Краткое содержание исигуро не отпускай меня за 2 минуты пересказ сюжета

Автор романа Кадзуо Исигуро, британский писатель японского происхождения. Роман «Не отпускай меня» (2005) включен в список 100 лучших английских романов всех времен по версии журнала «Тайм».

Это роман-антиутопия. Показано не будещее, а вариант альтернативного настоящего. И настоящее в книге выглядит так:
в послевоенные годы произошел научный прорыв, был сделан ряд открытий и в том числе клонирование. И здесь отличие от нашей реальности, клонирование на людях не запретили.

Наоборот, именно с помощью него была навсегда решена проблема с донорскими органами… «Внезапно открылась масса новых возможностей; многие болезни, с которыми врачи до тех пор не могли бороться, стали излечимыми. Это было первое, что мир увидел, первое, чего он хотел.

И люди долго предпочитали думать, что все эти человеческие органы являются ниоткуда — ну, в лучшем случае выращиваются в каком-то вакууме. «

На самом для этого в специальных Домах выращивались дети-клоны, цель их жизни — донорство, когда они вырастут, у них будут производится выемки органов.

Жизнь клонов строго предопределена: детство и юность они проводят в школах, затем пару лет адаптируются к внешнему миру, живя в не очень-то обустроенных поселениях, потом все они становятся помощниками.

Здесь решаются две задачи, с одной стороны — ведь кто-то должен помогать и ухаживать за донорами, и с другой стороны — помощники видят сами что такое донорство по-настоящему и морально готовятся к нему.

В этом мире, к моменту начала повествования, так обстоит дело с донорами уже давно, все отработано и почти никому не кажется ужасным. Ни людям, ни клонам. Люди вообще предпочитали не думать о клонах, как им живется… Их просто не считали людьми, а раз они не люди…

Школы, где росли эти дети были разными. Главные герои книги воспитывались в необычной школе, В Хейлшеме. Здесь царила атмосфера чуть ли не привилегированной школы закрытого типа. Там детей не просто выращивали, а по-настоящему воспитывали их.

Они получали хорошее образование, там развивали их творческое начало, занимались спортом, играми… Дети знали кто они, для чего они предназначены… Но в силу своего возраста они не осознавали это всерьез. Информация до них доводилась очень постепенно.. Все контакты с внешним миром были запрещены.

Таких школ было три… Что творилось в остальных заведениях для будущих доноров, автор деликатно умалчивает, но дает понять, что ничего хорошего…

Некоторое время существовала и другая точка зрения, более гуманная. Энтузиасты, приверженцы этой идеи и открыли такие школы как Хейлшем на деньги спонсоров. Развивая в воспитанниках творческое начало, они не пытались заглянуть им в душу, как думали главные герои книги, воспитанники этой школы.

Они пытались понять , есть ли у них душа вообще…
Но все изменилось, программа по развитию детей была свернута. И такие центры развития закрыли, «они были стерты с лица земли». Мир не хотел больше напоминаний о том, как в действительности работает программа выращивания доноров. Люди не хотели больше думать о таких, как они, в каких условиях они находятся.

Иными словами, доноров хотели снова упрятать как можно дальше.

«Как потребовать от мира, уже привыкшего считать рак излечимым, чтобы он отказался от этого лечения и добровольно вернулся к старым мрачным временам? Нет, назад пути не было.

Как бы ни было людям совестно из-за вас, главное, о чем они думали, — чтобы их дети, супруги, родители, друзья не умирали от рака, заболеваний двигательных нейронов, сердечных заболеваний. Поэтому вас постарались упрятать подальше, и люди долго делали все возможное, чтобы поменьше о вас думать.

Повествование ведется от лица девушки, Кэти, воспитанницы Хейлшема, в настоящем помощницы, очень хорошей помощницы. Она живет и вспоминает… Вспоминает детство, юность, все что произошло в жизни с ней и двумя другими главными героями книги, Томми и Рут.

Ее воспоминания переплетаются затем с реальными событиями полными драматизма.

Тут есть и настоящая любовь, и призрачные несбыточные надежды и горькое разочарование…
Да и может ли быть по-другому, если речь идет о донорах того мира, чья жизнь предопределена и завершается так быстро…

Перед тем как прочитать книгу я посмотрела одноименный фильм. Он перевернул во мне все, тронул меня до слез… Мне немедленно захотелось прочитать этот роман…
Фильм отлично передает драматичность истории, актеры прекрасно отразили книжных персонажей, но фильм не дает ответы на многие вопросы… Зато это очень хорошо делает книга.

Хотя мне все равно не понятно, почему в донорах почти нет протестной реакции… Есть депрессивные настроения, есть вспышки отчаяния, но протеста, хоть и бессмысленного, так как для них все безнадежно, нет… Не говорится ни об одой пыпытке побега, хотя им некуда бежать, но хотя бы в никуда, от отчаяния… Ни о самоубийствах, хотя их жизнь, протекающая после первой выемки в реабиалитационных центрах, становилась совсем безрадостной.
Это осталось для меня загадкой…

Источник: http://interesnyeknigi.ru/recenzii/ne-otpuskaj-menya-kadzuo-isiguro-2/

Не отпускай меня

• Кадзуо Исигуро
• Не отпускай меня
• Посвящается Лорне и Наоми
• Часть первая
• Глава 1

Англия, конец 1990-х

Меня зовут Кэти Ш. Мне тридцать один, и я вот уже одиннадцать с лишним лет как помогаю донорам.

