Краткое содержание куприн звезда соломона за 2 минуты пересказ сюжета

Странные и маловероятные события, о которых сейчас будет рассказано, произошли в начале нынешнего столетия в жизни одного молодого человека, ничем не замечательного, кроме разве своей скромности, доброты и полнейшей неизвестности миру. Звали его Иван Степанович Цвет.

Служил он маленьким чиновником в Сиротском суде, даже, говоря точнее, и не чиновником, а только канцелярским служителем, потому что еще не выслужил первого громкого чина коллежского регистратора и получал тридцать семь рублей двадцать четыре с половиной копейки в месяц.

Конечно, трудно было бы сводить концы и концами при таком ничтожном жалованье, но милостивая судьба благоволила к Цвету, должно быть, за его душевную простоту.

У него был малюсенький, но чистенький, свежий и приятный голосок, так себе, карманный голосишко, тенорок-брелок, — сокровище не Бог весть какой важности, но все-таки благодаря ему Цвет вел в церковном хоре своего богатого прихода, заменяя иногда солистов, а это вместе с разными певческими халтурами, вроде свадеб, молебнов, похорон, панихид и прочего, увеличивало более чем вдвое его скудный казенный заработок. Кроме того, он с удивительным мастерством и вкусом вырезал и клеил из бумаги, фольги, позументов и обрезков атласа и шелка очень изящные бонбоньерки для кондитерских, блестящие котильонные ордена и елочные украшения. Это побочное ремесло тоже давало небольшую прибыль, которую Иван Степанович аккуратно высылал в город Кинешму своей матушке, вдове брандмейстера, тихо доживавшей старушечий век на нищенской пенсии в крошечном собственном домишке, вместе с двумя дочерьми, перезрелыми и весьма некрасивыми девицами.

Жил Цвет мирно и уютно, вот ухе шестой год подряд, все в одной и той же комнате в мансарде над пятым этажом. Потолком ему служил наклонный и трехгранный скат крыши, отчего вся комнатка имела форму гроба; зимой бывало в ней холодно, а летом чрезвычайно жарко.

Зато за окном был довольно широкий внешний выступ, на котором Цвет по весне выгонял в лучинных коробках настурцию, резеду, лакфиоль, петунью и душистый горошек. Зимою же на внутреннем подоконнике таращились колючие бородавчатые кактусы и степенно благоухала герань.

Между тюлевыми занавесками, подхваченными синими бантами, висела клетка с породистым голосистым кенарем, который погожими днями, купаясь в солнечном свете и фарфоровом корытце, распевал пронзительно и самозабвенно.

У кровати стояли дешевенькие ширмочки с китайским рисунком, а в красном углу, обрамленное шитым старинным костромским полотенцем, утверждено было Божие милосердие, образ Богородицы-троеручицы, а перед ним под праздники сонно и сладостно теплилась розовая граненая лампадка.

И все любили Ивана Степановича. Квартирная хозяйка — за порядочное, в пример иным прочим, буйным и скоропереходящим жильцам, поведение, товарищи — за открытый приветливый характер, за всегдашнюю готовность услужить работой и денежной ссудой или заменить на дежурстве товарища, увлекаемого любовным свиданием; начальство — за трезвость, прекрасный почерк и точность по службе.

Своим канареечным прозябанием сам Цвет был весьма доволен и никогда не испытывал судьбу чрезмерными вожделениями. Хотелось ему, правда, и круто хотелось — получить заветный первый чин и надеть в одно счастливое утро великолепную фуражку с темно-зеленым бархатным околышем, с зерцалом и с широкой тульей, франтовато притиснутой с обоих боков.

И экзамен был им на этот предмет сдан, только далеко не блестяще, особенно по географии и истории, и потому мечты носились пока в густом розовом тумане. Давно заказанная фуражка покоилась в картонке, в нижнем ящике комода. Иногда, придя из присутствия, Цвет извлекал ее на свет Божий, приглаживая бархат рукавом и сдувал с сукна невидимые пылинки.

Он не курил, не пил, не был ни картежником, ни волокитой. Позволял себе только разумные и дешевые удовольствия: по субботам, после всенощной, — жаркую баню с долгим любовным пареньем на полке, а в воскресенье утром — кофе с топлеными сливками и с шафранным кренделем.

Изредка совершал он прогулку на вербы, на троицкое катанье, на балаганы, на ледоход и на Иордань и раз в год ходил в театр на какую-нибудь сильную, патриотическую пьесу, где было побольше действий, а также слез, криков и порохового дыма.

Была у него одна невинная страстишка, а пожалуй, даже призвание — разгадывать в журналах и газетах всевозможные ребусы, шарады, арифмографы, криптограммы и прочую путанную белиберду.

В этой пустяковой области Цвет отличался несомненным, выдающимся, исключительным талантом, и много было случаев, что он для своих товарищей и знакомых, выписывающих недорогие еженедельные изданьица, разгадывал шутя сложные премированные задачи.

Высоким мастером был он также в чтении всевозможных секретных шифров, и об этом странном даровании Ивана Степановича наша правдивая, хотя и неправдоподобная повесть рассказывает не случайно, а с нарочитым подчеркиванием, которое станет ясным в дальнейшем изложении.

Изредка, в праздничные дни, под вечерок, заходил Цвет — и то по особо настойчивым приглашениям — в один трактирный низок под названием «Белые лебеди».

Там иногда собирались почтамтские, консисторские, благочинные и сиротские чиновники, а также семинаристы и кое-кто из соборных певчих — голосистая, хорошо сладившаяся, опытная в хоровом пении компания.

Толстый и суровый хозяин, господин Нагурный, страстный обожатель умилительных церковных песнопений, охотно отводил на эти случаи просторный «банкетный» кабинет.

Пелись старинные русские песни, кое-что из малорусского репертуара, особенно из «Запорожца за Дунаем», но чаще — церковное, строгого стиля вроде «Чертог твой вижду», «Егда славнии ученицы», или из бахметьевского обихода греческие распевы.

Регентовал обычно великий знаток Среброструнов от Знамения, а октаву держал сам знаменитый и препрославленный Сугробов, бродячий октавист, горький пьяница и сверхъестественно глубины бас. Хозяину Нагурному петь раз навсегда было строго запрещено, вследствие полного отсутствия голоса и слуха. Он только дирижировал головой, делал то скорбное, то строгое, то восторженное лицо, закатывал глаза, хлюпал носом и — старый, потертый крокодил — плакал настоящими, в орех величиною, слезами. И часто, разнежившись, ставил выпивку и закуску.

