Прошло сто лет с выхода в печать романа «Смирительная рубашка». Это последнее большое произведение Джека Лондона опубликованное при жизни, ставшее настоящим откровением писателя.
Предпосылки
Роман был опубликован в 1915 году, за год до смерти Джека Лондона. Шёл он к нему, без сомнения, всю свою нелёгкую жизнь. Лондон обладал натурой борца с тёмными издержками системы, и более всего он негодовал относительно правосудия, которое, как считал писатель, не только слепо, но и лишено других чувств.
Долгое время вплоть до своей загадочной кончины он был активным участником программ по улучшению жизни тюремных заключённых, хорошо зная и понимая, что информация о происходящем произволе над ними со стороны охранников не достигает общественности.
Это не первый и, к сожалению, не последний случай, и, как сказал писатель устами героя: «О дорогой, закутанный в довольство, точно в вату, гражданин! Поверьте мне, когда я говорю, что и сейчас людей убивают в тюрьмах, как их убивали всегда — с той поры, как люди построили первые тюрьмы».
Одним из его близких соратников был бывший заключённый камеры смертников тюрьмы Сан-Квентин Эд Моррел. Последний и подтолкнул Лондона к написанию тюремного романа.
Однако если кто-то думает, что это просто тюремный роман, то он ошибается. Потому как отнести его к одному жанру литературы просто немыслимо. Это целое «евангелие от Лондона», без преувеличения.
Помнится, Библия — это не только сборник нравоучений на все случаи жизни, но и история целых цивилизаций; конечно, человеку, выросшему на столпах науки, многие события, описанные в книге, покажутся, мягко говоря, инфантильными, но для миллиардов людей они фундаментальны.
Джек Лондон, как утверждается, был атеистом. Время конца 19-го — начала 20-го веков ознаменовало победу разума над духом, если угодно — науки над религией.
Теория Дарвина стала соседствовать с модным и молодым течением арийской расы; добавьте изречения Ницше о сверхчеловеке, и вы получите плеяду величайших культурных деятелей, которых только могла родить эта неоднозначная эпоха. Разумеется, что Лондон оказался в числе лидеров.
Его произведения описывают борьбу человека с силами природы и негативной стороной цивилизации. Уже то, что Лондон входит в обязательную школьную программу по литературе, говорит о многом.
Вернёмся к теперь к заявлению о «евангелии от Лондона». Не будем утверждать, что структура «Межзвёздного скитальца» взята по подобию священной книги. Скажем, что они схожи.
В обоих описана история человечества начиная от самых корней, только с той поправкой, что Лондон полагается на теории Дарвина, но, будучи атеистом, как ни странно, использует и основы религии, такие как вера в переселение душ, реинкарнацию.
Ещё более странно, что в одной из глав писатель нарочито подчёркивает трепет главного героя перед Иисусом Христом, так что кажется, что он и сам нет-нет, да и верит в Бога.
По сюжету
«Межзвёздный скиталец» — произведение не маленькое и, как уже говорилось, состоящее из различных историй о воплощениях главного героя, однако самыми объёмными и душераздирающими являются пять.
Прежде всего, это история Даррела Стендинга, основной ипостаси героя. Стендинг попадает за решётку вполне заслуженно — убив своего коллегу из-за притязаний на женщину. Ничего такого, на первый взгляд, что может возмутить честного гражданина — убил, значит, сядет, — прямо по Жеглову.
Однако то, что с ним произойдёт в тюрьме, не может не вызвать жалости и простого человеческого снисхождения. Вот только не все люди таковыми являются в душе.
Вспоминаются слова Петросяна, по-своему процитировавшего Библию: «Все мы твари Божьи [и добавляет уже от себя] — но некоторые просто!»
Вот и в тюрьме Сан-Квентин не всё ладно — надзиратели издеваются над заключёнными, прибегая к нечеловеческим пыткам; а сами заключённые подставляют друг друга порой забавы ради (собственно, Стендинга ложно обвинили в производстве динамита, из-за чего его приговорили к смерти).
Даррел попадает в одиночную камеру, где начальник тюрьмы выпытывает у него с помощью смирительной рубашки местоположение динамита. Вот только никакого динамита нет, но безжалостная машина инквизиции уже запущена и не ослабит хватку. Описание мук душевных и телесных не раз заставит читателя содрогнуться.
Возникает ощущение, что ты и сам присутствуешь и наблюдаешь за тем, как человека одевают в смирительную рубашку, затягивают ремни до крови и треска костей, подвесив за большие пальцы ног к потолку, и весь этот ад продолжается не минуты и часы, а дни и недели.
Это даже не выдумки Джека Лондона, а лишь часть «делопроизводства» системы наказаний. Многие люди погибают при этом или сходят с ума.
То же самое произошло бы со Стедингом, если бы не двое других «сидельцев» камер-одиночек — Джек Оперхаймер и Эд Моррел. Да-да, тот самый Моррел, который дал основу для написания романа. Это два неоднозначных преступника, самые лютые в тюрьме Сан-Квентин, но по сравнению с надзирателями их проступки выглядят простительными.
Несмотря на строгий надзор и невозможность общаться и контактировать, Стендинг находит выход из ситуации с помощью азбуки Морзе, а для бо́льшей конспирации они периодически выдумывают новые шифровки посланий. В одной из бесед Моррел и Стендинг разоткровенничались, признавшись друг другу, что каждый из них имеет необычные способности.
Моррел поведал о том, что, дабы заглушить боль от пыток и одиночества, иногда вводит себя в транс и фактически выводит сознание (или дух) за пределы тела, после чего может незамеченным выйти на волю, а после возвращения в тело помнить всё, что видел.
Недолго поколебавшись, Стендинг пробует сделать то же самое, когда на него в очередной раз надевают смирительную. Войдя в транс, он устремляется к космосу, наблюдая текучесть процессов во Вселенной. И вскоре его затягивает в водоворот тысяч и тысяч жизней, и все они являются им самим. Это и есть его способность, являющаяся одновременно проклятием.
С детских времён Даррел видел отрывочные сцены из жизни людей из разных эпох, но не мог понять их. Урок, преподанный Моррелом, во много раз усиливает восприятие родовой памяти, и Стендинг, стремясь избежать мук, устремляется в глубины истории.
А они все непростые, несмотря на то что некоторые из них небольшие по объёму, однако несут в себе крупицу мозаики запутанного романа. В каждой описывается жизнь и житие того или иного воплощения Стендинга, начиная от эволюции обезьяны в человека и, собственно, до начала ХХ века.
