Краткое содержание паустовский северная повесть за 2 минуты пересказ сюжета

Изучение творчества К. Паустовского входит в образовательную программу средней школы. В 8 классе для разбора предлагается произведение «Телеграмма». Краткое содержание и анализ рассказа подойдёт для оформления читательского дневника, а характеристика главных героев поможет читателям лучше прочувствовать атмосферу того времени, понять тему и смысл.

История создания и персонажи

Рассказ был написан в 1946 году. Достоверно известно, что это не совсем вымышленная история. Автор сам был свидетелем чего-то подобного.

Он действительно был знаком с пожилой женщиной, дочь которой жила в Ленинграде и редко навещала мать. По недостоверным источникам писатель даже сам отправлял злополучную телеграмму.

Главных героев в этой истории всего двое: Катерина Петровна и её дочь Настя.

Екатерина Петровна — старая женщина, которая предчувствует свою скорую кончину. Единственным её желанием было повидаться с дочерью.

Но та жила и работала в Ленинграде, поэтому в небольшую деревушку Заборье, где доживала век её мать, девушке добираться было далеко. Екатерина Петровна это понимала, поэтому старалась не докучать занятой дочери своим вниманием.

Она хоть и думала о ней каждый день, перебирая бумажки, которые приходили с переводом денег от Насти, но писала дочери редко.

Настя — дочь Екатерины Петровны. Она работала в Ленинградском Союзе художников. В её обязанности входило общение с перспективными мастерами. Настя и сама была внучкой известного в своё время художника. Работа и другие дела отнимали у девушки много времени, поэтому она навещала мать очень редко.

Второстепенных персонажей в рассказе тоже немного. Безусловно, все они важны для общего сюжета, но на его развитие влияют только косвенно:

• Тихон — сторож и помощник по хозяйству. Знал ещё отца пожилой хозяйки, поэтому очень уважал и её.
• Манюшка — деревенская девушка, которая ухаживает за Екатериной Петровной и помогает ей по дому.
• Тимофеев — талантливый скульптор, выставку которого устраивает Настя.
• Бюст Гоголя — неодушевлённый персонаж, который пробуждает совесть девушки.

В рассказе ещё несколько действующих лиц, но их роли эпизодические, поэтому практически не влияют на развитие истории.

Краткий пересказ

Несмотря на то что произведение не очень большое, весь рассказ условно можно разделить на три части. В каждой из них описывается отдельное событие.

Катерина Петровна

Буквально с первой главы читателю передаётся унылая атмосфера рассказа. Автор описывает промозглый октябрь, когда ещё нет снега, но уже все растения пожухли, а с деревьев облетели листья.

«Спутанная трава в саду полегла, и всё доцветал и никак не мог доцвесть и осыпаться один только маленький подсолнечник у забора. Над лугами тащились из-за реки, цеплялись за облетевшие ветлы рыхлые тучи. Из них назойливо сыпался дождь»

В старом доме, который находился в небольшой деревне Заборье, доживала свой век старушка-аристократка Катерина Петровна. Когда-то она была вхожа в лучшие дома Петербурга.

Жила вместе со своим отцом, известным художником, в Париже. И даже собственными глазами видела, как хоронили Виктора Гюго. В старости, отец женщины уже не мог писать свои картины, поэтому переехал в Заборье.

О его таланте говорили многочисленные работы, висящие на стенах старого дома.

Но пожилой женщине было некогда предаваться воспоминаниям. Все её мысли были о единственной дочери Насте.

Как любая мать, она очень скучала по девушке, но старалась не докучать ей своими просьбами. Настя работала в Ленинграде и была очень занята.

Каждый вечер старушка перебирала пожелтевшие бумажки, которые приходили с денежными переводами от дочери. Её казалось, что даже деньги пахли Настиными духами, хотя прекрасно понимала — это не так.

Эти бумажки были единственными весточками от дочери. Старушка ими очень дорожила, несмотря на то что: «Слова были все одни и те же: столько дел, что нет времени не то что приехать, а даже написать настоящее письмо».