На этих любительских концертах Иван Степанович, случалось, не мог отказаться от стакана-другого пива, от рюмочки сантуринского или кагора.

Но приятнее ему было все-таки скромно угостить хорошего знакомого, чаще всего — волосатого или звероподобного октависта Сугробова, к которому он питал те же почтительные, боязливые, наивные и влюбленные чувства, какие испытывает порою пылкий десятилетний мальчуган перед пожарным трубником в сияющей медной каске.

Двадцать шестое апреля пришлось как раз в воскресенье, в храмовой праздник прихода, где пел Иван Степанович. Кроме обычной обедни, была еще отслужена заупокойная литургия, заказанная вдовой именитого купца Солодова, по случаю мужниных сороковин.

Певчие, старавшиеся вовсю, были награждены расплакавшеюся купчихой с неслыханной щедростью (поговаривали, что покойный сильно поколачивал в хмелю свою супругу и что еще при жизни мужа она утешалась с красавцем старшим приказчиком).

После литургии пропели панихиду на дому, а к поминальному обильному столу, вместе с духовенством и нарочито приглашенным соборным протодьяконом, был позван и церковный хор.

День закончился в «Белых лебедях» настоящим разливанным морем, и как-то само собой случилось, что Цвет, всегда умеренный и не любивший вина, выпил гораздо более того, что ему было допущено привычкой и натурой.

Но от этого он вовсе не потерял своих милых и теплых внутренних свойств, а, наоборот, забыв о всегдашней застенчивости и слегка распахнувшись душой, стал еще добрее и привлекательнее.

С нежной предупредительностью подливал он пиво в стакан то октависту Сугробову, то огромному протодьякону Картагенову, которого без особых усилий компания затащила в ресторанный подвальчик.

Восторженно слушал он, как эти две городские знаменитости, оба красные, потные, мохнатые с напружившимися жилами на шеях, переговаривались через стол рокочущими густыми голосами, заставлявшими тяжело и гулко колебаться весь воздух в низкой и просторной комнате.

Обнимал он также и многократно целовал жеманного, курчавого и толстого Сребструнова, уверял, что место ему по его великим талантам быть не регентом в маленьком губернском городу, а по крайней мере управлять придворной капеллой или московским синоидальным хором, и клятвенно обещался подарить к именинам Среброструнова золотой камертон с надписью и к нему — замечательный футляр из красного сафьяна, собственно ручной работы.

Источник: http://malpertuis.ru/page/kuprin1

Написать анализ стихотворения Куприна "Звезда соломона" — Школьные Знания.com

Ответ:

Объяснение:

Куприн пишет свою повесть «Звезда Соломона» в 1917 году. Именно в это время писателя интересуют гуманистические темы. Он приходит к мысли, что жизнью человека кто-то управляет и очень сильно ее может изменить лишь один случай. В этой повети отчетливо просматривается интертекст.

Автор обращается к образу Фауста и связанным с ним проблемам, которые волновали всю мировую литературу уже много веков, — теме Фауста. К образу Дьявола также прибегали многие писатели: Данте («Божественная комедия. Ад»), К. Марло («Доктор Фауст»), Вондел («Люцефер»), Д. Мильтон («Потерянный рай»).

Наиболее яркое выражение в мировой литературе легенда о Фаусте приобрела в трагедии Гете, а в русской литературе — в творчестве А.С. Пушкина. Однако в образе Ивана Цвета предстает скорее анти-Фауст, поскольку этому герою чужда жажда познания и жизненная активность, это «маленький человек», служащий чиновником.

В повести Куприна отчетлива параллель с такими героями, как Вырин («Станционный смотритель» А.С. Пушкина) и Башмачкин («Шинель» Н.В. Гоголя). Цвет не обладает особыми умственными способностями и не понимает, как это он может «открыть то, что не удавалось открыть трем умным и образованным людям на протяжении целого века».

В итоге он узнает магическое слово благодаря тому, что в его голову пришла очень простая мысль, которая не могла прийти в голову мудрецам, посвященным в науку, — пересмотреть квадратики на свет. В повести переплетается действительность и фантастика.

Комната Цвета, похожая на гроб, ассоциируется с комнатой Раскольникова в романе «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского. Особо следует рассмотреть «Звезду Соломона» в контексте Серебряного века.

Яркими предшественниками Куприна, которые также обращались к фаустовской и дьявольской тематике, выступают Ф. Сологуб и В. Брюсов.

В повести «Звезда Соломона» отчетливо просматривается интертекст сологубовского стихотворения «Чертовы качели», в котором жизнь человека представлена как раскачивание на качелях вверх-вниз по воле Дьявола. Это раскачивание неизбежно заканчивается смертью.

В первой редакции повесть имела название «Каждое желание», и это неслучайно. Автор изображает Цвета добрым и наивным человеком, напоминающим сказочного героя Емелю, у которого все должно произойти само собой. Сказочная формула «По щучьему веленью, по моему хотенью» была бы очень уместна и применительно к повести «Звезда Соломона».

Повесть начинается со слов: «Странные и маловероятные события, о которых сейчас будет рассказано, произошли в начале нынешнего столетия в жизни одного молодого человека, ничем не замечательного, кроме своей скромности».

Повествователь сразу же вводит читателя в атмосферу мистического и загадочного, а также знакомит с главным героем, обозначая основное его качество.

В начале также говорится о том, что Цвет любит разгадывать в журналах разнообразные ребусы, арифмографы, криптограммы, что он был мастером в чтении всевозможных секретных шифров.

Повествователь упоминает о том, что об этом умении героя он пишет не случайно, а «с нарочитым подчеркиванием, которое станет ясным в дальнейшем изложении». Таким образом, очевидно, что начало здесь играет немаловажную «кодирующую» роль, ведь именно в нем обозначены важные особенности художественного мира повести и развития сюжета.

Повествование в повести ведется от третьего лица. Повествователь не персонифицируется, ничего не известно о его внешности и личности. В начале повести повествователь знакомит читателя с героем и образом его жизни как бы со стороны.

В дальнейшем повествователь передвигается вместе с героем: он описывает те помещения, в которых находится герой (трактир, его комната, карета, поезд, старый дом), озвучивает мысли, чувства, переживания героя («Как его звать? — подумал Цвет. — Удивительно знакомое имя. И где же я видел эту странно-помятую физиономию?»).

