Здесь можно скачать бесплатно «Максим Горький — Жизнь Клима Самгина» в формате fb2, epub, txt, doc, pdf. Жанр: Советская классическая проза, издательство ГИХЛ, год 2013. Так же Вы можете читать книгу онлайн без регистрации и SMS на сайте LibFox.
Ru (ЛибФокс) или прочесть описание и ознакомиться с отзывами.
На Facebook
В Твиттере
В Instagram
В Одноклассниках
Мы Вконтакте
Описание и краткое содержание «Жизнь Клима Самгина» читать бесплатно онлайн.
«…Пишу нечто «прощальное», некий роман-хронику сорока лет русской жизни», – писал М. Горький, работая над «Жизнью Клима Самгина», которую поначалу назвал «Историей пустой жизни».
Этот роман открыл читателю нового Горького с иной писательской манерой; удивил масштабом охвата политических и социальных событий, мастерским бытописанием, тонким психологизмом.
Роман о людях, которые, по слову автора, «выдумали себе жизнь», «выдумали себя», и роман о России, о страшной трагедии, случившейся со страной: «Все наши «ходынки» хочу изобразить, все гекатомбы, принесенные нами в жертву истории за годы с конца 80-х и до 18-го».
Максим Горький
Жизнь Клима Самгина
Посвящается Марии Игнатьевне Закревской
Иван Акимович Самгин любил оригинальное; поэтому, когда жена родила второго сына, Самгин, сидя у постели роженицы, стал убеждать ее:
– Знаешь что, Вера, дадим ему какое-нибудь редкое имя? Надоели эти бесчисленные Иваны, Василии… А?
Утомленная муками родов, Вера Петровна не ответила. Муж на минуту задумался, устремив голубиные глаза свои в окно, в небеса, где облака, изорванные ветром, напоминали и ледоход на реке, и мохнатые кочки болота. Затем Самгин начал озабоченно перечислять, пронзая воздух коротеньким и пухлым пальцем:
– Христофор? Кирик? Вукол? Никодим?
Каждое имя он уничтожал вычеркивающим жестом, а перебрав десятка полтора необычных имен, воскликнул удовлетворенно:
– Самсон! Самсон Самгин, – вот! Это не плохо! Имя библейского героя, а фамилия, – фамилия у меня своеобразная!
– Не тряси кровать, – тихо попросила жена.
Он извинился, поцеловал ее руку, обессиленную и странно тяжелую, улыбаясь, послушал злой свист осеннего ветра, жалобный писк ребенка.
– Да, Самсон! Народ нуждается в героях. Но… я еще подумаю. Может быть – Леонид.
- – Вы утомляете Веру пустяками, – строго заметила, пеленая новорожденного, Мария Романовна, акушерка.
- Самгин взглянул на бескровное лицо жены, поправил ее разбросанные по подушке волосы необыкновенного золотисто-лунного цвета и бесшумно вышел из спальни.
- Роженица выздоравливала медленно, ребенок был слаб; опасаясь, что он не выживет, толстая, но всегда больная мать Веры Петровны торопила окрестить его; окрестили, и Самгин, виновато улыбаясь, сказал:
– Верочка, в последнюю минуту я решил назвать его Климом. Клим! Простонародное имя, ни к чему не обязывает. Ты – как, а?
- Заметив смущение мужа и общее недовольство домашних, Вера Петровна одобрила:
- – Мне нравится.
- Ее слова были законом в семье, а к неожиданным поступкам Самгина все привыкли; он часто удивлял своеобразием своих действий, но и в семье и среди знакомых пользовался репутацией счастливого человека, которому все легко удается.
- Однако не совсем обычное имя ребенка с первых же дней жизни заметно подчеркнуло его.
– Клим? – переспрашивали знакомые, рассматривая мальчика особенно внимательно и как бы догадываясь: почему же Клим?
Самгин объяснял:
– Я хотел назвать его Нестор или Антипа, но, знаете, эта глупейшая церемония, попы, «отрицаешься ли сатаны», «дунь», «плюнь»…
У домашних тоже были причины – у каждого своя – относиться к новорожденному более внимательно, чем к его двухлетнему брату Дмитрию.
Клим был слаб здоровьем, и это усиливало любовь матери; отец чувствовал себя виноватым в том, что дал сыну неудачное имя, бабушка, находя имя «мужицким», считала, что ребенка обидели, а чадолюбивый дед Клима, организатор и почетный попечитель ремесленного училища для сирот, увлекался педагогикой, гигиеной и, явно предпочитая слабенького Клима здоровому Дмитрию, тоже отягчал внука усиленными заботами о нем.
Первые годы жизни Клима совпали с годами отчаянной борьбы за свободу и культуру тех немногих людей, которые мужественно и беззащитно поставили себя «между молотом и наковальней», между правительством бездарного потомка талантливой немецкой принцессы и безграмотным народом, отупевшим в рабстве крепостного права.
Заслуженно ненавидя власть царя, честные люди заочно, с великой искренностью полюбили «народ» и пошли воскрешать, спасать его.
Чтоб легче было любить мужика, его вообразили существом исключительной духовной красоты, украсили венцом невинного страдальца, нимбом святого и оценили его физические муки выше тех моральных мук, которыми жуткая русская действительность щедро награждала лучших людей страны.
Печальным гимном той поры были гневные стоны самого чуткого поэта эпохи, и особенно подчеркнуто тревожно звучал вопрос, обращенный поэтом к народу:
Ты проснешься ль, исполненный сил?
Иль, судеб повинуясь закону,
Все, что мог, ты уже совершил,
Создал песню, подобную стону,
И навеки духовно почил?
Неисчислимо количество страданий, испытанных борцами за свободу творчества культуры. Но аресты, тюрьмы, ссылки в Сибирь сотен молодежи все более разжигали и обостряли ее борьбу против огромного, бездушного механизма власти.
В этой борьбе пострадала и семья Самгиных: старший брат Ивана Яков, просидев почти два года в тюрьме, был сослан в Сибирь, пытался бежать из ссылки и, пойманный, переведен куда-то в Туркестан; Иван Самгин тоже не избежал ареста и тюрьмы, а затем его исключили из университета; двоюродный брат Веры Петровны и муж Марьи Романовны умер на этапе по пути в Ялуторовск в ссылку.
Весной 79 года щелкнул отчаянный выстрел Соловьева, правительство ответило на него азиатскими репрессиями.
Тогда несколько десятков решительных людей, мужчин и женщин, вступили в единоборство с самодержавцем, два года охотились за ним, как за диким зверем, наконец убили его и тотчас же были преданы одним из своих товарищей; он сам пробовал убить Александра Второго, но кажется, сам же и порвал провода мины, назначенной взорвать поезд царя. Сын убитого, Александр Третий, наградил покушавшегося на жизнь его отца званием почетного гражданина.
