01.10.2018
Сейчас уже никто не помнит, были ли когда-нибудь бараны вольными животными. Бараны во все времена служили человеку. Люди выводили разные породы рогатых животных. Одни шли на мясо Читать далее
Бедный волк
Волк – самый страшный хищник в лесу. Он не щадит ни зайцев, ни овец. Он в состояние убить весь скот у обычного мужика и оставить его семью голодать. Но и мужик, разозлившийся волка без наказания, не оставит. Читать далее
Богатырь
В некоторой стране родился Богатырь. Родила его и вырастила Баба-яга. Он вырос высокий и грозный. Родительница его отдыхать уехала, и получил он свободу невиданную. Читать далее
Верный Трезор
Трезор находился на сторожевой службе у купца Воротилова Никанора Семеновича. Верно, службу нес Трезор, с поста охраны никуда не отлучался. Читать далее
Ворон-челобитчик
Жил на свете один старый ворон, он с тоской вспоминал давние времена, когда все было по – другому, вороны не воровали, а честным путем добывали себе еду. У него болело сердце от таких дум. Читать далее
Вяленая вобла
Вяленая вобла – это произведение Михаила Евграфовича Салтыкова – Щедрина, русского писателя с великим сатирическим талантом. Читать далее
Гиена
Рассказ – поучение «Гиена» – это рассуждение о том, как некоторые люди схожи с гиенами. Читать далее
Господа Головлевы
Автор в своем произведении показал, к какому исходу приводит «головлевщина». Несмотря на трагичность развязки романа, Салтыков-Щедрин дает понять, что в самом опустившемся, лживом и выжившем из ума человеке возможно пробуждение совести. Читать далее
Деревенский пожар
Произведение «Деревенский пожар» повествует нам о трагических событиях, произошедших в деревне Софонихе. Жарким июньским днем, когда все бабы и мужики работали в поле, в селении произошел пожар. Читать далее
Дикий помещик
В рассказе говорится о зажиточном помещике, у которого было всё, кроме ума. Больше всего на свете его печалили простые мужики, и очень он хотел, чтобы их не было на его земле. Получилось так, что его желание исполнилось, и остался он один в своём поместье Читать далее
Дурак
В стародавние времена произошла эта история. Жили на свете муж с женой, они были довольно умны, а родился у них сын – дурак. Родители спорили, в кого же он такой уродился, и назвали младенца Иванушкой. Читать далее
История одного города
За столетнюю историю сменилось 22 градоначальника. И обо всех архивариусы, составлявшие летопись, писали правдиво. Город торговал квасом, печенкой и вареными яйцами. Читать далее
Карась идеалист
Произошёл спор между карасём и ершом. Ёрш доказывал, что нельзя всю жизнь прожить и не обманывать. Карась – идеалист главный герой рассказа. Проживает в тихом месте и ведёт дискуссии по поводу того, что рыбы не могут, есть друг друга. Читать далее
Кисель
Кухарка сварила кисель, и позвала всех к столу. Господа с удовольствием отведали кушанье, да и деток своих накормили. Всем понравился кисель, он был очень вкусным. Поварихе наказали каждый день готовить это блюдо Читать далее
Коняга
Коняга – замученная кляча с выпяченными ребрами, свалявшейся гривой, отвислой верхней губой, разбитыми ногами. Каторжной работой замучен Коняга Читать далее
Либерал
В одной стране жил либерал, который, в силу собственных прихотей, весьма скептически относился ко многим вещам. Личные взгляды и убеждения вынуждали его порой высказывать недоверчивые суждения о происходящем вокруг. Читать далее
Медведь на воеводстве
Сказка состоит из маленьких рассказов о трёх героях – Топтыгиных. Все три были посланы Львом (по сути – монархом) в дальний лес на воеводство. Читать далее
Орел-меценат
В этом произведении власть в лесах-полях захватывает Орёл. Понятно, что он не лев, даже не медведь, что орлы обычно живут разбоем… Но этот Орёл решил другим пример дать, пожить как помещик. Читать далее
Повесть о том как один мужик двух генералов прокормил
В данном произведении рассказывается о том, как два генерала, привыкшие жить без забот и не умеющие ничего делать, попали на необитаемый остров. Одолел их голод, стали они искать пропитание, но так как не были приспособлены Читать далее
Премудрый пескарь
Премудрый пескарь прожил всю жизнь в норе, что выстроил сам. Боялся за жизнь свою, и считал себя премудрым. Помнил о рассказах отца и матери об опасностях. Читать далее
Пропала совесть
Рассказ о том, что у людей вдруг пропала совесть. Без неё, как оказалось, жить стало лучше. Люди начали грабить, и в конце концов остервенели. Совесть всеми забытая лежала на дороге Читать далее
Рождественская сказка
На празднике рождества, священник в церкви произнёс прекрасные слова. Он рассказал сущность правды, то что она была дана нам вместе с приходом Иисуса и проявлялась в его любой жизненной ситуации. Читать далее
Самоотверженный заяц
В образе зайца передан русский народ, который предан до последнего своим царским господам – волкам. Волки же, как истинные хищники, издеваются и едят зайцев. Заяц торопится на помолвку к зайчихе и не останавливается перед волком, когда тот просит. Читать далее
Соседи
В некотором селенье жили два Ивана. Они были соседями, один был богатый, другой бедный. Оба Ивана были очень хорошими людьми. Читать далее
Источник:
Краткое содержание “Верный трезор” Салтыкова-Щедрина М. Е
“Служил Трезорка сторожем при лабазе московского 2-й гильдии купца Воротилова и недреманным оком хозяйское добро сторожил.
Никогда от конуры не отлучался; даже Живодерки, на которой лабаз стоял, настоящим образом не видал: с утра до вечера так на цепи и скачет, так и заливается!” “Видел купец Воротилов Трезоркину услугу и говорил: “Цены этому псу нет!” * Однажды Воротилов решил Трезорку проверить.
“Нарядился вором (удивительно, как к нему этот костюм шел!), выбрал ночь потемнее и пошел в амбар воровать”. Защитил пес амбар честь по чести. “Тогда купец Воротилов собрал домочадцев и при всех сказал Трезорке:
– Препоручаю тебе, Трезорка, все мои потроха: и жену, и детей, и имущество – стереги!”