Следует отметить, что Джек Лондон затронул тематику реинкарнаций и родовой памяти ещё в повестях «До Адама» и «Когда мир был юным». Критики считают, что на него повлиял рассказ Киплинга «Самая лучшая в мире повесть».
Нас знакомят с Рагнаром Лодброком, викингом, служащим в рядах легионеров Древнего Рима, как раз в момент суда над неким Иисусом из Назарета.
Читателю может внушить страх один только поступок, который собирается свершить Рагнар из любви к своей возлюбленной Мириам; впрочем, бывалому воину Рагнару идея тоже с самого начала не понравилась, а, увидев Иисуса, метнувшего негодующий взгляд, он и сам приходит в суеверный ужас.
Рассказ про Лодброка — одна из самых сильных сторон повести, которая стала предшественником булгаковского «Мастера и Маргариты». Это также стало толчком для вдохновения и последующего создания Робертом Говардом цикла рассказов о хайборийских героях, таких как Конан и, в особенности, Джеймс Эллисон.
Драматизм и ужас двух других историй пугает не меньше. В одной рассказывается о потерпевших кораблекрушение моряках, об их поисках спасения на одной лодке в открытом море без еды и питьевой воды. Героям предстоит нелёгкий выбор, который должно сделать ради выживания, и этот выбор является не очень-то хорошим с точки зрения морально-этической.
Ещё одна история расскажет о мальчике Джереми, оказавшемся в адовом котле, резне, устроенной мормонами. Кровавое зрелище никого не оставит равнодушным.
Нельзя пройти мимо рассказа о жизни искателя приключений Адама Стрэнга, ещё одного из воплощений Стендинга, пережившего множество взлётов и падений, добившегося небывалых высот власти и познавшего горечь позорного падения с вершин во времена царства Чосон. Яркое описание восточного колорита, бережно разбавленное ницшеанской теорией о выживаемости человека, — вот что такое описание жизни Адама Стрэнга.
В процессе чтения мысли как героя романа, так и читателя время от времени начинают путаться, возникает ощущение, что в сюжете присутствуют «дыры», но терпение вознаграждается, когда закрываешь книгу после прочтения.
Джек Лондон вводит читателя в ограниченную среду тюремных карцеров и до адской боли стеснённых смирительной рубашкой заключённых вроде Моррела, Оперхаймера или того же Стендинга.
Хаотическая психоделика жестоких тюремных будней интригует и затягивает нас, а Стендинга доводит до состояния, близкого к умопомешательству и смерти.
Влияние романа, влияние на роман
Стиль романа весьма оригинален, сочетает в себе черты методик «Тысячи и одной ночи» — так называемый «рассказ в рассказе».
Иными словами, роман является переложением истории о Шахерезаде, которая вынуждена была из соображений собственной безопасности «сесть на уши» Шахрияру.
Заключая в одной повести многочисленные сюжеты разных жанров, писатель преследовал ещё одну цель — обогатить объём произведения. Но это была бы филькина грамота, если бы не существовало связующего звена в виде Даррела Стендинга и его даром.
В подобном ключе позже стали писать такие известные писатели как Альфред Хейдок и Роберт Говард, однако Лондон был всё-таки первопроходцем.
Синема
На данный момент было снято две ленты по мотивам повести. Первая под названием «Star rover» вышла в 1920 году, и для своего времени это был неплохой фильм, более или менее основанный на романе.
В 2006 году вышла картина «Пиджак», в которой приняли участие такие звёзды как Дэниел Крэйг, Кира Найтли, Эдриан Броуди и Крис Кристофферсон, но это не помогло.
Картина ещё больше отдалилась от литературного первоисточника, и именитые актёры не спасли её от провала вскоре после выхода.
Проблема качественной экранизации «Смирительной рубашки» — в немалых затратах на бюджет. Действие произведения всё-таки разворачивается на разных стадиях истории человечества, от первобытного строя до начала двадцатого века.
И тем ни менее, фильмы с сюжетом «Смирительной рубашки» уже выходили в прокат и неплохо себя зарекомендовали, к примеру, великолепный фильм Даррена Аранофски «Фонтан» с Хью Джекманом в главной роли. Или же «Облачный атлас» 2012 года.
В заключение
По прочтении книги читателя наверняка охватывает тоска — бессмертная тоска. Нельзя не сопереживать герою, на голову которому свалились такие злоключения, при этом прекрасно понимая, что тот обречён. И нас не успокаивает даже тот факт, что сам герой не боится смерти, потому что знает — после неё он вновь увидит свет солнца.
Источник: https://darkermagazine.ru/page/mezhzvjozdnyj-skitalec-v-smiritelnoj-rubashke
Смирительная рубашка, Джек Лондон
- Издательство: Книга по Требованию
- ISBN: 9785424116322
- Год: 2011
«Жизнь нельзя объяснить интеллектуальными терминами.»