Долго, конечно, но мне было сказано, чтобы я проработала еще восемь месяцев — до конца года. Получится почти двенадцать лет. Теперь я понимаю, что меня, может быть, совсем не потому держат столько времени, что считают мои успехи фантастическими. Бывали отличные помощники, которым приходилось поставить точку всего через два-три года.

С другой стороны, я знала одного, у которого это длилось полных четырнадцать лет, хотя он был настоящее пустое место. Так что я не ради хвастовства говорю. Но все-таки я точно знаю, что они довольны моей работой, и я сама в целом тоже довольна. Состояние моих доноров чаще всего бывало гораздо лучше ожидаемого.

ЕЩЕ

Здравствуй уважаемый читатель. Книга «Не отпускай меня» Исигуро Кадзуо относится к разряду тех, которые стоит прочитать. С помощью описания событий с разных сторон, множества точек зрения, автор постепенно развивает сюжет, что в свою очередь увлекает читателя не позволяя скучать.

Попытки найти ответ откуда в людях та или иная черта, отчего человек поступает так или иначе, частично затронуты, частично раскрыты. Данная история — это своеобразная загадка, поставленная читателю, и обычной логикой ее не разгадать, до самой последней страницы.

На развязку возложена огромная миссия и она не разочаровывает, а наоборот дает возможность для дальнейших размышлений. События происходят в сложные времена, но если разобраться, то проблемы и сложности практически всегда одинаковы для всех времен и народов.

Через виденье главного героя окружающий мир в воображении читающего вырисовывается ярко, красочно и невероятно красиво. Невольно проживаешь книгу – то исчезаешь полностью в ней, то возобновляешься, находя параллели и собственное основание, и неожиданно для себя растешь душой.

Благодаря живому и динамичному языку повествования все зрительные образы у читателя наполняются всей гаммой красок и звуков. Удивительно, что автор не делает никаких выводов, он радуется и огорчается, веселится и грустит, загорается и остывает вместе со своими героями.

В тексте находим много комизмов случающихся с персонажами, но эти насмешки веселые и безобидные, близки к умилению, а не злорадству. «Не отпускай меня» Исигуро Кадзуо читать бесплатно онлайн можно неограниченное количество раз, здесь есть и философия, и история, и психология, и трагедия, и юмор…

0

Полина Радищева — молодая девушка и известный репортер Санкт-Петербурга. По счастливой случайност…

0

«Вселенная из поэмы» — это серия поэм XXI века, в которой повествуется о людях, мифических сущест…

Источник: https://readli.net/ne-otpuskay-menya/

Не отпускай меня

Посвящается Лорне и Наоми

Глава 1

Меня зовут Кэти Ш. Мне тридцать один, и я вот уже одиннадцать с лишним лет как помогаю донорам. Долго, конечно, но мне было сказано, чтобы я проработала еще восемь месяцев – до конца года. Получится почти двенадцать лет.

Теперь я понимаю, что меня, может быть, совсем не потому держат столько времени, что считают мои успехи фантастическими. Бывали отличные помощники, которым приходилось поставить точку всего через два-три года.

С другой стороны, я знала одного, у которого это длилось полных четырнадцать лет, хотя он был настоящее пустое место. Так что я не ради хвастовства говорю. Но все-таки я точно знаю, что они довольны моей работой, и я сама в целом тоже довольна. Состояние моих доноров чаще всего бывало гораздо лучше ожидаемого.

У меня развилось какое-то внутреннее чутье по отношению к ним. Я знаю, когда надо подбодрить, побыть рядом, когда лучше оставить одного; когда терпеливо выслушать, что он говорит, когда просто отмахнуться и сказать, чтобы переменил пластинку.

Так или иначе, я не считаю себя чем-то особенным. Я знаю помощников, они и сейчас работают, которые выполняют свои обязанности не хуже меня, но далеко не так ценятся. Можно понять, если кто-нибудь из них и завидует – моей однокомнатной квартире, моей машине, но в первую очередь тому, что мне позволяют самой решать, о ком я буду заботиться.

Ко всему, я еще и воспитанница Хейлшема – одного этого иногда хватает, чтобы на меня посмотрели косо. Эта Кэти Ш., говорят они, может выбирать кого захочет и выбирает только своих – воспитанников Хейлшема или какого-нибудь другого привилегированного заведения. Само собой, она на хорошем счету.

Я наслушалась такого достаточно, а вы наверняка еще куда больше, и, может быть, своя правда тут имеется. С другой стороны, я не первая, у кого есть право выбора, и, думаю, не последняя.

Как бы то ни было, разве я не отработала свое с донорами из всевозможных других мест? Не забывайте, что к тому времени, как я кончу, за плечами у меня будет двенадцать лет, и только последние шесть из них мне разрешают помогать кому сама захочу.

И правильно делают, по-моему. Помощники ведь не автоматы. С каждым донором стараешься изо всех сил, и под конец это может вымотать. Запас терпения и энергии истощается.

Поэтому когда есть выбор, разумеется, выбираешь своих – это естественно.

