Краткое содержание стругацкие жук в муравейнике за 2 минуты пересказ сюжета

«Жук в муравейнике» — фантастический детектив, принадлежащий перу Аркадия и Бориса Стругацких (1979).

Изначально повесть писалась как описание приключений Максима Каммерера и голована Щекна на планете Надежда, но впоследствии сюжетная линия была изменена, а Максим в рассказе о Надежде был заменён на Льва Абалкина. Также в повести подразумевался эпилог, где давались бы ответы на вопросы, которые поставлены в произведении, но авторы решили оставить право отвечать на эти вопросы самому читателю.[1]

В сюжете повести использованы некоторые второстепенные темы, общие для произведений многих отечественных и зарубежных писателей-фантастов (контакты с инопланетянами, генная инженерия).

Сюжет

Вторая книга, посвящённая Максиму Каммереру. На дворе 2178-й год. Прошло около двадцати лет с момента событий, описанных в «Обитаемом острове», Максиму сорок пять лет, он работает в КОМКОНе-2, его непосредственным начальником является Рудольф Сикорски.

Каммерер получает задание: найти и взять под наблюдение прогрессора Льва Абалкина, который самовольно покинул Саракш, где работал, внедрённый в контрразведку Островной Империи.

По донесению с Саракша, Абалкин бежал, будучи на грани нервного срыва, после того как погиб его друг и наблюдающий врач Тристан. По утверждению самого Абалкина, Тристан был убит контрразведкой Империи.

Согласно документам, Абалкин был посмертным ребенком (его родители совершили погружение в черную дыру), воспитывался в школе-интернате, обучался в школе прогрессоров, затем работал по специальности, практически не появляясь на Земле. Единственные его более-менее близкие на планете сейчас — это старый учитель школы-интерната, сверстница Майя Глумова и голован (инопланетянин-киноид) Щекн-Итрч.

Каммерер встречается с учителем, потом, дважды — с Глумовой, сначала представившись журналистом, затем — в своём подлинном качестве. Оказывается, Майя совсем недавно видела Абалкина, разговаривала с ним.

Абалкин вёл себя при встрече странно: он несколько часов выспрашивал Майю об их общей юности, заставляя вспоминать мельчайшие подробности детских игр и школьных происшествий.

Встреча со Щекном, работающим в миссии Голованов на Земле, даёт не менее странный результат: Щекн заявляет, что «народ Голованов не предоставит убежища человеку Льву Абалкину». Учитель связывается с Каммерером и сообщает, что Лев Абалкин встретился с ним.

Позже Лев звонит самому Каммереру и недолго беседует о старых временах, когда они познакомились на Саракше, где Лев продолжил начатые ранее Каммерером контакты с Голованами. Максим узнаёт, что Лев позвонил и Сикорски, причём по секретному служебному номеру, который знал только Тристан.

Обобщив всю найденную информацию, Максим делает вывод: со Львом Абалкиным связана тайна личности (изобретённое Стругацкими понятие юриспруденции будущего: сведения о личности, которые сохраняются в тайне, в том числе — от самой этой личности, в силу того, что их разглашение посторонним или самому человеку может нанести ему существенный моральный вред), причём сам Лев, очевидно, узнал о существовании этой тайны и пытается её раскрыть. Во всяком случае, Лев знает, что ему запрещено жить на Земле. Судя по поведению, Лев заподозрил, что его память — ложная, и пытался убедиться, что события из его воспоминаний действительно происходили.

Сикорски устраивает на Абалкина засаду в «Музее внеземных культур», где работает Майя Глумова. Но вместо Абалкина там появляется доктор Бромберг — известный специалист по запрещённым научным исследованиям и засекреченным открытиям, идейный противник любого контроля над наукой.

Комиссия, созданная для изучения саркофага и определения дальнейшей судьбы детей, не исключала, что «подкидыши» могут нести в себе какую-то скрытую программу, заложенную Странниками и запускаемую неким внешним воздействием, следовательно, они потенциально представляют опасность.

Пытаясь найти компромисс между принципами гуманизма и заботой об интересах человечества, комиссия приняла решение: засекретить происшествие, в том числе и от самих «подкидышей», растить и воспитывать их раздельно, приняв все меры к тому, чтобы они никогда впоследствии не встречались друг с другом, а впоследствии всем им дать внеземные профессии, чтобы они как можно меньше времени проводили на Земле. Разумеется, за всеми «подкидышами» был установлен пожизненный контроль.

Все «дети саркофага» родились 6 октября 2138 года, были записаны посмертными детьми исследователей, отправляющихся в различные долгосрочные экспедиции, и обучались в обычных интернатах.

Обнаружилось, что все они имеют на сгибе локтя родимое пятно в виде значка, совпадающего со значком на одном из медальонов, коробка с которыми была найдена в саркофаге.

Медальоны стали называть «детонаторами» — кто-то из комиссии предположил, что гипотетическая «программа» может активироваться при контакте «подкидыша» со «своим» медальоном.

Погибший Тристан как раз и наблюдал за поведением «подкидыша». Его гибель и бегство Абалкина заставили предположить худшее: в Абалкине активизировалась программа, он убил Тристана, предварительно как-то добыв у него информацию о своём «особом статусе», после чего отправился на Землю, следуя программе.

Метания Абалкина по Земле Сикорски объясняет тем, что программа действует помимо сознания, так что Лев сам не понимает, что с ним происходит.

Абалкин направляется в музей, где хранятся детонаторы и где Сикорски снова сидит в засаде. Максим перехватывает Льва по дороге и пытается убедить его не идти в музей.