Катерина Петровна была уже очень плоха здоровьем:

• Говорила тихо.
• Часто что-то забывала.
• Почти не выходила из дома.

Но однажды ей показалось, что в калитку кто-то настойчиво стучит. Закутавшись в тёплую одежду, она всё же вышла во двор и дошла до калитки. Но там никого не было. Это было предвестие скорой кончины. Старушка его почувствовала почти интуитивно, поэтому решила написать дочери письмо.

В нём она просила Настю срочно приехать, хоть на денёк, чтобы повидаться в последний раз. Она была точно уверена, что зиму уже не переживёт.

Дочь Настя

Девушка была очень занятым человеком, поэтому часто навещать Екатерину Петровну не могла.

А может просто оправдывала работой своё нежелание ездить в скучное Заборье и целыми днями выслушивать «нытьё» престарелой матушки.

Она иногда получала из деревни письма и успокаивала свою совесть тем, что с мамой всё в порядке. Так произошло и в этот раз. Получив письмо, Настя не стала его сразу читать, бросила в сумку и отправилась по своим делам.

Анастасия работала секретарём в известном Союзе художников. В её обязанности входило курировать работу талантливых авторов. Вот и теперь она побежала в мастерскую к скульптору Тимофееву, узнать, не нужна ли ему какая-то помощь.

Скульптор был действительно очень талантлив. Это Настя поняла сразу, как увидела его последнюю работу — бюст Гоголя. Лицо писателя выглядело так натурально, что девушка поневоле почувствовала его укоризненный взгляд. Безмолвный писатель как бы корил её за всё ещё непрочитанное письмо. Прервал её мысли Тимофеев. Он жаловался на то, что:

• Его талант не ценят.
• Не дают пробиваться вперёд.
• Не устраивают выставки.

Поняв, что перед ней действительно талантливый мастер, Настя решила ему помочь с выставкой. Дел было много. От них не могло отвлечь даже письмо, которое девушка, наконец, прочла. Но ехать тот же час она не захотела, оправдывая своё нежелание срочными делами.

Подготовка к выставке заняла две недели. Всё получилось как нельзя лучше. Настю все хвалили и восхищались её организаторскими способностями. Но в разгар всеобщего ликования ей принесли телеграмму: «Катя помирает. Тихон».

Девушка не сразу поняла, о чём речь. Но даже когда вникла в смысл написанного, веселье прерывать не стала. Она принимала поздравления, однако, постоянно чувствовала на себе чей-то укоризненный взгляд. Настя даже подумала, что кто-то знает о телеграмме и теперь осуждает её.

Настя поняла, что может не успеть попрощаться с единственным родным человеком на всём свете — мамой. Она бежала на вокзал что есть силы, упросила кассира продать ей билет на переполненный поезд и поехала в Заборье. Единственным желанием девушки было — не опоздать.

Смерть матери

Тем временем Катерина Петровна совсем слегла. Она перестала есть и всё время спала. Только верная Манюшка не отходила от кровати старушки, даже ночевала рядом на диване, изредка проверяя, дышит ли ещё хозяйка или уже нет.

Даже угрюмому Тихону стало жаль бедную женщину. Решив её подбодрить, он пошёл на почту, взял чистый бланк и написал телеграмму, якобы от Насти. В ней говорилось, что дочка едет и просит мать её дождаться.

Однако Катерина Петровна быстро поняла хитрость Тихона. Поблагодарив его за сочувствие и заботу, старушка окончательно ушла в свои грустные мысли и вскоре скончалась. Хоронили её деревенские люди. На процессии было очень мало народу, всего несколько человек:

• Тихон.
• Почтальон Василий.
• Манюшка.
• Володька, брат Манюшки.
• Два деревенских старичка.

Даже школьная молодая учительница, увидев похоронную процессию, тихо спросила: «Одинокая, должно быть, была эта старушка?»

Узнав, что у Катерины Петровны есть дочь, которая её почти не навещала, учительница решила присоединиться к процессии. Ведь у неё самой осталась старенькая мама в другом городе, так что она хорошо понимала всю трагичность ситуации.