Разве я продержалась бы так долго без общности с донорами, без сочувствия к ним от начала до конца? И, безусловно, не могла бы выбирать – не сблизилась бы снова, спустя годы, с Томми и Рут.

Рут, между прочим, была только третьим или четвертым донором, которого мне разрешили выбрать. К ней уже была до этого приставлена помощница, и мне, помню, пришлось добиваться, чтобы Рут передали мне.

Но в конце концов я это устроила, и едва я ее вновь увидела – в центре реабилитации в Дувре, – все, что нас разделяло, не то чтобы исчезло, но стало куда менее важным, чем другое – например, то, что мы вместе выросли в Хейлшеме, то, что мы знали и помнили такое, чего не знал и не помнил больше никто.

Бывало за эти годы и так, что я пыталась оставить Хейлшем позади, говорила себе, что не надо все время оглядываться. Но потом всякий раз наступал момент, когда я переставала сопротивляться.

К этому имеет отношение один донор, который был у меня на третьем году работы в качестве помощницы. Точнее, его реакция, когда он узнал от меня, что я из Хейлшема. Он только что перенес третью выемку – перенес тяжело и, должно быть, знал, что не вытянет.

Он едва дышал, но посмотрел на меня и сказал: «Хейлшем. Там, наверно, было замечательно».

На следующее утро, когда я разговаривала с ним, чтобы его отвлечь, и спросила, где вырос он сам, он назвал какое-то место в Дорсете, и его лицо, покрытое пятнами, сложилось в какую-то совсем новую гримасу. Я поняла, как ему не хочется таких напоминаний. Вместо этого он хотел слышать о Хейлшеме.

1
  Раундерз – британская игра в мяч, напоминающая бейсбол и лапту. (Здесь и далее – прим. перев.)

[Закрыть]

о тропинке, которая шла в обход главного корпуса и всех укромных мест, о пруде для домашних уток, о питании, о виде на поля туманным утром из окон комнаты творчества. Иногда он заставлял меня повторять снова и снова: об услышанном вчера спрашивал так, словно я ни разу еще про это не рассказывала. «А павильон[2]2
  Павильон – здесь: небольшое строение у спортплощадки, крикетного или футбольного поля, которое служит, в частности, раздевалкой.

[Закрыть]

у вас был?… А кто был твой любимый опекун?» Вначале я объясняла это медикаментами, но потом поняла, что голова у него достаточно ясная. Он хотел не просто слушать про Хейлшем, но вспоминать его, точно свое собственное детство. Он знал, что близок к завершению, вот и требовал от меня, чтобы я все ему описывала, – хотел днем усвоить как следует, чтобы бессонной ночью среди всех этих изнурительных мук, когда обезболивающие не помогают, у него стиралась граница между моими и его воспоминаниями. Тогда-то я и поняла, по-настоящему поняла, как нам повезло – Томми, Рут, мне и всем остальным, кто с нами был.

То, что я встречаю на пути в своих разъездах, и теперь иногда напоминает мне Хейлшем. Скажем, поле, над которым стоит туман. Или, съезжая с холма, вижу вдалеке угол большого здания.

Или даже просто взгляд падает на тополиную рощицу на взгорье – и думаю: «Неужели здесь? Нашла! Ведь правда же – Хейлшем!» Потом соображаю – нет, ошибка, невозможно – и еду дальше, мысли переходят на другое. Павильоны – вот что чаще всего привлекает внимание, я повсюду их замечаю.

У дальней стороны спортивного поля – маленькое белое типовое строение, окошки в ряд необычно высоко, почти под самой крышей. Я думаю, таких очень много настроили в пятидесятые и шестидесятые – тогда же, вероятно, появился и наш.

Когда попадается такой павильон, я смотрю на него и смотрю, пока можно, и однажды, наверно, дело кончится автокатастрофой – но все равно смотрю. Недавно дорога шла по пустой местности в Вустершире, и у крикетного поля стоял павильон, который был так похож на наш, что я развернулась и проехала немного назад, чтобы посмотреть еще раз.

Мы любили наш павильон – может быть, потому, что он напоминал нам милые маленькие семейные коттеджи на картинках в детских книжках.

Помню, в младших классах мы упрашивали опекунов провести очередной урок не там, где обычно, а в павильоне.

А ко второму старшему – нам тогда было двенадцать, шел тринадцатый – павильон стал местом, где можно было уединиться с лучшими друзьями, когда хотелось побыть подальше от остальных.

Опекуны то и дело напоминали нам, что решать эти вопросы надо цивилизованно, но на практике, чтобы твоя компания получила павильон на перемену или на свободное время, в ее составе должны были быть сильные личности.

Я сама была не робкого десятка, но думаю, что мы так часто занимали павильон благодаря Рут.

Обычно мы рассаживались на стульях и скамейках – нас было пятеро, а если подключалась Дженни Б., то шестеро – и давали волю языкам.

Такие разговоры только там, в уединении, и могли происходить: мы делились всякими волнениями и заботами, задушевная беседа вполне могла кончиться взрывом хохота или яростной перепалкой.

Прежде всего это был способ немного расслабиться, выпустить пар в дружеском обществе.