Абалкин заявляет, что более не желает следовать непонятным запретам и намерен жить на Земле и заниматься тем, чем хочет. Попытка физически помешать ему не удаётся.

Лев приходит в музей, видит на столе коробку с «детонаторами» и в момент, когда его рука протягивается за «своим» значком, Сикорски стреляет в Абалкина и убивает его.

Проблематика романа

По словам Бориса Стругацкого, «мы писали трагическую историю о том, что даже в самом светлом, самом добром и самом справедливом мире появление тайной полиции (любого вида, типа, жанра) неизбежно приводит к тому, что страдают и умирают ни в чем не повинные люди, — какими благородными ни были бы цели этой тайной полиции и какими бы честными, порядочнейшими и благородными сотрудниками ни была эта полиция укомплектована». Роман возник из стишка-считалки, сочиненного маленьким сыном Бориса Стругацкого и использованного в качестве эпиграфа:

• Стояли звери
  Около двери,
  В них стреляли,
• Они умирали.

(Стишок очень маленького мальчика)

Этот стишок сразу вызвал в воображении Б.

Стругацкого «какие-то смутные картинки… какие-то страшные и несчастные чудовища… трагически одинокие и никому не нужные… уродливые, страждущие, ищущие человеческой приязни и помощи, но получающие вместо всего этого пулю от перепуганных, ничего не понимающих людей…»[2] Согласно сюжету книги, он придуман Абалкиным в детстве. «Стояли звери около двери…» стали его последними словами перед смертью.

Авторская интерпретация

Текст оставляет открытыми множество вопросов, в результате роман даёт широкий простор для возможных толкований.

Так, не разрешается главный вопрос: был ли в действительности Лев Абалкин «автоматом Странников» с запущенной программой, то есть прав ли Сикорски в своих опасениях? Авторы совершенно сознательно оставили финал «открытым», предоставив читателю самостоятельно заполнять «пробелы» в повествовании с помощью своей фантазии (это вообще характерно для их позднего творчества). До определённого момента Стругацкие избегали разъяснять смысл сюжетов своих произведений, но впоследствии Борис Стругацкий касался в нескольких интервью авторской интерпретации истории «Жука в муравейнике».

«Подкидыши» и Абалкин

Абалкин был самым обыкновенным человеком. Никакой «программы» не было. Дотянись он до детонатора, ничего бы особенного не произошло.

[3][4] Абалкин не был автоматом Странников, он оказался жертвой неблагоприятного стечения обстоятельств.[5] И вообще, никакими сверхъестественными способностями «подкидыши» не обладали.

Это были обыкновенные кроманьонцы, и загадочна у них лишь связь с «детонаторами». Смысл этой связи — на усмотрение читателей.[6]

Причины поведения Льва

Тристана захватила контрразведка Империи и подвергла его экзекуции под действием «сыворотки правды». Он бредил на русском: «Если Абалкину удастся вырваться на Землю, срочно сообщите по телефону такому-то…». Контрразведчики решили, что это диалект хонтийского и позвали шифровальщика, хонтийца по происхождению. Так Лев услышал «тайное».

Он был потрясен, естественно, попытался отбить хотя бы тело Тристана, это ему не удалось, и он бежал на Землю — искать правды. (Так что Сикорски был недалек от истины — он только совсем не понял, кто Тристана пытал.)[7][6] В Музей Внеземных Культур он пришёл на свидание с любимой женщиной.

А детонатор взял в руки потому, что его заинтересовал значок «сандзю», так неожиданно похожий на тот, что у него на сгибе локтя.

— OFF-LINE интервью с Борисом СТРУГАЦКИМ. Июнь 2010

Сикорски

Сикорски — это пример человека, «большую часть своей жизни занимавшегося разведкой и контрразведкой; давно уже привыкшего (при необходимости) убивать; давным-давно убедившего себя, что есть ценности более высокие, нежели жизнь отдельного человека, тем более, человека „дурного“; взвалившего (совершенно добровольно) на себя чудовищный груз ответственности за ВСЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО». По мнению Бориса Стругацкого, у Сикорски, в рамках ситуации, в которой он оказался, фактически, не было другого варианта действий. Хотя объективных причин убивать Льва не было, Сикорски не мог знать этого наверняка, а в его представлении допущение даже гипотетической опасности для человечества было хуже убийства.[8]

Щекн

Щекн почуял вовсе не «нечеловечность» Абалкина, а, скорее, то обстоятельство, что Абалкин поссорился с человечеством. И почуяв это (и будучи настоящим голованом), моментально принял сторону человечества. Голованы всегда принимают сторону сильного — это норма их морали.

— OFF-LINE интервью с Борисом Стругацким, июнь 2005

Возможность другого исхода событий

Экселенц был обречен. Как и Абалкин, впрочем. И безболезненного выхода из созданной ситуации нет. Увы. Конечно, если бы Тристан не попал бы, случайно отравленный стрелами пограничных дикарей, в лапы контрразведки имперцев и Абалкин не стал бы случайным свидетелем его предсмертного бреда, все могло бы обойтись вполне благополучно.

Но ведь все тайное когда-нибудь становится явным, и Абалкин с большой вероятностью мог узнать о существовании своей «тайны личности» — не в этой ситуации, так в другой. И шестеренки все равно бы закрутились, и история пошла бы разматываться по единственно возможному и естественному пути. «Кувшин об камень, или камень о кувшин — горе кувшину».