Настя приехала только на второй день после похорон. Проплакав всё ночь в пустой комнате матери, она очень быстро уехала обратно. Видимо, не хотела, чтобы её осуждали люди. Так как хорошо понимала «что никто, кроме Катерины Петровны, не мог снять с неё непоправимой вины, невыносимой тяжести», но было уже поздно.

Анализ и рассуждения

Редко кто может остаться равнодушным после прочтения этого произведения. Несмотря на то что по жанру оно классифицируется как рассказ — трагичность ситуации прослеживается на протяжении всего повествования. По своему смыслу оно больше напоминает драму. Константин Георгиевич наглядно описал всю драматичность отношений между двумя поколениями близких людей — матери и дочери.

Такое поведение взрослых детей не редкость во все времена. Вылетая из родительского гнезда, молодые люди с головой уходят в свои проблемы, часто забывая, что где-то есть дом, где:

Можно смело сказать, что автор вложил двойной смысл в название своего произведения. Телеграмма — не просто обмен сообщениями между персонажами рассказа. Это своеобразное послание ко всем взрослым детям, читающим эту историю. Ведь у каждого есть родители, нужно успевать наслаждаться общением с ними, пока это возможно, чтобы потом не было мучительно больно за упущенное время. Никто не вечен.

Источник: https://1001student.ru/literatura/kratkie-soderzhaniya/proizvedeniya-konstantina-paustovskogo-telegramma.html

Константин Паустовский «Северная повесть» (1938)

Потомки ничем не обязаны предкам. Жизнь разводит людей, заставляя их искать повод для вражды. И нет лучшего аргумента к возрождению противоречий, каким является память. Именно так случается в действительности. В художественных произведениях иначе — родственная кровь требует сближения и восстановления прежде оборванных связей. На страницах создаётся идиллия, весьма редко встречающаяся в таком же виде на самом деле. Вот и у Паустовского всё начинается с восстания декабристов в суровое для России время и заканчивается в современные автору дни, когда страна оказалась окутанной человеческой дружбой (sic!).

Место действия Константин выбрал далёкое — Аландские острова (архипелаг на юге Финляндии), где располагался Камчатский полк. Через эти земли пробирались в Швецию участники восстания декабристов.

В центре повествования оказались Бестужев и Тихонов, офицер и солдат. Ничем не обязанные друг другу, они приняли смерть при разных обстоятельствах, в результате чего их похоронили в одной могиле.

Но гибель сих людей всё-таки имела связь, о чём предстоит узнать далёким потомкам.

Судьба складывается на пользу литературных персонажей, оказывающихся в необходимом месте в нужное время. О чём требовалось забыть, то продолжает толкать вперёд. Разросшийся род мог бы забыть предков, умерших вдали от родной земли, но такого не случается.

Желание найти пропавшего родственника даёт жизни движение, заменяя собственное существование. Потому у Паустовского всё подходит к тому, что могиле быть обнаруженной, а семьям восстановленными.

Но требовалось ли это действующим лицам произведения? Автор за них решил, как именно им мыслить, отложив прочие дела в долгий ящик, с коими пусть не они сами разбираются, а занимаются следующие поколения.

За бурными событиями XIX века расцветает богатый революциями XX век. Поиски приходится продолжать на фоне матросских бунтов, обеспечивающих одному из действующих лиц быстрый рост в званиях.

Иначе ему не найти желаемого, покуда он не получит управление над передвижениями корабля.

Остаётся сконцентрироваться на единственной задаче — необходимости распутать клубок, завязанный на мимолётной интимной связи Бестужева за два дня до смерти, а после пойти по следам Тихонова, разыскивая его родственников близ Петрограда.

Разве нет более важных дел, нежели установление уже ставшей бесполезной истины? Безусловно, идея представляет интерес, она прекрасно реализована, но мысли не могут обрести покой, не видя за порывами персонажей настоящей сути, кроме притворного желания помнить о тонкой ниточке, толком ничего и не связывавшей, дабы ныне ей придать вид крепкого каната, способного удержать тех, кто и не думал вспоминать о прошлом.

