Николай Григорьевич Кузовников в молодости был деревенским жителем, но сталинская индустриализация начала 30-х годов увела его из села в город.
Кузовников быстро приспособился к городскому существованию, устроился на непыльную работу кладовщика, умело воровал со складов, ни разу не попался – жил хорошо и ни в чём не нуждался.
К старости, подводя итоги жизни, Николай Григорьевич мысленно говорил сам себе: «Молодец: и в тюрьме не сидел, и в войну не укокошили».
Но, невзирая на всё, в последние пять-шесть предпенсионных лет появилась у него одна странность. В выходной субботний день Кузовников выпивал стаканчик водки и ехал в трамвае на огромный городской вокзал. Он шёл к толпе людей, курившей у туалета, и громко спрашивал, есть ли тут кто из деревни. Таких всегда было много.
Василий Шукшин, автор рассказа «Выбираю деревню на жительство»
Николай Григорьевич подробно рассказывал, что он сам – деревенский, проработал всю жизнь в городе, но под старость потянуло обратно на село. Все тут же понимали его тоску, соглашались, что сколько по городам ни околачивайся, а если ты деревенский, то рано или поздно снова поманит жить в деревню.
Начинали предлагать деревни на выбор, Кузовников записывал адреса. Разговор делался оживлённым. Каждый хвалил своё деревенское местожительство: у одних природа необыкновенно хороша, у других есть склад, и можно устроиться туда работать. Николай Григорьевич вникал во всё.
Особо подробно он расспрашивал о цене домов и огородного участка. Называли цены – и вокруг них всегда завязывался горячий спор: кто кричал, что это страшно дорого, кто – что чересчур дёшево. Говорили и о характере односельчан.
Здесь каждый начинал слегка привирать, расписывая какие хорошие люди у него в деревне: приветливые, спокойные, не воруют, не кляузничают.
Кузовников руководил разговором как умелый вербовщик в толпе ищущих работу, успокаивал слишком горячих, подбадривал молчаливых. Собеседники смеялись, вспоминали разные деревенские случаи.
Николай Григорьевич слушал охотно и радостно, поворачиваясь ко всем говорящим. Те от этого тоже рассказывали с охотой и радостью. Но лица у всех несколько омрачались, когда разговор переходил на город.
Сельчане больше всего возмущались хамством городских людей – особенно продавщиц и конторских.
– Уехать в деревню хочу! – кричал Кузовников соседнему мужику, ударяя себя кулаком в грудь, едва не плача. – Терпенья больше нет никакого. Ты думаешь, я плохо живу?! Я живу, дай бог каждому! Но – невмоготу больше! Душу всю выворачивает такая жизнь!
При этом он вполне искренне забывал, что сам много кричит на складе, ругается вовсю на шоферов, на грузчиков. И отчетливо ясно ему было, что в городе – не жизнь. Пропади она пропадом, такая жизнь, лучше купить избу в деревне и дожить спокойно свои дни, дожить их достойно, по-человечески. Не хочется же оскотинеть в городе со всеми вместе, нельзя просто, мы ж люди!
Выговорившись всласть, с адресами в кармане Николай Григорьевич шел домой, испытывая большое волнение… Не собирался он ехать, ни в какую деревню – его устоявшуюся городскую жизнь поздно было ломать. Но не ходить на вокзал к деревенским Кузовников теперь уже не мог. Это стало потребностью. Запретили бы ему близкие – он бы крадучись ходил туда.
- Людмила Зыкина. Посвящение Шукшину
- Автор краткого содержания
- на нашем сайте вы можете прочитать и ПОЛНЫЙ ТЕКСТ рассказа «Выбираю деревню на жительство». краткие содержания сразу многих рассказов Василия Шукшина в одной статье
Источник: http://rushist.com/index.php/literary-articles/3037-shukshin-vybirayu-derevnyu-na-zhitelstvo-kratkoe-soderzhanie
Василий Шукшин — Выбираю деревню на жительство
Василий Шукшин
Выбираю деревню на жительство
Некто Кузовников Николай Григорьевич вполне нормально и хорошо прожил. Когда-то, в начале тридцатых годов, великая сила, которая тогда передвигала народы, взяла и увела его из деревни.
