Краткое содержание саррот золотые плоды за 2 минуты пересказ сюжета

В. Лакшин

Известность имени автора иной раз обгоняет знакомство с его книгами. Натали Саррот принадлежит к числу тех западных писателей, о которых мы были наслышаны прежде, чем стали их читать.

Имя Натали Саррот встречалось в статьях наших критиков, полемизировавших с так называемой «алитературой» во Франции, авангардистским «новым романом».

Натали Саррот едва ли не самая заметная фигура этого направления, и защитники жанра романа не раз укоряли ее как одного из разрушителей почтенной и заслуженной литературной формы. С другой стороны, Н.

Саррот известна своими прогрессивными взглядами.

Однако о книгах ее мы знали до сих пор понаслышке, если не считать случайных отрывков из романа «Планетарий», появившихся несколько лет назад в «Иностранной литературе», «Золотые плоды» — первое серьезное знакомство нашего читателя с этим автором.

Нелегко войти в эту густо психологическую, как перенасыщенный раствор, прозу. Но пообвыкнув и освоившись с непривычной для нас литературной манерой, мы с интересом начинаем следить за существенным содержанием книги.

Название «Золотые плоды» забрано автором в кавычки. Роман под таким названием — главный герой книги, а его судьба составляет сюжет сочинения Н. Саррот.

Такой роман, по правде говоря, должен бы отбить у критика охоту рассуждать о нем. Лукавство книги в том, что она будто заранее предвосхищает возможные разнотолки о себе и того, кто решится ее оценивать, ставит в положение человека, как бы втянутого в сюжет романа и продолжающего его в натуре.

Тем не менее я рискну рассказать, о чем я думал, читая «странную» книгу Н. Саррот.

Внутренняя жизнь литературы и того, что происходит рядом с ней, вообще говоря, мало благодарный предмет для искусства. Когда художник творит, все время оглядываясь на себя, это чаще всего признак бедности впечатлений. Однако интерес книги Саррот в том, что она не поэтизирует артистическую среду, а подвергает ее скептическому анализу.

«Золотые плоды» больше напоминают литературный памфлет, психологический трактат, облеченный в изысканную художественную форму, чем собственно роман.

Но не все ли равно, как назвать то, что умно и точно написано? Рационализм и дробность психологического письма, присущие школе «нового романа», предрасполагают к изображению состояний, но не характеров, положений, но не обстоятельств.

Эти ресурсы, возможно, оказались бы бедны для более широкого и «позитивного» сюжета, но для иронического анализа окололитературных нравов пришлись как раз впору.

Книга Саррот — острая, язвительная и умная — тесно связана с французской традицией. Она пришла из той же литературы, что дала нам племянника Рамо и господина Бержере. Дело специалистов по французской литературе поставить эту книгу в связь с другими произведениями Н. Саррот и всей школы «нового романа», указать на то, какое движение означала эта работа в ее творчестве.

Быть может, при этом обнаружится, что «новый роман» в лице Натали Саррот как бы бросает здесь ретроспективный взгляд и на собственную судьбу, досадуя на непостоянство публики и критики и пытаясь оценить со стороны свою бурно вспыхнувшую, а ныне отчасти пригасшую славу. Ведь апогей интереса к «новому роману» в самом деле миновал.

Позади опьянение литературных мэтров его оригинальностью и новизной, преувеличенные восторги, надежды и похвалы… Будь автор более самодоволен и поглощен своим успехом — охлаждение публики могло бы больно задеть его.

Впрочем, все это лишь догадки, и о том, в какой мере в «Золотых плодах» отразились отношения «нового романа» с публикой и критикой, лучше скажут знатоки. Нас больше занимает существенный объективный смысл этого очерка нравов.

Натали Саррот тонко подметила и изобразила самый процесс зарождения мнений о книге, постепенного образования, затвердения и падения литературных репутаций. Объектом ее исследования и насмешки стала среда людей искусства, живущих в замкнутом мире цеховых интересов, и еще более специфическая окололитературная среда.

Иногда искусственно подогретый успех той или иной модной книги на Западе мы склонны толковать упрощенно, лишь как продукт рекламной шумихи, раздуваемой в коммерческих целях.

Между тем коммерция и реклама нередко идут по стопам приговоров, вынесенных в элитных артистических кружках, среди столичных знатоков, ценителей изящного.

Эти приговоры мгновенно подхватывает и разносит глядящая им в рот приближенная публика, а там уже они становятся общим достоянием.

Заслуга Саррот не в том, что она указала на это известное и раньше явление, а в том, что, как естествоиспытатель, воспроизвела его, будто в колбе, в своем романе и на тонком срезе исследовала патологию и физиологию литературного успеха.

Источник: https://md-eksperiment.org/post/20181225-fiziologiya-uspeha

Саррот Н. Золотые плоды

Натали
Саррот

Детство —
перевод Л. Зониной и М. Зониной (1986)

«Золотые
плоды» —
авторизованный перевод Р. Райт-Ковалевой
(1969)

Причудливые
миры Натали Саррот — Александр Таганов

Книги
Натали Саррот вызывают у читателей
неоднозначную реакцию по той простой
причине, что они далеки от канонов
массовой развлекательной литературы,
не запрограммированы на успех у публики,
не обещают «легкого» прочтения: слова,
фразы, часто фрагменты фраз, надвигающиеся
друг на друга, соединяющиеся в диалоги
и внутренние монологи, насыщенные особым
динамизмом и психологическим напряжением,
образуют в конечном итоге единый
замысловатый узор текста, для восприятия
и понимания которого требуются
определенные усилия. Стихия художественного
слова Саррот существует по своим
собственным внутренним законам, усилия,
затраченные на их постижение, оказываются
неизменно и сполна вознагражденными,
ибо за внешней герметичностью текстов
Саррот открываются удивительные,
завораживающие своей неизведанностью
миры, составляющие огромное, уходящее
в бесконечность пространство человеческой
души.

Ровесница
века, Натали Саррот (урожденная Наталья
Ильинична Черняк) провела свои первые
детские годы в России — в городах
Иваново-Вознесенск, где она родилась,
Каменец-Подольский, Петербург, Москва.

В 1908 году из-за семейных неурядиц и
обстоятельств социального плана Наташа
с отцом и мачехой навсегда уезжает в
Париж, который станет ее вторым родным
городом. (Об этом и других событиях
ранних этапов своей жизни писательница
рассказывает в автобиографической
повести «Детство»).