«Смирительная рубашка», малоизвестное нашему читателю произведение Джека Лондона, является жемчужиной его творческого наследия. Даррел Стэндинг, профессор агрономии, в порыве ревности убивает коллегу. Ему, кабинетному ученому, предстоит пройти через все ужасы калифорнийской тюрьмы. Но дух человека выше его плоти, и Стэндинг покинул свое тело, затянутое в «смирительную рубашку», и стал межзведным скитальцем. Он вспомнил все свои предыдущие воплощения, каждое из которых — это увлекательный, захватывающий роман. Обо всём этом и не только в книге Смирительная рубашка (Джек Лондон)
Рецензии Отзывы Цитаты Где купить
- Рецензии (1)
- Написать рецензию
Средний балл рецензентов: 5
Самая популярная Самая обсуждаемая Самая свежая 11 Доводилось ли вам, дочитав книгу и закрывая последнюю страницу, говорить себе: «Черт, это было круто!»? «Смирительная рубашка» — для меня одна из тех редких книг, сюжет которой ты проживаешь сам. Причем история, которую тебе хочется досмотреть до конца, но в которой, навряд ли бы захотелось оказаться самому. Показывается жизнь и что ее всегда можно поменять, главное захотеть. А показано в такой противоестественной и довольно нереальной форме, что даже лучше. Действие романа развертывается в Калифорнийской тюрьме Сан-Квентин в 1913 году. Главный герой – профессор агрономии Даррел Стэндинг – узник, приговоренный к смерти. Строптивый заключенный подвергается избиениям и нечеловеческим пыткам, но самое страшное, чудовищное по своей жестокости наказание, способное сломить самого крепкого человека за несколько часов – это «смирительная рубашка». И вот здесь автор применяет нереалистичный сюжетный ход: он наделяет своего героя умением выходить за пределы телесной оболочки и заново проживать жизнь своих предков. Тело Стэндинга находится в жестоком плену, но дух его свободен и независим, живет своей жизнью, наслаждаясь движением и деятельностью, присущей разумному индивиду. Балансируя между жизнью и смертью, душа Стэндинга отлетает от тела и уносится в межзвездные миры, перемещается в историческое прошлое. Он вспомнил и пережил вновь все свои предыдущие воплощения, каждое из которых — это увлекательнейшая история, насыщенная удивительными приключениями, бедствиями, победами и поражениями. Избранный Лондоном литературный прием позволяет ему переносить действие в любые эпохи и государства и дает возможность разрядить подавляющее впечатление от описаний тюремных пыток Стэндинга. Квинтэссенция всех «странствий» — любовь к женщине. С древнейших времен сражались во имя женщины, для нее ловили зверей и добывали огонь, из-за нее разжигались войны. И, как выясняется, сам герой попал в тюрьму, убив в припадке ревности своего коллегу. «Величайшей вещью в жизни, во всех жизнях, моей и всех людей — философствует Стэндинг — была женщина, и есть женщина, и будет женщина, доколе звезды движутся в небе и небеса изменяются в вечном течении». Произведение обладает особой энергетикой, затягивает и поглощает в свою необычайно красивую и оригинальную историю. В нем присутствуют и фантастические мысли, и размышления о потустороннем мире, показана напряженная работа извилин мозга и предел человеческого разума. Роман произвел сильное впечатление и, на мой взгляд, он больше не о переселении душ, а о силе воли и человеческого духа настоящего человека. Что заставляет его жить и почему он не перестает бороться? Ответ — в книге.
Посмотреть все рецензии (1)
- Отзывы (6)
- Оставить свой отзыв
Посмотреть все отзывы (6)
- Цитаты (1)
- Добавить цитату
Самая популярная цитата Самая новая
- 3 + «Жизнь нельзя объяснить интеллектуальными терминами.»
Посмотреть все цитаты (1)
Книгу «Смирительная рубашка» Джек Лондон можно приобрести или скачать: в 1 магазине по цене 315 руб.
- Объявления
- Разместить объявление
Предложений от участников по этой книге пока нет. Хотите обменяться, взять почитать или подарить? Добавьте объявление первым!
- Читали (59)
- Хотят прочесть (44)
Посмотреть всеx прочитавших (59)
- Купить данное издание можно здесь
- Издательство: АСТ, Фолио, 1998 Купить данное издание можно здесь
Начало месяца — время собирать камни — «книжные камни». BookМix.ru представляет…
Пока нет настроения делать что-то хорошее. Поэтому я обратила свой взор на свои же книжные полки и…
Что ж, принимаю поздравления со знаменательной датой — сегодня год, как я зарегистрировалась на…
Роман «Искренне ваш Шурик» Людмилы Улицкой давно был в моих хотелках, и вот свершилось: наконец-то…
0.28214478492737==(91)
— Персональные рекомендации; — Регулярные конкурсы и розыгрыши книг и других призов; — Своя онлайн библиотека; — Обмен мнениями и тематические сообщества; — Личные блоги о книгах и не только; — Рейтинги и тематические подборки; — Более миллиона книг в каталоге! зарегистрироваться на проекте
Источник: https://bookmix.ru/book.phtml?id=969452
Джек Лондон — Смирительная рубашка
Здесь можно купить и скачать «Джек Лондон — Смирительная рубашка» в формате fb2, epub, txt, doc, pdf. Жанр: Классическая проза, издательство АСТ. Так же Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги на сайте LibFox.Ru (ЛибФокс) или прочесть описание и ознакомиться с отзывами.
На Facebook
В Твиттере
В Instagram
В Одноклассниках
Мы Вконтакте
Описание и краткое содержание «Смирительная рубашка» читать бесплатно онлайн.
«Смирительная рубашка», малоизвестное нашему читателю произведение Джека Лондона, является жемчужиной его творческого наследия.
Даррел Стэндинг, профессор агрономии, в порыве ревности убивает коллегу. Ему, кабинетному ученому, предстоит пройти через все ужасы калифорнийской тюрьмы. Но дух человека выше его плоти, и Стэндинг покинул свое тело, затянутое в «смирительную рубашку», и стал межзвездным скитальцем. Он вспомнил все свои предыдущие воплощения, каждое из которых — это увлекательный, захватывающий роман…
Джек Лондон
Смирительная рубашка
Всю жизнь в душе моей хранилось воспоминание об иных временах и странах. И о том, что я уже жил прежде в облике каких-то других людей… Поверь мне, мой будущий читатель, то же бывало и с тобой.
Перелистай страницы своего детства, и ты вспомнишь это ощущение, о котором я говорю, — ты испытал его не раз на заре жизни. Твоя личность еще не сложилась тогда, не выкристаллизовалась.
Ты был податлив, как воск, еще не отлился в устойчивую форму, твое сознание еще находилось в процессе формирования… О да, ты становился самим собой, и ты забывал.
Ты многое позабыл, мой читатель, и все же, когда ты пробегаешь глазами эти строчки, перед тобой, словно в туманной дымке, рождаются видения иных мест, иных времен, которые открывались твоему детскому взору. Сегодня они кажутся снами. Но если это сны, снившиеся тебе тогда, то что породило их, какая реальность?
В наших снах причудливо сплетается воедино то, что было пережито нами когда-то. Самые нелепые сны порождены реальным жизненным опытом.
Ребенком, еще крошечным ребенком, ты падал во сне, читатель, с головокружительной высоты; тебе снилось, что ты летаешь по воздуху, словно для тебя привычно летать; тебя пугали страшные пауки и существа с множеством ног, рожденные в болотном иле; ты слышал какие-то голоса и видел какие-то лица, пугающе знакомые; ты взирал на утренние и вечерние зори, подобных которым — ты знаешь это теперь, заглядывая в прошлое, — ты никогда не видел.
Прекрасно. Эти отрывки детских воспоминаний — они принадлежат к другому миру, к другой жизни, они — часть того, с чем тебе никогда не приходилось сталкиваться в твоем нынешнем мире, в твоей нынешней жизни.