Когда герои были уничтожены, они – как это всегда бывает – оказались виновными в том, что, возбудив надежды, не могли осуществить их.
Люди, которые издали благосклонно следили за неравной борьбой, были угнетены поражением более тяжко, чем друзья борцов, оставшиеся в живых.
Многие немедля и благоразумно закрыли двери домов своих пред осколками группы героев, которые еще вчера вызывали восхищение, но сегодня могли только скомпрометировать.
Постепенно начиналась скептическая критика «значения личности в процессе творчества истории», – критика, которая через десятки лет уступила место неумеренному восторгу пред новым героем, «белокурой бестией» Фридриха Ницше.
Люди быстро умнели и, соглашаясь с Спенсером, что «из свинцовых инстинктов не выработаешь золотого поведения», сосредоточивали силы и таланты свои на «самопознании», на вопросах индивидуального бытия.
Быстро подвигались к приятию лозунга «наше время – не время широких задач».
Гениальнейший художник, который так изумительно тонко чувствовал силу зла, что казался творцом его, дьяволом, разоблачающим самого себя, – художник этот, в стране, где большинство господ было такими же рабами, как их слуги, истерически кричал:
«Смирись, гордый человек! Терпи, гордый человек!»
А вслед за ним не менее мощно звучал голос другого гения, властно и настойчиво утверждая, что к свободе ведет только один путь – путь «непротивления злу насилием».
Дом Самгиных был одним из тех уже редких в те годы домов, где хозяева не торопились погасить все огни. Дом посещали, хотя и не часто, какие-то невеселые, неуживчивые люди; они садились в углах комнат, в тень, говорили мало, неприятно усмехаясь. Разного роста, различно одетые, они все были странно похожи друг на друга, как солдаты одной и той же роты.
Они были «нездешние», куда-то ехали, являлись к Самгину на перепутье, иногда оставались ночевать. Они и тем еще похожи были друг на друга, что все покорно слушали сердитые слова Марии Романовны и, видимо, боялись ее. А отец Самгин боялся их, маленький Клим видел, что отец почти перед каждым из них виновато потирал мягкие, ласковые руки свои и дрыгал ногою.
Один из таких, черный, бородатый и, должно быть, очень скупой, сердито сказал:
– У тебя в доме, Иван, глупо, как в армянском анекдоте: все в десять раз больше. Мне на ночь зачем-то дали две подушки и две свечи.
Круг городских знакомых Самгина значительно сузился, но все-таки вечерами у него, по привычке, собирались люди, еще не изжившие настроение вчерашнего дня.
И каждый вечер из флигеля в глубине двора величественно являлась Мария Романовна, высокая, костистая, в черных очках, с обиженным лицом без губ и в кружевной черной шапочке на полуседых волосах, из-под шапочки строго торчали большие, серые уши. Со второго этажа спускался квартирант Варавка, широкоплечий, рыжебородый.
Он был похож на ломового извозчика, который вдруг разбогател и, купив чужую одежду, стеснительно натянул ее на себя. Двигался тяжело, осторожно, но все-таки очень шумно шаркал подошвами; ступни у него были овальные, как блюда для рыбы.
Садясь к чайному столу, он сначала заботливо пробовал стул, достаточно ли крепок? На нем и вокруг него все потрескивало, скрипело, тряслось, мебель и посуда боялись его, а когда он проходил мимо рояля – гудели струны. Являлся доктор Сомов, чернобородый, мрачный; остановясь в двери, на пороге, он осматривал всех выпуклыми, каменными глазами из-под бровей, похожих на усы, и спрашивал хрипло:
Источник: https://www.libfox.ru/655372-maksim-gorkiy-zhizn-klima-samgina.html
Горький о романе "Жизнь Клима Самгина"
В русской литературе «Жизнь Клима Самгина» – роман-привидение (если вспомнить слова Ларошфуко): о нем много говорят, но на самом деле мало кто его читал. По книге был снят прекрасный сериал, но он вышел в неудачное время и вряд ли был тогда оценен по достоинству.
Так как никто не может охарактеризовать книгу лучше, чем автор, предоставлю слово самому Горькому. О романе он рассуждает в своих письмах часто и с подкупающей откровенностью.
«Начал писать роман о выдуманных людях. Очень хочется работать. Роману придаю значение итога всему, что мною сделано« (Р. Роллану, 21 марта 1925).
«…слишком поглощен работой над романом, который пытаюсь писать и в котором хочу представить тридцать лет из жизни русской интеллигенции.
Это будет, мне кажется, нечто очень азиатское по разнообразию оттенков, пропитанное европейскими идеями, отраженными в психологии и сознании абсолютно русском, в котором столько же реальных, сколько и выдуманных традиций.
Эта кропотливая и трудная работа меня глубоко волнует» (С. Цвейгу, 14 мая 1925).
Каковы были у Горького адресаты? Ромен Роллан, Стефан Цвейг — с такими только и рассуждать о литературе.
Кадр из сериала «Жизнь Клима Самгина»
«Я на год — и больше — увяз в романе, самой большой — по объему — книге, которую я когда-либо писал. Да и по теме большой. Сижу, как прикованный» (Е.П. Пешковой, 2 июня 1925).
Судя по всему, уже в начале работы начинаются сложности. Писателю Вересаеву Горький сообщает:
«Романа из современной жизни я не пишу, а затеял роман от 80-х годов до 918-го. Кажется, это будет нечто подобное хронике, а не роман. Очень хочется мне научиться писать хорошо, но — не удается. Огорчаюсь» (В.В. Вересаеву, 3 июня 1925).
Любопытно, как в следующих письмах он противопоставляет роман хронике:
«Романа я не написал, а — пишу. Долго буду писать, год и больше, это будет вещь громоздкая и, кажется, не роман, а хроника, 80-е — 918 г. Не уверен, что справлюсь. Тема — интересная: люди, которые выдумали себя« (К.А. Федину, 3 июня 1925).
«Кроме того — поглощен работой над романом. Писать русский роман — очень трудно, ибо приходится изображать людей, много думающих и говорящих, но неясно чувствующих и мало делающих.
Собственно говоря, я, вероятно, напишу не роман, а хронику духовной жизни России с 80-х годов до 918-го. Конечно, будут женщины и любовь, будут драмы, самоубийства, но — гораздо больше будет “разговора”.
Такова правда русской жизни, как мне кажется» (Р. Роллану, 10 сентября 1925).
Портрет Горького работы Серова.
Работа над романом явно выматывала писателя — ни об одном из своих предыдущих произведений он не писал, к примеру, такого:
«Дорогой Далмат Александрович — сердечно благодарю Вас за отзыв о “Деле Артамоновых”, но — книга эта — не то, чего я хотел.