Между
тем, как несколько позднее отмечал сам
автор, она «содержала в зародыше все
то», что писательница «продолжала
развивать в последующих работах»{2}.
Впрочем, невнимание литературной критики
и читателей к первому произведению
Саррот вполне объяснимо.

В сложной,
насыщенной тревожными социально-политическими
событиями атмосфере 1930-х годов на первый
план выходила литература «ангажированная»,
вовлеченная в перипетии исторического
процесса. Именно этим во многом объяснялся
успех произведений Андре Мальро, а
несколько позднее Жан-Поля Сартра и
Альбера Камю.

Саррот, действуя словно
бы вопреки всеобщей устремленности
общественного сознания, обращалась к
реальностям совсем иного плана.

Небольшие
художественные новеллы-миниатюры,
внешне напоминающие жанрово-лирические
зарисовки, из которых состояла книга
Саррот, были обращены к потаенным
глубинам человеческой психики, где
отголоски глобальных социальных
потрясений едва ли ощущались. Заимствуя
у естественных наук термин «тропизмы»,
обозначающий реакции живого организма
на внешние физические или химические
раздражители, Саррот пыталась уловить
и обозначить с помощью образов
«необъяснимые движения», «очень быстро
скользящие в пределах нашего сознания»,
которые «лежат в основе наших жестов,
наших слов, чувств», представляя собой
«тайный источник нашего существования»{3}.

Все
дальнейшее творчество Саррот было
последовательным и целенаправленным
поиском путей, позволяющих проникнуть
в глубинные пласты человеческого «я».

Эти поиски, проявившиеся в романах 1940
— 1950-х годов — «Портрет неизвестного»
(1948), «Мартеро» (1953), «Планетарий» (1959), а
также в книге эссе под названием «Эра
подозренья» (1956), — принесли Саррот
известность, заставили говорить о ней
как о провозвестнице так называемого
«нового романа» во Франции.

«Новый
роман», пришедший на смену «ангажированной»
литературе, отразил состояние сознания
человека XX века, пережившего сложнейшие,
непредсказуемые, часто трагические
повороты социально-исторического
развития, крушение устоявшихся взглядов
и представлений в силу появления новых
знаний в различных областях духовной
жизни (теория относительности Эйнштейна,
учение Фрейда, художественные открытия
Пруста, Джойса, Кафки и т. п.), которые
заставляли радикальным образом
пересматривать существующие ценности.

Термин
«новый роман», выдвинутый литературной
критикой 1950-х годов, объединял писателей,
часто весьма отличающихся друг от друга
и по манере письма, и по тематике их
произведений.

Тем не менее, основания
для подобного объединения все-таки
существовали: в творчестве Натали
Саррот, Алена Роб-Грийе, Мишеля Бютора,
Клода Симона и других авторов, причисляемых
к этому литературному направлению,
четко обозначилось стремление к отказу
от традиционных художественных форм,
так как они, с точки зрения «новороманистов»,
безнадежно устарели.

«Сегодняшний
читатель, — писала в книге «Эра подозренья»
Саррот, — прежде всего не доверяет тому,
что предлагает ему писательская
фантазия»{4}.

Дело в том, считает французская
романистка, что «за последнее время он
слишком много узнал и ему не удается
окончательно выкинуть это из головы.
Что именно он узнал, общеизвестно, нет
смысла на этом останавливаться.

Он
познакомился с Джойсом, Прустом и
Фрейдом; с сокровенным током внутреннего
монолога, с беспредельным многообразием
психологической жизни и огромными,
почти еще не разведанными областями
бессознательного{5}.

Первые
романы Саррот в полной мере отразили
присущее всем «новороманистам» недоверие
к традиционным формам художественного
познания. В них (романах) автор отказывался
от привычных клише.

Отбрасывая принцип
сюжетной организации текста, отходя от
классических схем построения системы
персонажей, социально детерминированных,
заданных нравственными и характерологическими
определениями, выводя предельно
обезличенных, зачастую обозначенных
лишь местоимениями «он», «она» персонажей,
Саррот погружала читателя в мир расхожих
банальных истин, составляющих основу
массового менталитета, под тяжеловесным
слоем которых, тем не менее, угадывался
глубинный ток универсальной первичной
субстанции «тропизмов». В результате
возникала предельно достоверная модель
человеческого «я», словно бы изначально
и неизбежно «зажатого» между двумя
мощными пластами стихий, постоянно
воздействующих на него: всеобщей материи
подсознания — с одной стороны, и внешней
социально-бытовой среды — с другой.

Персонажи
уже названных книг Саррот — некое
анонимное «я», с дотошностью детектива
следящее на протяжении всего романа за
пожилым господином и его дочерью,
пытающееся разгадать тайну их
взаимоотношений («Портрет неизвестного»),
Мартеро, герой одноименного произведения,
и окружающие его люди, поставленные в
банальнейшую бытовую ситуацию, связанную
с перипетиями покупки дома, Ален Гимье
и его жена, вовлеченные в не менее
банальную «квартирную» авантюру и
пытающиеся завладеть апартаментами
своей тетушки («Планетарий»), — вполне
могли бы стать участниками привычных
романных историй, представленных
посредством традиционных жанровых
форм: детективного, психологического
или социально-бытового романа. Однако
Саррот решительно отказывается от
проторенных путей (не случайно в
предисловии к «Портрету неизвестного»
Жан-Поль Сартр назвал это произведение
«антироманом»). События, наполненные
истинным драматизмом, не уступающие по
своему накалу напряжению ситуаций
шекспировских или бальзаковских
произведений, разворачиваются для
французской романистки прежде всего
на ином уровне существования — на уровне
микропсихических процессов.

В
60 — 80-е годы появились не менее известные
и «нашумевшие» произведения Саррот —
романы «Золотые плоды» (1963, русский
перевод — 1969), «Между жизнью и смертью»
(1968), «Вы слышите их?» (1972, русский перевод
— 1983), «Говорят дураки» (1976), а также
автобиографическая повесть «Детство»
(1983, русский перевод — 1986), в которых
автор с поразительным упорством, избегая
при этом тематической и прочей
монотонности, снова и снова пытается
пробиться сквозь поверхностный слой
банальной повседневности, сквозь шелуху
привычных слов и застывших стереотипов
мышления к глубинному слою жизни, к
анонимной стихии подсознания с тем,
чтобы выделить в ней универсальные
микрочастицы психической материи,
лежащей в основе всех действий, поступков
и устремлений человека.