Так Трезор свою службу нес, что даже с детьми гулять отказывался. “Одна за Трезоркой слабость была: Кутьку крепко любил, но и то не всегда, а временно”. Трезора даже отпускали на время с Кутькой погулять.
Правда, потом Воротилов бил его нещадно. Но Трезорка понимал, что это только его вина. Как-то раз увидел пес, что корове привезли колокольчик на шею. Стал он ей завидовать.
- А потом понял, что у него-то на шее цепь… Вот бы только на новую сменить.
- “А купец Воротилов точно подслушал его скромно-честолюбивое вожделение: под самый Трезоркин праздник купил совсем новую, на диво выкованную цепь и сюрпризом приклепал
ее к Трезоркину ошейнику”. Бывало и так, что “завистливые барбосы, и в одиночку, и небольшими стайками, собирались во двор купца Воротилова, садились поодаль и вызывали Трезорку на состязание”. Тогда “кухарка выбегала из стряпу-щей и ошпаривала коноводов интриги кипятком. А Трезорке приносила помоев”.
Но однажды купцу Воротилову доложили, что Трезор в конуре спит. “Что, старик, на кухню собрался?.. Ну, ладно! Ты и на кухне службу сослужить можешь”, – сказал Трезору хозяин. Но сначала Трезору дали помощника – Арапку.
Только вот “ни досуг, ни обилие сладких кусков, ни близость Кутьки не заставили Трезорку позабыть те вдохновенные минуты, которые он проводил, сидючи на цепи и дрожа от холода в длинные зимние ночи”. Совсем состарился Трезорка. Совсем запаршивел. Тогда кухарка сказала Воротилову, чтобы он выбирал между нею и псом.
- “Не к тому я Трезорку готовил, – сказал купец Воротилов с чувством, – да, видно, правду пословица говорит: собаке – собачья и смерть… Утопить Трезорку!”
- “А вскоре Арапка и совсем изгнал Трезоркин образ из сердца купца Воротилова”.
Источник: https://marketvirkutske.ru/drugoe/kratkoe-soderzhanie-nedremannoe-oko-saltykov-shhedrin-tochnyj-pereskaz-syuzheta-za-5-minut.html
Михаил Салтыков-Щедрин — Баран-непомнящий: читать сказку для детей, текст онлайн на РуСтих
«Домашние бараны с незапамятных времен живут в порабощении у человека; их настоящие родоначальники неизвестны.» — Брэм
Были ли когда-нибудь домашние бараны «вольными» — история об этом умалчивает.
В самой глубокой древности патриархи уже обладали стадами прирученных баранов, и затем, через все века, баран проходит распространенным по всему лицу земли в качестве животного, как бы нарочито на потребу человека созданного.
Человек, в свою очередь, создает целые особые породы баранов, почти не имеющие между собою ничего общего. Одних воспитывают для мяса, других — для сала, третьих — ради теплых овчин, четвертых — ради обильной и мягкой волны.
Сами домашние бараны, конечно, всего меньше о вольном прародителе своем помнят, а просто знают себя принадлежащими к той породе, в которой застал их момент рождения.
Этот момент составляет исходную точку личной бараньей истории, но даже и он постепенно тускнеет, по мере вступления барана в зрелый возраст.
Так что истинно мудрым называется только тот баран, который ничего не помнит и не сознает, кроме травы, сена и месятки, предлагаемых ему в пищу.
Однако грех да беда на кого не живет. Спал однажды некоторый баран и увидел сон. Должно быть, не одну месятку во сне видел, потому что проснулся тревожный и долго глазами чего-то искал.
Стал он припоминать, что такое случилось; но, хоть убей, ничего вспомнить не мог. Даль какая-то, серебряным светом подернутая, и больше ничего. Только смутное ощущение этой бесформенной серебряной дали и осталось в нем, но никакого определенного очертания, ни одного живого образа…
— Овца! а, овца! что я такое во сне видел? — спросил он лежащую рядом овцу, которая, яко воистину овца, отроду снов не видала.
— Спи, выдумщик! — сердито отвечала овца, — не для того тебя из-за моря привезли, чтоб сны видеть да модника из себя представлять!
Баран был породистый английский меринос. Помещик Иван Созонтыч Растаковский шальные деньги за него заплатил и великие на него надежды возлагал. Но, конечно, не для того он его из-за моря вывез, чтоб от него поколение умных баранов пошло, а для того, чтоб он создал для своего хозяина стадо тонкорунных овец.
И в первое время по приезде его на место баран действительно зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Ни о чем он не рассуждал, ничем не интересовался, даже не понимал, куда и зачем его привезли, а просто-напросто жил да поживал.
Что же касается до вопроса о том, что такое баран и какие его права и обязанности, то баран не только никаких пропаганд по этому предмету не распространял, но едва ли даже подозревал, что подобные вопросы могут бараньи головы волновать.
Но это-то именно и помогало ему выполнять баранье дело настолько пунктуально и добросовестно, что Иван Созонтыч и сам нарадоваться на него не мог, и соседей любоваться водил: «Смотрите!»
И вдруг этот сон… Что это был за сон, баран решительно не мог сообразить. Он чувствовал только, что в существование его вторглось нечто необычное, какая-то тревога, тоска. И хлев у него, по-видимому, тот же, и корм тот же, и то же стадо овец, предоставленное ему для усовершенствования, а ему ни до чего как будто бы дела нет. Бродит он по хлеву, как потерянный, и только и дела блеет:
— Что такое я во сне видел? растолкуйте мне, что такое я видел?
Но овцы не выказывали ни малейшего сочувствия к его тревогам и даже не без ядовитости называли его умником и филозофом, что, как известно, на овечьем языке имеет значение худшее, нежели «моветон».
С тех пор, как он начал сны видеть, овцы с горечью вспоминали о простом, шлёнской породы, баране, который перед тем четыре года сряду ими помыкал, но под конец, за выслугу лет, был определен на кухню и там без вести пропал (видели только, как его из кухни на блюде, с триумфом, в господский дом пронесли).
То-то был настоящий служилый баран! Никогда никаких снов он не видел, никаких тревог не ощущал, а делал свое дело по точному разуму бараньего устава — и больше ничего знать не хотел.
И что же! его, старого и испытанного слугу, уволили, а на его место определили какого-то празднолюбца, мечтателя, который с утра до вечера неведомо о чем блеет, а они, овцы, между тем ходят яловы!