И если я не сумею написать новый мой роман значительно лучше, то, должно быть, застрелюсь. Это — не поза, не игра. Писать 35 лет и все еще не уметь писать, как хочешь, — это безнадежно.
Не из честолюбия говорю, а из великой моей любви к искусству, к литературе» (Д.А. Лутохину, 17 февраля 1926).
В том же году Горький пишет редактору журнала «Красная новь» Воронскому:
«Роман сводит меня с ума, работаю по 10 часов в день, а достиг еще только Всероссийского Тор(гово)-Пром(ышленного) съезда и Всерос(сийской) выставки в Н.-Новгороде.
96-й год! А конец романа — в 19-ом году! И я должен изобразить все классы, “течения”, “направления”, всю адову суматоху конца века и бури начала ХХ-го! Если все это мне не удастся — проткну себе пером глаза.
Возможно, что первые главы романа дам “К(расной) Н(ови)” осенью, но — не уверен» (А.К. Воронскому, 23 марта 1926).
В следующем письме крайне любопытен выбор «соседей». Стоит упомянуть, что Чехова и Толстого Горький знал лично, а Достоевского побаивался и как будто не любил, но все время к нему возвращался.
«…мне кажется: скончаюсь я за столом, не дописав романа. И очень грустно будет мне на том свете. Подойдет Антон Чехов в ангельской хламиде, скажет мягким баском:
— Я же Вам говорил: не пишите романов! Какие же у нас романы, если мы любить не умеем!
Лев Николаевич жестоко проберет меня… Федор Михайлович потребует, чтоб меня прогнали к чертям, на землю, в Арзамас, где фабрикуется “арзамасская тоска”.
Ох, трудно будет мне на том свете! А — не миновать» (Б.Д. Григорьеву, 10 апреля 1926).
«…пишу нечто “прощальное”, некий роман-хронику сорока лет русской жизни. Большая — измеряя фунтами — книга будет — и сидеть мне над нею года полтора.
Все наши “ходынки” хочу изобразить, все гекатомбы, принесенные нами в жертву истории за годы с конца 80-х и до 18-го.
Тороплюсь, ибо — здоровье трещит, а жить трудно, денег и мне не платят» (А.П. Чапыгину, 1 мая 1926).
«Первый том романа уже готов — в первой редакции, — но мне еще придется много работать над ним. Начинаю второй том — десятилетие 97-907 года. А там — третий 908-19-й гг. Работа мелкая, трудная, не хочется пропустить ничего. Сижу за столом по десяти часов в день» (А.К. Воронскому, 24 июня 1926).
Кадр из фильма Дзиги Вертова «Человек с киноаппаратом» (1929). В кадре — рекламная растяжка с рекламой собрания сочинений Горького.
«Роман мой я еще не кончил и не знаю, когда кончу, но уже почти уверен, что это будет книга тяжелая и неудачная.
Женщин писать я не умею, и они будут у меня, наверное, похожи на портрет римского папы, написанный католиком-китайцем (такой портрет был на Миссионерской выставке в Ватикане в anno santo) — папа-то косоглазенький и желтый вышел. Да.
И вообще — парнишка я — бойкий, а таланта у меня — мало. Факт» (М.М. Пришвину, около 10 апреля 1927).
По последнему признанию можно сделать вывод, что Горькому (несмотря на переписку с Ролланом, Цвейгом и 90% советских писателей) не хватало друга-собеседника, такого, каким одно время был для него Леонид Андреев.
Адресата для признания Горький выбрал, прямо скажем, неудачно: Пришвин и без того считал его «самозванцем» в русской литературе.
Впрочем, другие наши писатели, что бы они ни твердили Горькому в лицо, в массе относились к нему не лучше.
«Жизнь Клима Самгина» слишком интересовала издателей и редакторов в СССР, и в итоге Горький согласился печатать роман, который он еще не окончил (и который так и не окончит).
«Слышал, что меня сердито ругают за роман, за то, что он печатается в 27-и изданиях и что понять ничего нельзя. А я — нарочно сделал это: пускай не понимают, м. б., вообразят, что это замечательный роман» (В.М. Ходасевич, 2 августа 1927).
- Надо добавить, что вообще роман был принят публикой без особого восторга:
- «Вот “Руль” перепечатал из какой-то московской газеты — “Руль” редко указывает квартиры, из которых он ворует, — стишки, перифразу Некрасова:
- Я книгу взял, восстав от сна,
- И — погрузился в сон,
- Роман “Жизнь Клима Самгина”
- На 800 персон!
Что Достоевский? Что Бальзак?
- Что книги прежних дней?
- Бывали лучше — точно так,
- Но — не было скучней!
Стишки не очень остроумны, а “на 800 персон” — не плохо! И — увы! надо согласиться: книга-то скучновата. Хотя — может быть, это ей и приличествует как панихиде о русской интеллигенции» (Ф.В. Гладкову, 2 октября 1927).
В следующем пассаже Горький позволил себе язвительный выпад в адрес критиков (и, кстати, нельзя сказать, что он был так уж неправ):
«Что я хворал — верно. Простудился и — воспаление правого легкого. Было очень скверно, задыхался. Уже — черти приходили, трое. Обыкновенные.
Спрашивают: “Ну, что — готов?” — “Нет, — говорю, — у меня роман не кончен” — “Ну, — говорят, — ладно, нам не к спеху, а от романа — тошно не будет, мы — не читаем” — “Неграмотные?” — “Нет, грамотные, рецензии пишем, а читать — времени не хватает, да и к чему оно — читать, ежели сами пишем?” Постояли и мирно ушли, один — банку с лекарством захватил нечаянно, другой — туфлю унес. А я после этого выздоравливать начал и выздоровел, и — вот — Зощенко подражаю» (Л.М. Леонову, 31 декабря 1927).
Рассуждая о романе в целом, Горький реже говорит о его герое. Писателю Сергееву-Ценскому он написал:
«Вы, конечно, верно поняли: Самгин — не герой, а — “невольник жизни”. Перед шестым годом у него будут моменты активного вмешательства в действительность, но — моменты. Московское восстание освободит его ненадолго, а потом он снова окажется в плену» (С.Н. Сергееву-Ценскому, 7 сентября 1927).
Кадры из сериала.
И признается:
«В “Самгине” я хотел бы рассказать — по возможности — обо всем, что пережито в нашей стране за 40 лет» (Д.И. Ширину-Юреневскому, 20 сентября 1927).
А время меж тем идет, и роман все еще не кончен. Для писателя, который должен быть полностью поглощен одним замыслом, Горький ведет себя странно — отвлекается на другие вещи, берется за редактуру никому не нужного журнала «Наши достижения», которая отнимает у него массу сил. Кроме того, из Италии в письме секретарю он пишет следующую странную фразу:
«Надобно кончить Самгина. Мне начинает казаться, что меня отсюда “уедут”, а в Союзе я не кончу Самгина, это мне твердо известно» (П.П. Крючкову, 28 февраля 1930).