Роман
«Золотые плоды» и повесть «Детство»,
представленные в настоящем издании, —
произведения во многом несхожие и на
первый взгляд — словно бы принадлежащие
перу разных авторов: они отличны друг
от друга в тематическом, жанровом планах
и в несравнимо различных степенях личной
причастности автора двух произведений
к изображаемому.

Источник: https://studfile.net/preview/3206426/

Детство. "Золотые плоды" (Саррот Натали)

Натали Саррот Детство — перевод Л. Зониной и М. Зониной (1986) «Золотые плоды» — авторизованный перевод Р. Райт-Ковалевой (1969)Причудливые миры Натали Саррот — Александр ТагановДетство Перевод Л. Зониной и М. Зониной (1986)«Золотые плоды» Авторизованный перевод Р. Райт-Ковалевой (1969) 1234567891011121314151617181920212223242526

Книги Натали Саррот вызывают у читателей неоднозначную реакцию по той простой причине, что они далеки от канонов массовой развлекательной литературы, не запрограммированы на успех у публики, не обещают «легкого» прочтения: слова, фразы, часто фрагменты фраз, надвигающиеся друг на друга, соединяющиеся в диалоги и внутренние монологи, насыщенные особым динамизмом и психологическим напряжением, образуют в конечном итоге единый замысловатый узор текста, для восприятия и понимания которого требуются определенные усилия. Стихия художественного слова Саррот существует по своим собственным внутренним законам, усилия, затраченные на их постижение, оказываются неизменно и сполна вознагражденными, ибо за внешней герметичностью текстов Саррот открываются удивительные, завораживающие своей неизведанностью миры, составляющие огромное, уходящее в бесконечность пространство человеческой души.

Ровесница века, Натали Саррот (урожденная Наталья Ильинична Черняк) провела свои первые детские годы в России — в городах Иваново-Вознесенск, где она родилась, Каменец-Подольский, Петербург, Москва.

В 1908 году из-за семейных неурядиц и обстоятельств социального плана Наташа с отцом и мачехой навсегда уезжает в Париж, который станет ее вторым родным городом. (Об этом и других событиях ранних этапов своей жизни писательница рассказывает в автобиографической повести «Детство»).

Здесь, в Париже, состоялось вхождение Саррот в большую литературу, которое, правда, произошло совсем незаметно. Первая книга Саррот «Тропизмы»{1}, появившаяся в 1939 году, не привлекла к себе внимания ни со стороны критиков, ни со стороны читателей.

Между тем, как несколько позднее отмечал сам автор, она «содержала в зародыше все то», что писательница «продолжала развивать в последующих работах»{2}. Впрочем, невнимание литературной критики и читателей к первому произведению Саррот вполне объяснимо.

В сложной, насыщенной тревожными социально-политическими событиями атмосфере 1930-х годов на первый план выходила литература «ангажированная», вовлеченная в перипетии исторического процесса. Именно этим во многом объяснялся успех произведений Андре Мальро, а несколько позднее Жан-Поля Сартра и Альбера Камю.

Саррот, действуя словно бы вопреки всеобщей устремленности общественного сознания, обращалась к реальностям совсем иного плана.

Небольшие художественные новеллы-миниатюры, внешне напоминающие жанрово-лирические зарисовки, из которых состояла книга Саррот, были обращены к потаенным глубинам человеческой психики, где отголоски глобальных социальных потрясений едва ли ощущались. Заимствуя у естественных наук термин «тропизмы», обозначающий реакции живого организма на внешние физические или химические раздражители, Саррот пыталась уловить и обозначить с помощью образов «необъяснимые движения», «очень быстро скользящие в пределах нашего сознания», которые «лежат в основе наших жестов, наших слов, чувств», представляя собой «тайный источник нашего существования»{3}.

Эти поиски, проявившиеся в романах 1940 — 1950-х годов — «Портрет неизвестного» (1948), «Мартеро» (1953), «Планетарий» (1959), а также в книге эссе под названием «Эра подозренья» (1956), — принесли Саррот известность, заставили говорить о ней как о провозвестнице так называемого «нового романа» во Франции.

«Новый роман», пришедший на смену «ангажированной» литературе, отразил состояние сознания человека XX века, пережившего сложнейшие, непредсказуемые, часто трагические повороты социально-исторического развития, крушение устоявшихся взглядов и представлений в силу появления новых знаний в различных областях духовной жизни (теория относительности Эйнштейна, учение Фрейда, художественные открытия Пруста, Джойса, Кафки и т. п.), которые заставляли радикальным образом пересматривать существующие ценности.

Термин «новый роман», выдвинутый литературной критикой 1950-х годов, объединял писателей, часто весьма отличающихся друг от друга и по манере письма, и по тематике их произведений.

Тем не менее, основания для подобного объединения все-таки существовали: в творчестве Натали Саррот, Алена Роб-Грийе, Мишеля Бютора, Клода Симона и других авторов, причисляемых к этому литературному направлению, четко обозначилось стремление к отказу от традиционных художественных форм, так как они, с точки зрения «новороманистов», безнадежно устарели.

Не принижая значения классического, прежде всего бальзаковского наследия, трансформаторы жанра вместе с тем достаточно категорично говорили о невозможности в XX веке следовать указанной традиции, отвергая такие привычные жанровые атрибуты романа, как «всезнающий» повествователь, рассказывающий читателю историю, претендующую на жизненную достоверность, персонаж-характер, и другие, прочно утвердившие себя способы создания художественной условности, облачающей реальную жизнь в формы устоявшихся рационалистических стереотипов.

«Сегодняшний читатель, — писала в книге «Эра подозренья» Саррот, — прежде всего не доверяет тому, что предлагает ему писательская фантазия»{4}.

Дело в том, считает французская романистка, что «за последнее время он слишком много узнал и ему не удается окончательно выкинуть это из головы. Что именно он узнал, общеизвестно, нет смысла на этом останавливаться.

Он познакомился с Джойсом, Прустом и Фрейдом; с сокровенным током внутреннего монолога, с беспредельным многообразием психологической жизни и огромными, почти еще не разведанными областями бессознательного{5}.

Первые романы Саррот в полной мере отразили присущее всем «новороманистам» недоверие к традиционным формам художественного познания. В них (романах) автор отказывался от привычных клише.