Только в X главе мы узнаем, что повествователь был лично знаком с героем: «Все, что я здесь пишу, я пишу по устному, не особенно связному рассказу Цвета». В конце повести повествователь упоминает об авторе в третьем лице: «Но автор не считает себя вправе умолчать о нескольких незначительных мелочах…».

В пространственной сфере позицию повествователя на первый взгляд можно назвать объективной, поскольку он изображает окружающий мир через восприятие героя. Однако в повести изображается не действительность, а сон, что заставляет сомневаться в этой объективности.

По ходу развития события становится ясно, что в этом сне существует еще один сон, а сон во сне — обусловливает очень важную степень субъективности. Все это дает основания полагать, что повествование в повести все же субъективное.

Как показывает анализ, сюжет «Звезды Соломона» эпический. Повествователь является посредником между событиями и читателем, но не вносит свою эмоционально-оценочную окраску в развитие сюжета.

Источник: https://znanija.com/task/32585682

Царь Соломон глазами Куприна

Сюжет повести Александра Ивановича Куприна

«Суламифь» можно пересказать в нескольких словах. Царь Соломон, охладев к своей жене Астис, пламенно полюбил простую девушку Суламифь, жена его приказала начальнику своей стражи убить соперницу. Когда злодеяние свершилось, царь изгнал Астис из страны. Но странное и магическое впечатление оставляет эта история. С первых слов понятно, что повествование навеяно библейскими стихами. В Книге Царств Ветхого завета перечисляются деяния царя Соломона. Куприн как будто следует за Библией, рассказывая о сооружении «великого храма Господня». Но одна строка библейского стиха:

«на что Хирам, царь Тирский, доставлял Соломону дерева кедровые и дерева кипарисовые и золото, по его желанию»

разворачивается в подробную картину. Появляются рабочие, а надсмотрщики обретают имена и характеры. Описание деяний, богатств, внешности и характера Соломона занимают первые три главы из девяти. Завязка драматического сюжета происходит в четвертой главе.

Источник его – «Песнь песней Соломона», одно из самых возвышенных библейских сказаний. Автор, вдохновленный историей, полной поэзии и огня, пишет ее продолжение.

И вот уже Суламифь (в Библии Суламита) во дворце, окруженная любовью и богатством, мучимая ужасными предчувствиями. На время мы переносимся в храм Изиды. Здесь мы встречаемся с Астис на фоне кровавого обряда, словно предвещающего трагическую развязку.

Именно отсюда пошлет она влюбленного в нее убийцу, обрекая на смерть и его и свою соперницу. Гибель Суламифи, скорбь Соломона – так заканчивается повесть.

Повесть напоминает скорее театральную пьесу. Со сцены строительства храма мы перемещаемся в роскошный дворец Соломона, чувственные любовные картины обрамляют судебное заседание. Астис предстает перед нами в момент совершения мистерии оплодотворения Изиды.

Сюжетная линия светлой любви Соломона и Суламифипротивопоставляются любви-подчинению Элиава к Астис.

Имена Хирам, Азария, сын Нафанов; Балкис, царица Савская, как и имена главных героев повести – имена библейские.

Образ Соломона, как и других героев, на первый взгляд, статичен. Однако, показывая легендарного царя как строителя храма, правителя, мудреца или страстного любовника, рисуя его облик, писатель как будто любуется драгоценностью, поворачивая ее разными гранями к свету.

Суламифь мы, кажется, тоже видим глазами Соломона. Ее юная прелесть, ее незаурядная красота отражена в его словах. Внезапно разбуженные чувства как будто делают ее мудрее. Это единственный персонаж, чей характер меняется по мере повествования. Наивная девочка из виноградника, внимая мудрости Соломона, в конце приобретает черты почти мистической пророчицы собственной смерти.

Отношение автора к Астис иное. Ее имени в библии нет. Красота ее искусственна. Она предстает перед читателем с синими волосами, нарумяненная, набеленная, с глазами, горящими, «как у зверя кошачьей породы».

Охваченная ревностью мстительная развратница, она источник трагедии, которая в конце совершается.

Элиав, слуга Астис, получает убийственную характеристику после совершенного злодейства «он робко, точно испуганный шакал, стал выползать из комнаты».

Как и в Библии, в повести «Суламифь» много перечислений, но каждый предмет, дополненный сочным эпитетом, ярким сравнением оживает, становится осязаемым: «Лунный камень, бледный и кроткий, как сияние луны…» В нескольких словах может представить нам Куприн характер человека: «Азария… человек жестокий и деятельный, про которого сложился слух, что он никогда не спит, пожираемый огнем внутренней неизлечимой болезни». Необычайными словами описывает наружность Соломона:«Глаза же у царя были темны, как самый темный агат, как небо в безлунную летнюю ночь, а ресницы, разверзавшиеся стрелами вверх и вниз, походили на черные лучи вокруг черных звезд» и Суламифи: «Положи меня, как печать, на сердце твое…» Прямые заимствования из Библии: «Вот ты засмеялась, и зубы твои – как белые двойни-ягнята, вышедшие из купальни, и ни на одном из них нет порока. Щеки твои точно половинки граната под кудрями твоими» органично вплетаются в ткань повествования, не нарушая стилистического единства.

Если критики и относят творчество Куприна к реалистическому направлению, то можно сказать, что «Суламифь» – одно из самых романтических произведений писателя-реалиста.

Идею его автор вложил в уста Соломона: «До тех пор, пока люди будут любить друг друга, пока красота души и тела будет самой лучшей и самой сладкой мечтой в мире, до тех пор, клянусь тебе, Суламифь, имя твое во многие века будет произноситься с умилением и благодарностью».

Понравился наш сайт? Присоединяйтесь или подпишитесь (на почту будут приходить уведомления о новых темах) на наш канал в МирТесен!

Показы: 1 Охват: 0 Прочтений: 0

Источник: https://s30556663155.mirtesen.ru/blog/43592524804/TSar-Solomon-glazami-Kuprina

Александр Куприн «Звезда Соломона»

В жизни происходят порой удивительные вещи. Вот и к скромному чиновнику-бессребреннику Ивану Цвету явился таинственный человек, принесший весть о наследстве и билеты на поезд в дядино именье. И просил этот М.И. Тоффель только об одной ответной услуге — сжечь, не читая, оккультные рукописи почившего дядюшки-масона…

Первая публикация в сборнике «Земля», кн. 20, весна 1917 г.