— Совсем нас этот аглецкой олух не совершенствует! — жаловались овцы овчару Никите, — как бы нам за него, за фофана, перед Иваном Созонтычем в ответе не быть?
— Успокойтесь, милые! — обнадежил их Никита, — завтра мы его выстрижем, а потом крапивой высечем — шелковый будет!
Однако расчеты Никиты не оправдались. Барана выстригли, высекли, а он в ту же ночь опять сон увидел.
С этих пор сны не покидали его. Не успеет он ноги под себя подогнуть, как дрема уже сторожит его, не разбирая, день или ночь на дворе.
И как только он закроет глаза, то весь словно преобразится, и лицо у него словно не баранье сделается, а серьезное, строгое, как у старого, благомысленного мужичка из тех, что в старинные годы «министрами» называли. Так что всякий, кто ни пройдет мимо, непременно скажет: «Не на скотном дворе этому барану место — ему бы бурмистром следовало быть!»
Тем не менее, сколько он ни подстерегал себя, чтобы восстановить в памяти только что виденный сон, усилия его по-прежнему оставались напрасными.
Он помнил, что во сне перед ним проходили живые образы и, даже целые картины, созерцание которых приводило его в восторженное состояние; но как только бодрственное состояние возвращалось, и образы и картины исчезали неведомо куда, и он опять становился заурядным бараном. Вся разница заключалась лишь в том, что прежде он бодро шел навстречу своему бараньему делу, а теперь ходил ошеломленный, чего-то сдуру искал, а чего именно — сам себе объяснить не мог… Баран, да еще меланхолик — что, кроме ножа, может ожидать его в будущем?!
Но, кроме перспективы ножа, положение барана и само по себе было мучительно. Нет боли горшей, нежели та, которую приносят за собой бессильные порывания от тьмы к свету встревоженной бессознательности. Пристигнутое внезапной жаждой бесформенных чаяний, бедное, подавленное существо мечется и изнемогает, не умея определить ни характера этих чаяний, ни источника их.
Оно чувствует, что сердце его объято пламенем, и не знает, ради чего это пламя зажглось; оно смутно чует, что мир не оканчивается стенами хлева, что за этими стенами открываются светлые, радужные перспективы, и не умеет наметить даже признаки этих перспектив; оно предчувствует свет, простор, свободу — и не может дать ответа на вопрос, что такое свет, простор, свобода…
По мере учащения снов, волнение барана все больше и больше росло. Ниоткуда не видел он ни сочувствия, ни ответа. Овцы с испугу жались друг к другу при его приближении; овчар Никита хотя, по-видимому, и знал нечто, но упорно молчал. Это был умный мужик, который до тонкости проник баранье дело и признавал для баранов только одну обязательную аксиому:
— Коли ты в бараньем сословии уродился, — говорил он солидно, — в ём, значит, и живи!
Но именно этого-то баран и не мог выполнить. Именно «сословие»-то его и мучило, не потому, что ему худо было жить, а потому, что с тех пор, как он стал сны видеть, ему постоянно чуялось какое-то совсем другое «сословие».
Он не был в состоянии воспроизвести свои сны, но инстинкты его были настолько возбуждены, что, несмотря на неясность внутренней тревоги, поднявшейся в его существе, он уже не мог справиться с нею.
Тем не менее, с течением времени, тревоги его начали утихать, и он как будто даже остепенел. Но успокоение это не было последствием трезвого решения вступить на прежнюю баранью колею, а, напротив, скорее свидетельствовало об общем обессилении бараньего организма. Поэтому и пользы от него не вышло никакой.
Баран, — очевидно, с предвзятым намерением, — с утра до вечера спал, как будто искал обрести во сне те сладостные ощущения, в восстановлении которых отказывала ему бодрственная действительность…
В то же время он с каждым днем все больше и больше чах и хирел, и наконец сделался до того поразительно худ, что глупые овцы, завидев его, начинали чихать и насмешливо между собой перешептываться. И по мере того, как неразгаданный недуг овладевал им, лицо его становилось осмысленнее и осмысленнее.
Овчары все до единого жалели о нем.
Все знали, что он честный и добрый баран, и что ежели он не оправдал хозяйских надежд, то не по своей вине, а единственно потому, что его постигло какое-то глубокое несчастье, вовсе баранам не свойственное, но в то же время, — как многие инстинктивно догадывались, — делающее ему лично великую честь.
Сам Иван Созонтыч сочувственно относился к страданиям барана. Не раз овчар Никита намекал, что самая лучшая развязка в таком загадочном деле — нож, но Растаковский упорно отклонял это предложение.
— Плакали мои денежки, — говорил он, — но не затем я их платил, чтобы шкурой его воспользоваться. Пускай своей смертью умрет!
И вот вожделенный момент просияния наступил. Над полями мерцала теплая, облитая лунным светом, июньская ночь; тишина стояла кругом непробудная; не только люди притаились, но и вся природа как бы застыла в волшебном оцепенении.
В бараньем загоне все спало. Овцы, понурив головы, дремали около изгороди. Баран лежал одиноко, посередке загона. Вдруг он быстро и тревожно вскочил. Выпрямил ноги, вытянул шею, поднял голову кверху и всем телом дрогнул. В этом выжидающем положении, как бы прислушиваясь и всматриваясь, простоял он несколько минут, и затем сильное, потрясающее блеянье вырвалось из его груди…
Заслышав эти торжественно-агонизирующие звуки, овцы в испуге повскакали с своих мест и шарахнулись в сторону. Сторожевой пес тоже проснулся и с лаем бросился приводить в порядок всполошившееся стадо. Но баран уже не обращал внимания на происшедший переполох: он весь ушел в созерцание.
Перед тускнеющим его взором воочию развернулась сладостная тайна его снов…
Еще минута — и он дрогнул в последний раз. Засим ноги сами собой подогнулись под ним, и он мертвый рухнул на землю.
Иван Созонтыч был очень смертью его огорчен.
— И что за причина такая? — сетовал он вслух, — все был баран как баран, и вдруг словно его осетило… Никита! ты пятьдесят лет в овчарах состоишь, стало быть, должен дурью эту породу знать: скажи, отчего над ним такая беда стряслась?
— Стало быть, «вольного барана» во сне увидел, — ответил Никита, — увидать-то во сне увидал, а сообразить настоящим манером не мог… Вот он сначала затосковал, а со временем и издох. Все равно, как из нашего брата бывает…
Но Иван Созонтыч от дальнейшего объяснения уклонился.