Персонажи уже названных книг Саррот — некое анонимное «я», с дотошностью детектива следящее на протяжении всего романа за пожилым господином и его дочерью, пытающееся разгадать тайну их взаимоотношений («Портрет неизвестного»), Мартеро, герой одноименного произведения, и окружающие его люди, поставленные в банальнейшую бытовую ситуацию, связанную с перипетиями покупки дома, Ален Гимье и его жена, вовлеченные в не менее банальную «квартирную» авантюру и пытающиеся завладеть апартаментами своей тетушки («Планетарий»), — вполне могли бы стать участниками привычных романных историй, представленных посредством традиционных жанровых форм: детективного, психологического или социально-бытового романа. Однако Саррот решительно отказывается от проторенных путей (не случайно в предисловии к «Портрету неизвестного» Жан-Поль Сартр назвал это произведение «антироманом»). События, наполненные истинным драматизмом, не уступающие по своему накалу напряжению ситуаций шекспировских или бальзаковских произведений, разворачиваются для французской романистки прежде всего на ином уровне существования — на уровне микропсихических процессов.

В 60 — 80-е годы появились не менее известные и «нашумевшие» произведения Саррот — романы «Золотые плоды» (1963, русский перевод — 1969), «Между жизнью и смертью» (1968), «Вы слышите их?» (1972, русский перевод — 1983), «Говорят дураки» (1976), а также автобиографическая повесть «Детство» (1983, русский перевод — 1986), в которых автор с поразительным упорством, избегая при этом тематической и прочей монотонности, снова и снова пытается пробиться сквозь поверхностный слой банальной повседневности, сквозь шелуху привычных слов и застывших стереотипов мышления к глубинному слою жизни, к анонимной стихии подсознания с тем, чтобы выделить в ней универсальные микрочастицы психической материи, лежащей в основе всех действий, поступков и устремлений человека.

Роман «Золотые плоды» и повесть «Детство», представленные в настоящем издании, — произведения во многом несхожие и на первый взгляд — словно бы принадлежащие перу разных авторов: они отличны друг от друга в тематическом, жанровом планах и в несравнимо различных степенях личной причастности автора двух произведений к изображаемому.

Однако при более внимательном сопоставлении этих произведений в них очень скоро и безошибочно угадываются общие для всех книг Натали Саррот способы структурной организации текста, специфическая, присущая только ее художественной манере тональность и особая интонационная окрашенность. Да и сам объект художественного исследования в них остается в целом неизменным, хотя при этом поразительно широкой и впечатляющей оказывается шкала творческого потенциала, таящегося в художественной системе Саррот.

Источник: http://bookre.org/reader?file=70950&pg=3

«Золотые плоды» Н. Саррот в кратком изложении на Сёзнайке.ру

На одной из выставок в светской беседе случайно заходит речь о новом, недавно опубликованном романе. Сначала о нем никто или почти никто не знает, но внезапно к нему просыпается интерес.

Критики считают своим долгом восхищаться «Золотыми плодами» как чистейшим образцом высокого искусства — вещью, замкнутой в себе, превосходно отшлифованной, вершиной современной литературы. Написана хвалебная статья некоего Брюлэ. Никто не смеет возразить, даже бунтари молчат.

Поддавшись захлестнувшей всех волне, роман читают даже те, у кого на современных писателей никогда не хватает времени.

Кто-то другой, не поддавшись всеобщей эпидемии восторга, вслух не выражает своего скептицизма, но напускает на себя презрительный, немного раздраженный вид. Его единомышленница лишь наедине с ним осмеливается признаться в том, что тоже не видит в книге достоинств: по ее мнению, она трудна, холодна и кажется подделкой.

Иные знатоки видят ценность «Золотых плодов» в том, что книга правдива, в ней есть удивительная точность, она реальнее самой жизни. Они стремятся разгадать, как она сделана, смакуют отдельные фрагменты, подобно сочным кускам какого-нибудь экзотического фрукта, сравнивают это произведение с Ватто, с Фрагонаром, с рябью воды в лунном свете.

Наиболее экзальтированные бьются в экстазе, словно пронзенные электрическим током, другие убеждают, что книга фальшива, в жизни так не бывает, третьи лезут к ним с объяснениями. Женщины сравнивают себя с героиней, обсасывают сцены романа и примеряют их на себя.

Кто-то пробует проанализировать одну из сцен романа вне контекста, она кажется далекой от реальности, лишенной смысла. О самой сцене известно лишь, что молодой человек накинул на плечи девушки шаль. Засомневавшиеся просят убежденных сторонников книги разъяснить им некоторые детали, но «убежденные» отшатываются от них, как от еретиков.

Они нападают на одинокого Жана Лабори, особенно старательно отмалчивающегося. Страшное подозрение тяготеет над ним. Он начинает, запинаясь, оправдываться, успокаивать остальных, пусть все знают: он — пустой сосуд, готовый принять все, чем они пожелают его наполнить. Кто не согласен — притворяется слепым, глухим.

Но находится одна, не желающая поддаваться: ей кажется, что «Золотые плоды» — это скука смертная, а если есть в книге какие-то достоинства, то просит доказать их с книгой в руках. Те, кто думает так же, как она, расправляют плечи и благодарно ей улыбаются.

Может быть, они давно увидели достоинства произведения сами, но решили, что из-за такой малости нельзя называть книгу шедевром, и тогда они будут смеяться над остальными, над неизбалованными, довольствующимися «жидкой кашицей для беззубых», будут обращаться с ними, как с детьми. Однако мимолетная вспышка сразу оказывается притушена.

Они решают поставить на место эту слабоумную, эту возмутительницу спокойствия и объясняют достоинства произведения заумными терминами, еще больше запутывающими слушателей. И те, кто на миг вознадеялся выйти на «солнечные просторы», снова оказываются гонимыми в «бесконечную ширь ледяной тундры».

Только один из всей толпы постигает истину, замечает заговорщический взгляд, которым обмениваются те двое, прежде чем тройным замком запереться от остальных и высказать свое суждение.

Теперь все раболепно им поклоняются, он одинокий, «постигший истину», все ищет себе единомышленника, а когда наконец находит, то те двое смотрят на них, как на умственно отсталых, которые не могут разбираться в тонкостях, посмеиваются над ними и удивляются, что они все еще так долго обсуждают «Золотые плоды».