Входит в:

Лингвистический анализ текста:

Приблизительно страниц: 90
Активный словарный запас: очень высокий (3319 уникальных слов на 10000 слов текста)
Средняя длина предложения: 73 знака, что немного ниже среднего (81)
Доля диалогов в тексте: 29%, что немного ниже среднего (37%)
подробные результаты анализа >>

1920 г. 1958 г. 1963 г. 1964 г. 1986 г. 1989 г. 1991 г. 1992 г. 1993 г. 1993 г. 1993 г. 1994 г. 1995 г. 1998 г. 1998 г. 1999 г. 1999 г. 2000 г. 2001 г. 2003 г. 2004 г. 2006 г. 2006 г. 2008 г. 2009 г. 2009 г. 2012 г. 2013 г. 2014 г. 2017 г. 2018 г. 2018 г. 2018 г. 2019 г. 2019 г. 2006 г. 2008 г. 2012 г. Издания на иностранных языках: 2015 г.

Доступность в электронном виде:

Сортировка: по дате | по рейтингу | по оценке

vladimir66, 8 сентября 2012 г.

«Что бы ты, Митенька, делал,если бы стал царем?»-« А ни хрена бы не делал,сидел бы на завалинке и лузгал семечки,а кто мимо идет- в морду!»

«…

Хотите ,чтобы все ваши желания исполнялись в мгновение ока? Каждый продаст душу с величайшим удовольствием! Но какие желания можно придумать,когда нечего больше хотеть? Ничего вам не придумать смелого и оригинального,веселого и грандиозного.Ничего ,кроме бабы, жранья,питья и мягкой перины.И когда дьявол придет за вашей крошечной душонкой, он застанет ее охваченной смертельной скукой и подлой трусостью.»

По моему,эти слова Александра Ивановича,как нельзя лучше относятся к нашим сегодняшним олигархам и власть имущим…

vikusiana, 1 февраля 2010 г.

Превосходный рассказ. Лишний раз поразилась, как Куприн умеет кратко и ясно излагать достаточно глубокие вещи. Ничего лишнего или не досказанного, все по делу, т. е. и не добавить и не убрать.

Эта восхитительная мифическо-сказочная история о простом человеке, на которого внезапно свалилось чудо.

Жил себе главный герой по веселой фамилии Цвет, никого не трогал, любил всякие головоломки разгадывать и тут выясняется, что он получил наследство. Да не простое.

Сам сатана перешел ему в услужение после того, как он нашел разгадку звезды Соломона терзавшую веками ученые умы. Все что он не задумает, все в ту же секунду свершается. Но в этом ли заключается человеческое счастье?

Кар Карыч, 30 мая 2016 г.

С некоторым удивлением прочитал повесть Александра Куприна «Звезда Соломона». Она как-то прячется за другими, более яркими произведениями писателя. С удивлением — потому что я привык числить его по разряду «чистых» реалистов, а здесь автор связался с «нечистой» силой во всей красе, причём связался крепко.

Повесть — мистическая, исполнена в лучших традициях Гоголя. Однако более, чем тексты Николая Васильевича, эта вещь Куприна напомнила мне Михаила Булгакова. Интонации очень знакомые.

И образы тоже: загадочный Тоффель отдалённо напомнил Воланда, благородный и бескорыстный Цвет отдалённо напомнил Мастера, красавица Варвара — самоотверженную Маргариту. Даже трамвай переехал из повести, написанной в 1917 году, в роман, создававшийся в тридцатые годы.

Нельзя, конечно, равнять небольшую повесть Куприна с великим романом Булгакова, однако я уверен, что эта вещь весьма повлияла на работу Михаила Афанасьевича, помогла ему.

В повести Куприна ещё не дышит революция, её просто нет, а вот неприязнь автора к буржуйству, к прожигателям жизни чувствуется основательно. Маленькие люди, напротив, выписаны душевно. Отличная вещь!

Оценка — 10

Oreon, 31 августа 2014 г.

По фантасмагорическому внезапному наслоению событий, повесть чем-то напомнила Нос Гоголя.

Вот простой, мелкий канцелярский служащий Иван, чьей розовой мечтой было надеть однажды чиновничью фуражку (уже давно была куплена и ждала в картонной коробке своего часа), который был положителен и достаточно примерен, даже по вечеринках почти не напивался. И вот в один из таких дружеских вечеров таки выпил больше положенного и тут понесся и затянул его хоровод невероятных и необъяснимых событий.

Надо сказать, что хоть повесть объективно и не плоха (оценки на фантлабе тоже говорят в её пользу), то субъективно она мне как-то все равно не пошла: не то чтобы раздражали, но мешали все время некоторые пустяки и мелочи (может просто чтение попало в неподходящий настрой). Начиная хотя бы с имени героя. Цвет.

Почему Цвет? Почему не Запах или еще что нибудь? Когда предложение начиналось заглавным словом «Цвет…», мозг подспудно ожидал что-то типа «цвет ковра…», «цвет неба…», в общем определения, а получал сказуемое.

Но если вступительная часть знакомства с героями была несколько скучна и тянула на сон, то с момента когда Цвет отправился на Малороссию за наследством, события завертелись стремительнее и читать стало интересней.

Косвенно обращает на себя внимание, что во времена Куприна вопрос существования страны со своим собственным, отличным от русского языком, страны которая так издавна бередит российские умы, а в наше время некоторыми российскими политиками ставится вообще под сомнение сам факт существования и ее и ее языка, страну которую на фантлабе в угоду политической конъюнктуре «просят» не вспоминать и не называть в отзывах и форумах, а во времена автора (да и теперь хотят) называли пренебрежительно Малороссией, не стоял. Правда, если Гоголь писал про Украину с любовью, а ее язык органически вплетал в повествование, так что русский язык даже заимствовал с этих произведений некоторые слова, то у Куприна нет такого пиетета и его цитирования «малорусского языка» выглядят как кривляния.

По «счастливой» случайности Цвет оказался мастером разгадывать шарады и в соответствующий момент, относительно легко, сложил слово, над разгадкой которого веками другие не глупые люди безуспешно бились целую жизнь.

Не понятно только зачем надо было идти именно ночью в заброшенный дом, пользующийся такой дурной славой у местных, и оставаться там ночевать..

И причем здесь Соломон с его звездой, чей секрет он якобы разгадал? Автор хотел сказать, что Соломон нашедши это слово подчинил себе темный мир и, подобно Цвету в дальнейшем, мог исполнять свои прихоти??