Так откуда же они? Из какого-то другого мира? Из чьей-то другой жизни? Быть может, когда ты прочтешь все, что я здесь напишу, ты найдешь ответы на эти недоуменные вопросы, которыми я сейчас поставил тебя в тупик и которые ты, еще прежде чем раскрыть мою книгу, задавал себе сам.
* * *
Вордсворт это знал. Он не был ни пророком, ни ясновидящим, он был самым обыкновенным человеком, как ты или любой другой.
То, что он знал, знаешь и ты, и каждый человек это знает. Но он удивительно точно сказал об этом — в тех строках, которые начинаются так:
Но в полной наготе и но в забвении полном…
Да, мрак темницы смыкается над нами, едва успеваем мы появиться на свет, и слишком быстро мы забываем все. Однако, рождаясь, мы еще помним иные места, иные времена. Беспомощные младенцы, покоясь у кого-то на руках или ползая на четвереньках по полу, мы грезим о полетах высоко над землей. Да, да.
И в наших кошмарах мы переживаем страдания и муки, изнывая от страха перед чем-то чудовищным и неведомым. Едва родившись, еще не получив никакого опыта, мы тем не менее уже с момента появления на свет знаем чувство страха, страх живет в наших воспоминаниях, — а воспоминания возникают из опыта.
Если говорить о себе самом, то в том нежном возрасте, когда я едва начинал складывать слова, а чувство голода или желание сна выражал еще в нечленораздельных звуках, — да, уже тогда я знал, что когда-то блуждал в пространстве среди звезд. Мой язык еще ни разу не произносил слова «король», а я помнил, что когда-то я был сыном короля. И еще я помню: я был рабом и сыном раба когда-то и носил на шее железное кольцо.
Более того. В возрасте трех… четырех… пяти лет я не был самим собой. Я еще только начинался, мой дух еще не застыл в устойчивой форме, соответствующей моему телу, моему времени, моему окружению. В этот период все, чем я был в предыдущие десятки тысяч моих жизней, боролось во мне, в моей еще не сложившейся душе, стремясь воплотить себя во мне и стать мною.
Нелепо, не правда ли? Но вспомни, мой читатель, который, как я надеюсь, будет странствовать со мной во времени и пространстве, вспомни, прошу, мой читатель, что я немало размышлял над этими предметами, что долгие, долгие годы, в бесконечном мраке, пропахшем кровью и потом, я оставался наедине с моими другими «я», и общался с ними, и изучал их. Я вновь претерпел горе и муки былых существований, чтобы принести тебе познание, которое ты разделишь со мной как-нибудь на досуге, спокойно перелистывая страницы моей книги.
Итак, как я уже сказал, в возрасте трех, четырех и пяти лет я еще не был самим собой. Я еще только выкристаллизовывался, обретая форму, в сосуде моего тела, и могучее неизгладимое прошлое, определяя, чем я стану, воздействовало на ту смесь, из которой я должен был сложиться.
Это не мой голос раздавался по ночам, исполненный страха перед чем-то хорошо известным, что мне, без сомнения, не было и не могло быть известно.
И не о том же ли самом говорят мои детские пристрастия, вспышки ярости или приступы хохота? Чужие голоса звучали в моем голосе, голоса живших когда-то встарь мужчин и женщин, голоса теней — моих предков.
И когда я вопил в бешенстве, в этом вопле слышался вой зверей, более древних, чем горы, и в детском моем неистовом, истерическом, яростном визге находили отзвук дикие, бессмысленные крики зверей, населявших землю в доисторические времена, еще до появления Адама.
Ну вот, я и выдал свою тайну. Багровая ярость! Вот что погубило меня в этой, нынешней жизни. Вот по милости чего через каких-нибудь несколько недель меня выведут из этой камеры и потащат к высокому шаткому помосту, над которым болтается крепкая веревка.
И с помощью этой веревки меня повесят за шею, и я буду висеть на ней, пока не умру.
Багровая ярость всегда была причиной моей гибели во всех моих воплощениях, ибо багровая ярость — это роковое, гибельное наследие, выпавшее на мою долю еще во времена покрытых слизью существ, когда наш мир только создавался.
* * *
Но, пожалуй, мне пора представиться. Я не слабоумный и не сумасшедший. Я хочу, чтобы вы это поняли, иначе вы не поверите тому, что я хочу вам рассказать. Меня зовут Даррел Стэндинг.
Кое-кто из вас, прочтя эти строки, тотчас вспомнит, о ком идет речь. Но большинство моих читателей, несомненно, ничего обо мне не слышали, и поэтому я расскажу о себе.
Восемь лет назад я был профессором агрономии на сельскохозяйственном факультете Калифорнийского университета. Восемь лет назад сонный университетский городок Беркли был потрясен известием о том, что в одной из лабораторий геологического факультета убит профессор Хаскелл. Убийцей был Даррел Стэндинг.
Я и есть тот Даррел Стэндинг. Меня застигли на месте преступления. Кто из нас был прав, а кто виноват в этой ссоре, не имеет значения. То было сугубо личное дело. Важно лишь одно: в припадке гнева, оказавшись во власти багровой ярости, которая была извечным моим проклятием во все времена, я убил моего коллегу. Так было записано в судебном решении, и я признаю, что на этот раз суд не ошибся.
Нет, меня повесят не за убийство профессора Хаскелла. За это преступление я был присужден к пожизненному заключению.
Мне было тогда тридцать шесть лет. Теперь мне сорок четыре года. Восемь последних лет я провел в Сен-Квентине — в государственной тюрьме штата Калифорния. Из этих восьми лет пять лет я прожил в полном мраке. Это называется одиночным заключением. А те, кто его испытал, называют его погребением заживо.
Но мне во время этих пяти лет жизни в могиле удалось достичь такой свободы, какой редко пользовался кто-нибудь из людей.
Я был заперт в одиночке, меня бдительно охраняли, и тем не менее я не только скитался по свету, но странствовал и во времени.
Те, кто замуровал меня там на несколько жалких лет, подарили мне, сами того не зная, простор столетий. Да, благодаря Эду Моррелу я в течение пяти лет был скитальцем звездных пространств.
Но Эд Моррел — это особая история. Я расскажу вам о нем немного погодя. Мне надо рассказать так много, что я затрудняюсь, с чего начать.
Начну хотя бы так. Я родился на ферме в Миннесоте. Моя мать была дочерью шведа-эмигранта. Ее звали Хильда Тоннессон. Отца моего звали Чонси Стэндинг — он был-коренным американцем.