Он сперва тосковал в городе, потом присмотрелся и понял: если немного смекалки, хитрости и если особенно не залупаться, то и не обязательно эти котлованы рыть, можно прожить легче. И он пошел по складскому делу – стал кладовщиком и всю жизнь был кладовщиком, даже в войну.
И теперь он жил в большом городе в хорошей квартире (отдельно от детей, которые тоже вышли в люди), старел, собирался на пенсию.
Воровал ли он со складов? Как вам сказать… С точки зрения какого-нибудь сопляка с высшим юридическим образованием – да, воровал, с точки зрения человека рассудительного, трезвого – это не воровство: брал ровно столько, сколько требовалось, чтобы не испытывать ни в чем недостатка, причем, если учесть – окинуть взором – сколько добра прошло через его руки, то сама мысль о воровстве станет смешной. Разве так воруют! Он брал, но никогда не забывался, никогда не показывал, что живет лучше других. Потому-то ни один из этих, с университетскими значками, ни разу не поймал его за руку. С совестью Николай Григорьевич был в ладах: она его не тревожила. И не потому, что он был бессовестный человек, нет, просто это так изначально повелось: при чем тут совесть! Сумей только аккуратно сделать, не психуй и не жадничай и не будь идиотом, а совесть – это… знаете… Когда есть в загашнике, можно и про совесть поговорить, но все же спится тогда спокойней, когда ты все досконально продумал, все взвесил, проверил, свел концы с концами – тогда пусть у кого-нибудь другого совесть болит. А это – сверкать голым задом да про совесть трещать, – это, знаете, неумно.
Словом, все было хорошо и нормально. Николай Григорьевич прошел свою тропку жизни почти всю. В минуту добрую, задумчивую говорил себе: «Молодец: и в тюрьме не сидел, и в войну не укокошили».
Но была одна странность у Николая Григорьевича, которую он сам себе не сумел бы объяснить, наверно, если б даже захотел. Но он и не хотел объяснять и особенно не вдумывался, а подчинялся этой прихоти (надо еще понять, прихоть это или что другое), как многому в жизни подчинялся.
Вот что он делал последние лет пять-шесть.
В субботу, когда работа кончалась, когда дома, в тепле, ждала жена, когда все в порядке и на душе хорошо и мирно, он выпивал стаканчик водки и ехал в трамвае на вокзал.
Вокзал в городе огромный, вечно набит людьми. И есть там место, где курят, возле туалета. Там всегда – днем и ночью – полно, дым коромыслом, и галдеж стоит непрерывный.
Туда-то и шел прямиком Николай Григорьевич. И там вступал в разговоры.
– Мужики, – прямо обращался он, – кто из деревни?
Таких всегда было много. Они-то в основном и толклись там – деревенские.
– Ну?.. – спрашивали его. – А что тебе?
– Хочу деревню подобрать на жительство.
Нигде, может, кто в курсе, не требуются опытные складские работники? Я тридцать четыре года проработал в этой системе… – и Николай Григорьевич доверчиво, просто, с удовольствием и подробно рассказывал, что он сам – деревенский, давно оттуда уехал, работал всю жизнь на складах, а теперь, под старость, потянуло опять в деревню… И тут-то начиналось. Его как-то сразу прекрасно понимали с его тоской, соглашались, что да, сколько по городам ни околачивайся, а если ты деревенский, то рано или поздно в деревню снова потянет. Начинали предлагать деревни на выбор. Николай Григорьевич только успевал записывать адреса. Начинали шуметь. Спорили.
– Да уж ты со своей Вязовкой!..
– А ты знаешь ее? Чего ты сразу руками-то замахал?! Ты хоть раз бывал там?