Концовка. Опять же не понятно, что автор хотел сказать своим произведением. Что сотрудничество с князем тьмы не ведет к добру и счастью? Но зло в произведении достаточно нейтрально, а сам Мефистофель здесь выступает чуть ли не позитивным героем.

Что устоять герою помогли его доброта, скромность и отсутствие жажды обладать чем либо? Так аппетит приходит во время еды и вот эта нейтральность и отсутствие жажды смотрятся как раз как-то неубедительно. Тем более, что как минимум один предмет вожделения — девушка, у героя все таки был.

Но хорошо то, что хорошо заканчивается, чары спали, герою предоставляется возможность самостоятельно действовать, он снова, уже без чар, встречает «эту прекрасную женщину», и что? И тоже все смазано и не ярко.

А что касается двух замечательных цитат, которые упомянуты в предыдущем отзыве («Что бы ты, Митенька, делал, если бы стал царем? — А ни хрена бы не делал, сидел бы на завалинке и лузгал семечки, а кто мимо идет — в морду!» и «Хотите, чтобы все ваши желания исполнялись в мгновение ока? Каждый продаст душу с величайшим удовольствием! Но какие желания можно придумать, когда нечего больше хотеть? Ничего вам не придумать смелого и оригинального, веселого и грандиозного. Ничего, кроме бабы, жранья, питья и мягкой перины. И когда дьявол придет за вашей крошечной душонкой, он застанет ее охваченной смертельной скукой и подлой трусостью.»), то, хоть они по тексту и идут в более скучной части произведения, но, по моему, во всей красоте раскрывают загадочную русскую душу, разгадку которой, так давно ищут во многих произведениях. И лишь Куприну получилось так ярко и красочно её разгадать(!), хотя и тут автор делает это как-то мимоходом и особо не акцентируясь. Надо себе записать где-то, для дальнейшего цитирования…

Walles, 3 мая 2019 г.

Сказка, написанная Куприным в гатчинский период его жизни.

Несмотря на то, что ее включают в различного рода «готические антологии» и сборники со страшными обложками, причислять данную повесть к мистическим произведениям можно только по внешним условным признакам.

По мне так это более сатирическое произведение (одна лошадь по кличке Сатанелла чего стоит), хотя, конечно, подробное описание треугольников Соломона Александр Иванович почерпнул из соответствующей узконаправленной литературы.

Как всегда, в мастерстве автору не откажешь, фразы вроде «а вы так хороший кусок сна хватили» , или «по воскресеньям собираются в хате и читают в книгу», «попили моего пота» и др. весьма доставляют.

Также в очередной раз замечаю у Куприна подшучивание над авторами развлекательной, приключенческой литературы. Когда в поезде проводник выдает Цвету для чтения 15-й (!) (а и правда, какая разница, какой он там у него по счету…) том приключений «мазурика Рокамболя», Иван Степанович выдерживает только несколько строчек этой книжки и проваливается в сон.

Ну и от души автор поиздевался над любовными переживаниями своего персонажа. Чувствуется, как ему доставляло удовольствие подразнить простоватого Ивана Степановича манящим ликом Варвары Николаевны, и тотчас разлучать их. Даже Мефодий Исаевич которому казалось бы уж до этого точно никакого дела нет, не выдержал, высказался…

Подписаться на отзывы о произведении

Источник: https://fantlab.ru/work103946

Читать

Александр Куприн

Звезда Соломона

У него был малюсенький, но чистенький, свежий и приятный голосок, так себе, карманный голосишко, тенорок-брелок, – сокровище не Бог весть какой важности, но все-таки благодаря ему Цвет вел в церковном хоре своего богатого прихода, заменяя иногда солистов, а это вместе с разными певческими халтурами, вроде свадеб, молебнов, похорон, панихид и прочего, увеличивало более чем вдвое его скудный казенный заработок. Кроме того, он с удивительным мастерством и вкусом вырезал и клеил из бумаги, фольги, позументов и обрезков атласа и шелка очень изящные бонбоньерки для кондитерских, блестящие котильонные ордена и елочные украшения. Это побочное ремесло тоже давало небольшую прибыль, которую Иван Степанович аккуратно высылал в город Кинешму своей матушке, вдове брандмейстера, тихо доживавшей старушечий век на нищенской пенсии в крошечном собственном домишке, вместе с двумя дочерьми, перезрелыми и весьма некрасивыми девицами.

У кровати стояли дешевенькие ширмочки с китайским рисунком, а в красном углу, обрамленное шитым старинным костромским полотенцем, утверждено было Божие милосердие, образ Богородицы-троеручицы, а перед ним под праздники сонно и сладостно теплилась розовая граненая лампадка.

И все любили Ивана Степановича. Квартирная хозяйка – за порядочное, в пример иным прочим, буйным и скоропереходящим жильцам, поведение, товарищи – за открытый приветливый характер, за всегдашнюю готовность услужить работой и денежной ссудой или заменить на дежурстве товарища, увлекаемого любовным свиданием; начальство – за трезвость, прекрасный почерк и точность по службе.

Своим канареечным прозябанием сам Цвет был весьма доволен и никогда не испытывал судьбу чрезмерными вожделениями. Хотелось ему, правда, и круто хотелось – получить заветный первый чин и надеть в одно счастливое утро великолепную фуражку с темно-зеленым бархатным околышем, с зерцалом и с широкой тульей, франтовато притиснутой с обоих боков.

Он не курил, не пил, не был ни картежником, ни волокитой. Позволял себе только разумные и дешевые удовольствия: по субботам, после всенощной, – жаркую баню с долгим любовным пареньем на полке, а в воскресенье утром – кофе с топлеными сливками и с шафранным кренделем.

Была у него одна невинная страстишка, а пожалуй, даже призвание – разгадывать в журналах и газетах всевозможные ребусы, шарады, арифмографы, криптограммы и прочую путанную белиберду.

Высоким мастером был он также в чтении всевозможных секретных шифров, и об этом странном даровании Ивана Степановича наша правдивая, хотя и неправдоподобная повесть рассказывает не случайно, а с нарочитым подчеркиванием, которое станет ясным в дальнейшем изложении.

Изредка, в праздничные дни, под вечерок, заходил Цвет – и то по особо настойчивым приглашениям – в один трактирный низок под названием «Белые лебеди».

Там иногда собирались почтамтские, консисторские, благочинные и сиротские чиновники, а также семинаристы и кое-кто из соборных певчих – голосистая, хорошо сладившаяся, опытная в хоровом пении компания.