Его род восходил к Элфриду Стэндингу, завербованному работнику, или, если хотите, рабу, вывезенному из Англии на виргинские плантации еще в те давние года, когда юный Вашингтон отправился обозревать пенсильванские леса.
Сын Элфрида Стэндинга сражался в рядах революционной армии; внук принимал участие в войне 1812 года. С тех пор не было ни одной войны, в которой не участвовал бы кто-нибудь из Стэндингов.
Я, последний из Стэндингов, которому суждено вскоре умереть, не оставив после себя потомства, в последнюю войну сражался рядовым на Филиппинах, ради чего в самом расцвете своей научной карьеры отказался от профессорской кафедры в Небрасском университете.
Великий Боже! Ведь когда я от всего этого отказался, меня прочили в деканы сельскохозяйственного факультета этого университета! Меня, скитальца звездных пространств, страстного искателя приключений, Каина, кочующего из столетия в столетие, воинственного жреца забытых эпох, мечтателя-поэта дней, давно канувших в прошлое и даже не занесенных в книгу истории.
Конец ознакомительного отрывка
ПОНРАВИЛАСЬ КНИГА?
Эта книга стоит меньше чем чашка кофе! УЗНАТЬ ЦЕНУ
Источник: https://www.libfox.ru/246301-dzhek-london-smiritelnaya-rubashka.html
Рецензия на книгу “Смирительная рубашка” Джека Лондона
Автор рецензии: Айна Досмахамбет
Нет, это не Джек Лондон, скажете вы. И будете где-то правы. Потому что Джек Лондон — это всегда суровые мужчины, соленые брызги в лицо, шквал ветра, аборигены и дух путешествий вперемешку со свойственным только Лондону романтизмом. Это совершенно новый, никому не известный Джек Лондон. А может, это как раз истинное лицо писателя?
«Смирительная рубашка»(Странник по звездам) кардинально отличается от всего того, что писал Джек Лондон до этого. Роман повествует о Даррелле Стэндинге, профессоре агрономии Калифорнийского университета, убившего в припадке ярости своего коллегу, и теперь отбывающего свой срок в тюрьме.
Ему приходится столкнуться с суровыми реалиями тюремной жизни — насилием, избиением, жестоким отношением и со смирительной рубашкой, перевоплотившейся из атрибута пыток в его спасение. Жестокие надзиратели регулярно зашнуровывают его в кусок брезента таким образом, что дышать было нечем.
Только Джек Лондон мог описать эти пытки так, что каждый раз, когда главного героя затягивали в смирительную рубашку, у меня сжимались все внутренние органы, я не могла пошевелиться, и мне буквально не хватало воздуха. Мне хотелось отложить книгу и набрать полные легкие воздуха. Но отложить эту книгу почти невозможно.
Наоборот, ее хочется читать быстрее и быстрее, чтобы узнать, в каком же следующем воплощении предстанет перед нами Даррелл Стэндинг, который научился «отключаться» и жить вне своего тела. Только самые стойкие могут выдержать эту пытку несколько часов, а наш герой мог находиться в рубашке десятки дней.
«Умерщвляя» свое тело, отключая друг за другом его части от мозга, он научился путешествовать по своим предыдущим воплощениям.
В своих воплощениях Стэндинг вселялся в тело и жил жизнью как именитого графа Гильома де Сен-Мора, так и безымянного, тощего и грязного отшельника в Египте; от маленького мальчишки, чей отец вел караван в сорок фургонов во время большого переселения на запад до римского легионера и средневекового рыцаря. Каждое его перевоплощение — это отдельный роман, в каждом из которых можно разглядеть Джека Лондона: пыль из-под колес в пустыне, кораблекрушения в открытом море, знойные женщины и благородные мужчины, которые никогда не сдаются.
Главная идея этой книги, на мой взгляд, это — дух человека, который в отличие от физического тела, никогда не умирает: “Дух – вот реальность, которая не гибнет. Я – дух, и я существую.
Я, Даррел Стэндинг, обитатель многих телесных оболочек, прибавлю еще какое-то количество строк к этим воспоминаниям и отправлюсь дальше.
Форма, то есть мое тело, распадется на части, после того как я буду добросовестно повешен за шею, и вскоре в мире материи от этой формы не останется и следа. Но в мире духа останется нечто – останется память обо мне”.
После прочтения этой книги какое-то время мне казалось, что человеку по силам выдержать любые физические пытки и страдания.
Так получилось, что после «Смирительной рубашки» я как раз прочитала роман Алена Бомбара, который только укрепило во мне веру в то, что тело человека — лишь оболочка для огромного подсознания. Что упав, я не почувствую боли, пока сама не захочу.
Для 15-летнего подростка это было действительно открытием. Мысль и идея, которая маленьким зерном зародилась после прочтения книги, до сих пор растет и укрепляется во мне.
Мне кажется, книги должны быть как раз такими — давать пищу для размышления, открывать новые грани реальности, поворачивать нужный рычаг в нужном направлении. Это одна из книг, которую я могу читать и читать. Нет, это не любимая моя книга, но это одна из немногих книг, которые запомнились мне.
Возможно, она покажется кому-то скучной и утомительной. Кто-то скажет, что она очень тяжелая. Но я настоятельно рекомендую все же хотя бы попробовать ее прочитать.
Источник: https://yvision.kz/post/375128
Читать Смирительная рубашка. Когда боги смеются
Сын Альфреда Стэндинга принимал участие в революции, внук — в войне 1812 года. Не было с тех пор войны, в которой бы не участвовали Стэндинги.
Я, последний из Стэндингов, которому скоро предстоит умереть, не оставив потомства, сражался рядовым на Филиппинах, в нашу последнюю войну; ради этого я вышел в отставку на пике своей карьеры, будучи профессором университета в Небраске.
О Боже! Я ведь занимал тогда должность декана в сельскохозяйственном колледже этого университета, — я, бродяга, запятнанный кровью искатель приключений, вечный скиталец Каин, воинственный жрец забытых эпох, мечтатель-поэт, чья слава давно канула в прошлое.
И вот я сижу с обагренными руками здесь, в отделении для убийц государственной тюрьмы Фолсем, ожидая дня, назначенного государственной машиной штата, когда слуги закона уведут меня во тьму — тьму, которой они боятся; ту, что рождает в них страх и бесчисленные суеверия и бросает их, тупоумных и воющих, к алтарям богов, созданных их страхом по своему образу и подобию.