– Вязовку-то? Да я ее как облупленную знаю, вашу Вязовку! Господи, Вязовка!.. У человека – к старости, желательно, чтоб природа…
– А при чем тут природа-то? – вступали другие. – Надо не от природы отталкиваться, а от работы. Я не знаю вашей Вязовки, но склад-то там есть? Человек же прежде всего насчет работы спрашивает.
– Нет, – говорил Николай Григорьевич, – желательно, чтоб и природа, конечно…
– Да в том-то и дело! Что он тебе, склад?! Склад, он и есть склад, теперь они везде есть. И если, например…
– Ну, вы тоже рассудили, – говорил какой-нибудь степенный, – только поорать. Ну – склад, они действительно везде теперь, а как, например, с жильем? У нас вон – и склад, и река, и озеро, а постройки страшно дорогие.
– Ну, сколь так? – вникал в подробности Николай Григорьевич.
- – Это смотря что требуется.
- – Ну, например, пятистенок… Добрый еще.
- – С постройками?
- – Ну да, баня, сарай для дров… Ну, навес какой-нибудь, завозня там – я построгать люблю в свободное время.
- – Если, допустим, хороший пятистенок, – начинал соображать мужик, – банешка…
- – Не развалюха, конечно, хорошая баня.
- – Хорошая баня, сарай из горбыля, у нас в основном все сараи из горбыля идут, из отлета…
- – Пилорама в деревне?
- – Не в самой деревне, а на отделении.
- – Ну, ну?
- – Если все честь по чести, огород нормальный…
- – Огород нам со старухой большой не надо.
- – Ну, нормальный, их теперь больших-то и нету – нормальный, если все честь по чести, то будет так – три, три с половиной.
– Тыщи?! – изумлялся кто-нибудь.
– Нет, рубля, – огрызнулся степенный.
– Ну, это уж ты загнул. Таких и цен-то нету, – сомневались.
Степенный вмиг утрачивал свою степенность.
– А чего ради загибать-то перед вами? Что я, свой дом, что ли, навяливаю? Я говорю как есть. Человек же спрашивает…
– А чего так? Несусветные какие-то цены. Что у вас там такое?
– Ничего, совхоз.
– Дак а чего дорого-то? С ума, что ли, сошли там?
– Мы не сошли, сошли там, где постройки, я слыхал, на дрова пускают. Вот там-то сошли. Это уж я тоже не понимаю…
– Это я слыхал тоже. Рублей за триста, говорят, можно хороший дом взять.
– Ну, за триста не за триста…
– А как твоя деревня называется? – записывал Николай Григорьевич.
- – Завалиха. Не деревня, село,
- – Это где?
- – А вот, если сейчас ехать… – и мужик подробно объяснял, где его село, как ехать туда.
- – Райцентр, что ли?
- – Был раньше райцентр, а потом, когда укрупняли районы, мы отошли к Красногорскому району, а у нас стала центральная усадьба.
– Ну, есть, наверно, перевалочная база? – допрашивал Николай Григорьевич.
Мужик послушно, очень подробно рассказывал. И был как будто рад, что его село заинтересовало человека больше, чем другие села и деревни. Со стороны наблюдали и испытывали нечто вроде ревности. И находили возможность подпортить важную минуту.
– Это ж что ж это за цены такие! Леса, наверно, нет близко?
– А у вас какие? – нервничал мужик из дорогого села. – Ну скажи, сколько у вас добрый пятистенок станет? Только не ври.
– Чего мне врать-то? Добрый пятистенок у нас… с постройками, со всем, с огородом – тыщи полторы-две.
– Где это? – поворачивался в ту сторону Николай Григорьевич.
И тогда тот, что перехватил интерес, начинал тоже подробно, долго объяснять, где его село, как называется река, почем у них мясо осенью…
– У меня вот свояк приезжал… как раз осенью тоже… Посмотрел. «Ну-у, – говорит, – у вас-то жить можно! Это, – говорит, – ты у нас иди сунься».
– А откуда он?
– За Уралом… Город Златоуст.
– Что ж ты город-то суешь? Мы про сельскую жизнь говорим.