Вскоре появляются критики — такие, как некий Моно, который называет «Золотые плоды» «нулем»; Меттетадь идет еще дальше и резко выступает против Брейе. Некая Марта находит роман смешным, считает его комедией.

К «Золотым плодам» подходят любые эпитеты, в нем есть все на свете, считают некоторые, это реальный, самый настоящий мир. Есть те, кто был до «Золотых плодов», и те, кто после. Мы — поколение «Золотых плодов», так нас будут называть, — подхватывают другие. Предел достигнут.

Однако все явственней слышны голоса, называющие роман дешевкой, пошлятиной, пустым местом. Верные сторонники уверяют, что писатель допустил некоторые недостатки нарочно.

Им возражают, что если бы автор решил ввести в роман элементы пошлости обдуманно, то он бы сгустил краски, сделал бы их сочней, превратил бы в литературный прием, а скрывать недостатки под словом «нарочно» смешно и неоправданно. Кого-то этот аргумент сбивает с толку.

Он делает слабую попытку, но его слова, срываясь с языка, «опадают вялыми листьями», он не может отыскать ни одного примера для подтверждения своих хвалебных отзывов и с позором ретируется.

Персонажи сами удивляются, каким образом им случается все время присутствовать при невероятных переменах отношения к книге, но это уже кажется вполне привычным. Все эти беспричинные внезапные увлечения похожи на массовые галлюцинации.

Еще совсем недавно никто не осмеливался возражать против достоинств «Золотых плодов», а вскоре оказывается, что о них говорят все меньше и меньше, затем вообще забывают, что такой роман когда-либо существовал, и лишь потомки через несколько лет смогут точно сказать, является ли эта книга истинной литературой или нет.

Источник: http://www.seznaika.ru/literatura/kratkoe-soderjanie/6004-zolotie-plodi-n-sarrot-v-kratkom-izlojenii

“Золотые плоды” Н. Саррот в кратком содержании

На одной из выставок в светской беседе случайно заходит речь о новом, недавно опубликованном романе. Сначала о нем никто или почти никто не знает, но внезапно к нему просыпается интерес.

Критики считают своим долгом восхищаться “Золотыми плодами” как чистейшим образцом высокого искусства – вещью, замкнутой в себе, превосходно отшлифованной, вершиной современной литературы.

Написана хвалебная статья некоего Брюлэ.

Никто не смеет возразить, даже бунтари молчат. Поддавшись захлестнувшей всех волне, роман читают даже те, у кого на современных писателей никогда не хватает времени.

Кто-то авторитетный, к кому самые слабые “бедные невежды”, блуждающие в ночи, вязнущие в трясине, обращаются с мольбой высказать свое собственное суждение, отваживается отметить, что при всех неоспоримых достоинствах романа есть в нем и некоторые недочеты, например в языке. По его мнению, в нем много запутанности, он неуклюж, даже иногда тяжеловат, но и классики, когда они были новаторами, тоже казались запутанными и неуклюжими. В целом книга современна и превосходно отражает дух времени, а это и отличает настоящие произведения искусства.

Кто-то другой, не поддавшись всеобщей эпидемии восторга, вслух не выражает своего скептицизма, но напускает на себя презрительный, немного раздраженный вид. Его единомышленница лишь наедине с ним осмеливается признаться в том, что тоже не видит в книге достоинств: по ее мнению, она трудна, холодна и кажется подделкой.

Иные знатоки видят ценность “Золотых плодов” в том, что книга правдива, в ней есть удивительная точность, она реальнее самой жизни. Они стремятся разгадать, как она сделана, смакуют отдельные фрагменты, подобно сочным кускам какого-нибудь экзотического фрукта, сравнивают это произведение с Ватто, с Фрагонаром, с рябью воды в лунном свете.

Наиболее экзальтированные бьются в экстазе, словно пронзенные электрическим током, другие убеждают, что книга фальшива, в жизни так не бывает, третьи лезут к ним с объяснениями. Женщины сравнивают себя с героиней, обсасывают сцены романа и примеряют их на себя.

Засомневавшиеся просят убежденных сторонников книги разъяснить им некоторые детали, но “убежденные” отшатываются от них, как от еретиков.

Они нападают на одинокого Жана Лабори, особенно старательно отмалчивающегося.

Страшное подозрение тяготеет над ним. Он начинает, запинаясь, оправдываться, успокаивать остальных, пусть все знают: он – пустой сосуд, готовый принять все, чем они пожелают его наполнить.

Кто не согласен – притворяется слепым, глухим.

Но находится одна, не желающая поддаваться: ей кажется, что “Золотые плоды” – это скука смертная, а если есть в книге какие-то достоинства, то просит доказать их с книгой в руках.

Те, кто думает так же, как она, расправляют плечи и благодарно ей улыбаются.

Может быть, они давно увидели достоинства произведения сами, но решили, что из-за такой малости нельзя называть книгу шедевром, и тогда они будут смеяться над остальными, над неизбалованными, довольствующимися “жидкой кашицей для беззубых”, будут обращаться с ними, как с детьми.

Однако мимолетная вспышка сразу оказывается притушена. Все взгляды обращаются к двум маститым критикам. В одном ураганом бушует мощный ум, от мыслей в его глазах лихорадочно вспыхивают блуждающие огоньки.

Другой похож на бурдюк, наполненный чем-то ценным, чем он делится только с избранными. Они решают поставить на место эту слабоумную, эту возмутительницу спокойствия и объясняют достоинства произведения заумными терминами, еще больше запутывающими слушателей. И те, кто на миг вознадеялся выйти на “солнечные просторы”, снова оказываются гонимыми в “бесконечную ширь ледяной тундры”.

Только один из всей толпы постигает истину, замечает заговорщический взгляд, которым обмениваются те двое, прежде чем тройным замком запереться от остальных и высказать свое суждение.

Вскоре появляются критики – такие, как некий Моно, который называет “Золотые плоды” “нулем”; Меттетадь идет еще дальше и резко выступает против Брейе. Некая Марта находит роман смешным, считает его комедией. К “Золотым плодам” подходят любые эпитеты, в нем есть все на свете, считают некоторые, это реальный, самый настоящий мир. Есть те, кто был до “Золотых плодов”, и те, кто после.

Мы – поколение “Золотых плодов”, так нас будут называть, – подхватывают другие. Предел достигнут. Однако все явственней слышны голоса, называющие роман дешевкой, пошлятиной, пустым местом.