Нет, мне уже не стать деканом сельскохозяйственного колледжа. Однако я знаю агрономию, это было мое призвание, ради которого я родился, был вскормлен и воспитан. Я в совершенстве овладел ею, обладая незаурядными способностями.
Я могу на глаз определить процент жира в коровьем масле, а также достоинства и недостатки почвы, наличие в ней щелочи или кислоты, без всякой лакмусовой бумаги. Повторяю, моим призванием была и остается наука о земледелии.
И вот государство и его граждане верят, что могут уничтожить это знание, отправив меня во мрак посредством веревки, затянутой на шее, — знание, по крупицам собранное в течение тысячелетий и возникшее до того, как на возделанных полях Трои появились стада кочующих пастухов!
Урожай! Что вы знаете об урожае? Мои опыты в Уистаре увеличили годовой доход с урожая в каждом графстве штата на полмиллиона долларов. Таковы факты.
Многие фермеры, разъезжающие теперь на собственных автомобилях, помнят, благодаря кому они их купили.
Многие нежные, наивные девушки и юноши, склонившиеся над университетскими учебниками, и не подозревают, что высшее образование стало для них доступно именно благодаря моей деятельности в Уистаре.
А управление фермой! Я могу с ходу назвать причины непроизводительности труда, не углубляясь в конкретные детали, будь то ручной труд или машинный. На эту тему имеется мое руководство и таблица.
Вне всякого сомнения, в настоящий момент сотни тысяч фермеров морщат лоб над его страницами, прежде чем выбить пепел из трубки и лечь спать.
Но мне самому не нужны были таблицы, мне хватало одного взгляда на человека, чтобы определить его склонности и черты характера, а также — какова будет его производительность труда.
На этом я должен закончить первую главу моего рассказа. Сейчас девять часов, а в отделении для убийц это значит, что пора гасить свет. Я уже слышу тихие шаги надзирателя, намеревающегося сделать мне замечание за то, что моя лампа еще не потушена. Будто живой человек может угрожать тому, кто приговорен к смерти!..
Глава II
Я — Даррел Стэндинг. В ближайшие недели меня выволокут из камеры и повесят. Но до того я расскажу на этих страницах о других временах и местах.
Приговор гласил, что я должен провести остаток моей жизни в тюрьме Сен-Квентин. Я признан неисправимым, а значит — отвратительным существом, по крайней мере, таково значение этого слова в тюремном лексиконе.
Я стал «неисправимым» из-за своего отвращения к непроизводительности труда. Эта тюрьма, подобно всем остальным тюрьмам, представляет собой настоящий бедлам с точки зрения непроизводительности труда. Меня определили в ткацкую мастерскую.
Преступные растраты энергии раздражали меня. Как могло быть иначе? Ведь это было моей специальностью.
За три тысячи лет до изобретения механического ткацкого станка я гнил в древневавилонской тюрьме, и поверьте мне, я не лгу, утверждая, что в те далекие дни мы, заключенные, работали интенсивнее на ручном станке, чем арестанты Сен-Квентина на станках, приводимых в действие паром.
Это бессмысленное расточение сил было преступным в моих глазах. Я возмутился. Я пытался показать надзирателям другие, более продуктивные способы работы. На меня донесли начальству, после чего бросили в карцер, лишив света и пищи.
Я смирился было и попробовал работать в хаосе ткацкой мастерской, но снова взбунтовался, и на этот раз меня отправили в карцер в смирительной рубашке.
Распростертого на полу, меня избивали безмозглые тюремщики, способные понять лишь то, что я не похож на них и не так глуп.
Два года мне пришлось терпеть эти бессмысленные истязания. Страшная это пытка — быть связанным и брошенным крысам. Именно крысами были мои тюремщики, поедавшие мой мозг, мои чувства и сознание.
А я, некогда храбрый боец, в этой своей жизни отнюдь им не являлся.
Я был фермером, агрономом, университетским профессором, кабинетным ученым, интересовавшимся только почвой и увеличением ее плодородия.
Я сражался на Филиппинах, потому что такова была традиция Стэндингов, но не имел к этому никакой склонности.
Слишком нелепым казалось мне это занятие — поражать взрывчатыми веществами тела маленьких темнокожих людей.
Странно было наблюдать, как наука проституирует всю мощь своих завоеваний и талант изобретателей для того только, чтобы насильственно вводить посторонние вещества в тела темнокожего народа.
Как я сказал, следуя традиции Стэндингов, я отправился на войну и обнаружил, что не создан для нее. Того же мнения были и мои офицеры, поэтому меня назначили штабным писарем, и вот так, писарем за конторкой, я и сражался всю испано-американскую войну.
Вы видите, что не как боец, а как мыслитель я восстал против непроизводительности труда в ткацкой мастерской и подвергся преследованиям тюремщиков, а затем получил звание «неисправимого». Я не переставал мыслить, и я был наказан за это. Так я сказал начальнику тюрьмы Азертону, когда моя неисправимость стала столь несомненной, что он вызвал меня для разговора в свой личный кабинет.
— Глупо думать, начальник, что ваши крысы-грызуны смогут выбить из моей головы то, что ясно и определенно сложилось в ней. Вся организация вашей тюрьмы нелепа. Вы политик.
Ваше дело — ткать политические сети с ресторанными завсегдатаями из Сан-Франциско, и это занятие вам больше по плечу, чем то, которым вы сейчас занимаетесь. Ведь вы не умеете ткать джут.
Ваши мастерские устарели на пятьдесят лет…
Но не стоит приводить тут всю эту тираду. Я показал ему, как он глуп, и в результате он решил, что я безнадежно неисправим.
Как гласит пословица, нельзя давать собаке плохую кличку. Прекрасно. Начальник тюрьмы Азертон окончательно закрепил за мной дурную славу. Не раз проступки других осужденных приписывались мне, и я расплачивался за них карцером на хлебе и воде, или меня подвешивали за большие пальцы на долгие часы, каждый из которых казался дольше любой жизни, когда-либо мною прожитой.
Умные люди бывают жестоки, но дураки жестоки чудовищно. Все мои тюремщики, начиная с Азертона, были тупыми извергами.
Сейчас вы узнаете, что они со мной сделали.
В тюрьме был один заключенный-поэт со следами вырождения на лице и теле. Он был фальшивомонетчик, трус и слюнтяй, и он был стукач. Странные слова употребляет профессор агрономии, скажете вы, но профессор агрономии, осужденный на пожизненное заключение, неизбежно узнает много странных слов.