По ощущениям Горького, он не смог выразить в романе всего, чего хотел. Он колебался между разными вариантами финала, говорил, что доведет роман до 1918-го, потом до 1919-го и в конце концов признался одному из своих корреспондентов:
“Самгин” — вещь, которую необходимо переделать с начала до конца» (В.Я. Зазубрину, 21 августа 1931).
Но переделать роман Горький не успел. Как он и предсказывал, он ушел из жизни, не дописав романа.
Источник: https://zen.yandex.ru/media/id/5d976f8235ca3100b0821d44/5de6c8e305fd98e386d8465a
Читать
- Максим Горький
- Жизнь Клима Самгина (Сорок лет)
- Повесть
Часть первая
Посвящается Марии Игнатьевне Закревской
ГЛАВА 1
Иван Акимович Самгин любил оригинальное; поэтому, когда жена родила второго сына, Самгин, сидя у постели роженицы, стал убеждать ее:
– Знаешь что, Вера, дадим ему какое-нибудь редкое имя? Надоели эти бесчисленные Иваны, Василии… А?
Утомленная муками родов, Вера Петровна не ответила. Муж на минуту задумался, устремив голубиные глаза свои в окно, в небеса, где облака, изорванные ветром, напоминали и ледоход на реке и мохнатые кочки болота. Затем Самгин начал озабоченно перечислять, пронзая воздух коротеньким и пухлым пальцем:
– Христофор? Кирик? Вукол? Никодим? Каждое имя он уничтожал вычеркивающим жестом, а перебрав десятка полтора необычных имен, воскликнул удовлетворенно:
– Самсон! Самсон Самгин, – вот! Это не плохо! Имя библейского героя, а фамилия, – фамилия у меня своеобразная!
– Не тряси кровать, – тихо попросила жена. Он извинился, поцеловал ее руку, обессиленную и странно тяжелую, улыбаясь, послушал злой свист осеннего ветра, жалобный писк ребенка.
– Да, Самсон! Народ нуждается в героях. Но… я еще подумаю. Может быть – Леонид.
- – Вы утомляете Веру пустяками, – строго заметила, пеленая новорожденного, Мария Романовна, акушерка.
- Самгин взглянул на бескровное лицо жены, поправил ее разбросанные по подушке волосы необыкновенного золотисто-лунного цвета и бесшумно вышел из спальни.
- Роженица выздоравливала медленно, ребенок был слаб; опасаясь, что он не выживет, толстая, но всегда больная мать Веры Петровны торопила окрестить его; окрестили, и Самгин, виновато улыбаясь, сказал:
– Верочка, в последнюю минуту я решил назвать его Климом. Клим! Простонародное имя, ни к чему не обязывает. Ты – как, а?
- Заметив смущение мужа и общее недовольство домашних, Вера Петровна одобрила:
- – Мне нравится.
- Ее слова были законом в семье, а к неожиданным поступкам Самгина все привыкли; он часто удивлял своеобразием своих действий, но и в семье и среди знакомых пользовался репутацией счастливого человека, которому все легко удается.
- Однако не совсем обычное имя ребенка с первых же дней жизни заметно подчеркнуло его.
– Клим? – переспрашивали знакомые, рассматривая мальчика особенно внимательно и как бы догадываясь: почему же Клим?
Самгин объяснял:
– Я хотел назвать его Нестор или Антипа, но, знаете, эта глупейшая церемония, попы, «отрицаешься ли сатаны», «дунь», «плюнь»…
У домашних тоже были причины – у каждого своя – относиться к новорожденному более внимательно, чем к его двухлетнему брату Дмитрию.
Клим был слаб здоровьем, и это усиливало любовь матери; отец чувствовал себя виноватым в том, что дал сыну неудачное имя, бабушка, находя имя «мужицким», считала, что ребенка обидели, а чадолюбивый дед Клима, организатор и почетный попечитель ремесленного училища для сирот, увлекался педагогикой, гигиеной и, явно предпочитая слабенького Клима здоровому Дмитрию, тоже отягчал внука усиленными заботами о нем.
Первые годы жизни Клима совпали с годами отчаянной борьбы за свободу и культуру тех немногих людей, которые мужественно и беззащитно поставили себя «между молотом и наковальней», между правительством бездарного потомка талантливой немецкой принцессы и безграмотным народом, отупевшим в рабстве крепостного права.
Заслуженно ненавидя власть царя, честные люди заочно, с великой искренностью полюбили «народ» и пошли воскрешать, спасать его.
Чтоб легче было любить мужика, его вообразили существом исключительной духовной красоты, украсили венцом невинного страдальца, нимбом святого и оценили его физические муки выше тех моральных мук, которыми жуткая русская действительность щедро награждала лучших людей страны.
Печальным гимном той поры были гневные стоны самого чуткого поэта эпохи, и особенно подчеркнуто тревожно звучал вопрос, обращенный поэтом к народу:
- Ты проснешься ль, исполненный сил?
- Иль, судеб повинуясь закону,
- Все, что мог, ты уже совершил,
- Создал песню, подобную стону,
- И навеки духовно почил?
Неисчислимо количество страданий, испытанных борцами за свободу творчества культуры. Но аресты, тюрьмы, ссылки в Сибирь сотен молодежи все более разжигали и обостряли ее борьбу против огромного, бездушного механизма власти.
В этой борьбе пострадала и семья Самгиных: старший брат Ивана Яков, просидев почти два года в тюрьме, был сослан в Сибирь, пытался бежать из ссылки и, пойманный, переведен куда-то в Туркестан; Иван Самгин тоже не избежал ареста и тюрьмы, а затем его исключили из университета; двоюродный брат Веры Петровны и муж Марьи Романовны умер на этапе по пути в Ялуторовск, в ссылку.
Весной 79 года щелкнул отчаянный выстрел Соловьева, правительство ответило на него азиатскими репрессиями.
Тогда несколько десятков решительных людей, мужчин и женщин, вступили в единоборство с самодержавием, два года охотились за ним, как за диким зверем, наконец убили его и тотчас же были преданы одним из своих товарищей; он сам пробовал убить Александра Второго, но, кажется, сам же и порвал провода мины, назначенной взорвать поезд царя. Сын убитого, Александр Третий, наградил покушавшегося на жизнь его отца званием почетного гражданина.
Когда герои были уничтожены, они – как это всегда бывает – оказались виновными в том, что, возбудив надежды, не могли осуществить их.
Люди, которые издали благосклонно следили за неравной борьбой, были угнетены поражением более тяжко, чем друзья борцов, оставшиеся в живых.
Многие немедля и благоразумно закрыли двери домов своих пред осколками группы героев, которые еще вчера вызывали восхищение, но сегодня могли только скомпрометировать.