В тот день, который я сейчас вспоминаю, мы стояли на табуретках и скамейках и глядели в окошки под потолком. Оттуда хорошо было видно северное игровое поле, где собралось для игры в футбол десять-двенадцать мальчишек из второго старшего, как мы, и из третьего. Светило яркое солнце, но утром, наверно, прошел дождь: я помню, как на траве блестела грязь.

Кто-то из нас заметил, что не стоило бы таращиться так явно, но ни одна голова от окон не отодвинулась. Потом Рут сказала: «Он ничего не подозревает. Надо же – совсем ничего».

И я поняла, что в глазах Рут и всей нашей компании замыслы мальчиков были чем-то довольно далеким от нас, одобрять или нет – такого вопроса не возникало.

Мы не потому собрались у окон, что хотели порадоваться новому унижению Томми, а просто потому, что слыхали про сегодняшнюю затею и нам было немного любопытно, что из всего этого выйдет.

Не думаю, что в то время мальчишеские дела занимали нас сильнее. Для Рут и девочек это были вещи, в общем, чужие, и для меня, скорее всего, тоже.

Или, может быть, я ошибаюсь. Может быть, уже тогда при виде Томми, который носился по полю, давая волю радости из-за того, что его опять берут в игру, что он опять покажет свой высокий класс, я почувствовала легкий укол боли.

Точно помню, я заметила, что на Томми голубая тенниска, которую он приобрел в прошлом месяце на Распродаже и которой очень гордился. Помню, подумала: «Он и правда дурак, что пошел в ней играть. Бедная тенниска.

И каково ему потом будет?» Вслух я сказала, не обращаясь ни к кому конкретно: «На Томми та самая тенниска. Его любимая».

Никто меня, похоже, не услышал: все смеялись, глядя на Лору, главную нашу клоунессу, которая знай себе изображала, как меняется лицо Томми, когда он бежит, машет, кричит, ведет мяч.

На этот раз Рут услышала, но, кажется, решила, что и мне захотелось над ним поиздеваться: она вяло усмехнулась и произнесла на его счет что-то свое, ядовитое.

Потом мальчики перестали катать друг другу мяч и, спокойно, мерно дыша, встали кучкой на грязной траве – ждали разбора игроков по командам. Капитаны вышли вперед – оба из третьего старшего, хотя всем было известно, что Томми играет лучше любого из них. Кинули монетку, кто будет выбирать первым, и капитан, которому повезло, поднял глаза на ребят.

– Гляньте-ка на него, – сказала одна из девчонок у меня за спиной. – Он совершенно уверен, что его возьмут в первую очередь. Только поглядите!

Что-то смешное в нем в тот момент действительно было, и думалось: да, если он и правда такой идиот, он заслужил то, что сейчас произойдет.

Другие ребята делали вид, что им плевать на капитанский выбор, что им все равно, какими по счету они окажутся. Одни тихо переговаривались, другие перевязывали шнурки, третьи просто разглядывали свои бутсы, вязнущие в грязи.

Но Томми смотрел на старшего мальчика с таким энтузиазмом, словно его уже выкликнули.

Лора, пока шло распределение игроков, все время гримасничала – повторяла сменяющие друг друга выражения лица Томми: вначале радостный пыл, потом, когда выбрали четверых, а его еще нет, тревога и озадаченность и, наконец, когда он начал понимать, к чему идет дело, боль и отчаяние. Я, впрочем, смотрела на Томми и на Лору не оборачивалась. О том, чем она занята, я догадывалась по общему смеху и подзадоривающим репликам девочек. Потом, когда Томми остался один и мальчишки начали ухмыляться, я услышала голос Рут:

– Начинается. Внимание. Семь секунд, шесть, пять…

Она не досчитала. Томми громко завопил, а игроки, теперь уже смеявшиеся открыто, побежали к южному игровому полю.

Стоит, лицо багровое, смотрит им вслед. Потом раздались его вопли – бессмысленная смесь похабной ругани и угроз.

Припадков Томми мы к тому времени уже повидали много, так что мы спустились на пол и разошлись по павильону.

Начали было разговаривать о чем-то еще, но Томми все время было слышно, и, хотя поначалу мы только пожимали плечами и старались не обращать на выкрики внимания, в конце концов – может быть, через целых десять минут после того, как мы в первый раз отошли от окон, – мы опять встали на табуретки.

Другие ребята уже совсем скрылись из виду, и вопли Томми теперь летели в разные стороны, а не в одну. Он бушевал, потрясал кулаками, посылал проклятия небу, ветру, ближайшему столбу забора. Лора сказала, что он, наверно, репетирует Шекспира.

Какая-то другая девочка заметила, что при каждом выкрике он поднимает и отводит ногу, «как кобель, который делает по-маленькому». Я и сама обратила внимание на это движение ногой, но прежде всего мне бросилось в глаза то, что всякий раз, когда он с силой ставит ногу обратно, вокруг брызгами разлетается грязь.

Мне опять пришла на ум его драгоценная тенниска, но он был слишком далеко, чтобы я могла увидеть, сильно ли она испачкана.

– Все-таки это немножко жестоко, – сказала Рут. – Так его заводить. Хотя, конечно, сам виноват. Научился бы собой владеть – оставили бы в покое.