— OFF-LINE интервью с Борисом Стругацким, апрель 2008

Авторская интерпретация повести в целом

Авторы не представляют себе мира без секретной службы вообще. Такой мир — утопия, и не надо себя обманывать сказками. Пока люди способны совершать ошибки или «экстравагантные» поступки вообще, до тех пор возможны (и неизбежно возникают) угрозы общественной безопасности. Отсюда — неизбежность службы безопасности, со всеми её онёрами, к сожалению.

Каммерер и Сикорски — иллюстрация того, что даже укомплектованная самыми честными, самыми бескорыстными, самыми интеллигентными сотрудниками, всякая СБ порождает страдания и гибель абсолютно невинных и «хороших» людей. Как занятия спортом с неизбежностью порождают травмы и даже — инвалидов. А любой транспорт невозможен без аварий и катастроф.

А самая горячая любовь не бывает без ссор и недоразумений.

— OFF-LINE интервью с Борисом Стругацким, август 2006

Интересные факты

• «Стишок очень маленького мальчика» сочинил маленький сын Бориса Стругацкого. При этом редактор Лениздата решил, что это — переделанная маршевая песня Гитлерюгенда.[1]
• В романе упоминается БВИ (Большой Всепланетный Информаторий) — этакий вариант современного интернета, который впервые упоминается в цикле Полдень, XXII век[9]

Продолжения, написанные другими авторами

• «Лишь разумные свободны» — опубликована в книге «Время учеников — 2» в 1998 году, автор Амнуэль Песах (Павел)

Примечания

• Голованы
• Лев Абалкин
• Максим Каммерер
• Рудольф Сикорски

Источник: https://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/91025

Сочинение в повести А. и Б. Стругацких “Жук в муравейнике»

Аркадий и Борис Стругацкие создали много прекрасных книг. Почти все их произведения написаны в жанре фантастики. Но несмотря на это, главным объектом для писателей всегда является Человек, и прежде всего его духовный мир.

Характерно, что все чудеса техники и достижения науки в книгах Стругацких запоминаются куда меньше, чем сами люди, их характеры, отношения.

Проблемы, которые поднимают авторы в своих произведениях, очень актуальны, несмотря на то что действие большинства их романов и повестей происходит в далеком будущем. Одна из таких проблем встает в повести «Жук в муравейнике».

Все это произведение построено на остром конфликте: доверие и недоверие к другому человеку. Вся жизнь Экселенца связана с этой дилеммой. Всегда ли он прав в своих поступках? Ведь именно ему, Рудольфу Сикорски, дано право принимать наиболее ответственные решения.

От того, как он поступит, зависит, возможно, судьба человечества. Экселенц сорок лет мучается вопросом: верить или не верить Странникам? Он чувствует ту громадную ответственность перед человечеством, которая лежит на его плечах. Заботясь о благе всех людей, он забывает о благе одного-единственного человека.

Но ведь это уже не благо, когда хоть один человек страдает. Экселенц совершает преступление, подавляя во Льве Абалкине личность. Он видит в нем только аппарат Странников и не замечает Льва Абалкина-Человека.

Гуманность не позволяет Сикорски и его соратникам убить тридцать найденышей, но они пытаются заменить одну программу другой, и от этого страдает личность Абалкина.

И напрасно. Об этом очень хорошо говорит один из героев книги «Понедельник начинается в субботу» У-Янус: у человека всегда есть выбор, не может быть абсолютной программы; будущее человека делают его поступки.

Эта ограниченность Экселенца приводит к непоправимому: выстрел в Абалкина завершает трагедию.

Более человечен другой герой книги — Максим Каммерер. Он в своих поступках опирается на совесть, на голос души. Максим прекрасно ощущает, что с Абалкиным поступили бесчеловечно и несправедливо. Каммерер не отрицает, что Лев Абалкин может быть оружием Странников, но ведь вполне возможно, что и нет.

Однако сотрудники КОМКОНа-2 допускают, по долгу службу, всегда самое худшее. И эта их позиция ломает жизнь не только Абалкину, но и его братьям и сестрам. Оставаясь человеком, Максим не может не подсказать Абалкину: «Уезжайте, Лева, вас здесь убьют».

И хотя мы почти убеждены, что все это неспроста и что на землян надвигается что-то странное, тем не менее очень больно слышать выстрел в финале повести «Жук в муравейнике».

У каждого читателя после прочтения книги может сложиться разное мнение о правоте тех или иных героев. Но один вывод очевиден: надо доверять друг другу, видеть в каждом доброе начало. И наверное, не всегда надо рассуждать с позиций железной логики, но стоит прислушиваться и к себе,, к своей совести, к своему сердцу.

Источник: http://www.uznaem-kak.ru/sochinenie-v-povesti-a-i-b-strugackix-zhuk-v-muravejnike/

Жук в муравейнике

Сначала ты даёшь шанс чему-то, а потом понимаешь, что это слишком большая ответственность и последствия могут быть самыми губительными. Но что делать, когда уже поздно? Остаётся только наблюдать и контролировать ситуацию настолько, насколько это возможно.

В романе «Жук в муравейнике» Аркадий и Борис Стругацкие поднимают тему ответственности, хотя здесь кажется, что первостепенен сам фантастический сюжет. Это вторая книга трилогии «Мир Полудня», в которой рассказывается о приключениях Максима Каммерера. Также писатели поднимают любопытные темы контактов с внеземными цивилизациями, вопросы генной инженерии.

Роман захватывает и сюжетной, и философской составляющей, приходится самому задаваться вопросами и искать на них ответы.