— Сие да послужит нам уроком! — похвалил он Никиту, — в другом месте из этого барана, может быть, козел бы вышел, а по нашему месту такое правило: ежели ты баран, так и оставайся бараном без дальних затей. И хозяину будет хорошо, и тебе хорошо, и государству приятно. И всего у тебя будет довольно: и травы, и сена, и месятки. И овцы к тебе будут ласковы… Так ли, Никита?
— Это так точно, Иван Созонтыч! — отозвался Никита.
Источник: https://skazki.rustih.ru/mixail-saltykov-shhedrin-baran-nepomnyashhij/
Михаил Салтыков-Щедрин — Баран-непомнящий
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
Баран-непомнящий
Домашние бараны с незапамятных времен живут в порабощении у человека; их настоящие родоначальники неизвестны.
Брем
Были ли когда-нибудь домашние бараны «вольными» — история об этом умалчивает.
В самой глубокой древности патриархи уже обладали стадами прирученных баранов, и затем через все века баран проходит распространенным по всему лицу земли в качестве животного, как бы нарочито на потребу человека созданного.
Человек, в свою очередь, создает целые особые породы баранов, почти не имеющие между собою ничего общего. Одних воспитывают для мяса, других — для сала, третьих — ради теплых овчин, четвертых — ради обильной и мягкой волны.
Сами домашние бараны, конечно, всего меньше о вольном прародителе своем помнят, а просто знают себя принадлежащими к той породе, в которой застал их момент рождения.
Этот момент составляет исходную точку личной бараньей истории, но даже и он постепенно тускнеет, по мере вступления барана в зрелый возраст.
Так что истинно мудрым называется только тот баран, который ничего не помнит и не сознает, кроме травы, сена и месятки, предлагаемых ему в пищу.
Однако грех да беда на кого не живет. Спал однажды некоторый баран и увидел сон. Должно быть, не одну месятку во сне видел, потому что проснулся тревожный и долго глазами чего-то искал.
Стал он припоминать, что такое случилось; но, хоть убей, ничего вспомнить не мог. Даль какая-то, серебряным светом подернутая, и больше ничего. Только смутное ощущение этой бесформенной серебряной дали осталось в нем, но никакого определенного очертания, ни одного живого образа…
— Овца! а овца! что я такое во сне видел? — спросил он лежащую рядом овцу, которая, яко воистину овца, отроду снов не видала.
— Спи, выдумщик! — сердито отвечала овца. — Не для того тебя из-за моря привезли, чтоб сны видеть да модника из себя представлять!
Баран был породистый, английский меринос. Помещик Иван Созонтыч Растаковский шальные деньги за него заплатил и великие на него надежды возлагал. Но, конечно, не для того он его из-за моря вывез, чтоб от него поколение умных баранов пошло, а для того, чтоб он создал для своего хозяина стадо тонкорунных овец.
И в первое время по приезде его на место баран действительно зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Ни о чем он не рассуждал, ничем не интересовался, даже не понимал, куда и зачем его привезли, а просто-напросто жил да поживал.
Что же касается до вопроса о том, что такое баран и какие его права и обязанности, то баран не только никаких пропаганд по этому предмету не распространял, но едва ли даже подозревал, что подобные вопросы могут бараньи головы волновать.
Но это-то именно и помогало ему выполнять баранье дело настолько пунктуально и добросовестно, что Иван Созонтыч и сам нарадоваться на него не мог и соседей любоваться водил: смотрите!
И вдруг этот сон… Что это был за сон, баран решительно не мог сообразить. Он чувствовал только, что в существование его вторглось нечто необычное, какая-то тревога, тоска. И хлев у него, по-видимому, тот же, и корм тот же, и то же стадо овец, предоставленное ему для усовершенствования, а ему ни до чего как будто бы дела нет. Бродит он по хлеву, как потерянный, и только и дела блеет:
— Что такое я во сне видел? растолкуйте мне, что такое я видел?
Но овцы не высказывали ни малейшего сочувствия к его тревогам и даже не без ядовитости называли его умником и филозофом, что, как известно, на овечьем языке имеет значение худшее, нежели «моветон».
С тех пор как он начал сны видеть, овцы с горечью вспоминали о простом, шлёнской породы, баране, который перед тем четыре года сряду ими помыкал, но под конец, за выслугу лет, был определен на кухню и там без вести пропал (видели только, как его из кухни на блюде с триумфом в господский дом пронесли).
То-то был настоящий служилый баран! Никогда никаких снов он не видел, никаких тревог не ощущал, а делал свое дело по точному разуму бараньего устава — и больше ничего знать не хотел. И что же! его, старого и испытанного слугу, уволили, а на его место определили какого-то празднолюбца,.
мечтателя, который с утра до вечера неведомо о чем блеет, а они, овцы, между тем ходят яловы!
— Совсем нас этот аглецкой олух не совершенствует! — жаловались овцы овчару Никите. — Как бы нам за него, за фофана, перед Иваном Созонтычем в ответе не быть?
— Успокойтесь, милые! — обнадежил их Никита. — Завтра мы его выстрижем, а потом крапивой высечем — шелковый будет!
Однако расчеты Никиты не оправдались. Барана выстригли, высекли, а он в ту же ночь опять сон увидел.
С тех пор сны не покидали его. Не успеет он ноги под себя подогнуть, как дрема уже сторожит его, не разбирая, день или ночь на дворе.
И как только он закроет глаза, то весь словно преобразится, и лицо у него словно не баранье сделается, а серьезное, строгое, как у старого, благомысленного мужичка из тех, что в старинные годы «министрами» называли. Так что всякий, кто ни пройдет мимо, непременно скажет: не на скотном дворе этому барану место — ему бы бурмистром следовало быть!
Тем не менее сколько он ни подстерегал себя, чтобы восстановить в памяти только что виденный сон, усилия его по-прежнему оставались напрасными.
Он помнил, что во сне перед ним проходили живые образы и даже целые картины, созерцание которых приводило его в восторженное состояние; но как только бодрственное состояние возвращалось, и образы и картины исчезали неведомо куда, и он опять становился заурядным бараном. Вся разница заключалась лишь в том, что прежде он бодро шел навстречу своему бараньему делу, а теперь ходил ошеломленный, чего-то, сдуру, искал, а чего именно — сам себе объяснить не мог… Баран, да еще меланхолик, — что, кроме ножа, может ожидать его в будущем?