– Нет, не оставили бы, – возразила Ханна. – Грэм К. такой же обидчивый, но они из-за этого только осторожнее с ним себя ведут. Над Томми издеваются потому, что он бездельник.

Тут все заговорили разом – о том, что Томми ни одной попытки даже не сделал проявить себя творчески, о том, что он ничего не выставил на весеннюю Ярмарку. Мне кажется, все в тот момент втайне желали, чтобы из корпуса вышел кто-нибудь из опекунов и забрал Томми.

Когда наконец Рут посмотрела на часы и, хотя время еще оставалось, сказала, что пора возвращаться в главный корпус, спорить никто не стал.

Томми, когда мы выходили из павильона, еще буйствовал. Корпус был слева от нас, а Томми стоял на поле прямо перед нами, и приближаться к нему необходимости не было.

К тому же он смотрел в другую сторону и нас, судя по всему, не замечал вовсе. Тем не менее я отделилась от подруг, которые двинулись краем поля, и пошла к нему.

Я знала, что это их озадачит, но все равно отправилась, хотя Рут шепотом настойчиво звала меня обратно.

Томми, как видно, не привык, чтобы к нему кто-нибудь подходил в такие минуты. Когда я приблизилась, он уставился на меня, смотрел секунду-другую, потом снова стал бушевать. И правда словно репетировал Шекспира, а я поднялась на сцену посреди монолога. Даже когда я сказала: «Томми, смотри, что с твоей замечательной тенниской. Всю заплескал», впечатление было, что он не слышит.

Поэтому я протянула руку и коснулась его локтя. О том, что он сделал в этот момент, другие подумали, что он нарочно, но я почти уверена, что нет. Он все еще размахивал руками, и откуда ему было знать, что я до него дотронусь? Как бы то ни было, он вскинул руку, отбил мою ладонь в сторону и ударил меня по щеке. Было совсем не больно, но я вскрикнула – и большинство девчонок позади меня тоже.

Тогда-то наконец Томми, кажется, осознал происходящее – увидел меня, других, себя со стороны, понял, как он выглядит посреди поля и как себя ведет, и взгляд, которым он на меня уставился, был довольно глупым.

– Томми, – сказала я очень сурово. – Вся твоя рубашка в грязи.

– Ну и что? – пробурчал он. Но одновременно опустил глаза, увидел коричневые пятна и едва удержался от вопля. Потом на его лице возникло удивление оттого, что я знаю, как он дорожит тенниской.

– Ничего страшного, – сказала я, пока молчание еще не стало для него унизительным. – Отстирается. Если не можешь сам, отдай мисс Джоди.

Но он продолжал исследовать тенниску, потом ворчливо сказал:

– Тебе-то какое дело?

Рут, когда мы уходили, обняла меня за плечи.

– По крайней мере, ты заставила его заткнуться, – сказала она. – Ну как ты, ничего? Зверюга бешеный.

Глава 2

Это все давние дела, так что в чем-то я могу и напутать; но мне помнится, что эпизод с Томми в тот день был для меня частью фазы, которую я тогда проходила, – меня все время подмывало ставить себе трудные задачи, – и я успела более или менее забыть об этом случае, когда через несколько дней Томми ко мне обратился.

Источник: https://iknigi.net/avtor-kadzuo-isiguro/31363-ne-otpuskay-menya-kadzuo-isiguro/read/page-1.html

О прочитанном: кадзуо исигуро "не отпускай меня"

(«Never Let Me Go», 2005)

Книга с таким романтичным названием на самом деле не о любви. Это — история обреченности.

Неторопливый стиль повествования, который не меняется с самых первых страниц, обыденность страшного, пронзительность и ощущение безысходности.

(дальше будет спойлер, и, хотя ситуация проясняется довольно быстро, но лучше сперва прочитайте книгу — советую)

Речь идет об искусственных людях, выращенных в «приютах», чтобы стать донорами. Идея схожа с фильмом «Остров», но здесь клоны — не собственность тех, с кого скопированы. Они — собственность человечества. Человечества, которое, наконец, победило рак и другие болезни, считавшиеся неизлечимыми.

И счастливое человечество не хочет знать, какую цену платит на самом деле за эти победы. Человечество прячется от угрызений совести, продолжая дискуссии о том, если ли у искусственных, у доноров душа.

А то и вообще предпочитает забыть о них, представляя, что донорские органы берутся из ниоткуда, сами по себе.

Здесь нет экшена и, если так можно сказать, спецэффектов. Повествование ведется от лица одной из «воспитанниц», будущего донора Кэти Ш., и чем-то напоминает рассказ о школьных годах Джейн Эйр с той разницей, что у Кэти было счастливое детство с друзьями и заботой опекунов.

Воспитанники приюта Хейлшем, лучшего из заведений для будущих доноров, получают прекрасное образование, занимаются разными видами искусства.

Донорство воспитанниками Хейлшема и других подобных приютов понимается естественным и единственным их предназначением. Они могут желать отсрочки, огорчаться, что кто-то рано «завершил» — после второй выемки, например, а не после четвертой. Но ни у кого из них не закрадывается мысль о неправильности происходящего, о возможности самому выбрать судьбу.