Пелись старинные русские песни, кое-что из малорусского репертуара, особенно из «Запорожца за Дунаем», но чаще – церковное, строгого стиля вроде «Чертог твой вижду», «Егда славнии ученицы», или из бахметьевского обихода греческие распевы.

Регентовал обычно великий знаток Среброструнов от Знамения, а октаву держал сам знаменитый и препрославленный Сугробов, бродячий октавист, горький пьяница и сверхъестественно глубины бас. Хозяину Нагурному петь раз навсегда было строго запрещено, вследствие полного отсутствия голоса и слуха. Он только дирижировал головой, делал то скорбное, то строгое, то восторженное лицо, закатывал глаза, хлюпал носом и – старый, потертый крокодил – плакал настоящими, в орех величиною, слезами. И часто, разнежившись, ставил выпивку и закуску.

Но приятнее ему было все-таки скромно угостить хорошего знакомого, чаще всего – волосатого или звероподобного октависта Сугробова, к которому он питал те же почтительные, боязливые, наивные и влюбленные чувства, какие испытывает порою пылкий десятилетний мальчуган перед пожарным трубником в сияющей медной каске.

Двадцать шестое апреля пришлось как раз в воскресенье, в храмовой праздник прихода, где пел Иван Степанович. Кроме обычной обедни, была еще отслужена заупокойная литургия, заказанная вдовой именитого купца Солодова, по случаю мужниных сороковин.

Обнимал он также и многократно целовал жеманного, курчавого и толстого Сребструнова, уверял, что место ему по его великим талантам быть не регентом в маленьком губернском городу, а по крайней мере управлять придворной капеллой или московским синоидальным хором, и клятвенно обещался подарить к именинам Среброструнова золотой камертон с надписью и к нему – замечательный футляр из красного сафьяна, собственно ручной работы.

Источник: https://www.litmir.me/br/?b=16224&p=1

Звезда Соломона – Александр Куприн

Самую маленькую, но возвышенную. И к ней идти с теплой верою. А у вас идеалы свиней, павианов, людоедов и беглых каторжников. Двести тысяч — дальше не идут ваши мечтания. Но, во-первых, у вас у всех в общей сложности имеется наличного капитала один дырявый пятиалтынный.

Во-вторых, ни у кого из вас не хватит выдержки сэкономить хотя бы сто рублей на покупку выигрышного билета. Карпенко, наверно, приобрел свой билет, зарезав родную тетку во время сна.

И когда он выиграет двести тысяч, то как раз в тот же день его гнусное преступление раскроется и его, раба Божьего, повлекут в тюрьму. А в-третьих, даже и с билетом в кармане вероятность первого выигрыша равна одному шансу на десять миллионов, то есть почти нулю или бесконечно малой дроби.

Стало быть, все, что вы говорите сию минуту, — одно суесловие, раздражение пленной и жалкой мысли. Двести тысяч! Что за скудность фантазии!

— Ему бы миллион, — сказал чей-то недружелюбный голос в конце стола. — Известно, консистория — место хлебное, а глаза у нее завидущие.

— А что же? — спокойно возразил Световидов, даже не обернувшись. — Мечтать о несбыточном, так мечтать пошире. Миллионов десять — это, скажем, недурно. Можно прожить умно, полезно и со вкусом.

Но почему бы вдруг не сделаться, по мановению волшебного жезла, например, царем? Но и тогда ваши телячьи головы ничего острого не вообразят. Знаете, есть побасенка.

Русского рязанского мужичка спросили: «Что бы ты, Митенька, делал, если бы был царем?» — «А я бы, — говорит, — сидел целый день у ворот на лавке и лузгал бы семечки. А как кто мимо идет — в морду. Как мимо — так в морду». Ваша готтентотская фантазия не намного дальше хватает.

Явись хоть сейчас к вам, к любому, дьявол и скажи: «Вот, мол, готовая запродажная запись по всей форме на твою душу. Подпишись своей кровью, и я в течение стольких-то лет буду твердо и верно исполнять в одно мгновение каждую твою прихоть».

Что каждый из вас продал бы свою душу с величайшим удовольствием, это несомненно. Но ничего бы вы не придумали оригинального, или грандиозного, или веселого, или смелого. Ничего, кроме бабы, жранья, питья и мягкой перины. И когда дьявол придет за вашей крошечной душонкой, он застанет ее охваченной смертельной скукой и самой подлой трусостью.

+5Nikniven_LiveLib

Источник: https://www.litres.ru/aleksandr-kuprin/zvezda-solomona/

Александр Куприн — Звезда Соломона

— Я и не скрываю. Чего мне скрывать? — говорил смуглый, угреватый и мрачный баритон Карпенко. — Есть у меня один выигрышный билет. Первого мая ему розыгрыш. Хоть он и заложенный, а все-таки я его сколотил на мои кровные труды, и никому до этого нет никакого дела.

Вот назло выиграю первого мая двести тысяч и брошу к чертовой матери и хор и службу. И заживу паном. Положу деньги под закладную дома из десяти процентов. Проценты буду проживать, а капитал не трону. Двадцать тысяч в год. Буду обедать у Смульского, а за обедом портвейн пить по два с полтиной бутылка.

Попробуйте-ка у меня тогда занять денег. А н-ни копейки, ни грошика. Н-никому! Зась!

— Го-го-го, — загрохотал оглушительно Картагенов. — Я раз выиграл на билет пятьсот рублей.

— Как это так, отец дьякон? На билет от конки?

— Ничуть не бывало. Взаправду. Мой батька, как вам, может быть, известно, был, вроде меня, соборным протодиаконом, но только не здесь, а в Москве. И голосом он обладал ужасающим, вроде царя-колокола или самолетского парохода.

Что я перед ним? Моз-гляк! — рявкнул Картагенов, и от его возгласа заколебались огненные языки в лампах. — Однажды ему за свадебного апостола купцы подарили шесть выигрышных билетов. Тогда они еще по сту с небольшим ходили.

Вот он, значит, все эти билеты перетасовал и раздал, как карты, не глядя, и потом на каждом надписал имена: свое, маменькино и нас четверых: мое, двух братьев и сестренкино. И засунул за образа.

Однако не застраховал. Побоялся искушения. Сказано в Писании: “Не надейтеся ни на князи, ни на сыны человеческие”. И положил он между нами всеми такой нерушимый уговор: если кто выиграет пятьсот рублей, тому выигрыш идет целиком, малолеткам — ко дню их совершеннолетия. А на руки — немедленная единовременная премия, в пропорции возраста.