После того, как Максим выполнял миссию на планете Саракш, прошло уже 20 лет. Он сейчас работает на Земле, и у него появляется новое задание. Когда-то давно на безымянной планете был обнаружен саркофаг, а в нём 13 зародышей.

Их привезли на Землю, дали им развиться, но произошедшее постарались скрыть. Детей воспитывали отдельно друг от друга, обучали, никто из них не знал тайну своего происхождения.

Им были даны профессии, которые предполагали, что они будут проводить минимум времени на Земле, на случай, если несут потенциальную угрозу. За ними ведётся постоянное наблюдение.

Он встречается с каждым из них и узнаёт странные факты. Поведение Льва Абалкина не поддаётся объяснению.

Что он делает и отдаёт ли себе отчёт в том, что происходит? К чему он стремится и для чего? Какая программа оказалась в нём запущена и каковы будут последствия?

На нашем сайте вы можете скачать книгу «Жук в муравейнике» Аркадий и Борис Стругацкие бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.

История чужака, незнакомца, а может пришельца, разрушающего так хорошо налаженную жизнь

4/5Smeyana

Жук в муравейнике очень захватывающая и интересная книга

5/5Felina

Наивные детские попытки свести все к политическому подтексту, к простенькому толкованию, доступному некоторым читателям, применительно к книгам такого уровня просто неуместны и даже неприличны

5/5Царевна, чо

Информация обновлена: 18.09.2017

Источник: https://avidreaders.ru/book/zhuk-v-muraveynike.html

Читать онлайн Жуки в муравейнике. Братья Стругацкие страница 27. Большая и бесплатная библиотека

Вторая часть «трилогии Каммерера». Не столь мощная и масштабная, как первая, но все же интересная (в первую очередь из-за содержания, чем формы)

«Жук в муравейнике» — долгожданная поклонниками Стругацких вторая часть трилогии о приключениях Максима Каммерера и предпоследняя книга из цикла «Мира Полудня». Действие в ней происходит спустя двадцать лет после описанных в «Обитаемом острове» событий, а акцент внимания читателя смещен из приключенческой плоскости в детективную.

• Из воспоминаний Бориса Стругацкого следует, что впервые идея о написании повести возникли еще в 1975 году, когда он впервые услышал от своего сына весьма странный на мой взгляд стишок.
• «Стояли звериОколо двери,В них стреляли,
• Они умирали.»
• Как видите, стихи и у детей Стругацких почему-то весьма мрачные.

Вспыхнувшие в голове мысли о неких несчастных чудовищах, ищущих помощи от человечества, а получающие лишь пули, оказала на Бориса Стругацкого столь сильное впечатление, что первоначально и саму книгу ему захотелось назвать «Стояли звери около двери». Однако впоследствии авторы все же дали повести другое название, которое и мне кажется намного более удачным и в чем-то даже загадочным.

Стишок маленького мальчика редакторы также сочли неприемлемым и потребовали от авторов его убрать.

Причем официально эта претензия не объявлялась, речь шла лишь о неких «нежелательных аллюзиях», так что прямо возражать авторам было, по сути, нечему.

К концу 1975 года Стругацким удается очень быстро написать черновой костяк произведения, благо этому способствовало его разделение на весьма небольшие по размеру главы и предельно простая структура в стиле исповеди-дневника. Однако финальные этапы работы над книгой значительно застопориваются.

Как это часто бывает у писателей-фантастов, на столе оказалось огромное количество разнородных наработок, которые было очень сложно нанизать на уже созданный скелет фабулы.

Были главы о событиях на загадочном острове, в результате которых погибли все их участники, были приключения голована Щекна и Максима на планете Надежда, которую потом трансформировали в главы дневника Абалкина.

В конечном итоге подобная мозаика так и не смогла срастись в художественный монолит и внимательный читатель, конечно же, без труда замечает это при чтении. Впервые повесть вышла лишь в 1979 году в журнале, в 1982 в сборнике, а отдельным изданием только в 1983 году в Кишиневе.

По сравнению с первой частью трилогии, объем книги, а, следовательно, и масштабность художественных декораций и самой фабулы существенно сокращен. Стругацкие снова возвращаются к практике именования каждой небольшой главы, уподобляясь своим ранним работам. Мое мнение на этот счет я уже высказывал в х к «Пути на Амальтею».

В «Жуке в муравейнике» дробление на главы и вовсе переходит все разумные для серьезной фантастической прозы пределы. Новая глава делается при любом значимом и не значимом для сюжета переходе.

Это ужасно отвлекает и сдувает красивый высокохудожественный лоск, который был столь характерен для «Обитаемого острова» и которого совершенно лишен «Жук в муравейнике», при этом даже сами названия глав могут вызывать разве что улыбку.

От серьезного произведения ждешь немного иной структуры, в особенности после прочтения «Града обреченного». И это больше всего разочаровывает в книге. В «Обитаемом острове» главы были структурированы по излому фабулы и несли содержательную нагрузку, здесь же перед нами совсем иная картина: не стройное повествование, а какой-то фронтовой дневник.

Каммерер из волевого игрока, «рождающего» сюжет первой части трилогии превращен в «сорокалетнего мальчика на побегушках», постоянно находящегося под контролем старшего брата, общающегося с ним исключительно в грубо-приказном военном тоне. Постоянные ссылки на точное время до боли напоминают «Второе нашествие марсиан» (хорошо, что авторы хотя бы на этот раз не сообщают нам температуру и влажность воздуха).