Верные сторонники уверяют, что писатель допустил некоторые недостатки нарочно. Им возражают, что если бы автор решил ввести в роман элементы пошлости обдуманно, то он бы сгустил краски, сделал бы их сочней, превратил бы в литературный прием, а скрывать недостатки под словом “нарочно” смешно и неоправданно. Кого-то этот аргумент сбивает с толку.

Однако благожелательного критика толпа жаждущих истины просит с книгой в руках доказать ее красоту.

Он делает слабую попытку, но его слова, срываясь с языка, “опадают вялыми листьями”, он не может отыскать ни одного примера для подтверждения своих хвалебных отзывов и с позором ретируется.

Персонажи сами удивляются, каким образом им случается все время присутствовать при невероятных переменах отношения к книге, но это уже кажется вполне привычным. Все эти беспричинные внезапные увлечения похожи на массовые галлюцинации.

Еще совсем недавно никто не осмеливался возражать против достоинств “Золотых плодов”, а вскоре оказывается, что о них говорят все меньше и меньше, затем вообще забывают, что такой роман когда-либо существовал, и лишь потомки через несколько лет смогут точно сказать, является ли эта книга истинной литературой или нет.

Источник: https://goldsoch.info/zolotye-plody-n-sarrot-v-kratkom-soderzhanii/

Творчество Н. Саррот. Роман «Золотые плоды»

В основе творчества Саррот представление о подлинной душевной жизни человека, которая невыразима в слове. Словами можно только намекнуть.  Тропизмы – ростовые движения растений, неуловимы как движения человеческой души. Чтобы на них намекнуть нужно прислушаться к тому, что за словами.

В 1997 г. «Откройте», посвящен приключениям слов, они – герой, те слова которые мы не гово-рим. Звучат слова отброшенные при разговоре людей. Здесь объяснена суть ее техники: слова произносимые препятствуют смыслу и пониманию.

«Золотые плоды» состоят из бессодержательных диалогов.

Важную роль играет элемент сатирический, общество споров, чья пустая болтовня мешает проникнуть в смысл слов. Цель Саррот Недостижима вне поля классического романа (он непод-линный, чтобы от него оттолкнуться, его надо воспроизвести). Категории такого романа вполне применимы к творчеству Саррот.

«Вы их слышите» (1972) движение сюжета в изменении оценки ситуации. В воображении героя разворачивается целый роман: внешние впечатления плюс подсознание, роман «отцов и детей», связан с конфликтом поколений.

Разрушение клишированного отношения к жизни – и содержание и форма. В этом она классична.

И тем не менее творчество Саррот не похоже на творчество ни одного из ее собратьев по перу, как и ее великих предшественников. Уникальность его — в его образной системе или, иными словами, в его форме. Однако не надо думать, что содержание при этом не представляет собой ничего оригинального, ибо его проблемы типичны для всей новой литературы.

Подобное представление о форме и содежанш как о двух отдельных сущностях бытует ж оно глубоко ошибочно: форма и содержание неделимы и, если оригинальна форма, то в такой же мере оригинально содержание.

В этом смысле можно сказать, что творчество любого выдающегося писателя,, как и вообще любого выдающегося художника, всегда уникально, в противном случае он не был бы выдающимся.

Но беда в том, что не всегда эта уникальность достаточно раскрывается его исследователями, ибо творчество его рассматривается только на уровне общих идей, присущих тому направлению, течению или школе, каким принадлежит данный писатель.

Но в этом случае никакого отличия одного писателя от другого быть не может: их творчество будет дублировать друг друга, отличаясь лишь различными фабулами и персонажами их произведений. К сожалению, нередко именно так и бывает, в результате чего мы имеем исследования, где Толстой оказывается неотличим от Достоевского, а Чехов — от Бунина. Именно в случае такого поверхностного анализа возникает деление на содержание ж форму, так как под «содержанием» понимаются лишь общие идеи.

В действительности же любое содержание познается через форму; общие идеи — это некий фундамент, на котором стоит творчество писателя, ибо любой писатель исходит из определенного культурного наследия, как и определенного культурного контекста.

е. только гносеологическая модель х, возникает и «общий», безликий анализ творчества, бессильный посх

Но, конечно, без осознания ее как гносеологическом модели тигнуть все своеобразие данного писателя, которое проистекает от индивидуальной реализации этих общих постулатов в новых элементах формы.

Иногда эта индивидуальная реализация может стать такой развитой и независимой, что опровергает свою исходную гносеологическую модель, заставляя говорить о возникновении индивидуальной гносеологической модели.

Процесс ее формирования нельзя измерять рамками творческого пути одного писателя: для этого требуется несколько поколений писателей, творчество которых будет отмечено все более радикальным отходом от исходной гносеологической модели, до тех пор пока не произойдет ощутимый разрыв с ней и не возникнет новая концепция мира и человека , противостоящая бытовавшей ранее.

Эта новая гносеологическая модель — результат индивидуальной реализации общей гносеологической модели в творчестве нескольких поколений-писателей — в свою очередь претендует на господствующее положение, воплощаясь в определенных образных элементах, становящихся канонами новой художественной формы, которую можно определить как некую «общую индивидуальную гносеологическую модель «.Нетрудно догадаться, какова будет судьба этой модели: утвердившись в своем господствующем положении, она, в свою очередь, окажется «свергнутой» новой гносеологической моделью, порожденной индивидуальными отклонениями от нее в творчестве нескольких поколений писателей. Таков закономерный ход развития литературы, а шире культуры вообще — это постоянная смена мировозренческих концепций, моделей постижения мира. Поэтому мы не согласны с М.Блан-шо, который, анализируя творчество Саррот, охарактеризовал его как жанр, который живет лишь отклонениями от самого себя: на подобных «отклонениях» стоит все культурное развитие и не будь их не -было бы и культуры. Чем как не «отклонениями» от общепринятого в то время представления о человеке было творчество Пушкина, Достоевского, Толстого? А разве законы, открытые Коперником и Ньютоном, не были разительными отклонениями от общепризнанных физических законов?

Те общие идеи, которые мы отметили в творчестве Саррот, формируют общую индивидуальную гносеологическую модель, присущую литературе авангарда в целом. Ее функция в их творчестве такая же, как и общепринятой гносеологической модели в реалистической литературе — исходной позиции писателя в познании человека.

