немецкая литература. Конечно, ближайшие ассоциации скорее с Максом Фришем напрашиваются (и не с «Назову себя Гантенбайн», как можно было бы ожидать, а с «Человек появляется в эпоху голоцена»), но я, пока читала, не раз и не два вспомнила Германа Канта.

Вот его я читала как раз в то время, когда надо было бы Бёлля прочесть. «Остановка в пути» и «Актовый зал» очень понравились, «Выходные данные» — чуть меньше.

А нынче, верная своей привычке «ветвиться», была обескуражена тем, что информации о нём в сети — минимум; с трудом удалось даже установить годы написания вышеперечисленных произведений (соответственно 1977, 1965, 1972), а в Вики на Германа Канта даже отдельной странички нет.

Лишь в огромной статье «Немецкая литература» он упомянут в разделе «Литература ГДР» — в общем списке с уничижительной строкой об авторах, произведения которых издавались потому, что были угодны режиму 🙁

Жалею ли я о том, что не прочитала «Глазами клоуна» тридцать лет назад? Да. Жалею ли я о том, что прочитала эту книгу сейчас? Нет.

Источник: https://fantlab.ru/work285355

Пересказ содержания романа Белля «Глазами клоуна»

Роман «Глазами клоуна» тоже построен по принципу сжатого времени, его действие тоже длится только один день, и это тоже день, когда в сознании героя скрестились мысли о прошлом, настоящем и будущем. Клоун Ганс Шнир, герой романа, изображен в критический момент своей жизни — в пору служебных неудач и острого одиночества.

Его оставила любимая женщина, с ним расторгли контракт устроители представлений, его родственники (отец, мать, брат) давно уже стали ему чужими.

Больной, он возвращается после внезапно прерванных гастролей в опустевшую квартиру в Бонне, кому-то звонит, с кем-то спорит, но больше вспоминает о прошлом и воображает будущее, и все время неотступно думает о своей любимой, о Мари, которую он считал надежной подругой, но которая вдруг оставила его вместе с его неустроенной жизнью артиста и вышла замуж за добропорядочного католика, обеспечив себе благопристойную буржуазную жизнь. Шесть лет назад Мари Деркум, совсем еще юная девушка, полюбила Ганса, легко переносила вместе с ним трудности его кочевой и необеспеченной жизни, нисколько не смущалась под косыми взглядами мещан, радовалась своей свободе от предрассудков гордилась тем, что она — жена художника. Теперь Мари живее совсем в другой среде, по совершенно другим законам. Гана убежден, что она, в сущности, в плену, и он постоянно думает! о том, как бы освободить ее.

Мир, пленивший Мари, в представлении Ганса, как и в изображении Белля, — мертвый мир, в котором буржуазная респектабельность служит прикрытием бездуховности.

Его хозяева,! послевоенные заправилы католического Бонна,- это вчерашние» нацисты: прелат Зоммервильд, прирожденный шпион и убийца Герберт Калик, его жена, похожая на заводную куклу, знающую всего две фразы: «Ах, какая прелесть» и «Ах, какая гадость», — мать Генриха, госпожа Шнир, при Гитлере призывавшая к изгнанию «жидовствующих янки», а ныне возглавляющая «Объединенный комитет по примирению расовых противоречий», отставной военный Блоттер, который «по вопросу о смертной казни был за, без всяких ограничений».

Чтобы освободить Мари, нужно разрушить их власть над ее душой. Ганс понимает это, но ощущает свое бессилие, изменить мир. Он выходит на привокзальную площадь, где должна появиться Мари, возвращающаяся с мужем из свадебного путешествия, чтобы с шапкой в руке исполнять сатирические куплеты.

Справедливый протест героя против мира лжи и несвободы оборачивается всего лишь трагической клоунадой. Роман этот, как и другие произведения Белля, исполнен антибуржуазного пафоса. Писатель отчетливо видит, что буржуазное общество не способно разрешить присущие ему противоречия, что оно маскирует их ложью.

Но сам он противопоставляет противоречиям и лжи только духовную оппозицию или же акцию бессильного протеста одинокого человека (либо немногих близких ему людей), отнюдь не преувеличивая, впрочем, реальных возможностей такой оппозиции.

Честный и смелый критик буржуазных порядков, Белль в то же время не доверяет революционному действию, так же как и планам социального преобразования общества.