Если допустить сближение родственников (давайте их называть именно так), то чем это грозит в будущем? Паустовский может считать, будто на данной почве зародится дружба, помогающая сохранять стойкость в трудную минуту.

Читатель же будет думать иначе, понимая, как скоро ставшее известным обрастёт домыслами, породив множество допущений, с которыми другие члены семьи соглашаться откажутся, вследствие чего важный эпизод станет основой драмы.

Забытому потому и полагается оставаться забытым, дабы не вспомнили, попутно додумав обстоятельства, к действительности не имеющие отношения.

Было ли в реальности нечто похожее, о чём рассказал Паустовский? Обязательно подобное с кем-то произошло. В это не верится, но жизнь человека подвержена парадоксальности, чему сложно поверить, но поверить всё-таки можно. А вот литературным сюжетам доверия нет.

Дополнительные метки: паустовский северная повесть критика, анализ, отзывы, рецензия, книга, Konstantin Paustovsky Tale of the North analysis, review, book, content

Данное произведение вы можете приобрести в следующих интернет-магазинах:

ЛитРес | Ozon

Это тоже может вас заинтересовать:
— Перечень критических статей на тему творчества Константина Паустовского

Источник: http://trounin.ru/paustovsky38/

Краткое содержание “Повесть о жизни” Паустовский

Однажды весной я сидел в Мариинском парке и читал “Остров сокровищ” Стивенсона. Сестра Галя сидела рядом и тоже читала. Ее летняя шляпа с зелеными лентами, лежала на скамейке.

Ветер шевелил ленты, Галя была близорукая, очень доверчивая, и вывести ее из добродушного состояния было почти невозможно.

Утром прошел дождь, но сейчас над нами блистало чистое небо весны. Только с сирени слетали запоздалые капли дождя.

Девочка с бантами в волосах остановилась против нас и начала прыгать через веревочку. Она мне мешала читать. Я потряс

сирень. Маленький дождь шумно посыпался на девочку и на Галю.

И вот в эту минуту я увидел человека, который надолго отравил меня мечтами о несбыточном моем будущем.

По аллее легко шел высокий гардемарин с загорелым спокойным лицом. Прямой черный палаш висел у него на лакированном поясе. Черные ленточки с бронзовыми якорями развевались от тихого ветра. Он был весь в черном.

Только яркое золото нашивок оттеняло его строгую форму.

В сухопутном Киеве, где мы почти не видели моряков, это был пришелец из далекого

легендарного мира крылатых кораблей, фрегата “Паллада”, из мира всех океанов, морей, всех портовых городов, всех ветров и всех очарований, какие связаны были с живописным трудом мореплавателей. Старинный палаш с черным эфесом как будто появился в Мариинском парке со страниц Стивенсона.

Гардемарин прошел мимо, хрустя по песку. Я поднялся и пошел за ним. Галя по близорукости не заметила моего исчезновения.

Вся моя мечта о море воплотилась в этом человеке. Я часто воображал себе моря, туманные и золотые от вечернего штиля, далекие плаванья, когда весь мир сменяется, как быстрый калейдоскоп, за стеклами иллюминатора. Боже мой, если бы кто-нибудь догадался подарить мне хотя бы кусок окаменелой ржавчины, отбитой от старого якоря!

Я бы хранил его, как драгоценность.

Гардемарин оглянулся. На черной ленточке его бескозырки я прочел загадочное слово: “Азимут”. Позже я узнал, что так назывался учебный корабль Балтийского флота.

Я шел за ним по Елизаветинской улице, потом по Институтской и Николаевской. Гардемарин изящно и небрежно отдавал честь пехотным офицерам. Мне было стыдно перед ним за этих мешковатых киевских вояк.

• Несколько раз гардемарин оглядывался, а на углу Меринговской остановился и подозвал меня.
• – Мальчик, – спросил он насмешливо, – почему вы тащились за мной на буксире?
• Я покраснел и ничего не ответил.
• – Все ясно: он мечтает быть моряком, – догадался гардемарин, говоря почему-то обо мне в третьем лице.

– Я близорукий, – ответил я упавшим голосом. Гардемарин положил мне на плечо худую руку.

– Дойдем до Крещатика.