Но, кроме перспективы ножа, положение барана и само по себе было мучительно. Нет боли горшей, нежели та, которую приносят за собой бессильные порывания от тьмы к свету встревоженной бессознательности. Пристигнутое внезапной жаждой бесформенных чаяний, бедное, подавленное существо мечется и изнемогает, не умея определить ни характера этих чаяний, ни источника их.
Оно чувствует, что сердце его объято пламенем, и не знает, ради чего это пламя зажглось; оно смутно чует, что мир не оканчивается стенами хлева, что за этими стенами открываются светлые, радужные перспективы, и не умеет наметить даже признаки этих перспектив; оно предчувствует свет, простор, свободу — и не может дать ответа на вопрос: что такое свет, простор, свобода…
По мере учащения снов волнение барана все больше и больше росло. Ниоткуда не видел он ни сочувствия, ни ответа. Овцы с испугу жались друг к другу при его приближении; овчар Никита хотя, по-видимому, и знал нечто, но упорно молчал. Это был умный мужик, который до тонкости проник баранье дело и признавал для баранов только одну обязательную аксиому.
— Коли ты в бараньем сословии уродился, — говорил он солидно, — в ём, значит, и живи!
Но именно этого-то баран и не мог выполнить. Именно «сословие»-то его и мучило, не потому, что ему худо было жить, а потому, что с тех пор, как он стал сны видеть, ему постоянно чуялось какое-то совсем другое «сословие».
Он не был в состоянии воспроизвести свои сны, но инстинкты его были настолько возбуждены, что, несмотря на неясность внутренней тревоги, поднявшейся в его существе, он уже не мог справиться с нею.
Тем не менее с течением времени тревоги его начали утихать, и он как будто даже остепенел. Но успокоение это не было последствием трезвого решения вступить на прежнюю баранью колею, а, напротив, скорее свидетельствовало об общем обессилении бараньего организма. Поэтому и пользы от него не вышло никакой.
Баран — очевидно, с предвзятым намерением — с утра до вечера спал, как будто искал обрести во сне те сладостные ощущения, в восстановлении которых отказывала ему бодрственная действительность…
В то же время он с каждым днем все больше и больше чах и хирел и наконец сделался до того поразительно худ, что глупые овцы, завидев его, начинали чихать и насмешливо между собой перешептываться. И по мере того как неразгаданный недуг овладевал им, лицо его становилось осмысленнее и осмысленнее.
Овчары все до единого жалели об нем.
Все знали, что он честный и бодрый баран и что ежели он не оправдал хозяйских надежд, то не по своей вине, а единственно потому, что его постигло какое-то глубокое несчастие, вовсе баранам не свойственное, но в то же время, — как многие инстинктивно догадывались, — делающее ему лично великую честь.
Сам Иван Созонтыч сочувственно относился к страданиям барана. Не раз овчар Никита намекал, что самая лучшая развязка в таком загадочном деле — нож, но Растаковский упорно отклонял это предложение.
— Плакали мои денежки, — говорил он, — но не затем я их платил, чтобы шкурой его воспользоваться. Пускай своей смертью умрет!
Источник: https://www.libfox.ru/81142-mihail-saltykov-shchedrin-baran-nepomnyashchiy.html
Михаил Салтыков-Щедрин — Баран-непомнящий
Домашние бараны с незапамятных времен живут в порабощении у человека; их настоящие родоначальники неизвестны.
Брем
Были ли когда‑нибудь домашние бараны «вольными» – история об этом умалчивает.
В самой глубокой древности патриархи уже обладали стадами прирученных баранов, и затем через все века баран проходит распространенным по всему лицу земли в качестве животного, как бы нарочито на потребу человека созданного.
Человек, в свою очередь, создает целые особые породы баранов, почти не имеющие между собою ничего общего. Одних воспитывают для мяса, других – для сала, третьих – ради теплых овчин, четвертых – ради обильной и мягкой волны.
Сами домашние бараны, конечно, всего меньше о вольном прародителе своем помнят, а просто знают себя принадлежащими к той породе, в которой застал их момент рождения.
Этот момент составляет исходную точку личной бараньей истории, но даже и он постепенно тускнеет, по мере вступления барана в зрелый возраст.
Так что истинно мудрым называется только тот баран, который ничего не помнит и не сознает, кроме травы, сена и месятки, предлагаемых ему в пищу.
Однако грех да беда на кого не живет. Спал однажды некоторый баран и увидел сон. Должно быть, не одну месятку во сне видел, потому что проснулся тревожный и долго глазами чего‑то искал.
Стал он припоминать, что такое случилось; но, хоть убей, ничего вспомнить не мог. Даль какая‑то, серебряным светом подернутая, и больше ничего. Только смутное ощущение этой бесформенной серебряной дали осталось в нем, но никакого определенного очертания, ни одного живого образа…
– Овца! а овца! что я такое во сне видел? – спросил он лежащую рядом овцу, которая, яко воистину овца, отроду снов не видала.
– Спи, выдумщик! – сердито отвечала овца. – Не для того тебя из‑за моря привезли, чтоб сны видеть да модника из себя представлять!
Баран был породистый, английский меринос. Помещик Иван Созонтыч Растаковский шальные деньги за него заплатил и великие на него надежды возлагал. Но, конечно, не для того он его из‑за моря вывез, чтоб от него поколение умных баранов пошло, а для того, чтоб он создал для своего хозяина стадо тонкорунных овец.
И в первое время по приезде его на место баран действительно зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Ни о чем он не рассуждал, ничем не интересовался, даже не понимал, куда и зачем его привезли, а просто‑напросто жил да поживал.
Что же касается до вопроса о том, что такое баран и какие его права и обязанности, то баран не только никаких пропаганд по этому предмету не распространял, но едва ли даже подозревал, что подобные вопросы могут бараньи головы волновать.
Но это‑то именно и помогало ему выполнять баранье дело настолько пунктуально и добросовестно, что Иван Созонтыч и сам нарадоваться на него не мог и соседей любоваться водил: смотрите!