Выбрав повествование от первого лица по причине удобства изложения сюжета, Стругацким и самим периодически становится некомфортно и по ходу повести они все же переходят на отвлеченное повествование. Особенно это заметно в главах «Майя Глумова и журналист Каммерер» и «»Осинушка». Доктор Гоаннек».

Изменение фокальной точки повествования само по себе не очень то и дружественный по отношению к читателю шаг, учитывая, что трилогия все же должна подразумевать определенную преемственность стилевых подходов. Изложенная история «Жука в муравейнике» превратилась в дневник событий, вместо плавного и захватывающего перетекания действий естественным путем, как в «Обитаемом острове».

Потренировавшись на Петере Глебски из «Отеля «У погибшего альпиниста»» Стругацкие располагают сюжетные маячки в детективном стиле.

Из-за этого повествование приобретает некоторую интригу, но, увы, теряется присущей первой части трилогии динамизм и принимает канву спокойного рассудительного расследования.

Это плохая новость для привыкших видеть в научной фантастике в первую очередь приключенческую, захватывающую, динамичную составляющую. Впрочем, как вы уже поняли, эти составляющие никогда и не были сильной стороной авторов.

Стиль написания ничем не удивляет ни в хорошую, ни в плохую сторону. Он предельно типичен для Стругацких.

Внимательный читатель обнаружит фирменные странные повторы: «Вам ведь гораздо интереснее узнать, как проклевывался в нем будущий зоопсихолог… И Сергей Павлович принялся рассказывать, как зоопсихолог проклевывался в Леве Абалкине», «тогда пойдемте пить чай. И мы пошли пить чай», «Будем надеяться, что старик еще не лег.

Действительно, оказалось, что старик еще не лег». Диалоги, как обычно шокируют своей простотой. В отличие от «Обитаемого острова» они снова приобретают какую-то наивную легковесность, характерную для ранних работ писателей (особенно удручает злоупотребление переходами сказал я/сказал он).

1. «- Говорят, здесь время можно неплохо провести, — сказал я.
2. — Смотря кому, — сказал он.
3. — Модный курорт, говорят, здесь, — сказал я.
4. — Был, — сказал он.

Я иссяк. Мы помолчали.»

• или
• «- Я здесь, — объявил он.
• — Вижу, — сказал я.
• — Будем говорить здесь, — сказал он.
• — Хорошо, — сказал я.»

А вот атмосферу произведения я склонен похвалить. «Жук в Муравейнике» — одна из самых «чистых» работ Стругацких. Кроме «рябит вонючую воду в черных застойных лужах», «в густых клубах отвратительно воняющей пыли», «планета представляет собой не кладбище, а помойку» здесь сложно найти другие раздражающие зловонностью описания.

Что удивительно — тема курения и выпивки также почти не затрагивается в книге. Невероятно, но у героев наконец-то просто нет времени на посиделки с коньяком и сигаретами. Наконец-то герои занимаются делом.

Да, кажется странным присутствие старых изб с балясинами и паутинными зарослями дохлых пауков рядом со сверхсовременными кабинами телепортации (напомню, что время действия повести — 2178 год), но таков уж, как вы поняли, стиль авторов.

Но в целом, содержание представляется мне не менее интересным, чем в первой части трилогии о Каммерере. Вместе с тем, текст как обычно оставляет открытыми множество вопросов, в результате повесть дает слишком широкий простор для возможных толкований.

Не разрешается главный вопрос о том, был ли в действительности Абалкин «автоматом» Странников с запущенной программой и был ли прав Сикорски в своих опасениях. Авторы, как обычно, оставляют финал «открытым», однако позже в одном из интервью Борис Стругацкий все же пролил свет на главную интригу «подкидышей»: «Абалкин был самым обыкновенным человеком.

Никакой «программы» не было. Дотянись он до детонатора, ничего бы особенного не произошло. Абалкин не был автоматом Странников, он оказался жертвой неблагоприятного стечения обстоятельств. И вообще, никакими сверхъестественными способностями «подкидыши» не обладали. Это были обыкновенные кроманьонцы, и загадочна у них лишь связь с «детонаторами».

В Музей Внеземных Культур Абалкин шел на свидание с любимой женщиной. А детонатор взял в руки потому, что его заинтересовал значок «сандзю», так неожиданно похожий на тот, что у него на сгибе локтя.»

Содержание повести мне весьма импонирует, в нем есть интересные завязки и подходы, но проблема в другом. Дьявол как обычно скрывается в деталях.

Ведь читая книгу, обращаешь внимание именно на них, а не выжимку идей, которые можно было бы изложить и в кратком содержании книги. Иными словами «Жук в муравейнике» — еще одна интересная книга, от которой ожидаешь, чего-то большего.

Воображение начинает рисовать картины, увы, весьма далекие от того, что приходится видеть в реальном тексте.

Позже Борис Стругацкий напишет следующий комментарий.

«Мы писали трагическую историю о том, что даже в самом светлом, самом добром и самом справедливом мире появление тайной полиции (любого вида, типа, жанра) неизбежно приводит к тому, что страдают и умирают ни в чем не повинные люди, — какими благородными ни были бы цели этой тайной полиции и какими бы честными, порядочнейшими и благородными сотрудниками ни была эта полиция укомплектована».

Источник: https://dom-knig.com/read_188750-27

Обитаемый остров. Жук в муравейнике. Волны гасят ветер (сборник) — Аркадий и Борис Стругацкие — читать книгу онлайн, на iPhone, iPad и Android

1. – Дочитала сегодня Стругацких.– И какая из повестей тебе больше понравилась?