Постепенно начиналась скептическая критика «значения личности в процессе творчества истории», – критика, которая через десятки лет уступила место неумеренному восторгу пред новым героем, «белокурой бестией» Фридриха Ницше.
Люди быстро умнели и, соглашаясь с Спенсером, что «из свинцовых инстинктов не выработаешь золотого поведения», сосредоточивали силы и таланты свои на «самопознании», на вопросах индивидуального бытия.
Быстро подвигались к приятию лозунга «наше время – не время широких задач».
Гениальнейший художник, который так изумительно тонко чувствовал силу зла, что казался творцом его, дьяволом, разоблачающим самого себя, – художник этот, в стране, где большинство господ было такими же рабами, как их слуги, истерически кричал:
«Смирись, гордый человек! Терпи, гордый человек!»
А вслед за ним не менее мощно звучал голос другого гения, властно и настойчиво утверждая, что к свободе ведет только один путь – путь «непротивления злу насилием».
Дом Самгиных был одним из тех уже редких в те годы домов, где хозяева не торопились погасить все огни. Дом посещали, хотя и не часто, какие-то невеселые, неуживчивые люди; они садились в углах комнат, в тень, говорили мало, неприятно усмехаясь. Разного роста, различно одетые, они все были странно похожи друг на друга, как солдаты одной и той же роты.
Они были «нездешние», куда-то ехали, являлись к Самгину на перепутье, иногда оставались ночевать. Они и тем еще похожи были друг на друга, что все покорно слушали сердитые слова Марии Романовны и, видимо, боялись ее. А отец Самгин боялся их, маленький Клим видел, что отец почти перед каждым из них виновато потирал мягкие, ласковые руки свои и дрыгал ногою.
Один из таких, черный, бородатый и, должно быть, очень скупой, сердито сказал:
– У тебя в доме, Иван, глупо, как в армянском анекдоте: всё в десять раз больше. Мне на ночь зачем-то дали две подушки и две свечи.
Источник: https://www.litmir.me/br/?b=108499&p=1
Краткое содержание «Жизнь Клима Самгина» Максима Горького
Иван Акимович Самгин – интеллигент, проповедующий идеи народничества, и увлекшийся ими до такой степени, что назвал своего новорожденного сына не как-нибудь, а Климом. Так в среде Варвар, Люб, Лидий и Борисов, появился Клим. В доме Ивана Самгина живет еще несколько детей, практически погодок Клима, но только он один старается выделиться из общего коллектива, что не всегда удается.
Первым учителем мальчика становится некий Томилин, он не всегда разделяет стремление Клима быть во всем первым, считая, что и другие дети заслуживают подобной участи. В какой-то момент погибают, провалившись под лед, товарищи Клима по играм – Борис и Варвара, это событие завершает первый акт пьесы, перенося читателя к гимназическим годам главного героя.
В гимназии Клим начинает испытывать первое юношеское влечение к молодой швее Рите. Девушка отвечает ему взаимностью, но как оказывается позже, исключительно, будучи куплена матерью Клима, опасавшейся за сексуальное здоровье сына.
Сама же Рита любит другого, некого Дронова. Здесь же в гимназии Клим понимает, что влюблен в Лидию, дочь квартировавшей у его отца семьи. Но в Лидию влюблен также и Макар – товарищ по учебе.
Однажды Клим спасает Макару жизнь, тот решается на самоубийство, страдая от неразделенных чувств.
Позже Клим жалеет о том, что предотвратил самоубийство, так как понимает, что у Макара больше шансов снискать симпатию Лидии.
Окончив гимназию, Клим отправляется в Петербург, где становится студентом, знакомится с новыми людьми и новыми течениями. Его старший брат Дмитрий и вовсе вступает в революционную борьбу. Новыми знакомыми Клима становятся Марина Премирова и Серафима Нехаева, последняя теряет голову от декадентства.
В кругу знакомых появляется революционер Кутузов, чертами лица напоминающий Ленина, Лиза Спивак и ее муж-музыкант, и Владимир Лютов – студент. Студенты переживают маленькие горести и радости, Лютов влюбляется в Алину Телепневу, но та отказывается выйти за него замуж, так как влюблена в аристократичного, но бедного Туробоева.
Несколько позже Клим и Лютов отправляются на отдых в деревню, где проводят дни в политических спорах и ловле сомов на горшок с горячей кашей. Лютов проповедует анархические идеалы, Клим не имеет никаких идеалов вовсе, так как не знает народной жизни, восхищается тем, чего не понимает. В это лето он терпит очередную неудачу в любви, Лидия все также отвергает его.
Вернувшись в Москву, Клим знакомится с новыми людьми, кутит с Лютовым, становится свидетелем несчастья на Ходынском поле, повлекшем за собой гибель сотен людей, пришедших посмотреть на коронацию. Клим приходит к выводу, что люди похожи на икру, поскольку их личная воля не существенна, тогда, когда имеет место массовое помешательство.
В Москве Клим подводит итог своих отношений с Лидией, последняя бросает все и уезжает во Францию. Клим отправляется в Нижний Новгород, где в это время проходит промышленная выставка, которую планирует посетить царь, более похожий на переодетого Бальзаминова.
Клим приобщается к журналистской среде, из-за его у него портятся отношения с властями, в квартире Клима происходит обыск, что позволяет ему осознать ничтожность его стремлений стать настоящим революционером.
В Москве у Клима развивается ощущение того, что настоящие революционные события происходят в стороне, не затрагивая его жизнь. Приезд Кутузова только усугубляет положение дел.
Где-то в Выборге умирает отец Клима, он отправляется на похороны, позже арестованный полицией как подозрительное лицо.
В полицейском участке Климу предлагают стать осведомителем, но он не соглашается, так как неуверен, что это правильно.
В это время у него возникают любовные отношения с Варварой Антиповой, некогда проживавшей в доме его отца. Любовь Антиповой и Клима скоротечна, и приводит к беременности, а затем и аборту.
Клим расстается с Варварой и отправляется в Астрахань, а затем и в Грузию. По приезду в Москву, Самгин оказывается в эпицентре студенческой забастовки.
До смерти испуганный Клим пытается выбраться из толпы, но самостоятельно не может этого сделать, вынужденный воспользоваться помощью полицейского агента Митрофанова.
Побег в деревню не принес Климу спокойствия, так как там он становится свидетельством мужицкого восстания, сопровождающегося жестокими сценами мародерства.
После Гапоновского восстания Клим оказывается в тюрьме, как лицо, подозреваемое в причастности. Мнение о Гапоне у Клима однозначное – это низкий и не примечательный человек. В 1905 году Самгин оказывается в эпицентре первой русской революции, втайне надеясь, что та разрушит все ненавистное ему.