В новом романе эта функция реализуется в индивидуальном языке, который еще не получил общественного признания, не занял господствующего положения в литературе вообще, вытеснив общепринятую гносеологическую модель реалистической литературы.

Тем не менее индивидуальная реализация общей гносеологической модели авангарда имеет место в творчестве каждого новороманиста. Ьта индивидуальная реализация пока никак не отклоняется от общих : гносеологических установок литературы авангарда, хотя в будущем у их последователей можно предвидеть такое отклонение.

Так, в творчестве Саррот она выступает в образах тропизмов, под-разговоров. Базируясь на общих гносеологических установках литературы авангарда, эти образы, тем не менее, глубоко оригинальны, так как открывают некую новую, невиданную ранее сферу эмоционального восприятия. Бессознательное — это очень широкое понятие. Как правильно замечает Саррот, его просторы необозримы.

зю и которую мы рассматриваем как общепринятый язык. Реалистичеекая поэтика — это поэтика жизнеподобия, дискурсивная же поэтика -это поэтика абстрактных образов безличного эмоционального восприятия.

Все те отклонения от жизнеподобия, которые исследователями Саррот цитируются как некие непостижимые «курьезы», в действительности являются элементами новой — нереалистической — образной системы, где подобные «отклонения» выступают как норма.

Отсутствие здесь образа достоверной действительности, социально детерминированных персонажей, вместо которых присутствует призма безличного субъективного восприятия, означает коренную переориентацию в концепции человека. Если в реалистической литературе человек рассматривается с точки зрения его социальной функциональности, т.е.

его полезности или вреда для общества, то в литературе авангарда на смену этой концепции приходит концепция асоциальной сущности человека, но не в .

омысле отрицания значения социальной функциональности в его жизни, а того, что она не является определяющей, что нельзя исследовать природу человека, опираясь только на эту функциональность. Именно такого социаль» но-функционального человека Саррот и воплотила в образе куклы.

Отрицание социальной модели одновременно означало отказ от исследования природы человека с точки зрения нравственных категорий; отныне писатели претендуют на беспристрастность изображения, свойственную научному исследованию, а не с позиций того, что в человеке «хорошо», а что — «плохо» х. Чтобы подчеркнуть эту научную ориен

Напомним, что требование беспристрастного изображения впетацию» саррот и вводит биологический термин «тропизмы», которые впервшхв истории литературы становится названием художественного произведения.

Источник: https://students-library.com/library/read/45042-tvorcestvo-n-sarrot-roman-zolotye-plody

Краткое содержание романа Н. Саррот «Золотые плоды»

На одной из выставок в светской беседе случайно заходит речь о новом, недавно опубликованном романе. Сначала о нем никто или почти никто не знает, но внезапно к нему просыпается интерес.

Критики считают своим долгом восхищаться «Золотыми плодами» как чистейшим образцом высокого искусства — вещью, замкнутой в себе, превосходно отшлифованной, вершиной современной литературы. Написана хвалебная статья некоего Брюлэ. Никто не смеет возразить, даже бунтари молчат.

Поддавшись захлестнувшей всех волне, роман читают даже те, у кого на современных писателей никогда не хватает времени.

Кто-то авторитетный, к кому самые слабые «бедные невежды», блуждающие в ночи, вязнущие в трясине, обращаются с мольбой высказать свое собственное суждение, отваживается отметить, что при всех неоспоримых достоинствах романа есть в нем и некоторые недочеты, например в языке. По его мнению, в нем много запутанности, он неуклюж, даже иногда тяжеловат, но и классики, когда они были новаторами, тоже казались запутанными и неуклюжими. В целом книга современна и превосходно отражает дух времени, а это и отличает настоящие произведения искусства.

Кто-то другой, не поддавшись всеобщей эпидемии восторга, вслух не выражает своего скептицизма, но напускает на себя презрительный, немного раздраженный вид. Его единомышленница лишь наедине с ним осмеливается признаться в том, что тоже не видит в книге достоинств: по ее мнению, она трудна, холодна и кажется подделкой.

Иные знатоки видят ценность «Золотых плодов» в том, что книга правдива, в ней есть удивительная точность, она реальнее самой жизни. Они стремятся разгадать, как она сделана, смакуют отдельные фрагменты, подобно сочным кускам какого-нибудь экзотического фрукта, сравнивают это произведение с Ватто, с Фрагонаром, с рябью воды в лунном свете.

Наиболее экзальтированные бьются в экстазе, словно пронзенные электрическим током, другие убеждают, что книга фальшива, в жизни так не бывает, третьи лезут к ним с объяснениями. Женщины сравнивают себя с героиней, обсасывают сцены романа и примеряют их на себя.

Они нападают на одинокого Жана Лабори, особенно старательно отмалчивающегося. Страшное подозрение тяготеет над ним. Он начинает, запинаясь, оправдываться, успокаивать остальных, пусть все знают: он — пустой сосуд, готовый принять все, чем они пожелают его наполнить. Кто не согласен — притворяется слепым, глухим.

Но находится одна, не желающая поддаваться: ей кажется, что «Золотые плоды» — это скука смертная, а если есть в книге какие-то достоинства, то просит доказать их с книгой в руках. Те, кто думает так же, как она, расправляют плечи и благодарно ей улыбаются.

Может быть, они давно увидели достоинства произведения сами, но решили, что из-за такой малости нельзя называть книгу шедевром, и тогда они будут смеяться над остальными, над неизбалованными, довольствующимися «жидкой кашицей для беззубых», будут обращаться с ними, как с детьми. Однако мимолетная вспышка сразу оказывается притушена.

Все взгляды обращаются к двум маститым критикам. В одном ураганом бушует мощный ум, от мыслей в его глазах лихорадочно вспыхивают блуждающие огоньки. Другой похож на бурдюк, наполненный чем-то ценным, чем он делится только с избранными.

Они решают поставить на место эту слабоумную, эту возмутительницу спокойствия и объясняют достоинства произведения заумными терминами, еще больше запутывающими слушателей. И те, кто на миг вознадеялся выйти на «солнечные просторы», снова оказываются гонимыми в «бесконечную ширь ледяной тундры».

Только один из всей толпы постигает истину, замечает заговорщический взгляд, которым обмениваются те двое, прежде чем тройным замком запереться от остальных и высказать свое суждение.