   – Это то же самое, что спрашивать у матери, кого из детей она любит больше.

   Проблема в том, что о таких книгах невозможно говорить. Ну что о них скажешь: замечательно, изумительно, обожаю, любимый автор, хорошо пишут, уже классика, настоятельно рекомендую? Нет ведь.

   То живое и теплое, что треплется и щекочет внутри, когда читаешь эти книги, словами не выговаривается. Да ничем не выговаривается, не вытаскивается оно наружу.

   Это «вещи, для которых всё еще нет глагола».

   ***Со Стругацкими не возникает момента большого откровения, который был у меня, например, в январе с «Хазарским словарем» Павича. Тогда я читала в тексте прямые ответы на свои вопросы, страницу за страницей, мне даже в определенный момент стало страшно.

   Здесь этого нет, и дело даже не в форме — и фантастическая повесть, и авантюрный роман, и учебник по истории могут стать источником подобного рода открытий. Нет, проза Стругацких — это то прекрасное и мудрое, что само собой укладывается в тебе, постепенно, книга за книгой. Ты и не замечешь этого, а понемногу становишься всё сильнее. Умнее. Лучше становишься.

   По-другому воспринимаешь и чувствуешь все вокруг — и вся жизнь превращается в большое откровение. Я ощущаю это так.

   Это же не просто книги, не просто фантастика, не просто хорошая проза. Это наше детство и юность, это юность наших родителей, моих родителей; это повести и рассказы, на которых выросло не одно поколение, и еще вырастет.

   И если сейчас литература не является напрямую учебником жизни — никто не будет строить свою жизнь по какому-нибудь роману, как это имело место в XIX веке, — то она всё еще влияет на жизнь внутреннюю. Чтение — это всё еще воспитание чувств, и Стругацкие невыразимо прекрасны в этом качестве.

   То, что так сложно понять сию минуту, по новостям, по тому, что вдалбливают учителя в школе и какие-нибудь тетки-моралистки из соседнего подъезда; то, что трудно осознать, читая энциклопедии и брошюры зеленых — так просто об этом говорит научная фантастика, так просто об этом пишут Стругацкие.

   Технический прогресс, открытия и изобретения не принесут человеку никакого счастья, пока он не избавится от «внутренней обезьяны», пока он не станет Человеком Разумным.

   Кроме того, конкретно в этом цикле с темой Прогрессорства (тайное вторжение на чужую несчастную планету с целью улучшения условий и ускорения темпов развития) возникают и вопросы этики, на которые читателю тоже нужно для себя ответить. Я уж не говорю о человеческих отношениях, которых у Стругацких много, которые прекрасны — и этому ведь никогда не научиться до конца.

   Я люблю Стругацких.

   Мне становится хорошо, трепетно становится от мысли о том, сколько еще счастливых часов я проведу за чтением их книг, и я не боюсь того времени, когда всё будет прочитано — знаю, что, закрыв последний том, начну сначала. Потому что, дочитав до конца, по-другому понимаешь (и вообще понимаешь) многое из того, что было в начале, и открываешь текст заново. И так – множество раз.

   ***В повестях «Обитаемый остров», «Жук в муравейнике» и «Волны гасят ветер» описываются события Мира Полудня. Это цельный, неделимый, существующий во времени мир; модель будущего, такого, каким его хочется представлять. И XXII век на Земле – не отвлеченные фантазии, не декорации для театра, не сценарий для киноленты.

   Это будущее. Так хочется в это верить и так легко в это поверить, читая Стругацких.

   Честно говоря, я настолько устала от постоянных разговоров о том, что всё плохо и будет только хуже, от статистических выкладок по истощению земных ресурсов, от постоянного гнетущего напряжения, от всего, — что как ребёнок радовалась, читая, что всё на самом-то деле будет хорошо.

   Что, пережив тяжелые эпохи, человечество вырастет таким — разумным, воспитанным, спокойным. Что Земля не окажется на грани техногенной катастрофы, не окажется в руинах из-за беспрерывных междоусобных войн, не будет покинута людьми как старая/неинтересная/запущенная планета; что Земля не станет Саракшем или Надеждой.

   И пусть это всё, если и станет не только возможным, но и вероятным, — дело далекого-далекого будущего, дело десятков поколений. Зато читая о таком мире и таком будущем, хочется для него что-то сделать, хочется сеять разумное, доброе, вечное, хочется прямо сейчас (даже не с понедельника) начать избавляться от внутренней обезьяны…

   Может быть, в этом есть что-то детское — в этой нежной любви к фантастическому миру. В привязанности к персонажам: ведь щемит внутри и, может, выступают слезы, когда читаешь:

   У него [Тойво] были слезы на глазах. Он уже не думал больше о проигранном бое. Там, за дверью, умирал Горбовский — умирала эпоха, умирала живая легенда. Звездолетчик. Десантник. Открыватель цивилизаций. Создатель Большого КОМКОНа. Член Всемирного совета. Дедушка Горбовский…

   Прежде всего — дедушка Горбовский. Именно — дедушка Горбовский. Он был как из сказки: всегда добр и поэтому всегда прав. Такая была его эпоха, что доброта всегда побеждала. «Из всех возможных решений выбирай самое доброе».