В этот момент он начинает поддерживать большевиков, но до конца еще не проникся их идеалами, хоть и выполняя ряд поставленных перед ним поручений. В это же время наступает окончательное разочарование в Лидии. Самгин убеждается, что находится вдали от народа и его чаяний, он покидает Россию, перед этим сводя знакомство с некой Мариной Зотовой, придерживающейся народнических взглядов.
Недолго пробыв за границей, Клим возвращается на родину, продолжая искать себя, узнает о смерти Зотовой, умирают и другие знакомые, и не знакомые ему личности. Начинается Первая мировая и Революция, после которой нить дальнейшей судьбы Клима Самгина ускользает.
Источник: https://school-essay.ru/kratkoe-soderzhanie-zhizn-klima-samgina-maksima-gorkogo.html
Жизнь Клима Самгина краткое содержание
Горький М.
В доме интеллигента-народника Ивана Акимовича Самгина родился сын, которому отец решил дать “необычное”, мужицкое имя Клим.
Оно сразу выделило мальчика среди других детей его круга: дочери доктора Сомова Любы; детей квартиранта Варавки Варвары, Лидии и Бориса; Игоря Туробоева ; Ивана Дронова ; Константина Макарова и Алины Телепневой .
Между ними складываются сложные отношения, отчасти потому, что Клим старается отличиться, что не всегда удается. Первый учитель – Томилин.
Соперничество с Борисом. Неожиданная гибель Бориса и Варвары, провалившихся под лед во время катания на коньках. Голос из толпы: “Да был ли мальчик-то, может, мальчика-то и не было?” – как первый “ключевой” мотив повести, как бы выражающий ирреальность происходящего.
Учеба в гимназии. Эротические томления Самгина. Швейка Рита тайно подкуплена матерью Клима для “безопасной” сексуальной жизни юноши. Она влюблена в Дронова; Самгин узнает об этом и о поступке матери и разочаровывается в женщинах. Любовь Макарова к Лидии; неудачная попытка самоубийства.
Клим спасает его, но потом жалеет об этом, ибо сам втайне симпатизирует Лидии и чувствует, что бледно выглядит на фоне своего друга. Петербург, студенчество. Новый круг общения Самгина, где он опять-таки старается занять особое место, подвергая “про себя” все и всех критическому анализу и получив прозвище “умник”.
Старший брат Дмитрий , Марина Премирова, Серафима Нехаева , Кутузов , Елизавета Спивак с больным мужем-музыкантом, Владимир Лютов и другие. Любовь Лютова к Алине Телепневой, выросшей в красивую и капризную женщину.
Ее согласие быть женой Лютова и последующий отказ, ибо она влюбляется в Туробоева . Жизнь на даче.
Символическая сцена ловли сома на горшок с горячей кашей – надувательство “господ” мужиком, который тем не менее восхищает Лютова как выразитель загадочной талантливости русского народа. Споры о славянофилах и западниках, России и Западе.
Лютов – русский анархист. Клим старается занять особую позицию, но в результате не занимает никакой. Его неудачная попытка объясниться в любви Лидии, Отказ. Подъем колоколов на деревенскую церковь.
Гибель молодого крестьянина . Вторая “ключевая” фраза повести, произнесенная деревенской девочкой: “Да что вы озорничаете?” – как бы обращенная к “господам” вообще.
Не зная народа, они пытаются решать его судьбу. Москва.
Новые люди, которых пытается понять Самгин: Семион Диомидов, Варвара Антипова, Петр Маракуев, дядя Хрисанф – круг московской интеллигенции, отличающейся от петербургской подчеркнутой “русскостью”.
Пьянка на квартире Лютова. Дьякон-расстрига Егор Ипатьевский читает собственные стихи о Христе, Ваське и “неразменном рублике”. Суть в том, что русский человек и ненавистью служит Христу.
Вопль Лютова: “Гениально!” Самгин опять-таки не находит места в этой среде. Приезд молодого Николая I и трагедия на Ходынском поле, где во время праздника коронации были задавлены сотни людей.
Взгляд Самгина на толпу, которая напоминает “икру”. Ничтожность личной воли в эпоху всплеска массового психоза.
Окончательный разрыв Самгина с Лидией; ее отъезд в Париж Клим отправляется на Нижегородскую промышленную выставку и знакомится с провинциальной журналистской средой.
Иноков – яркий газетчик и своеобразный поэт . Приезд в Нижний царя, похожего на “Бальзаминова, одетого офицером…”. Сашин и газета. Дронов, Иноков, супруги Спиваки.
Встреча с Томилиным, проповедующим, что “путь к истинной вере лежит через пустыню неверия” . Провинциальный историк Козлов – охранитель и монархист, отрицающий революцию, в том числе и революцию духа. Встреча с Кутузовым, “возмутительно самоуверенным” и оттого похожим на своего антипода – Козлова. Кутузов о “революционерах от скуки”, к которым относит всю интеллигенцию.
Падение строящейся казармы как символ “прогнившего” строя. Параллельная сцена пиршества “отцов города” в ресторане. Обыск в квартире Самгина. Беседа с жандармским ротмистром Поповым, который впервые дает Самгину понять, что революционером он никогда не станет. Москва.
Прейс и Тагильский – верхушка либеральной интеллигенции . Приезд Кутузова . Рассуждения Макарова о философии Н. Ф. Федорова и о роли женщины в истории. Смерть отца Самгина в Выборге. Встреча с братом. Арест Самгина и Сомовой.
Допрос в полиции и предложение стать осведомителем. Отказ Самгина; странная неуверенность, что поступил правильно. Любовная связь с Варварой Антиповой; аборт.
Слова старой прислуги Анфимьевны о молодых: “Чужого бога дети”. Поездка Самгина в Астрахань и Грузию). Москва, студенческие волнения возле Манежа. Самгин в толпе и его страх перед ней. Выручает Митрофанов – агент полиции.
Поездка в деревню; сцена крестьянских грабежей. Страх Самгина перед мужиками. Новые волнения в Москве.
Аюбовная связь с Никоновой . Поездка в Старую Руссу; взгляд на царя через спущенные шторы вагона. 9 января 1905 г. в Петербурге. Сцены Кровавого воскресенья.
Гапон и вывод о нем: “ничтожен поп”. Самгин в тюрьме по подозрению в революционной деятельности. Похороны Баумана и всплески “черносотенной” психологии.
Москва, революция 1905 г. Сомова пытается организовать санитарные пункты для помощи раненым. Мысли Самгина о революции и Кутузове: “И прав!..
Пускай вспыхнут страсти, пусть все полетит к черту, все эти домики, квартирки, начиненные заботниками о народе, начетчиками, критиками, аналитиками…” Тем не менее он понимает, что такая революция отменит и его, Самгина. Смерть Туробоева.