Они не бунтуют, не пытаются сбежать, исчезнуть, хотя спрятаться им, пожалуй, было бы не сложно — от других людей они внешне не отличаются. Многие принимают свою участь как избавление, ведь каждому будущему донору какое-то время приходится поработать «помощником» тех, кто стал донором раньше, по сути — провожать на тот свет своих товарищей, одного за другим.

Мы видим полное подчинение системе и принятие навязанных правил «благодаря» воспитанию и нужной подаче информации. То, что нам, читателям, кажется ужасным, для рассказчицы Кэти выглядит обыденностью и преподнесено соответственно.

Образованные, всесторонне развитые личности, способные на искренние чувства — сопереживание, дружба, любовь — не допускают и мысли о том, что самому распорядиться собственной жизнью и, раз за разом переживая боль утраты, смиряются и возвращаются туда, где «должны быть».

Источник: https://litnet.com/ru/blogs/post/12215

Кадзуо Исигуро — Не отпускай меня

Роман является воспоминаниями Кэти Ш., молодой женщины около 30 лет, о её детстве в необычной школе-интернате и последующей взрослой жизни. Действие происходит в антиутопической Великобритании конца XX века, в которой люди клонируются для создания живых доноров органов для пересадки. Кэти Ш.

и её друзья по интернату созданы как такие доноры. До того, как стать донорами, все они в течение более или менее продолжительного времени работают «помощниками», заботясь и поддерживая тех, кто уже стал донорами.

Как и в других работах Исигуро, правда становится ясной далеко не сразу и раскрывается постепенно, через намёки.

По общему мнению, они выставляются в некой Галерее. Необычность Хейлшема дополнительно раскрывается через частые медосмотры, почти параноидальную заботу о здоровье воспитанников и изоляцию от внешнего мира, в том числе через полное отсутствие родителей и вообще любых родственников воспитанников.

Тем не менее, они сами не видят какой-либо необычности интерната.

Почти все значимые герои романа выросли в Хейлшеме. Здесь образовался своеобразный треугольник из Кэти, достаточно скромной и романтичной натуры, Томми, не слишком хорошо вписывающегося в коллектив воспитанников, особенно в детстве, и Рут — экстраверта и лидера своей компании.

Во второй части воспитанники, теперь уже юноши и девушки, покидают Хейлшем и попадают в различные заведения.

Главные герои книги вместе отправляются в Коттеджи, где начинают знакомиться с внешним миром и получают практически полную свободу делать всё, что захочется.

Здесь Рут и Томми формируют любовную пару, а Кэти часто вступает в скоротечные сексуальные отношения с другими парнями. Постепенно, все начинают посещать курсы помощников.

В третьей части Кэти становится помощницей, а Томми и Рут — донорами, пробыв помощниками лишь недолго. Через некоторое время Кэти (которой позволено иногда выбирать доноров) становится помощницей Рут, а после того, как та завершила (то есть умерла после выемок органов), заботится о Томми.

Следуя последним признаниям и пожеланиям Рут, они становятся любовниками и находят и посещают Мадам. Здесь они наконец-то узнают, почему творчеству придавалось такое значение в Хейлшеме: опекуны хотели доказать, что у клонов тоже есть душа.

Кэти и Томми понимают, что Хейлшем был экспериментом с целью улучшить положение клонов, и, возможно, изменить отношение общества к ним как к бездушным источникам медицинского материала.

Название романа совпадает с названием песни Джуди Бриджуотер, вымышленной американской певицы, кассета с записью которой в Хейлшеме попадает к Кэти.

Веря, или даже просто желая так думать, что это песня матери своему ребёнку, Кэти иногда танцует под эту музыку с подушкой в роли воображаемого ребёнка. Однажды, во время такого танца она замечает Мадам, наблюдающую за ней и плачущую.

Тогда она не поняла мыслей Мадам, но во время их последней встречи в третьей части, Мадам объяснила, что видела девочку перед лицом нового, эффективного, но жестокого, мира, просящую старый мир не отпускать её.

Источник: https://KnigoPoisk.org/books/kadzuo_isiguro_ne_otpuskay_menya

Кадзуо Исигуро — Не отпускай меня

От урожденного японца, выпускника литературного семинара Малькольма Брэдбери, лауреата Букеровской премии за «Остаток дня» — самый поразительный английский роман 2005 года.

Тридцатилетняя Кэти вспоминает свое детство в привилегированной школе Хейлшем, полное странных недомолвок, половинчатых откровений и подспудной угрозы.

Это роман-притча, это история любви, дружбы и памяти, это предельное овеществление метафоры «служить всей жизнью».

Кадзуо Исигуро

Не отпускай меня

Посвящается Лорне и Наоми

Англия, конец 1990-х

Меня зовут Кэти Ш. Мне тридцать один, и я вот уже одиннадцать с лишним лет как помогаю донорам. Долго, конечно, но мне было сказано, чтобы я проработала еще восемь месяцев — до конца года. Получится почти двенадцать лет.

Теперь я понимаю, что меня, может быть, совсем не потому держат столько времени, что считают мои успехи фантастическими. Бывали отличные помощники, которым приходилось поставить точку всего через два-три года. С другой стороны, я знала одного, у которого это длилось полных четырнадцать лет, хотя он был настоящее пустое место.