И вдруг этот сон… Что это был за сон, баран решительно не мог сообразить. Он чувствовал только, что в существование его вторглось нечто необычное, какая‑то тревога, тоска. И хлев у него, по‑видимому, тот же, и корм тот же, и то же стадо овец, предоставленное ему для усовершенствования, а ему ни до чего как будто бы дела нет. Бродит он по хлеву, как потерянный, и только и дела блеет:
– Что такое я во сне видел? растолкуйте мне, что такое я видел?
Но овцы не высказывали ни малейшего сочувствия к его тревогам и даже не без ядовитости называли его умником и филозофом, что, как известно, на овечьем языке имеет значение худшее, нежели «моветон».
С тех пор как он начал сны видеть, овцы с горечью вспоминали о простом, шлёнской породы, баране, который перед тем четыре года сряду ими помыкал, но под конец, за выслугу лет, был определен на кухню и там без вести пропал (видели только, как его из кухни на блюде с триумфом в господский дом пронесли).
То‑то был настоящий служилый баран! Никогда никаких снов он не видел, никаких тревог не ощущал, а делал свое дело по точному разуму бараньего устава – и больше ничего знать не хотел. И что же! его, старого и испытанного слугу, уволили, а на его место определили какого‑то празднолюбца,.
мечтателя, который с утра до вечера неведомо о чем блеет, а они, овцы, между тем ходят яловы!
– Совсем нас этот аглецкой олух не совершенствует! – жаловались овцы овчару Никите. – Как бы нам за него, за фофана, перед Иваном Созонтычем в ответе не быть?
– Успокойтесь, милые! – обнадежил их Никита. – Завтра мы его выстрижем, а потом крапивой высечем – шелковый будет!
Однако расчеты Никиты не оправдались. Барана выстригли, высекли, а он в ту же ночь опять сон увидел.
С тех пор сны не покидали его. Не успеет он ноги под себя подогнуть, как дрема уже сторожит его, не разбирая, день или ночь на дворе.
И как только он закроет глаза, то весь словно преобразится, и лицо у него словно не баранье сделается, а серьезное, строгое, как у старого, благомысленного мужичка из тех, что в старинные годы «министрами» называли. Так что всякий, кто ни пройдет мимо, непременно скажет: не на скотном дворе этому барану место – ему бы бурмистром следовало быть!
Тем не менее сколько он ни подстерегал себя, чтобы восстановить в памяти только что виденный сон, усилия его по‑прежнему оставались напрасными.
Он помнил, что во сне перед ним проходили живые образы и даже целые картины, созерцание которых приводило его в восторженное состояние; но как только бодрственное состояние возвращалось, и образы и картины исчезали неведомо куда, и он опять становился заурядным бараном. Вся разница заключалась лишь в том, что прежде он бодро шел навстречу своему бараньему делу, а теперь ходил ошеломленный, чего‑то, сдуру, искал, а чего именно – сам себе объяснить не мог… Баран, да еще меланхолик, – что, кроме ножа, может ожидать его в будущем?
Но, кроме перспективы ножа, положение барана и само по себе было мучительно. Нет боли горшей, нежели та, которую приносят за собой бессильные порывания от тьмы к свету встревоженной бессознательности. Пристигнутое внезапной жаждой бесформенных чаяний, бедное, подавленное существо мечется и изнемогает, не умея определить ни характера этих чаяний, ни источника их.
Оно чувствует, что сердце его объято пламенем, и не знает, ради чего это пламя зажглось; оно смутно чует, что мир не оканчивается стенами хлева, что за этими стенами открываются светлые, радужные перспективы, и не умеет наметить даже признаки этих перспектив; оно предчувствует свет, простор, свободу – и не может дать ответа на вопрос: что такое свет, простор, свобода…
По мере учащения снов волнение барана все больше и больше росло. Ниоткуда не видел он ни сочувствия, ни ответа. Овцы с испугу жались друг к другу при его приближении; овчар Никита хотя, по‑видимому, и знал нечто, но упорно молчал. Это был умный мужик, который до тонкости проник баранье дело и признавал для баранов только одну обязательную аксиому.
– Коли ты в бараньем сословии уродился, – говорил он солидно, – в ём, значит, и живи!
Но именно этого‑то баран и не мог выполнить. Именно «сословие»‑то его и мучило, не потому, что ему худо было жить, а потому, что с тех пор, как он стал сны видеть, ему постоянно чуялось какое‑то совсем другое «сословие».
Он не был в состоянии воспроизвести свои сны, но инстинкты его были настолько возбуждены, что, несмотря на неясность внутренней тревоги, поднявшейся в его существе, он уже не мог справиться с нею.
Тем не менее с течением времени тревоги его начали утихать, и он как будто даже остепенел. Но успокоение это не было последствием трезвого решения вступить на прежнюю баранью колею, а, напротив, скорее свидетельствовало об общем обессилении бараньего организма. Поэтому и пользы от него не вышло никакой.
Баран – очевидно, с предвзятым намерением – с утра до вечера спал, как будто искал обрести во сне те сладостные ощущения, в восстановлении которых отказывала ему бодрственная действительность…
В то же время он с каждым днем все больше и больше чах и хирел и наконец сделался до того поразительно худ, что глупые овцы, завидев его, начинали чихать и насмешливо между собой перешептываться. И по мере того как неразгаданный недуг овладевал им, лицо его становилось осмысленнее и осмысленнее.
Овчары все до единого жалели об нем.
Все знали, что он честный и бодрый баран и что ежели он не оправдал хозяйских надежд, то не по своей вине, а единственно потому, что его постигло какое‑то глубокое несчастие, вовсе баранам не свойственное, но в то же время, – как многие инстинктивно догадывались, – делающее ему лично великую честь.
Сам Иван Созонтыч сочувственно относился к страданиям барана. Не раз овчар Никита намекал, что самая лучшая развязка в таком загадочном деле – нож, но Растаковский упорно отклонял это предложение.
– Плакали мои денежки, – говорил он, – но не затем я их платил, чтобы шкурой его воспользоваться. Пускай своей смертью умрет!
И вот вожделенный момент просияния наступил. Над полями мерцала теплая, облитая лунным светом июньская ночь; тишина стояла кругом непробудная; не только люди притаились, но и вся природа как бы застыла в волшебном оцепенении.