   Не самое обещающее, не самое рациональное, не самое прогрессивное и, уж конечно, не самое эффективное — самое доброе! Он никогда не произносил этих слов, и он очень ехидно прохаживался насчет тех своих биографов, которые приписывали ему эти слова, и он наверняка никогда не думал этими словами, однако вся суть его жизни — именно в этих словах. И конечно же, слова эти — не рецепт, не каждому дано быть добрым, это такой же талант, как музыкальный слух или ясновидение, только еще более редкий. И плакать хотелось, потому что умирал самый добрый из людей. И на камне будет высечено: «Он был самый добрый»…Мне кажется, Тойво думал именно так. Все, на что я рассчитывал в перспективе, держалось на предположении, что Тойво думал именно так.

   В страстном интересе к приключениям и авантюрам героев. В неискоренимом восприятии описанного как правды, которая еще случится, а писателей — как просто очень умных людей, которые отчего-то знают больше, чем мы.

   Стругацкие так пишут, что в этом нет никакого вымысла, читаешь и думаешь — ну как такое можно придумать? Нет, такое не придумаешь.

   Наступило молчание. Они думали. Туго соображающий Лесник со скрипом копался в волосах, отвесив нижнюю губу. Видно было, как идея медленно доходит до него, он часто заморгал, оставил в покое шевелюру, оглядел всех просветлевшим взглядом и, оживившись, хлопнул себя по коленям.

   Чудесный дядька, добряк, с ног до головы исполосованный жизнью и ничего о жизни так и не узнавший. Ничего ему не надо было, и ничего он не хотел, кроме как чтобы оставили его в покое, дали бы вернуться к семье и сажать свеклу.

   Хорошие деньги до войны зарабатывал он на свекле, крепкий был хозяин, хоть и молодой, а войну провел в окопах и пуще атомных снарядов боялся своего капрала, такого же мужика, но хитрого и большого подлеца.

   Максима он очень полюбил, век благодарен был, что залечил ему Максим старый свищ на голени, и с тех пор уверовал, что пока Максим тут, ничего плохого с ними случиться не может.

   Максим весь этот месяц ночевал у него в подвале, и каждый раз, когда укладывались спать, Лесник рассказывал Максиму сказку, одну и ту же, но с разными концами: «А вот жила на болоте жаба, большая была дура, прямо даже никто не верил, и вот повадилась она, дура…» Никак не мог Максим вообразить его в кровавом деле, хотя говорили ему, что Лесник — боец умелый и беспощадный.

   И возникает такое редкое, но очень ценное, трепетное ощущение, когда ты умом понимаешь, что вся история выдумана, выложена из чьей-то гениальной головы на бумагу; но сознание всё равно оступается, срывается и воспринимает это как быль.

   Еще я люблю Стругацких за умение водить читателя лабиринтами собственных идей: где-то тебе приходится мучиться вместе с героями, плохо понимая даже выданные условия задачи, а в другой момент ты, обо всём уже догадавшись, сочувствуешь героям, блуждающим в неведении.

   Все ловушки расставлены, все в исправности. Все ждут читателя.

   А юмор? Маленькие улыбки, рассованные по всему тексту, появляющиеся, когда ты меньше всего их ждешь. Начало «Обитаемого острова» — Максим аварийно высадился на неизвестной планете, причем в процессе его корабль был взорван:

   Спокойствие, думал он. Главное — не пороть горячку. Время есть. Собственно говоря, у меня масса времени.

   Они могут искать меня до бесконечности: корабля нет, и найти меня невозможно Он подошел к краю обрыва, ступая по бетонным плитам, и увидел ржавые, обросшие вьюном, фермы, остатки какого-то крупного решетчатого сооружения, полупогруженные в воду, а на той стороне — продолжение дороги, едва различимое под светящимся небом.

   По-видимому, здесь когда-то был мост. И по-видимому, этот мост кому-то мешал, и его свалили в реку, отчего он не стал ни красивее, ни удобнее. Максим сел на край обрыва и спустил ноги. Он обследовал себя изнутри, убедился, что горячки не порет, и стал размышлять.

   Серьезнейший монолог Сикорски в повести «Жук в муравейнике»:

   Для Ученых все ясно: не изобретай лишних сущностей без самой крайней необходимости. Но мы-то с тобой не ученые. Ошибка ученого — это, в конечном счете, его личное дело. А мы ошибаться не должны. Нам разрешается прослыть невеждами, мистиками, суеверными дураками. Нам одного не простят: если мы недооценили опасность.

   И если в нашем доме вдруг завоняло серой, мы просто не имеем права пускаться в рассуждения о молекулярных флуктуациях — мы обязаны предположить, что где-то рядом объявился черт с рогами, и принять соответствующие меры, вплоть до организации производства святой воды в промышленных масштабах.

   И слава богу, если окажется, что это была всего лишь флуктуация, и над нами будет хохотать весь мировой совет и все школяры в придачу…

   «Волны гасят ветер» — решающая встреча с умирающим Горбовским:

   Гостиная у Леонида Андреевича обставлена была по-спартански. Торшер (абажур явно самодельный), большой диван под ним и низенький столик. В дальнем углу — несколько седалищ явно неземного производства и предназначенных для явно неземных задов. В другом углу — то ли экзотическое растение какое-то, то ли древняя вешалка для шляп.

   И ты улыбаешься, улыбаешься, улыбаешься. И хочется сказать, как Щекн, коротко и честно: Хорошо. Трудно без.

2. Итак,с чего бы начать…Повесть номер раз — «Обитаемый остров».Начну С того что фильм Бондарчука я смотрела гораздо раньше,а вот до книги добралась только сейчас.Почему то по отзывам друзей,думалось что фильм много хуже книги,оказалось что прям очень даже фильм и ничего.

   Герои очень подходят К образам описанным в романе,да и с сюжетом расхождений не очень много.Воот.Сама же повесть очень интересная,как в плане сюжета,так и в мыслях на которые наталкивает читателя.