– Он не из самого города, а близко к этому городу.
– Да зачем же там где-то брать, человек про наши места интересуется! Это я тебе могу насказать: у меня свояк в Магадане вон…
– Ну, едрена мать! Ты еще скажи – в Америке.
– А при чем тут Америка-то?
– А при чем Магадан?
– Да при том, что – речь идет про сельскую местность, а ты куда-то в Златоуст полез! Чего ты в Златоуст-то полез?!
– Тихо, тихо, – успокаивал Николай Григорьевич горячих селян. Странно, он становился здесь неким хозяином – на манер какого-нибудь вербовщика-работодателя в толпе ищущих. – Спокойно, мужики, – говорил Николай Григорьевич, – мы же не на базаре. Меня теперь интересует: сколько над уровнем моря твое село? – это вопрос к тому, в чьем селе дом-пятистенок стоит дешевле.
Тот не знал. И никто не знал, сколько над уровнем моря их деревни и села.
– А зачем это?
– Это очень важно, – пояснил Николай Григорьевич. – Для сердечно-сосудистой системы необходимо. Если место немного возвышенное – тоже нельзя: сразу скажется нехватка кислорода.
– Не замечали, – признавались мужики.
Но это – так, это Николай Григорьевич подпускал для пущей важности.
Больше говорили про цены на постройки, на продукты, есть ли река в деревне или, может, озеро, далеко или близко лес… Потом переходили на людей – какие люди хорошие в деревне: приветливые, спокойные, не воруют, не кляузничают. И тут – незаметно для себя – начинали слегка врать друг другу.
Это как-то само собой случалось, никто не преследовал никакой посторонней цели: один кто-нибудь начинал про своих людей, и уж тут другие не могли тоже умолчать, тоже рассказывали, но так, чтобы получалось, что у них – лучше.
Источник: https://mybrary.ru/books/proza/short-story/235424-vasilii-shukshin-vybirayu-derevnyu-na-zhitelstvo.html
Анализ рассказа В. М. Шукшина “Выбираю деревню на жительство”
Рассказ начинается с лаконичной, но очень емкой фразы, в которой заключается, по сути, вся жизнь главного героя: “Некто Кузовников Николай Григорьевич вполне нормально и хорошо прожил”.
Мы узнаем об этом человеке, что в молодости, еще в тридцатые годы, он переехал из деревни в город. Всю жизнь прожил там, приноровившись к городскому существованию. Николай Григорьевич с поистине деревенской смекалкой, хитростью, оборотистостью подошел к вопросу своей работы.
Всю жизнь герой проработал кладовщиком. Нельзя сказать, что не воровал, но воровал
в меру, лишнего не брал.
И оправдывал себя тем, что толковать о совести с “голым задом” – неправильно. Гораздо спокойнее, когда у тебя за душой что-то имеется на “черный” день. Да и потом, через руки Николая Григорьевича столько добра проходило, что назвать то, что он брал, воровством, ни у кого и в голову не приходило.
Кроме, “какого-нибудь сопляка с высшим юридическим образованием”. И все в жизни героя было спокойно и благополучно, но в последнее время, под старость лет, появилась у него странная прихоть.
По субботам, когда можно было бы провести день с женой, под вечер Кузовников уходил на вокзал. Там он находил “курилку” – место общения деревенских мужиков, приезжавших в город по своим делам.
И вот среди них герой начинал странные разговоры.
Якобы он выбирает себе деревню на жительство – хочет вернуться к своим корням и советуется с мужичками, куда лучше податься. Советчиков всегда находилось великое множество. Каждый старался представить свою деревню повыгодней. Начиналось обсуждение бытовых вопросов “житья-бытья” в деревне: сколько стоит дом, какая где природа, как обстоят дела с работой и так далее.
Постепенно разговоры перетекали в другое русло – начиналось обсуждение людей, городских и деревенских. И всегда оказывалось, что городские проигрывали: они были более непорядочными, злыми, невоспитанными, хамоватыми. Именно в этой части разговора Николай Григорьевич превращался из слушателя в активного участника: “- Ведь почему и уехать-то хочу!..