Так что я не ради хвастовства говорю. Но все-таки я точно знаю, что они довольны моей работой, и я сама в целом тоже довольна. Состояние моих доноров чаще всего бывало гораздо лучше ожидаемого. Реабилитация шла быстро, и почти никому не писали «возбужден» — даже перед четвертой выемкой.

Согласна, сейчас уже, наверно, хвастаюсь. Но это очень много для меня значит — ощущение, что я хорошо делаю свое дело, особенно ту его часть, что должна помочь донору оставаться в категории «спокойных». У меня развилось какое-то внутреннее чутье по отношению к ним.

Я знаю, когда надо подбодрить, побыть рядом, когда лучше оставить одного; когда терпеливо выслушать, что он говорит, когда просто отмахнуться и сказать, чтобы переменил пластинку.

Так или иначе, я не считаю себя чем-то особенным. Я знаю помощников, они и сейчас работают, которые выполняют свои обязанности не хуже меня, но далеко не так ценятся. Можно понять, если кто-нибудь из них и завидует — моей однокомнатной квартире, моей машине, но в первую очередь тому, что мне позволяют самой решать, о ком я буду заботиться.

Я наслушалась такого достаточно, а вы наверняка еще куда больше, и, может быть, своя правда тут имеется. С другой стороны, я не первая, у кого есть право выбора, и, думаю, не последняя.

Как бы то ни было, разве я не отработала свое с донорами из всевозможных других мест? Не забывайте, что к тому времени, как я кончу, за плечами у меня будет двенадцать лет, и только последние шесть из них мне разрешают помогать кому сама захочу.

И правильно делают, по-моему. Помощники ведь не автоматы. С каждым донором стараешься изо всех сил, и под конец это может вымотать. Запас терпения и энергии истощается.

Поэтому когда есть выбор, разумеется, выбираешь своих — это естественно.

Разве я продержалась бы так долго без общности с донорами, без сочувствия к ним от начала до конца? И, безусловно, не могла бы выбирать — не сблизилась бы снова, спустя годы, с Томми и Рут.

Рут, между прочим, была только третьим или четвертым донором, которого мне разрешили выбрать. К ней уже была до этого приставлена помощница, и мне, помню, пришлось добиваться, чтобы Рут передали мне.

Но в конце концов я это устроила, и едва я ее вновь увидела — в центре реабилитации в Дувре, — все, что нас разделяло, не то чтобы исчезло, но стало куда менее важным, чем другое — например, то, что мы вместе выросли в Хейлшеме, то, что мы знали и помнили такое, чего не знал и не помнил больше никто.

Бывало за эти годы и так, что я пыталась оставить Хейлшем позади, говорила себе, что не надо все время оглядываться. Но потом всякий раз наступал момент, когда я переставала сопротивляться.

К этому имеет отношение один донор, который был у меня на третьем году работы в качестве помощницы. Точнее, его реакция, когда он узнал от меня, что я из Хейлшема. Он только что перенес третью выемку — перенес тяжело и, должно быть, знал, что не вытянет.

Он едва дышал, но посмотрел на меня и сказал: «Хейлшем. Там, наверно, было замечательно».

На следующее утро, когда я разговаривала с ним, чтобы его отвлечь, и спросила, где вырос он сам, он назвал какое-то место в Дорсете и его лицо, покрытое пятнами, сложилось в какую-то совсем новую гримасу. Я поняла, как ему не хочется таких напоминаний. Вместо этого он хотел слышать о Хейлшеме.

Так что я дней пять или шесть рассказывала ему все, о чем ему хотелось узнать, и у него на лице, хоть он и лежал весь скрюченный, проступала кроткая улыбка. Он расспрашивал обо всем — о большом и малом.

Об опекунах, о личных сундучках для коллекций у каждого из нас под кроватью, о футболе, о раундерз,[1] о тропинке, которая шла в обход главного корпуса и всех укромных мест, о пруде для домашних уток, о питании, о виде на поля туманным утром из окон комнаты творчества.

Иногда он заставлял меня повторять снова и снова: об услышанном вчера спрашивал так, словно я ни разу еще про это не рассказывала. «А павильон[2] у вас был?.. А кто был твой любимый опекун?» Вначале я объясняла это медикаментами, но потом поняла, что голова у него достаточно ясная.

Он знал, что близок к завершению, вот и требовал от меня, чтобы я все ему описывала, — хотел днем усвоить как следует, чтобы бессонной ночью среди всех этих изнурительных мук, когда обезболивающие не помогают, у него стиралась граница между моими и его воспоминаниями. Тогда-то я и поняла, по-настоящему поняла, как нам повезло — Томми, Рут, мне и всем остальным, кто с нами был.

То, что я встречаю на пути в своих разъездах, и теперь иногда напоминает мне Хейлшем. Скажем, поле, над которым стоит туман. Или, съезжая с холма, вижу вдалеке угол большого здания.

Или даже просто взгляд падает на тополиную рощицу на взгорье — и думаю: «Неужели здесь? Нашла! Ведь правда же — Хейлшем!» Потом соображаю — нет, ошибка, невозможно — и еду дальше, мысли переходят на другое. Павильоны — вот что чаще всего привлекает внимание, я повсюду их замечаю.