Мы пошли рядом. Я боялся поднять глаза и видел только начищенные до невероятного блеска крепкие ботинки гардемарина.

На Крещатике гардемарин зашел со мной в кофейную Семадени, заказал две порции фисташкового мороженого и два стакана воды. Нам подали мороженое на маленький трехногий столик из мрамора. Он был очень холодный и весь исписан цифрами: у Семадени собирались биржевые дельцы и подсчитывали на столиках свои прибыли и убытки.

Мы молча съели мороженое. Гардемарин достал из бумажника фотографию великолепного корвета с парусной оснасткой и широкой трубой и протянул мне.

– Возьмите на память. Это мой корабль. Я ходил на нем в Ливерпуль.

Галя ушла. Я догадался, что гардемарин меня пожалел, и впервые узнал, что жалость оставляет в душе горький осадок.

После этой встречи желание сделаться моряком мучило меня много лет. Я рвался к морю. Первый раз я видел его мельком в Новороссийске, куда ездил на несколько дней с отцом.

Но этого было недостаточно.

Часами я просиживал над атласом, рассматривал побережья океанов, выискивал неизвестные приморские городки, мысы, острова, устья рек.

Я придумал сложную игру. Я составил длинный список пароходов со звучными именами: “Полярная звезда”, “Вальтер Скотт”, “Хинган”, “Сириус”. Список этот разбухал с каждым днем.

Я был владельцем самого большого флота в мире.

Конечно, я сидел у себя в пароходной конторе, в дыму сигар, среди пестрых плакатов и расписаний. Широкие окна выходили, естественно, на набережную. Желтые мачты пароходов торчали около самых окон, а за стенами шумели добродушные вязы.

Пароходный дым развязно влетал в окна, смешиваясь с запахом гнилого рассола и новеньких, веселых рогож.

Я снимал пароходы с одного рейса и посылал на другой. Я следил за плаваньем своих кораблей и безошибочно знал, где сегодня “Адмирал Истомин”, а где “Летучий голландец”: “Истомин” грузит бананы в Сингапуре, а “Летучий голландец” разгружает муку на Фарерских островах.

Для того чтобы руководить таким обширным пароходным предприятием, мне понадобилось много знаний. Я зачитывался путеводителями, судовыми справочниками и всем, что имело хотя бы отдаленное касательство к морю.

Тогда впервые я услышал от мамы слово “менингит”.

– Он дойдет бог знает до чего со своими играми, – сказала однажды мама. – Как бы все это не кончилось менингитом.

Я слышал, что менингит – это болезнь мальчиков, которые слишком рано научились читать. Поэтому я только усмехнулся на мамины страхи.

Все окончилось тем, что родители решили поехать всей семьей на лето к морю.

Теперь я догадываюсь, что мама надеялась вылечить меня этой поездкой от чрезмерного увлечения морем. Она думала, что я буду, как это всегда бывает, разочарован от непосредственного столкновения с тем, к чему я так страстно стремился в мечтах. И она была права, но только отчасти.

Однажды мама торжественно объявила, что на днях мы на все лето уезжаем на Черное море, в маленький городок Геленджик, вблизи, Новороссийска.

Нельзя было, пожалуй, выбрать лучшего места, чем Геленджик, для того чтобы разочаровать меня в моем увлечении морем и югом.

Геленджик был тогда очень пыльным и жарким городком без всякой растительности. Вся зелень на много километров вокруг была уничтожена жестокими новороссийскими ветрами – норд-остами. Только колючие кусты держи-дерева и чахлая акация с желтыми сухими цветочками росли в палисадниках. От высоких гор тянуло зноем.

В конце бухты дымил цементный завод.

Но геленджикская бухта была очень хороша. В прозрачной и теплой ее воде плавали, как розовые и голубые цветы, большие медузы. На песчаном дне лежали пятнистые камбалы и пучеглазые бычки.

Море после Геленджика не потеряло для меня своей прелести. Оно сделалось только более простым и тем самым более прекрасным, чем в моих нарядных мечтах.