Мысли Макарова о большевиках: “Так вот, Самгин, мой вопрос: я не хочу гражданской войны, но помогал и, кажется, буду помогать людям, которые ее начинают.
Тут у меня что-то… неладно” – признание духовного кризиса интеллигенции. Похороны Туробоева, Толпа черносотенцев и вор Сашка Судаков, который выручает Самгина, Алину Телепневу, Макарова и Лютова. Баррикады. Самгин и боевые отряды.
Товарищ Яков – предводитель революционной толпы. Казнь на глазах Самгина сыщика Митрофанова. Смерть Анфимьевны. Самгин понимает, что события развиваются помимо его воли, а он их невольный заложник. Поездка в Русьгород по просьбе Кутузова за деньгами для большевиков.
Разговор в поезде с пьяным поручиком, который рассказывает, как страшно стрелять в народ по приказу. Знакомство с Мариной Зотовой – богатой женщиной с “народным” образом мысли. Ее рассуждения о том, что интеллигенция никогда не знала народ, что корни народной веры уходят в раскол и еретичество и это является скрытой, но истинной движущей силой революции.
Кошмар “двойничества”, преследующий Самгина и выражающий начало распада его личности. Убийство губернатора на глазах Самгина. Встреча с Лидией, приехавшей из-за границы, окончательное разочарование Самгина в ней.
Философия Валентина Безбедова, знакомого Марины, отрицающего всякий смысл в истории. Девиз “не хочу” – третий “ключевой” мотив повести, выражающий неприятие Самгиным всего мироздания, в котором ему как бы нет места. Марина и старец Захарий – тип “народного” религиозного деятеля.
Религиозные “радения” у Марины, которые подсматривает Самгин и которые окончательно убеждают его в своей оторванности от народной стихии. Отъезд за границу. Берлин, скука. Картины Босха в галерее, которые неожиданно совпадают с миропониманием Самгина . Встреча с матерью в Швейцарии; взаимное непонимание.
Самгин остается в круглом одиночестве. Самоубийство Лютова в Женеве; слова Алины Телепневой: “Удрал Володя…” Париж. Встреча с Мариной Зотовой. Попов и Бердников, которые пытаются подкупить Самгина, чтобы он был их тайным агентом при Зотовой и сообщал о ее возможной сделке с англичанами. Резкий отказ Самгина.
Возвращение в Россию. Убийство Марины Зотовой. Загадочные обстоятельства, с ним связанные.
Подозрение падает на Безбедова, который все отрицает и странным образом погибает в тюрьме до начала суда. Москва. Смерть Варвары.
Слова Кутузова о Ленине как единственном истинном революционере, который видит сквозь будущее. Самгин и Дронов. Попытка организации новой газеты либерально-независимого толка.
Разговоры вокруг сборника “Вехи”; мысли Самгина: “Конечно, эта смелая книга вызовет шум. Удар колокола среди ночи. Социалисты будут яростно возражать. И не одни социалисты. “Свист и звон со всех сторон”.
На поверхности жизни вздуется еще десяток пузырей”. Смерть Толстого. Слова служанки Агафьи: “Лев-то Николаич скончался… Слышите, как у всех в доме двери хлопают?
Будто испугались люди-то”. Мысли Самгина о Фаусте и Дон Кихоте как продолжение мыслей Ивана Тургенева в эссе “Гамлет и Дон-Кихот”. Самгин выдвигает принцип не деятельного идеализма, а разумной деятельности. Начало мировой войны как символ краха коллективного разума.
Поездка Самгина на фронт в Боровичи. Знакомство с подпоручиком Петровым, символизирующим разложение боевого офицерства. Нелепое убийство Тагильского разозленным офицером. Кошмары войны. Возвращение с фронта.
Вечер у Леонида Андреева.
Его слова: “Люди почувствуют себя братьями только тогда, когда поймут трагизм своего бытия в космосе, почувствуют ужас одиночества своего во вселенной, соприкоснутся прутьям железной клетки неразрешимых тайн жизни, жизни, из которой один есть выход – в смерть”, – которые словно подводят черту под духовными поисками Самгина. февральская революция 1917 г. Родзянко и Керенский. Незавершенный финал.
Неясность дальнейшей судьбы Самгина…
Источник: https://studentguide.ru/kratkie-soderzhaniya/zhizn-klima-samgina-kratkoe-soderzhanie.html
Жизнь Клима Самгина
Жизнь Клима Самгина
Часть первая
Посвящается Марии Игнатьевне Закревской
Глава 1
Иван Акимович Самгин любил оригинальное; поэтому, когда жена родила второго сына, Самгин, сидя у постели роженицы, стал убеждать ее:
— Знаешь что. Вера, дадим ему какое-нибудь редкое имя? Надоели эти бесчисленные Иваны, Василии… А?
Утомленная муками родов, Вера Петровна не ответила. Муж на минуту задумался, устремив голубиные глаза свои в окно, в небеса, где облака, изорванные ветром, напоминали и ледоход на реке и мохнатые кочки болота. Затем Самгин начал озабоченно перечислять, пронзая воздух коротеньким и пухлым пальцем:
— Христофор? Кирик? Вукол? Никодим? Каждое имя он уничтожал вычеркивающим жестом, а перебрав десятка полтора необычных имен, воскликнул удовлетворенно:
— Самсон! Самсон Самгин, — вот! Это не плохо! Имя библейского героя, а фамилия, — фамилия у меня своеобразная!
— Не тряси кровать, — тихо попросила жена. Он извинился, поцеловал ее руку, обессиленную и странно тяжелую, улыбаясь, послушал злой свист осеннего ветра, жалобный писк ребенка.
— Да, Самсон! Народ нуждается в героях. Но… я еще подумаю. Может быть — Леонид.
- — Вы утомляете Веру пустяками, — строго заметила, пеленая новорожденного, Мария Романовна, акушерка.
- Самгин взглянул на бескровное лицо жены, поправил ее разбросанные по подушке волосы необыкновенного золотисто-лунного цвета и бесшумно вышел из спальни.
- Роженица выздоравливала медленно, ребенок был слаб; опасаясь, что он не выживет, толстая, но всегда больная мать Веры Петровны торопила окрестить его; окрестили, и Самгин, виновато улыбаясь, сказал:
— Верочка, в последнюю минуту я решил назвать его Климом. Клим! Простонародное имя, ни к чему не обязывает. Ты — как, а?
- Заметив смущение мужа и общее недовольство домашних, Вера Петровна одобрила:
- — Мне нравится.
- Ее слова были законом в семье, а к неожиданным поступкам Самгина все привыкли; он часто удивлял своеобразием своих действий, но и в семье и среди знакомых пользовался репутацией счастливого человека, которому все легко удается.
- Однако не совсем обычное имя ребенка с первых же дней жизни заметно подчеркнуло его.