У дальней стороны спортивного поля — маленькое белое типовое строение, окошки в ряд необычно высоко, почти под самой крышей. Я думаю, таких очень много настроили в пятидесятые и шестидесятые — тогда же, вероятно, появился и наш.

Когда попадается такой павильон, я смотрю на него и смотрю, пока можно, и однажды, наверно, дело кончится автокатастрофой — но все равно смотрю. Недавно дорога шла по пустой местности в Вустершире, и у крикетного поля стоял павильон, который был так похож на наш, что я развернулась и проехала немного назад, чтобы посмотреть еще раз.

Мы любили наш павильон — может быть, потому, что он напоминал нам милые маленькие семейные коттеджи на картинках в детских книжках.

Помню, в младших классах мы упрашивали опекунов провести очередной урок не там, где обычно, а в павильоне.

Опекуны то и дело напоминали нам, что решать эти вопросы надо цивилизованно, но на практике, чтобы твоя компания получила павильон на перемену или на свободное время, в ее составе должны были быть сильные личности.

Я сама была не робкого десятка, но думаю, что мы так часто занимали павильон благодаря Рут.

Обычно мы рассаживались на стульях и скамейках — нас было пятеро, а если подключалась Дженни Б., то шестеро, — и давали волю языкам.

Такие разговоры только там, в уединении, и могли происходить: мы делились всякими волнениями и заботами, задушевная беседа вполне могла кончиться взрывом хохота или яростной перепалкой.

Прежде всего это был способ немного расслабиться, выпустить пар в дружеском обществе.

В тот день, который я сейчас вспоминаю, мы стояли на табуретках и скамейках и глядели в окошки под потолком. Оттуда хорошо было видно северное игровое поле, где собралось для игры в футбол десять-двенадцать мальчишек из второго старшего, как мы, и из третьего. Светило яркое солнце, но утром, наверно, прошел дождь: я помню, как на траве блестела грязь.

Источник: https://mybrary.ru/books/proza/sovremennaja-proza/126378-kadzuo-isiguro-ne-otpuskai-menya.html

Не отпускай меня — краткое содержание романа Исигуро

Книга японского писателя Исигуро была написана в наше время – в 2005 году. Она была высоко оценена критиками и рецензентами, а также получила множество литературных премий.

Произведение написано от лица молодой женщины Кэти Х. В ней она рассказывает о своих воспоминаниях: о годах, проведённых в школе-интернате и событиях, произошедших с девушкой во взрослой жизни.

Роман Исигуро написан в популярном жанре 20 века – антиутопии. Действие книги происходит в Великобритании конца прошлого века.

В мире книги Исигуро те, кто впоследствии должен стать донором органов, в детстве становятся помощниками тем, кто уже является донором.

Книгу можно разделить на три части. Первая часть рассказывает о событиях, произошедших в Хейлшеме (интернате), где учится Кэти. Там обучающимся прививают любовь к различным видам творчества, при этом не объясняя истинный смысл материалов.

«Нужные» ученикам произведения искусства отбирает героиня, именуемая в книге Мадам. После отбора женщина увозит произведения искусства в галерею. Это не единственное правило, которое вызывает интерес в Хейлшеме. Атмосфера таинственности висит над школой-интернатом.

Ощущение странности усиливается и из-за постоянных медосмотров, где любое изменение состояния ученика подлежит детальному рассмотрению со стороны врачей. Дети в школе изолированы от окружающих.

Они одиноки: нет родителей и родственников, с которым можно чем-то поделиться, однако сами ученики не замечают происходящего, поскольку не видели никакой другой жизни.

Все героя произведения – воспитанники интерната. При этом описывается е только жизнь Кэти, но и тех, кто рядом с ней: Томми и Рут – друзей героини. Меланхоличный Томми предстаёт противоположностью яркой Рут.

Ко второй части обучающиеся в интернате дети становятся подростками. Они оставляют интернат и переезжают в разные Коттеджи, где им открывается новый мир, в котором можно общаться с другими людьми и видеть то, чего нельзя было даже заметить в интернате.

События третьей части происходят, когда Кэти становится помощницей, а её друзья – донорами. Томми и Рут к тому времени уже успели побывать помощниками, когда как Кэти лишь получила эту возможность. Вскоре Кэти берёт на себя обязанность быть помощницей Рут.

От неё подростки узнают, что обучение в интернате нацелено на то, чтобы клоны ощущали себя людьми. Понимали, что у них тоже могут быть чувства, переживания и даже душа. Но делается это не для клонов, а для людей.

Политика Хейлшема заключается в том, чтобы донести мысль о человечной сущности клонов людям, чтобы те, в свою очередь, относились к ним с большим одобрением.

Книга заканчивается тем, что школа терпит провал. Клоны не получают тех же прав, что и люди. Томми впоследствии погибает, а Кэти принимает свою судьбу донора и идёт вслед за другом в мир иной.

Роман рассказывает о возможных последствиях технологического прогресса и социального неравенства. А также показывает, что может случиться, если слепо подчиняться воле других, не имея в себе силы бороться и противостоять социуму и несправедливости.

Читательский дневник.

Другие произведения автора:

← Метаморфозы Овидия↑ РазныеПоэма Беовульф →

Источник: http://sochinite.ru/kratkie-soderzhaniya/raznye-avtory/ne-otpuskaj-menya