В Геленджике я подружился с пожилым лодочником Анастасом. Он был грек, родом из города Воло. У него была новая парусная шлюпка, белая с красным килем и вымытым до седины решетчатым настилом.

Анастас катал на шлюпке дачников. Он славился ловкостью и хладнокровием, и мама иногда отпускала меня одного с Анастасом.

Однажды Анастас вышел со мной из бухты в открытое море. Я никогда не забуду того ужаса и восторга, какие я испытал, когда парус, надувшись, накренил шлюпку так низко, что вода понеслась на уровне борта. Шумящие огромные валы покатились навстречу, просвечивая зеленью и обдавая лицо соленой пылью.

Я схватился за ванты, мне хотелось обратно на берег, но Анастас, зажав трубку зубами, что-то мурлыкал, а потом спросил:

– Почем твоя мама отдала за эти чувяки? Ай, хороши чувяки!

Он кивнул на мои мягкие кавказские туфли – чувяки. Ноги мои дрожали. Я ничего не ответил. Анастас зев нул и сказал:

– Ничего! Маленький душ, теплый душ. Обедать будешь с аппетитом.

Не надо будет просить – скушай за папу-маму!

Он небрежно и уверенно повернул шлюпку. Она зачерпнула воду, и мы помчались в бухту, ныряя и выскакивая на гребни волн. Они уходили из-под кормы с грозным шумом.

1. Сердце у меня падало и обмирало.
2. Неожиданно Анастас запел. Я перестал дрожать и с недоумением слушал эту песню:
3. От Батума до Сухума – Ай-вай-вай!
4. От Сухума до Батума – Ай-вай-вай!
5. Бежал мальчик, тащил ящик – Ай-вай-вай!
6. Упал мальчик, разбил ящик – Ай-вай-вай!
7. Под эту песню мы спустили парус и с разгона быстро подошли к пристани, где ждала бледная мама. Анастас поднял меня на руки, поставил на пристань и сказал:

– Теперь он у вас соленый, мадам. Уже имеет к морю привычку.

Однажды отец нанял линейку, и мы поехали из Геленджика на Михайловский перевал.

Сначала щебенчатая дорога шла по склону голых и пыльных гор. Мы проезжали мосты через овраги, где не было ни капли воды. На горах весь день лежали, зацепившись за вершины, одни и те же облака из серой сухой ваты.

Мне хотелось пить. Рыжий извозчик-казак оборачивался и говорил, чтобы я повременил до перевала – там я напьюсь вкусной и холодной воды. Но я не верил извозчику. Сухость гор и отсутствие воды пугали меня.

Я с тоской смотрел на темную и свежую полоску моря. Из него нельзя было напиться, но, по крайней мере, можно било выкупаться в его прохладной воде.

Дорога подымалась все выше. Вдруг в лицо нам потянуло свежестью.

– Самый перевал! – сказал извозчик, остановил лошадей, слез и подложил под колеса железные тормоза.

– Норд-ост сюда не достигает, – сказал извозчик. – Тут рай!

Линейка начала спускаться. Тотчас густая тень накрыла нас. Мы услышали в непролазной чаще деревьев журчание воды, свист птиц и шелест листвы, взволнованной полуденным ветром.

Чем ниже мы спускались, тем гуще делался лес и тенистее Дорога. Прозрачный ручей уже бежал по ее обочине. Он перемывал разноцветные камни, задевал своей струей лиловые цветы и заставлял их кланяться и дрожать, но не мог оторвать от каменистой земли и унести с собою вниз, в ущелье.

Мама набрала воды из ручья в кружку и дала мне напиться. Вода была такая холодная, что кружка тотчас покрылась потом.

– Пахнет озоном, – сказал отец.

Я глубоко вздохнул. Я не знал, чем пахло вокруг, но мае казалось, что меня завалили ворохом веток, смоченных душистым дождем.

Лианы цеплялись за наши головы. И то тут, то там на откосах дороги высовывался из-под камня какой-нибудь мохнатый цветок и с любопытством смотрел на нашу линейку и на серых лошадей, задравших головы и выступавших торжественно, как на параде, чтобы не сорваться вскачь и не раскатить линейку.