Вот потому и хочу-то – терпенья больше нет никакого”.
И мы понимаем, что истинная причина ежесубботних походов героя крылась именно в этом – ему необходимо было просто излить душу, почувствовать другое общение, более теплое и душевное, исходившее от деревенских мужиков.
Автор говорит нам, что и сам Кузовников на работе вел себя зло и по-хамски. Но его душа требовала другого: теплоты, участия, доброты, беззлобности. Того, чего так не хватает в городе, где в погоне за красивой жизнью люди забывают о своей душе.
Но человеческая сущность требует любви и тепла. И в условиях города эта потребность может “выливаться” вот в такие “прихоти”, как у Кузовникова. Мне кажется, что его походы превратились в некий смысл жизни для героя – он их совершал бы, несмотря ни на какие запреты, тайком. Потому что ничего другого, по сути, в жизни Николая Григорьевича, и не было.
Все творчество Шукшина основано на изображении граней не только человеческого характера, но и контраста деревенской и городской жизни. Исходя из названия данного рассказа, мы понимаем, что писатель находится на стороне деревни.
“Выбираю деревню на жительство” – это не только процесс, но уже и результат.
Между городом и деревней, между городским и деревенским мировоззрением, философией, человеком автор и его герой выбирают деревню как оплот жизни, основу, корни человеческого существования вообще.
(No Ratings Yet) Loading… Анализ рассказа В. М. Шукшина “Выбираю деревню на жительство”« Превосходно придуманная трагедия о Ромео и ДжульеттеБиография Друнина Юлия Владимировна »
Источник: https://lit.ukrtvory.ru/analiz-rasskaza-v-m-shukshina-vybirayu-derevnyu-na-zhitelstvo/
Читать онлайн "Выбираю деревню на жительство" автора Шукшин Василий Макарович — RuLit — Страница 1
Василий Шукшин
ВЫБИРАЮ ДЕРЕВНЮ НА ЖИТЕЛЬСТВО
Некто Кузовников Николай Григорьевич вполне нормально и хорошо прожил. Когда-то, в начале тридцатых годов, великая сила, которая тогда передвигала народы, взяла и увела его из деревни.
Он сперва тосковал в городе, потом присмотрелся и понял: если немного смекалки, хитрости и если особенно не залупаться, то и не обязательно эти котлованы рыть, можно прожить легче. И он пошел по складскому делу — стал кладовщиком и всю жизнь был кладовщиком, даже в войну.
И теперь он жил в большом городе в хорошей квартире (отдельно от детей, которые тоже вышли в люди), старел, собирался на пенсию.
Воровал ли он со складов? Как вам сказать… С точки зрения какого-нибудь сопляка с высшим юридическим образованием — да, воровал, с точки зрения человека рассудительного, трезвого — это не воровство: брал ровно столько, сколько требовалось, чтобы не испытывать ни в чем недостатка, причем, если учесть — окинуть взором — сколько добра прошло через его руки, то сама мысль о воровстве станет смешной. Разве так воруют! Он брал, но никогда не забывался, никогда не показывал, что живет лучше других. Потому-то ни один из этих, с университетскими значками, ни разу не поймал его за руку. С совестью Николай Григорьевич был в ладах: она его не тревожила. И не потому, что он был бессовестный человек, нет, просто это так изначально повелось: при чем тут совесть! Сумей только аккуратно сделать, не психуй и не жадничай и не будь идиотом, а совесть — это… знаете… Когда есть в загашнике, можно и про совесть поговорить, но все же спится тогда спокойней, когда ты все досконально продумал, все взвесил, проверил, свел концы с концами — тогда пусть у кого-нибудь другого совесть болит. А это — сверкать голым задом да про совесть трещать, — это, знаете, неумно.
Словом, все было хорошо и нормально. Николай Григорьевич прошел свою тропку жизни почти всю. В минуту добрую, задумчивую говорил себе: «Молодец: и в тюрьме не сидел, и в войну не укокошили».