Пересказ содержания романа Белля «Глазами клоуна»

  1. Краткое содержание романа Белля «Глазами клоуна» Место действия — Бонн, время действия примерно совпадает с датой создания романа. Само же повествование представляет собой долгий монолог Ганса…
  2. Сравнение произведений Белля — «Бильярд» и «Глазами клоуна» Кардинальные проблемы, затронутые в обоих романах, близки между собой и как бы продолжают одна другую: эта проблема поколений, раскрывающаяся через…
  3. Проблема поколений в романе «Глазами клоуна» Центральное место в романе занимает, пожалуй, эпизод встречи Ганса с отцом — главой фирмы «Шнир. Бурый уголь». Белль, большой мастер…
  4. Проблема «отцов и детей» в романе «Глазами клоуна» События романа происходят в Бонне, и поэтому атмосфера послевоенной жизни в ФРГ здесь представлена очень выпукло, хотя и дана только…
  5. Пересказ романа Белля «Бильярд в половине десятого» В романе «Бильярд в половине десятого» изображен один день из жизни семьи архитекторов Фемелей. Это день подведения итогов, день решений,…
  6. Пересказ содержания журнала Павла Ивановича Чичикова Около года назад мне довелось побывать в Твери по делам компании, где я работаю. После того, как все формальности были…
  7. Пересказ содержания повести Платонова «Сокровенный человек» «Фома Пухов не одарен чувствительностью: он на гробе жены вареную колбасу резал, проголодавшись вследствие отсутствия хозяйки». После погребения жены, намаявшись,…
  8. Краткий пересказ содержания цикла рассказов Довлатова «Зона» Ефрейтор Петров по кличке Фидель — малограмотный человек с нарушенной психикой, спивается с катастрофической быстротой. Он тяжело ранил товарища по…
  9. Жанровые особенности романа Г. Белля «Бильярд в половине десятого» Роман Г. Белля «Бильярд в половине десятого» полемизирует с традицией семейной хроники. В центре внимания судьба одной семьи, органично вписанная…
  10. Изложение содержания романа Платова «Котлован» «В день тридцатилетия личной жизни Вощеву дали расчет с небольшого механического завода, где он добывал средства для своего существования. В…
  11. Анализ последних глав романа «Бильярд в половине десятого» Генриха Белля В последних главах романа, посвященных настоящему, Белль высказывает мысль о том, что неоконформизм, проникающий в общество на новом, ином уровне,…
  12. Сатирический гротеск романа «Бильярд в половине десятого» Генриха Белля Немецкий критик Клаус Гермсдорф, а вслед за ним И. Фрадкин, справедливо замечают, что действующие лица «Бильярда» отчетливо распадаются на три…
  13. Философия и поэтика романа «Бильярд в половине десятого» Генриха Белля В «Бильярде в половине десятого», где критика времени острее, чем в более ранних произведениях, прием воспоминаний более последовательно выдержан в…
  14. Структурные особенности романа «Бильярд в половине десятого» Генриха Белля Немецкие исследователи Белля единодушны в своем мнении об этом романе: они считают его «вершиной» в творчестве писателя, «реалистическим символом половины…
  15. Краткий пересказ романа Фонтане «Эффи Брист» В самом значительном своем романе — «Эффи Брист» (1805)-Фонтане вернулся к изображению дворянской среды среднего достатка и показал неотвратимое. угасание…
  16. Главнейшего глазами не увидишь Сочинение — вывод по сказке А. де Сент-Экзюпери «Маленький принц». Французский писатель и летчик Антуан де Сент-Экзюпери родился в один…
  17. Краткий пересказ сюжета романа «Холодный дом» Мрачный, ненастный день в Лондоне. Туман и грязь повсюду, но «сырой день всего сырее, и густой туман всего гуще, и…
  18. Пересказ романа О. Гончара «Человек и оружие» Роман Олеся Гончара «Человек и оружие» — произведение, в котором рассказывается о Великой Отечественной войне, но направлено оно против войн,…
  19. Пересказ романа Довженко «Очарованная Десна» — Глава седьмая В исполнение вечного закона жизни, склонив седую голову, шапку сняв и освящая мысли молчанием возвращаю я прибит печалью своей к…
  20. Пересказ романа Довженко «Очарованная Десна» — Эпилог Погибло и исчезло совсем с лица земли мое село не от воды, а от огня. И тоже весной. Через полвека….

Источник: https://ege-russian.ru/pereskaz-soderzhaniya-romana-bellya-glazami-klouna/

Ссылка на основную публикацию
Adblock
detector