В бараньем загоне все спало. Овцы, понурив головы, дремали около изгороди. Баран лежал одиноко посередке загона. Вдруг он быстро и тревожно вскочил. Выпрямил ноги, вытянул шею, поднял голову кверху и всем телом дрогнул. В этом выжидающем положении, как бы прислушиваясь и всматриваясь, простоял он несколько минут, и затем сильное, потрясающее блеяние вырвалось из его груди…
Заслышав эти торжественно‑агонизирующие звуки, овцы в испуге повскакали с своих мест и шарахнулись в сторону.
Сторожевой пес тоже проснулся и с лаем бросился приводить в порядок всполошившееся стадо. Но баран уже не обращал внимания на происшедший переполох: он весь ушел в созерцание.
Перед тускнеющим его взором воочию развернулась сладостная тайна его снов…
Еще минута – и он дрогнул в последний раз. Засим ноги сами собой подогнулись под ним, и он мертвый рухнул на землю.
Иван Созонтыч был очень смертью его огорчен.
– И что за причина такая? – сетовал он вслух. – Все был баран как баран, и вдруг словно его осенило… Никита! ты пятьдесят лет в овчарах состоишь, стало быть, должен дурью эту породу знать: скажи, отчего над ним такая беда стряслась?
– Стало быть, «вольного барана» во сне увидел, – ответил Никита. – Увидать‑то во сне увидал, а сообразить настоящим манером не мог… Вот он сначала затосковал, а со временем и издох. Все равно как из нашего брата бывает…
Но Иван Созонтыч от дальнейшего объяснения уклонился.
– Сие да послужит нам уроком! – похвалил он Никиту. – В другом месте из этого барана, может быть, козел бы вышел, а по нашему месту такое правило: ежели ты баран, так и оставайся бараном без дальних затей. И хозяину будет хорошо, и тебе хорошо, и государству приятно. И всего у тебя будет довольно: и травы, и сена, и месятки. И овцы к тебе будут ласковы… Так ли, Никита?
– Это так точно, Иван Созонтыч! – отозвался Никита.
Источник: https://libaid.ru/katalog/s/saltykov-shchedrin-mikhail/4213-mikhail-saltykov-shchedrin-baran-nepomnyashchij
Краткое содержание сказки «Коняга» М. Е. Салтыкова-Щедрина
Сказка «Коняга» Салтыкова-Щедрина была написана в 1885 году. Краткое содержание «Коняга» для читательского дневника сравнивает тяжелую жизнь работящего Коняги и беззаботную жизнь его родного брата Пустопляса.
«Коняга» очень краткое содержание
М. Е. Салтыков-Щедрин «Коняга» краткое содержание для читательского дневника:
Вся жизнь тощего и изморенного Коняги- это бесконечная тяжелая работа, сравнимая только с каторжным трудом. Ест Коняга один овес и постоянно недосыпает. Но только таким образом можно заработать на хлеб.
Хозяин лошадки совсем не злой и никогда зря не ударит, а только покричит и пошумит, а днем отпускает попастись на свежей травке. Но это время конь использует для сна, хотя насекомые и жалят беспощадно.
Мимо поля проходит его брат Пустопляс, он своей лестью и почтительностью завоевал сердце отца и тот поселил его в теплой конюшне и ест он только чистый овес. Смотрит Пустопляс на брата и дивится, как это он от жизни такой еще не издох. А Коняга молча тащит свое ярмо и терпит.
Вывод:
Автор в образе Коняги показывал роль бессловесного народа – труженика, который не имел никакой радости в жизни, а только тяжелый труд. Коняга не умел льстить и ластиться, поэтому работал, а Пустопляс своей вежливостью добился иной участи.
Повесть «Как мужик двух генералов прокормил» была написана в 1869 году.
Для лучшей подготовки к уроку литературы рекомендуем прочитать краткое содержание «Как мужик двух генералов прокормил» на нашем сайте.
Это одно из лучших сатирических произведений в русской литературе, в котором высмеиваются пороки общества: социальное неравенство, несправедливость, злоупотребление властью.
Короткий пересказ «Коняга»
Краткое содержание «Коняга» Салтыков-Щедрин:
Жизнь у Коняги непростая, всё что есть в ней — это тяжёлая каждодневная работа. Работа та равносильна каторге, но для Коняги и хозяина эта работа — единственная возможность зарабатывать на хлеб.
С хозяином, правда, повезло: мужик зря не бьёт, когда совсем тяжело — окриком поддерживает.
Он выпускает тощего коня пастись на поле, но Коняга пользуется этим временем чтобы передохнуть и поспать, несмотря на больно жалящих насекомых.
«Для всех природа — мать, для него одного она — бич и истязание. Всякое проявление её жизни отражается на нём мучительством, всякое цветение — отравою».
Мимо дремлющего Коняги проходят его сородичи. Один из них, Пустопляс, — его брат. Коняге отец уготовил тяжёлую участь за его неотёсанность, а вежливый и почтительный Пустопляс — всегда в тёплом стойле, кормится не соломой, а овсом.
Пустопляс смотрит на Конягу и дивится: ничем его не пронять. Казалось бы, уже и жизнь Коняги должна закончится от такого труда и еды, но нет, Коняга продолжает тянуть тяжёлое ярмо, выпавшее ему на долю.
Сатирическая сказка «Карась-идеалист» М. Салтыков-Щедрин написал в 1884 году. В своем произведении автор с изрядной долей сатиры отобразил особенности социального уклада второй половину XIX века. Рекомендуем прочитать краткое содержание «Карась-идеалист» для читательского дневника. Пересказ будет полезен также для подготовки к уроку литературы.
Сюжет сказки «Коняга» Салтыков-Щедрин
«Коняга» Салтыков-Щедрин краткое содержание произведения:
Коняга – замученная кляча с выпяченными ребрами, свалявшейся гривой, отвислой верхней губой, разбитыми ногами.
Каторжной работой замучен Коняга. Летом пашет, зимой «произведения» возит. Сил ему взять неоткуда, потому что корм плохой. Летом можно еще травы сочной поесть. А вот зимой только прелую солому дают. Зиму пережить трудно. Весной жердями на ноги ставят Конягу, до того он обессилен.
Хорошо, что хозяин у Коняги добрый. Зря не бьет, окриком поддерживает, сам всеми силами помогает упираться на пахоте. После работы выпрягает и пускает покормиться. Но тощему коню лучше поспать, отдышаться, чем траву щипать. Непосильная работа у Коняги, но она – единственная возможность ему и его хозяину на хлеб заработать.