Этого поэта-стукача звали Сесил Уинвуд. Он не впервые попал под суд, однако из-за дворянского происхождения его приговорили лишь к семи годам тюрьмы. Хорошее поведение значительно уменьшило бы этот срок. Мой срок — это вся жизнь. Однако этот несчастный выродок, для того чтобы пораньше выйти на свободу, ухитрился добавить основательный кусок вечности к моему пожизненному заключению.
Я расскажу, как это случилось, хотя весь ход событий стал мне известен много позже. Этот Сесил Уинвуд, желая попасть в милость к начальнику тюрьмы, ко всем инспекторам и к губернатору Калифорнии, подстроил доказательства якобы задуманного побега из тюрьмы.
Нужно отметить, что: 1) Сесила Уинвуда так ненавидели его товарищи по заключению, что не позволяли ему участвовать в пари на состязаниях, кто из клопов прибежит раньше (среди заключенных это было очень распространенное развлечение); 2) я был собакой с плохой кличкой; 3) для своего замысла Сесил Уинвуд нуждался в собаках с дурной репутацией, в пожизненно заключенных, в отчаявшихся, в неисправимых.
Источник: https://online-knigi.com/page/165664?page=2
Джек Лондон Межзвёздный скиталец (Смирительная рубашка) Читать
С раннего детства во мне жило сознание бытия иных мест и времен. Я чувствовал присутствие в себе иного «я».
И верьте мне, мой грядущий читатель, это бывало и с вами! Оглянитесь на свое детство – и ощущение инобытия, о котором я говорю, вспомнится вам как опыт вашего детства.
Вы тогда еще не определились, не выкристаллизовались, вы были пластичны, вы были – душа в движении, сознание и тождество в процессе формирования, – да, формирования и… забывания.
Вы многое забыли, читатель; но все же, читая эти строки, вы смутно припомните туманные перспективы иных времен и мест, в которые заглядывал ваш детский глаз. Теперь они вам кажутся грезами, снами. Но если это были сны, привидевшиеся вам в ту пору, – откуда, в таком случае, их вещественность? Наши грезы уродливо складываются из вещей, знакомых нам.
Материал самых бесспорных наших снов – это материал нашего опыта.
Ребенком, совсем крохотным ребенком, вы в грезах падали с громадных высот; вам снилось, что вы летаете по воздуху, вас пугали ползающие пауки и слизистые многоножки, вы слышали иные голоса, видели иные лица, ныне кошмарно знакомые вам, и любовались восходами и закатами солнц иных, чем известные вам ныне.
Так вот, эти детские грезы принадлежат иному миру, иной жизни, относятся к вещам, которых вы никогда не видели в нынешнем вашем мире и в нынешней вашей жизни. Но где же? В другой жизни? В других мирах?
Когда вы прочтете все, что я здесь описываю, вы, может быть, получите ответ на недоуменные вопросы, которые я перед вами поставил и которые вы сами ставили себе еще до того, как читали эту книгу.
Вордсворт знал эту тайну. Он был не ясновидящий, не пророк, а самый обыкновенный человек, как вы, как всякий другой. То, что знал он, знаете вы, знает всякий. Но он необычайно талантливо выразил это в своей фразе, начинающейся словами: «Не в полной наготе, не в полноте забвенья…»
Поистине тени тюрьмы окружают нас, новорожденных, и слишком скоро мы забываем! И все же, едва родившись, мы вспоминали иные времена и иные места.
Беспомощными младенцами, на руках старших, или ползая на четвереньках по полу, мы вновь переживали во сне свои воздушные полеты. Да, мы познавали муки и пытку кошмарного страха перед чем-то смутным, но чудовищным.
Мы, новорожденные младенцы без опыта, рождались со страхом, с воспоминанием страха, а в о с п о м и н а н и е е с т ь о п ы т.
Что касается меня, то я, еще не начав говорить, в столь нежном возрасте, что потребность пищи и сна я мог выражать только звуками, – уже в ту пору я знал, что я был мечтателем, скитальцем среди звезд. Да, я, чьи уста не произносили слова «король», знал, что некогда я был сыном короля. Мало того – я помнил, что некогда я был рабом и сыном раба и носил железный ошейник.
Это не все. Когда мне было три, и четыре, и пять лет, «я» не был еще «я».
Я еще только с т а н о в и л с я; я был расплавленный дух, еще не застывший и не отвердевший в форме нынешнего моего тела, нынешнего моего времени и места.
В этот период во мне бродило, шевелилось все, чем я был в десятках тысяч прежних существований, это все мутило мое расплавленное «я», стремившееся воплотиться во м н е и стать м н о ю.
Глупо это все, не правда ли? Но вспомните, читатель, – которого надеюсь увлечь за собою в скитания по безднам времени и пространства, – сообразите, читатель, прошу вас, что я много думал об этих вещах, что в кровавые ночи и в холодном поту мрака, длившегося долгими годами, я был один на один со своими многоразличными «я» и мог совещаться с ними и созерцать их. Я пережил ад всех существований, чтобы поведать вам тайны, которые вы разделите со мной, склонясь в час досуга над моей книгой.
Итак, я повторяю: в три, и в четыре, и в пять лет «я» не был еще «я»! Я только с т а н о в и л с я, з а с т ы в а л в форме моего тела, и все могучее, неразрушимое прошлое бродило в смеси моего «я», определяя, какую форму это «я» примет. Это не мой голос, полный страха, кричал по ночам о вещах, которых я, несомненно, не знал и не мог знать.
Также и мой детский гнев, мои привязанности, мой смех. Иные голоса прорывались сквозь мой голос, – голоса людей прошлых веков, голоса туманных полчищ прародителей.
Мой капризный плач смешивался с ревом зверей более древних, чем горы, и истерические вопли моего детства, когда я багровел от бешеного гнева, были настроены в лад бессмысленным, глупым крикам зверей, живших раньше Адама, иных биологических эпох.
Я раскрыл свою тайну. Багровый гнев! Он погубил меня в этой нынешней моей жизни.
По его милости меня через несколько быстролетных недель поведут из камеры на высокое место с шатким помостом, увенчанное очень прочной веревкой; здесь меня повесят за шею и будут дожидаться моего издыхания.
Багровый гнев всегда губил меня во всех моих жизнях; ибо багровый гнев – мое злосчастное, катастрофическое наследие от эпохи комков живой слизи, – эпохи, предначальной миру.