Но была одна странность у Николая Григорьевича, которую он сам себе не сумел бы объяснить, наверно, если б даже захотел. Но он и не хотел объяснять и особенно не вдумывался, а подчинялся этой прихоти (надо еще понять, прихоть это или что другое), как многому в жизни подчинялся.
Вот что он делал последние лет пять-шесть.
В субботу, когда работа кончалась, когда дома, в тепле, ждала жена, когда все в порядке и на душе хорошо и мирно, он выпивал стаканчик водки и ехал в трамвае на вокзал.
Вокзал в городе огромный, вечно набит людьми. И есть там место, где курят, возле туалета. Там всегда — днем и ночью — полно, дым коромыслом, и галдеж стоит непрерывный.
Туда-то и шел прямиком Николай Григорьевич. И там вступал в разговоры.
— Мужики, — прямо обращался он, — кто из деревни?
Таких всегда было много. Они-то в основном и толклись там — деревенские.
— Ну?.. — спрашивали его. — А что тебе?
— Хочу деревню подобрать на жительство.
Нигде, может, кто в курсе, не требуются опытные складские работники? Я тридцать четыре года проработал в этой системе… — и Николай Григорьевич доверчиво, просто, с удовольствием и подробно рассказывал, что он сам — деревенский, давно оттуда уехал, работал всю жизнь на складах, а теперь, под старость, потянуло опять в деревню… И тут-то начиналось. Его как-то сразу прекрасно понимали с его тоской, соглашались, что да, сколько по городам ни околачивайся, а если ты деревенский, то рано или поздно в деревню снова потянет. Начинали предлагать деревни на выбор. Николай Григорьевич только успевал записывать адреса. Начинали шуметь. Спорили.
— Да уж ты со своей Вязовкой!..
— А ты знаешь ее? Чего ты сразу руками-то замахал?! Ты хоть раз бывал там?
— Вязовку-то? Да я ее как облупленную знаю, вашу Вязовку! Господи, Вязовка!.. У человека — к старости, желательно, чтоб природа…
— А при чем тут природа-то? — вступали другие. — Надо не от природы отталкиваться, а от работы. Я не знаю вашей Вязовки, но склад-то там есть? Человек же прежде всего насчет работы спрашивает.
— Нет, — говорил Николай Григорьевич, — желательно, чтоб и природа, конечно…
— Да в том-то и дело! Что он тебе, склад?! Склад, он и есть склад, теперь они везде есть. И если, например…
— Ну, вы тоже рассудили, — говорил какой-нибудь степенный, — только поорать. Ну — склад, они действительно везде теперь, а как, например, с жильем? У нас вон — и склад, и река, и озеро, а постройки страшно дорогие.
— Ну, сколь так? — вникал в подробности Николай Григорьевич.
- — Это смотря что требуется.
- — Ну, например, пятистенок… Добрый еще.
- — С постройками?
- — Ну да, баня, сарай для дров… Ну, навес какой-нибудь, завозня там — я построгать люблю в свободное время.
- — Если, допустим, хороший пятистенок, — начинал соображать мужик, — банешка…
- — Не развалюха, конечно, хорошая баня.
- — Хорошая баня, сарай из горбыля, у нас в основном все сараи из горбыля идут, из отлета…
- — Пилорама в деревне?
- — Не в самой деревне, а на отделении.
- — Ну, ну?
- — Если все честь по чести, огород нормальный…
- — Огород нам со старухой большой не надо.
- — Ну, нормальный, их теперь больших-то и нету — нормальный, если все честь по чести, то будет так — три, три с половиной.
— Тыщи?! — изумлялся кто-нибудь.
— Нет, рубля, — огрызнулся степенный.
— Ну, это уж ты загнул. Таких и цен-то нету, — сомневались.
Степенный вмиг утрачивал свою степенность.
— А чего ради загибать-то перед вами? Что я, свой дом, что ли, навяливаю? Я говорю как есть. Человек же спрашивает…
— А чего так? Несусветные какие-то цены. Что у вас там такое?