Теперь все раболепно им поклоняются, он одинокий, «постигший истину», все ищет себе единомышленника, а когда наконец находит, то те двое смотрят на них, как на умственно отсталых, которые не могут разбираться в тонкостях, посмеиваются над ними и удивляются, что они все еще так долго обсуждают «Золотые плоды».

К «Золотым плодам» подходят любые эпитеты, в нем есть все на свете, считают некоторые, это реальный, самый настоящий мир. Есть те, кто был до «Золотых плодов», и те, кто после. Мы — поколение «Золотых плодов», так нас будут называть, — подхватывают другие. Предел достигнут.

Однако все явственней слышны голоса, называющие роман дешевкой, пошлятиной, пустым местом. Верные сторонники уверяют, что писатель допустил некоторые недостатки нарочно.

Им возражают, что если бы автор решил ввести в роман элементы пошлости обдуманно, то он бы сгустил краски, сделал бы их сочней, превратил бы в литературный прием, а скрывать недостатки под словом «нарочно» смешно и неоправданно. Кого-то этот аргумент сбивает с толку.

Однако благожелательного критика толпа жаждущих истины просит с книгой в руках доказать ее красоту.

Он делает слабую попытку, но его слова, срываясь с языка, «опадают вялыми листьями», он не может отыскать ни одного примера для подтверждения своих хвалебных отзывов и с позором ретируется.

Персонажи сами удивляются, каким образом им случается все время присутствовать при невероятных переменах отношения к книге, но это уже кажется вполне привычным. Все эти беспричинные внезапные увлечения похожи на массовые галлюцинации.

Еще совсем недавно никто не осмеливался возражать против достоинств «Золотых плодов», а вскоре оказывается, что о них говорят все меньше и меньше, затем вообще забывают, что такой роман когда-либо существовал, и лишь потомки через несколько лет смогут точно сказать, является ли эта книга истинной литературой или нет.

Краткое содержание романа Н. Саррот «Золотые плоды»

1. Краткое содержание пьесы Толстого «Плоды просвещения» В Петербурге, в богатом доме Звездинцевых, перед зеркалом долго любуется собой красивый и развратный лакей Григорий, лениво отзываясь на многократные…
2. Плоды просвещения. Комедия (1889), в сокращении Список произведений в сокращении этого автора Детство. Повесть (1852) Отрочество. Повесть (1854) Юность Повесть. (1857) Два гусара Повесть. (1856) Казаки….
3. «Золотые двадцатые» Веймарской республики Они начались с кажущейся стабилизации Веймарской республики, возникшей на развалинах германской империи. Ее вторым президентом стал в 1925 году бывший…
4. 5 марта. Золотые страницы истории человечества 1953 года на своей ближней даче в Кунцеве умер Иосиф Сталин. Эта таинственная история началась за несколько дней до его…
5. Золотые страницы истории человечества — 4 марта 1152 года тридцатидвухлетний немецкий герцог Фридрих по прозвищу Барбаросса, что в переводе означает «рыжебородый», стал королем Германии. А потом и…
6. Шкик ест плоды волшебного дерева Шкик разговаривает с головой Хун-Хун-Ахпу. Дочь одного из богов подземного царства, девушка по имени Шкик, что значит «Кровинка», узнала о…
7. Чтобы труд принес плоды, надо, чтобы он был по душе Золя навсегда сохранит веру в непререкаемое право художника на оригинальное творческое самовыявление. Это отнюдь не противоречило его пониманию натурализма. И…
8. Краткое содержание романа Вагинова «Труды и дни Свистонова» Петроград, середина 20-х гг. Главный герой — Андрей Николаевич Свистонов — писатель. «Свистонов творил не планомерно, не вдруг перед ним…
9. Краткое содержание романа Дж. Остин «Эмма» Эмма Вудхауз, молодая двадцатиоднолетняя девушка, проживает со своим отцом в Хайбери, маленькой деревушке недалеко от Лондона. Вудхаузы являются первой семьей…
10. Краткое содержание романа Милна «Двое» Тихая жизнь в сельском поместье, «старая добрая Англия». Реджинальд Уэллард счастлив — он женат на прекрасной женщине, такой красивой, что…
11. Краткое содержание романа Окуджавы «Путешествие дилетантов» Роман, действие в котором происходит в 1845-1855 гг., начинается с возвращения князя Сергея Мятлева и рассказчика Амирана Амилахвари после дуэли…
12. Краткое содержание романа Набокова «Машенька» Весна 1924 г. Лев Глебович Ганин живет в русском пансионе в Берлине. Помимо Ганина в пансионе живут математик Алексей Иванович…
13. Краткое содержание романа Вагинова «Козлиная песнь» Начало 20-х гг. Петербург, окрашенный «в зеленоватый цвет, мерцающий и мигающий, цвет ужасный, фосфорический». Появляющийся в предисловии автор заканчивает свою…
14. Краткое содержание романа Гельдерлина «Гиперион» Лирический роман — крупнейшее произведение писателя — написан в эпистолярной форме. Имя главного героя — Гиперион — отсылает к образу…
15. Краткое содержание романа Диккенса «Тяжелые времена» В романе «Тяжелые времена» Диккенс наиболее полно и с особенной остротой раскрыл свое отношение к викторианскому обществу. Здесь он ополчается…
16. Краткое содержание романа Э. Л. Джеймс «50 оттенков серого» Роман написан от лица Анастейши Стил — бледной, неуклюжей девушки с непослушными темно-русыми волосами и голубыми глазами. Друзья называют ее…
17. Краткое содержание романа Базена «Супружеская жизнь» Устами своего героя, провинциального адвоката Абеля Бретодо, автор год за годом, с 1953 по 1967, излагает хронику повседневной жизни семьи….
18. Краткое содержание романа М. Дрэббл «Один летний сезон» Действие романа происходит в Англии в начале шестидесятых годов. Героиня романа, Эмма Эванс, от лица которой ведется повествование, вспоминает о…
19. Краткое содержание романа Седерберга «Доктор Глас» Роман написан в форме дневника лиценциата медицины Тюко Габриэля Гласа. В свои тридцать три года он так и не познал…
20. Краткое содержание романа Стендаля «Красное и черное» Господин де Реналь, мэр французского городка Верьер в округе Франш-Конте, человек самодовольный и тщеславный, сообщает жене о решении взять в…

Источник: https://ege-russian.ru/kratkoe-soderzhanie-romana-n-sarrot-zolotye-plody/