Но пора мне отрекомендоваться. Я не идиот и не помешанный. Вы должны это знать, иначе вы не поверите тому, что я вам расскажу. Меня зовут Дэррель Стэндинг. Кое-кто из тех, кто прочтет эти строки, тотчас же вспомнит меня. Но большинству читателей – лицам, меня не знающим, – я должен представиться.
Восемь лет назад я был профессором агрономии в сельскохозяйственном колледже Калифорнийского университета. Восемь лет назад сонный университетский город Берклей был взволнован убийством профессора Гаскелля в одной из лабораторий горнозаводского отделения. Убийцей был Дэррель Стэндинг.
Я – Дэррель Стэндинг. Меня поймали на месте преступления. Я не стану обсуждать теперь, кто был прав и кто виноват в деле профессора Гаскелля. Это было чисто личное дело.
Главная суть в том, что в припадке ярости, одержимый катастрофическим багровым гневом, который был моим проклятием во все века, я убил своего товарищапрофессора.
Протокол судебного следствия показал, что я убил; и я, не колеблясь, признаю правильность судебного протокола.
Нет, меня повесят не за это убийство. Меня приговорили к пожизненному заключению. В ту пору мне было тридцать шесть лет, теперь сорок четыре. Эти восемь лет я провел в государственной Калифорнийской тюрьме СанКвэнтина.
Пять лет из этих восьми я провел в темноте – это называется одиночным заключением. Люди, которым приходилось переживать одиночное заключение, называют его погребением заживо. Но за эти пять лет пребывания в могиле я успел достигнуть свободы, знакомой лишь очень немногим людям.
Самый одинокий из узников, я победил не только мир – я победил и время. Те, кто замуровали меня на несколько лет, дали мне, сами того не зная, простор столетий. Поистине благодаря Эду Моррелю я испытал пять лет межзвездных скитаний. Впрочем, Эд Моррель – это уже из другой области.
Я вам расскажу о нем после. Мне так много нужно рассказать вам, что я, право, не знаю, с чего начать!
Итак, начнем. Я родился в штате Миннесота. Мать мою – дочь эмигрировавшего в Америку шведа – звали Гильда Тоннесон. Отец мой, Чанси Стэндинг, принадлежал к старинной американской фамилии.
Он вел свою родословную от Альфреда Стэндинга, по письменному контракту закабалившегося в слуги или, если вам угодно, в рабы и перевезенного из Англии на плантации Виргинии в те дни, когда молодой Вашингтон работал землемером в пустынях Пенсильвании.
Сын Альфреда Стэндинга сражался в войну Революции; внук – в войну 1812 года. С тех пор не случалось войны, в которой Стэндинги не принимали бы участия.
Я, последний из Стэндингов, которому скоро предстоит умереть, не оставив потомков, сражался простым солдатом на Филиппинах в последней войне Америки; для этого я отказался в самом начале карьеры от профессорской кафедры в университете Небраски.
Подумайте! Когда я уходил, меня прочили в деканы сельскохозяйственного отделения этого университета, – меня, мечтателя, сангвинического авантюриста, бродягу, Каина столетий, воинственного жреца отдаленных времен, мечтающего при луне, как поэт забытых веков, доныне не занесенный в историю человека, писаную человеческой рукой.
И вот я сижу в государственной тюрьме Фольсома, в Коридоре Убийц, и ожидаю дня, назначенного государственной машиной, – дня, в который слуги государства уведут меня туда, где, по их твердому убеждению, царит мрак, – мрак, которого они страшатся, – мрак, который рождает в них трусливые и суеверные фантазии, который гонит этих слюнявых и хнычущих людишек к алтарям божков, созданных их страхом и ими очеловеченных.
Нет, не быть мне никогда деканом агрономического отделения! А ведь я знал агрономию. Это моя специальность. Я родился для земледелия, воспитывался на сельском хозяйстве, обучался сельскому хозяйству и изучил сельское хозяйство. В нем я был гениален.
Я на глаз берусь определить, какая корова дает самое жирное молоко, – и пусть специальным прибором проверяют меня! Довольно мне взглянуть не то что на землю, а хотя бы на пейзаж – и я перечислю вам все достоинства и недостатки почвы. Мне не нужна лакмусовая бумажка, чтобы определить, щелочна или кислотна данная почва.
Повторяю: сельское хозяйство, в высшем научном значении слова, было моим призванием и остается моим призванием; в нем я гениален.
А вот государство, включающее в себя всех граждан государства, полагает, что оно может при помощи веревки, затянутой вокруг моей шеи, и толчка, выбивающего табуретку из-под ног, загнать в последнюю тьму все эти мои знания, всю ту мудрость, которая накоплялась во мне тысячелетиями и была зрелой еще до того, как поля Трои покрылись стадами кочующих пастухов.
Зерно? Кто же знает зерно, как не я? Познакомьтесь с моими показательными опытами в Уистаре, при помощи которых я повысил ценность годового урожая зерна в каждом графстве Айовы на полмиллиона долларов. Это исторический факт.
Многие фермеры, разъезжающие сейчас в собственных автомобилях, знают, кто дал им возможность кататься на автомобиле.
Пышногрудые девушки и яснолицые юноши, склонившиеся над университетскими учебниками, не подозревают, что это я, моими прекрасными опытами в Уистаре, дал им возможность получать высшее образование.
А управление фермой? Я знаю вред лишних движений, не изучая кинематографических снимков; знаю, годится ли данная земля для обработки, знаю стоимость стройки и стоимость рабочих рук. Познакомьтесь с моим руководством и с моими таблицами по этому вопросу.
Без всякого хвастовства скажу, что в этот самый момент сотня тысяч фермеров сидит и морщит лоб над развернутыми страницами этого учебника, перед тем как выколотить последнюю трубку и лечь спать.
Но мои знания были настолько выше моих таблиц, что мне достаточно было взглянуть на человека, чтобы определить его наклонности, его координации и коэффициент его лишних движений.
Я кончаю первую главу моего повествования. Уже девять часов, а в Коридоре Убийц это значит, что надо тушить огонь. Я уже слышу глухое шлепанье резиновых подошв надзирателя, спешащего накрыть меня за горящей керосиновой лампой и изругать – словно бранью можно обидеть осужденного на смерть!
Источник: https://www.100bestbooks.ru/read_book.php?item_id=5498&page=1
Загрузка...