Мне, например, было высчитано рубль сорок копеек. Если же на чей билет падет больше, то все деньги делятся между участниками и хранятся по уговору, хотя счастливцу все-таки выдается увеселительный наградной куш. За тысячу — три рубля, за пять тысяч — десять и так далее, с благоразумным уменьшением процентов.

За двести же тысяч — пятьдесят целковых, по тогдашнему времени — целый корабль с мачтами и еще груженный золотом.

Пришло первое мая. Отец нарочно купил газету, надел очки и смотрит. Глядь — готово. Мой номер. Цифра в цифру. Так и напечатано: вышел в тираж погашения нумер такой-то, серия такая-то. Что такое за штука тираж — никому не было тогда известно: ни отцу, ни знакомым.

Но, посоветовавшись с кое-какими ближними мудрецами, так и порешили, что, должно быть, слово это означает тоже выигрыш, а может быть, — почем знать? — и в удвоенном размере? Батька по этому поводу совершил обильное возлияние, а мне на радостях было выдано в задаток рубль и сорок копеек. Устроил я в тот же день Валтасарово пиршество.

Купил на улице полный бочонок грушевого квасу и весь лоток моченых груш. Угостился с приятелями квантум сатис1, даже до полного расстройства стомаха2.

Наутро батька попер с газетным листом на Ильинку к менялам, справиться, где и как получить выигранные деньги. Ему там и объяснили все его невежество. “Плакали, мол, отец дьякон, твои сто рубликов, а билет ты можешь оправить в рамку и повесить у себя в кабинете, как вечную память твоей глупости”. Обиделся он самым свирепым образом.

Вернулся домой, точно грозовая туча. И прямо ко мне: “Скидывай портки!” — “За что, папенька?” — “А за то, за самое. Не обжорствуй мочеными грушами, в них бо есть блуд!” И такую прописал мне ижицу ниже спины, что и до сих пор вспомнить щекотно. А остальные пять билетов в тот же день продал. “Не хочу, — сказал, — потворствовать мошенническим аферам”.

Вот и все.

— Маловато, — заметил кто-то иронически.

— А что же? — возразил другой. — Хоть день, хоть час, а все-таки счастье. Разные там мечты, надежды, планы…

Все на минуту как-то задумчиво умолкли. Первым заговорил Среброструнов:

— Если бы мне двести тысяч, я объездил бы Россию, все города и захолустья, и набрал бы самый замечательный в мире хор. И пел бы я с ним в Москве. А потом стал бы концертировать по Европе. Везде: в Париже, в Лондоне, в Риме, в Берлине. И приобрел бы я всесветную славу.

А Сугробова кормил бы сырым мясом и показывал в клетке за особую плату. Потому что за границей таких зверей еще не видывано.

— Ве-ерно, — протянул протодьякон низким, мягким и густым басом.

— Да-а, — подтвердил Сугробов на кварту ниже. — А я бы, — заговорил он с оживлением, — я бы сто пятьдесят этак тысяч отдал жене и сказал бы: “Вот тебе отступное. Живи себе как хочешь, пой, играй, пляши, а я — до свидания.

Попытали меня десять лет, попили моей крови, пора и честь знать”. И ушел бы я на волю. Засим тридцать тысяч отделю в общий великий вселенский пропой, а на остальное куплю хату, на манер собачьей конуры, но с садом и огородом. И буду возрощать плоды и ягоды.

И кор-не-плоды… — закончил он в нижнее контр-ля.

Многие засмеялись. Им было давно известно, в каком рабском подчинении держала этого могучего, черноземного, стихийного человека его жена — маленькая, тощая, языкатая женщина, ходячая злая скороговорка, первая ругательница на всем Житнем базаре.

И сразу весь банкетный кабинет закипел общим горячим разговором.

Как это часто бывает, соблазнительная тема о всевластности денег волшебно притянула и зажгла неутолимым волнением этих бедняков, неудачников и скрытых честолюбцев, людей с расшатанной волей, с неудовлетворенным аппетитом к жизни, с затаенной обидой на жестокую судьбу.

И тут сказалась, точно вывернувшись наизнанку, истинная, потаенная буднями натура каждого.

Мечтали вслух о вине, картах, вкусной еде, о роскошной бархатной мебели, о далеких путешествиях в экзотические страны, о шикарных костюмах и перстнях, о собственных лошадях и громадных собаках, о великосветской жизни в обществе графов и баронов, о театре и цирке, об интрижке со знаменитой певицей или укротительницей зверей, о сладком ничегонеделании с возможностью спать сколько угодно часов в сутки, о лакеях во фраках и, главное, о женщинах, о целом гареме из женщин, о женщинах всех цветов, ростов, сложений, темпераментов и национальностей.

Пожилой консисторский чиновник Световидов, умный, желчный и грубый человек, сказал ядовито:

— Ни у кого из вас нет человеческого воображения, милые гориллы. Жизнь можно сделать прекрасной при самых маленьких условиях. Надо иметь только вон там, вверху над собой, маленькую точку. Самую маленькую, но возвышенную. И к ней идти с теплой верою. А у вас идеалы свиней, павианов, людоедов и беглых каторжников.

Двести тысяч — дальше не идут ваши мечтания. Но, во-первых, у вас у всех в общей сложности имеется наличного капитала один дырявый пятиалтынный. Во-вторых, ни у кого из вас не хватит выдержки сэкономить хотя бы сто рублей на покупку выигрышного билета. Карпенко, наверно, приобрел свой билет, зарезав родную тетку во время сна.

Стало быть, все, что вы говорите сию минуту, — одно суесловие, раздражение пленной и жалкой мысли. Двести тысяч! Что за скудость фантазии!

Русского рязанского мужичка спросили: “Что бы ты, Митенька, делал, если бы был царем?” — “А я бы, говорит, сидел целый день у ворот на завалинке и лузгал бы семечки. А как кто мимо идет — в морду. Как мимо — так в морду”. Ваша готтентотская фантазия не намного дальше хватает.

Явись хоть сейчас к вам, к любому, дьявол и скажи: “Вот, мол, готовая запродажная запись по всей форме на твою душу. Подпишись своей кровью, и я в течение стольких-то лет буду твердо и верно исполнять в одно мгновение каждую твою прихоть”.