   У Стругацких произведения как то по разному мне читаются,какие то совсем не «идут»,а это на одном дыхании прочиталось,хоть сюжет и знала.Вобщем советую для прочтения:)Повесть номер два — «Жук в муравейнике».Прочитала просто с лету,за полдня наверное.Сюжет очень заинтересовал,тайна скрывалась до самого конца.

   Очень любопытно было в чем там дело то:))Максиму в этой повести уже 45 лет.Он очень значительно отличается от Мак Сима из «Обитаемого острова».Наверное много усвоил после истории На Саракше.

   Повесть номер три — «Волны гасят ветер».Вот.Одно из тех вещей Стругацких ,которое не осилила.Что то прям с первых страниц таак скучно показалось…Не мое.

Трилогия про Мак Сима! Перечитал второй раз! Безумно понравилось!

Источник: https://MyBook.ru/author/arkadij-i-boris-strugackie/obitaemyj-ostrov-zhuk-v-muravejnike-volny-gasyat-v/

Жук в муравейнике : Стругацкие Аркадий и Борис : Страница — 1 : Читать онлайн бесплатно

• Стояли звери
• Около двери,
• В них стреляли,
• Они умирали.

• (Стишок очень маленького мальчика.)

В 13.17 Экселенц вызвал меня к себе.

Глаз он на меня не поднял, так что я видел только его лысый череп, покрытый бледными старческими веснушками, – это означало высокую степень озабоченности и неудовольствия.

Однако не моими делами, впрочем.

– Садись.

Я сел.

– Надо найти одного человека, – сказал он и вдруг замолчал. Надолго. Собрал кожу на лбу в сердитые складки. Фыркнул. Можно было подумать, что ему не понравились собственные слова. То ли форма, то ли содержание. Экселенц обожает абсолютную точность формулировок.

– Кого именно? – спросил я, чтобы вывести его из филологического ступора.

– Льва Вячеславовича Абалкина. Прогрессора. Отбыл позавчера на Землю с Полярной станции Саракша. На Земле не зарегистрировался. Надо его найти.

Он снова замолчал и тут впервые поднял на меня свои круглые, неестественно зеленые глаза. Он был в явном затруднении, и я понял, что дело серьезное.

Прогрессор, не посчитавший нужным зарегистрироваться по возвращении на Землю, хотя и является, строго говоря, нарушителем порядка, но заинтересовать своей особой нашу Комиссию, да еще самого Экселенца, конечно же, никак не может.

А между тем Экселенц был в столь явном затруднении, что у меня появилось ощущение, будто он вот-вот откинется на спинку кресла, вздохнет с каким-то даже облегчением и проворчит: «Ладно. Извини. Я сам этим займусь». Такие случаи бывали.

Редко, но бывали.

– Есть основания предполагать, – сказал Экселенц, – что Абалкин скрывается.

Лет пятнадцать назад я бы жадно спросил: «От кого?» Однако с тех пор прошло пятнадцать лет, и времена жадных вопросов давно миновали.

– Ты его найдешь и сообщишь мне, – продолжал Экселенц. – Никаких силовых контактов. Вообще никаких контактов. Найти, установить наблюдение и сообщить мне. Не больше и не меньше.

Я попытался отделаться солидным понимающим кивком, но он смотрел на меня так пристально, что я счел необходимым нарочито неторопливо и вдумчиво повторить приказ.

– Я должен обнаружить его, взять под наблюдение и сообщить вам. Ни в коем случае не пытаться его задержать, не попадаться ему на глаза и тем более не вступать в разговоры.

– Так, – сказал Экселенц. – Теперь следующее.

Он полез в боковой ящик стола, где всякий нормальный сотрудник держит справочную кристаллотеку, и извлек оттуда некий громоздкий предмет, название которого я поначалу вспомнил на хонтийском: «заккурапия», что в точном переводе означает – «вместилище документов». И только когда он водрузил это вместилище на стол перед собой и сложил на нем длинные узловатые пальцы, у меня вырвалось:

– Папка для бумаг!

– Не отвлекайся, – строго сказал Экселенц. – Слушай внимательно. Никто в Комиссии не знает, что я интересуюсь этим человеком. И ни в коем случае не должен знать. Следовательно, работать ты будешь один. Никаких помощников. Всю свою группу переподчинишь Клавдию, а отчитываться будешь передо мной. Никаких исключений.

– Что значит – никаких исключений?

– Никаких – в данном случае означает просто «никаких». Есть еще несколько человек, которые в курсе этого дела, но поскольку ты с ними никогда не встретишься, то практически о нем знаем только мы двое.

Разумеется, в ходе поисков тебе придется говорить со многими людьми. Каждый раз ты будешь пользоваться какой-нибудь легендой. О легендах изволь позаботиться сам.

Без легенды будешь разговаривать только со мной.

– Да, Экселенц, – сказал я смиренно.

– Далее, – продолжал он. – Видимо, тебе придется начать с его связей. Все, что мы знаем о его связях, находится здесь. – Он постучал пальцем по папке. – Не слишком много, но есть с чего начать. Возьми.

Я принял папку. С такой я тоже на Земле еще не встречался. Корки из тусклого пластика были стянуты металлическим замком, и на верхней было вытиснено кармином: «ЛЕВ ВЯЧЕСЛАВОВИЧ АБАЛКИН». А ниже почему-то – «07».

  1  

Источник: http://book-online.com.ua/read.php?book=3834&page=2