– Вон ящерица! – сказала мама. Где?

– Вон там. Видишь орешник? А налево – красный камень в траве.

Смотри выше. Видишь желтый венчик? Это азалия.

Чуть правее азалии, на поваленном буке, около самого корня. Вон, видишь, такой мохнатый рыжий корень в сухой земле и каких-то крошечных синих цветах? Так вот рядом с ним.

Я увидел ящерицу. Но пока я ее нашел, я проделал чудесное путешествие по орешнику, красному камню, цветку азалии и поваленному буку.

“Так вот он какой, Кавказ!” – подумал я.

– Тут рай! – повторил извозчик, сворачивая с шоссе на травянистую узкую просеку в лесу. – Сейчас распряжем коней, будем купаться.

Мы вышли на поляну в зеленом ущелье. Как белые острова, стояли в сочной траве толпы высоких одуванчиков. Под густыми буками мы увидели старый пустой сарай. Он стоял на берегу шумной горной речонки.

Она туго переливала через камни прозрачную воду, шипела и уволакивала вместе с водой множество воздушных пузырей.

Пока извозчик распрягал и ходил с отцом за хворостом для костра, мы умылись в реке. Лица наши после умывания горели жаром.

Мы хотели тотчас идти вверх по реке, но мама расстелила на траве скатерть, достала провизию и сказала, что, пока мы не поедим, она никуда нас не пустит.

Я, давясь, съел бутерброды с ветчиной и холодную рисовую кашу с изюмом, но оказалось, что я совершенно напрасно торопился – упрямый медный чайник никак не хотел закипать на костре. Должно быть, потому, что вода из речушки была совершенно ледяная.

Потом чайник вскипел так неожиданно и бурно, что залил костер. Мы напились крепкого чая и начали торопить отца, чтобы идти в лес. Извозчик сказал, что надо быть настороже, потому что в лесу много диких кабанов.

Он объяснил нам, что если мы увидим вырытые в земле маленькие ямы, то это и есть места, где кабаны спят по ночам.

Мы ушли вверх по реке. Мы продирались сквозь чащу, поминутно останавливались и звали друг друга, чтобы показать гранитные бассейны, выбитые рекой, – в них синими искрами проносилась форель, – огромных зеленых жуков с длинными усами, пенистые ворчливые водопады, хвощи выше нашего роста, заросли лесной анемоны и полянки с пионами.

Боря наткнулся на маленькую пыльную яму, похожую на детскую ванну. Мы осторожно обошли ее. Очевидно, это было место ночевки дикого кабана.

Отец ушел вперед. Он начал звать нас. Мы пробрались к нему сквозь крушину, обходя огромные мшистые валуны.

Отец стоял около странного сооружения, заросшего ежевикой. Четыре гладко обтесанных исполинских камня были накрыты, как крышей, пятым обтесанным камнем. Получался каменный дом. В одном из боковых камней было пробито отверстие, но такое маленькое, что даже я не мог в него пролезть.

Вокруг было несколько таких каменных построек.

– Это долмены, – сказал отец. – Древние могильники скифов. А может быть, это вовсе и не могильники. До сих пор ученые не могут узнать, кто, для чего и как строил эти долмены.

Я был уверен, что долмены – это жилища давно вымерших карликовых людей. Но я не сказал об этом отцу, так как с нами был Боря: он поднял бы меня на смех.

В Геленджик мы возвращались совершенно сожженные солнцем, пьяные от усталости и лесного воздуха. Я уснул и сквозь сон почувствовал, как на меня дохнуло жаром, и услышал отдаленный ропот моря.

С тех пор я сделался в своем воображении владельцем еще одной великолепной страны – Кавказа. Началось увлечение Лермонтовым, абреками, Шамилем. Мама опять встревожилась.

Но я был совсем не похож на захлебывающихся слюной от волнения шумных и увлекающихся мальчиков, никому не дающих покоя. Наоборот, я был очень застенчивый и со своими увлечениями ни к кому не приставал.

Источник: https://ege-essay.ru/kratkoe-soderzhanie-povest-o-zhizni-paustovskij/