Световидов замолчал, и никто не возразил ему. Слова его были подобны ледяному компрессу на пылающую голову. Только кто-то, скрытый в синем табачном дыму, спросил из угла, обращаясь к Цвету:

Источник: https://mybrary.ru/books/proza/prose-rus-classic/page-2-161880-aleksandr-kuprin-zvezda-solomona.html

Звезда Соломона — Александр Куприн — читать книгу онлайн, на iPhone, iPad и Android

«Подсела» я на русскую мистику! Когда такой мастер, как Куприн, создает мифический рассказ о потусторонних силах — получается шедевр!

Он мне напомнил знаменитую дьявольщину Булгакова. Здесь вместо Мастера, простоватый добродушный чиновник Цвет, Маргарита — красивая дочка богача уездного города N, Варвара Николаевна, а Воланд — таинственный распорядитель делами Мефодий Исаевич Тоффель. МЕФ-ИС-ТОФЕЛЬ!

По-моему, рассказ о вседозволенности, об испытании поразительной громадной властью. Вот жил скромный канцелярский служащий своей канареечной жизнью, редкими радостями, имел всего одно заветное желаньице.

Но вдруг смог составить таинственную пентаграмму, оккультный знак, вызывающий Дьявола.

И жизнь завернула его в страшный водоворот событий, открылся рог изобилия — желай чего хочешь! Стоит только подумать — старенькие часы в кармане становятся золотыми, неприятные люди растворяются в воздухе и даже поезд ускоряет ход.

И рабочий падает с церковной колокольни. И женщина попадает под трамвай. А вокруг тебя суетятся мелкие бесы в образе людей, готовых услужить — только бы узнать СЛОВО! Дармовое богатство, нелепая роскошь, фантастическая удача, но и скука, нелепая злоба — ВСЕ ЭТО СОН ИЛИ ЯВЬ?

А может Куприн взял сюжет из русского фольклора? Вспомнился мне Емеля, который хотел, чтобы дрова сами рубились да печь ехала, так и смог пожелать ничего путного, дурачина-простофиля… А у Куприна такая байка:

Что бы ты, Митенька, делал,если бы стал царем?»-« А ни хрена бы не делал,сидел бы на завалинке и лузгал семечки,а кто мимо идет — в морду!

И еще

Хотите ,чтобы все ваши желания исполнялись в мгновение ока? Каждый продаст душу с величайшим удовольствием! Но какие желания можно придумать,когда нечего больше хотеть? Ничего вам не придумать смелого и оригинального,веселого и грандиозного.

Ничего ,кроме бабы, жранья,питья и мягкой перины.И когда дьявол придет за вашей крошечной душонкой, он застанет ее охваченной смертельной скукой и подлой трусостью.

Нет, это сюжеты из нашей современности! Где-то я это уже видела?! Может, сегодня по телевизору?
Повесть написана задолго до того, как появился термин «современное городское фэнтези», но то, что она является одним из лучших образчиков жанра, несомненно.Увлекательный сюжет, яркие, живые, объёмные персонажи, высокая динамика, лиричность, психологизм — всего этого тут в изобилии.А ещё — очень вкусный, сочный, тёплый и уютный стиль.

Примечание: «современное» относится к дате написания, 1917 году — действие происходит на несколько лет раньше, примерно в 1908 году. (По онлайн-калькулятору дат 26 апреля пришлось на воскресенье именно тогда).

В этой повести Александр Куприн раскрылся для меня с новой, потусторонне мистической стороны. В сборнике его рассказов был раздел святочных и пасхальных историй, но чудеса в них были, так сказать, обыденные, сделанные людьми — помощь или даже просто доброе слово тому, кто нуждается в поддержке.

А здесь — прямо оккультизм и проделки потусторонних сил.Набожный Иван Цвет жил очень скромно в небольшой комнатке, часть своего заработка отсылал родственникам. Из развлечений у него были лишь чай со сладостями по воскресеньям и посиделки субботним вечером в трактире с певцами церковного хора. Но вот однажды…

пришёл к нему утром Мефодий Исаевич Тоффель и заверте…Повезло Цвету, его спасли скромность и непритязательные желания.Мне ещё стало любопытно другое: Иван и его предшественники становились обладателями книги с шестиконечной звездой Соломона (у Куприна не Давида, Соломон таинственней, наверное) 3, 11, 19 и 26 апреля.

Почему всегда апрель? Может, эти дни на Страстную или Светлую недели выпадали… Не знаю.

Для своего времени у Куприна получилась поучительная повесть, а сейчас её воспримут как мистическую сказку.

ные, потаенные и даже скрываемые от себя желания, все чувства и их оттенки. Это состояние бывало похоже на то, как будто бы Цвет проникал сквозь непроницаемый колпак в самую середину чрезвычайно сложного и тонкого механизма и мог наблюдать незаметную извне, запутанную работу всех его частей: пружин, колес, шестерней, валиков и рычагов. Нет, даже иначе: он сам как бы делался на минуту этим механизмом во всех его подробностях и в то же время оставался самим собою, Цветом, холодно наблюдающим мастером.
С сотнями людей сталкивала Цвета его многогранная жизнь, но ни с одним человеком он не сошелся за это время, ни к кому не прикоснулся близко душой. С тою же чудесной способностью «двойного зрения», с какою Цвет мог видеть рельеф императрицы и год чеканки на золотой монете, зажатой в кулаке Тоффеля, или угадать любую карту из колоды, – так же легко он читал в мыслях каждого человека. Цвету нужно было для этого, пристально и напряженно вглядевшись в него, вообразить внутри самого себя его жесты, движения, голос, сделать втайне свое лицо как бы его лицом, и тотчас же после какого-то мгновенного, почти необъяснимого душевного усилия, похожего на стремление перевоплотиться, – перед Цветом раскрывались все мысли другого человека, все его
Поезд промчался дальше, и церковь скрылась за поворотом. «Неужели я хотел видеть, как он убьется?» – спросил сам себя Цвет. И не мог ответить на этот жуткий вопрос. Нет, конечно, он не желал смерти или увечья этому незнакомому бедняку. Но где-то в самом низу души, на ужасной черной глубине, под слоями одновременных мыслей, чувств и желаний, ясных, полуясных и почти бессознательных, все-таки пронеслась какая-то тень, похожая на гнусное любопытство. И тогда же, впервые, Цвет со стыдом и страхом подумал о том, какое кровавое безумие охватило бы весь мир, если бы все человеческие желания обладали способностью мгновенно исполняться.

Источник: https://MyBook.ru/author/aleksandr-ivanovich-kuprin/zvezda-solomona-1/