— Клим? — переспрашивали знакомые, рассматривая мальчика особенно внимательно и как бы догадываясь: почему же Клим?
Самгин объяснял:
— Я хотел назвать его Нестор или Антипа, но, знаете, эта глупейшая церемония, попы, «отрицаешься ли сатаны», «дунь», «плюнь»…
У домашних тоже были причины — у каждого своя — относиться к новорожденному более внимательно, чем к его двухлетнему брату Дмитрию.
Клим был слаб здоровьем, и это усиливало любовь матери; отец чувствовал себя виноватым в том, что дал сыну неудачное имя, бабушка, находя имя «мужицким», считала, что ребенка обидели, а чадолюбивый дед Клима, организатор и почетный попечитель ремесленного училища для сирот, увлекался педагогикой, гигиеной и, явно предпочитая слабенького Клима здоровому Дмитрию, тоже отягчал внука усиленными заботами о нем.
Первые годы жизни Клима совпали с годами отчаянной борьбы за свободу и культуру тех немногих людей, которые мужественно и беззащитно поставили себя «между молотом и наковальней», между правительством бездарного потомка талантливой немецкой принцессы и безграмотным народом, отупевшим в рабстве крепостного права.
Заслуженно ненавидя власть царя, честные люди заочно, с великой искренностью полюбили «народ» и пошли воскрешать, спасать его.
Чтоб легче было любить мужика, его вообразили существом исключительной духовной красоты, украсили венцом невинного страдальца, нимбом святого и оценили его физические муки выше тех моральных мук, которыми жуткая русская действительность щедро награждала лучших людей страны.
Печальным гимном той поры были гневные стоны самого чуткого поэта эпохи, и особенно подчеркнуто тревожно звучал вопрос, обращенный поэтом к народу:
- Ты проснешься ль, исполненный сил?
- Иль, судеб повинуясь закону,
- Все, что мог, ты уже совершил,
- Создал песню, подобную стону,
- И навеки духовно почил?
Неисчислимо количество страданий, испытанных борцами за свободу творчества культуры. Но аресты, тюрьмы, ссылки в Сибирь сотен молодежи все более разжигали и обостряли ее борьбу против огромного, бездушного механизма власти.
В этой борьбе пострадала и семья Самгиных: старший брат Ивана Яков, просидев почти два года в тюрьме, был сослан в Сибирь, пытался бежать из ссылки и, пойманный, переведен куда-то в Туркестан; Иван Самгин тоже не избежал ареста и тюрьмы, а затем его исключили из университета; двоюродный брат Веры Петровны и муж Марьи Романовны умер на этапе по пути в Ялуторовск, в ссылку.
Весной 79 года щелкнул отчаянный выстрел Соловьева, правительство ответило на него азиатскими репрессиями.
Тогда несколько десятков решительных людей, мужчин и женщин, вступили в единоборство с самодержавием, два года охотились за ним, как за диким зверем, наконец убили его и тотчас же были преданы одним из своих товарищей; он сам пробовал убить Александра Второго, но, кажется, сам же и порвал провода мины, назначенной взорвать поезд царя. Сын убитого, Александр Третий, наградил покушавшегося на жизнь его отца званием почетного гражданина.
Когда герои были уничтожены, они — как это всегда бывает — оказались виновными в том, что, возбудив надежды, не могли осуществить их.
Люди, которые издали благосклонно следили за неравной борьбой, были угнетены поражением более тяжко, чем друзья борцов, оставшиеся в живых.
Многие немедля и благоразумно закрыли двери домов своих пред осколками группы героев, которые еще вчера вызывали восхищение, но сегодня могли только скомпрометировать.
Постепенно начиналась скептическая критика «значения личности в процессе творчества истории», — критика, которая через десятки лет уступила место неумеренному восторгу пред новым героем, «белокурой бестией» Фридриха Ницше.
Люди быстро умнели и, соглашаясь с Спенсером, что «из свинцовых инстинктов не выработаешь золотого поведения», сосредоточивали силы и таланты свои на «самопознании», на вопросах индивидуального бытия.
Быстро подвигались к приятию лозунга «наше время — не время широких задач».
Гениальнейший художник, который так изумительно тонко чувствовал силу зла, что казался творцом его, дьяволом, разоблачающим самого себя, — художник этот, в стране, где большинство господ было такими же рабами, как их слуги, истерически кричал:
«Смирись, гордый человек! Терпи, гордый человек!»
А вслед за ним не менее мощно звучал голос другого гения, властно и настойчиво утверждая, что к свободе ведет только один путь — путь «непротивления злу насилием».
Дом Самгиных был одним из тех уже редких в те годы домов, где хозяева не торопились погасить все огни. Дом посещали, хотя и не часто, какие-то невеселые, неуживчивые люди; они садились в углах комнат, в тень, говорили мало, неприятно усмехаясь. Разного роста, различно одетые, они все были странно похожи друг на друга, как солдаты одной и той же роты.
Они были «нездешние», куда-то ехали, являлись к Самгину на перепутье, иногда оставались ночевать. Они и тем еще похожи были друг на друга, что все покорно слушали сердитые слова Марии Романовны и, видимо, боялись ее. А отец Самгин боялся их, маленький Клим видел, что отец почти перед каждым из них виновато потирал мягкие, ласковые руки свои и дрыгал ногою.
Один из таких, черный, бородатый и, должно быть, очень скупой, сердито сказал:
— У тебя в доме, Иван, глупо, как в армянском анекдоте: всё в десять раз больше. Мне на ночь зачем-то дали две подушки и две свечи.
Круг городских знакомых Самгина значительно сузился, но все-таки вечерами у него, по привычке, собирались люди, еще не изжившие настроение вчерашнего дня.
И каждый вечер из флигеля в глубине двора величественно являлась Мария Романовна, высокая, костистая, в черных очках, с обиженным лицом без губ и в кружевной черной шапочке на полуседых волосах, из-под шапочки строго торчали большие, серые уши. Со второго этажа спускался квартирант Варавка, широкоплечий, рыжебородый.
Он был похож на ломового извозчика, который вдруг разбогател и, купив чужую одежду, стеснительно натянул ее на себя. Двигался тяжело, осторожно, но все-таки очень шумно шаркал подошвами; ступни у него были овальные, как блюда для рыбы. Садясь к чайному столу, он сначала заботливо пробовал стул, достаточно ли крепок? На нем и вокруг него все потрескивало.
скрипело, тряслось, мебель и посуда боялись его, а когда он проходил мимо рояля — гудели струны. Являлся доктор Сомов, чернобородый, мрачный; остановясь в двери, на пороге, он осматривал всех выпуклыми, каменными глазами из-под бровей, похожих на усы, и спрашивал хрипло:
Источник: https://lib-king.ru/210152-zhizn-klima-samgina.html
Загрузка...