А вокруг лежит громада полей, как будто силу сказочную в себе стережет. Коняга с мужиком бьются над тем, чтобы силу эту освободить. Исхожено поле от края до края. Всяким видел его Коняга: в цвету и наряде, обнаженным и безжизненным. Пленило бескрайнее поле Конягу и его хозяина. Не замечают они красоты вокруг и цветения, а знают только каторжный труд, от которого нельзя освободиться.
Вся жизнь Коняги заключена в работе. И сил, и еды ему отмеряно ровно столько, чтобы выдержать эту непосильную тяжесть. Никому нет дела до усталости и кровавых ран, никто не заботится о благополучии Коняги. Не жизнь, не смерть, а бесконечное существование.
В дреме чудится Коняге, что мимо него Пустоплясы идут. Помнится, легенда о том, что был у них с Пустоплясом один отец – старый конь.
В отличие от грубого и некультурного Коняги, Пустопляс был услужливым и обходительным. Старый конь относился к сыновьям ровно, по-отечески, а потом не выдержал и повелел, чтобы Пустопляс в теплом стойле стоял, овес ел.
Конягу в холодный хлев определил, солому есть сказал, да водой из лужи запивать.
Вспомнил Пустопляс своего брата, решил проведать, как тот живет. И удивился: бессмертным оказался Коняга. Бьют его, в холоде и голоде держат, а он все живой. Ходят сородичи-пустоплясы около Коняги, разглагольствуют о его бессмертности.
Рассуждают о здравом смысле работы, о том, что она определяет жизненный дух и сохраняет равновесие в душе. Они уверены, что неистребимость Коняги оттого, что находится он на своем месте. Пустыми и бесполезными являются эти разговоры. И продолжает Коняга тянуть тяжелое ярмо, выпавшее на его долю.
Заключение:
Коняга, в сказке Салтыкова-Щедрина, является символом народа. Он не осознает свою силу, мощь, забит и несознателен, но неистребим.
Рассказ М. Е. Салтыкова-Щедрина «Дикий помещик» был написан в 1869 году и является одним из первых сатирических сказок автора. Прочитать краткое содержание «Дикого помещика» Салтыкова-Щедрина можно на нашем сайте. Произведение относится к ярким примерам социально-политической сатиры в русской литературе реализма.
Источник: https://litfest.ru/shortwork/konyaga-saltykov-schedrin.html
Сочинение: Чему учат сказки Салтыкова-Щедрина? | Литрекон
(449 слов) Вопреки распространенному мнению, Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин хоть и придумал понятие «эзопов язык», но никогда не доносил до читателя информацию в завуалированной от цензора форме.
Писатель называл подобный подход «рабьей манерой», занимался бескомпромиссной сатирой.
Автор писал на злобу дня, раскрывал социальные проблемы: кризис власти, незащищенность простого народа, бесправное положение крестьян, нравственное разложение общества, недалекость либералов.
Например, в сатирической сказке «Богатырь» самодержавная власть – образ сильного главного героя, который спит в дупле, пока враги порабощают народ. Читатель понимает, что люди, которые управляют государством, должны защищать граждан от угроз, а не бездействовать.
В сказках «Бедный волк», «Ворон-челобитчик», «Самоотверженный заяц» автор изобличает властного человека, описывает его: «волк менее всего доступен великодушию»; «пренесчастнейший»; «проклятый»; «душегуб». Такие люди государственного аппарата вызывают отвращение. В них много жестокости и совсем нет человечности.
Герои считают: «а ежели ты червь, так и живи, как червю жить подобает»; «кто одолеет, тот и прав». В социальной несправедливости виноваты не только люди. Писатель подчеркивает неэффективность и неповоротливость системы в сказках «Игрушечного дела людишки», «Медведь на воеводстве», «Праздный разговор». В мире бюрократической машины нет понятия личности.
Прокурор из произведения «Недреманное око» оправдывает преступления членов высшего класса. Главный герой объясняет: «авторитеты»; «принцип собственности»; «не хищники, а собственники». В сказке «Орел-меценат» птица безуспешно пытается устроить «золотой век», после чего осознает, что все беды от науки. Бессмысленно заставлять людей учиться, если они не интересуются просвещением.
Еще читатель понимает ужас паразитической жизни, необходимость труда для развития. Образы глупых, ленивых помещиков и чиновников М.Е. Салтыков-Щедрин раскрывает в сказках «Дикий помещик», «Как один мужик двух генералов прокормил», «Кисель».
В сказках показаны не только отрицательные образы, но и положительные герои.
Такие персонажи, как пискарь («Премудрый пискарь»), баран («Баран-непомнящий»), собака Трезор («Верный Трезор»), Татьяна («Древенский пожар»), Коняга («Коняга»), Иван и Федя («Путем-дорогою»), Сережа («Рождественская сказка»), Иван Бедный («Соседи) вызывают сочувствие.
Бедственное положение крестьян писатель считает страшнейшим общественным пороком. Читатель осознает, что классовая несправедливость – признак отсталой цивилизации.
Автор пишет: «жил – дрожал, и умирал – дрожал»; «человек постоянно в трудах находится, у того по праздникам пустые щи»; «терпим и холод, и голод»; «всем место есть, а нам…»; «для всех природа – мать, для него она – истязание». М.Е. Салтыков-Щедрин противится свойственной народу покорности, всеобщему страху.
Читатель чувствует, как автор обеспокоен моральным кризисом среди людей, тоже переживает за свое поколение. В сказках «Гиена», «Добродетели и пороки», «Дурак», «Пропала совесть» писатель противопоставляет нравственность и бездушие, показывает общество, в котором люди не видят разницы между хорошим и плохим, считают совесть «вопиющим безобразием», «болезнью».
М.Е. Салтыков-Щедрин осуждает пустословие и бездействие. В сказках «Либерал», «Вяленая вобла», «Здравомысленный заяц», «Карась-идеалист» высмеиваются «филозовы», которые хотят договориться с властью. Автор пишет: «с этим народом»; «но, разумеется, в пределах разумного (о свободе)»; «я всячески жить согласен». Читателю противно лицемерие в любом его проявлении.
Таким образом, сатирические сказки М.Е. Салтыкова-Щедрина учат быть глубоким, умным, нравственным, свободолюбивым человеком.
Евгения Васильева
Источник: https://litrekon.ru/sochineniya/po-literature/chemu-uchat-skazki-saltykova-shhedrina/