— Ничего, совхоз.
— Дак а чего дорого-то? С ума, что ли, сошли там?
— Мы не сошли, сошли там, где постройки, я слыхал, на дрова пускают. Вот там-то сошли. Это уж я тоже не понимаю…
— Это я слыхал тоже. Рублей за триста, говорят, можно хороший дом взять.
— Ну, за триста не за триста…
— А как твоя деревня называется? — записывал Николай Григорьевич.
— Завалиха. Не деревня, село.
- — Это где?
- — А вот, если сейчас ехать… — и мужик подробно объяснял, где его село, как ехать туда.
- — Райцентр, что ли?
- — Был раньше райцентр, а потом, когда укрупняли районы, мы отошли к Красногорскому району, а у нас стала центральная усадьба.
— Ну, есть, наверно, перевалочная база? — допрашивал Николай Григорьевич.
Мужик послушно, очень подробно рассказывал. И был как будто рад, что его село заинтересовало человека больше, чем другие села и деревни. Со стороны наблюдали и испытывали нечто вроде ревности. И находили возможность подпортить важную минуту.
— Это ж что ж это за цены такие! Леса, наверно, нет близко?
— А у вас какие? — нервничал мужик из дорогого села. — Ну скажи, сколько у вас добрый пятистенок станет? Только не ври.
— Чего мне врать-то? Добрый пятистенок у нас… с постройками, со всем, с огородом — тыщи полторы-две.
— Где это? — поворачивался в ту сторону Николай Григорьевич.
И тогда тот, что перехватил интерес, начинал тоже подробно, долго объяснять, где его село, как называется река, почем у них мясо осенью…
— У меня вот свояк приезжал… как раз осенью тоже… Посмотрел. «Ну-у, — говорит, — у вас-то жить можно! Это, — говорит, — ты у нас иди сунься».
— А откуда он?
— За Уралом… Город Златоуст.
— Что ж ты город-то суешь? Мы про сельскую жизнь говорим.
— Он не из самого города, а близко к этому городу.
— Да зачем же там где-то брать, человек про наши места интересуется! Это я тебе могу насказать: у меня свояк в Магадане вон…
Источник: https://www.rulit.me/books/vybirayu-derevnyu-na-zhitelstvo-read-2299-1.html
Краткое содержание Выбираю деревню на жительство Шукшин
Кузовников Николай Григорьевич в возрасте двадцати лет переехал жить из деревни в город.
Устроившись на работу кладовщиком, он в полной мере смог проявить настоящую деревенскую смекалку и находчивость. Как и многие его знакомые, он воровал, но это были незначительные кражи.
Сам себе он давал оправдание тем, что толковать о справедливости получается лучше, если у тебя есть что – то “на черный день”.
И если сравнивать то количество добра, которое проходило через руки Николая, с тем, что он брал “для себя” то получается, что “воровал он по совести, лишнего не брал”.
Жизнь Николая Григорьевича протекала мирно и сыто, но в последнее время, по субботам, он отправлялся на вокзал. Делал он это для того, чтобы пообщаться с деревенскими мужиками, которые приезжали в город каждый по своим делам.
Найдя “курилку”, он присоединялся к разговору мужиков и начинал говорить о том, как ему хочется вернуться “к своим деревенским истокам”, спрашивал совета в какую деревню лучше перебраться.
Естественно, каждый из собеседников советовал
ему свое село или колхоз, наперебой перечисляю достоинства деревенской жизни.
После этого начиналось обсуждение бытовых вопросов жизни в деревне: сколько стоит дом, какая, где природа, как обстоят дела с работой и так далее. Затем, Николай Григорьевич начинал жаловаться на нрав городских людей. Он говорил, что в них нет ничего душевного, каждый думает только о себе.
Собеседники поддерживали его высказывания и, в итоге, все приходили к выводу, что деревенский народ душевнее и смекалистей городского. Хотя сам Николай Григорьевич вел себя на работе по-хамски, его душа требовала простого человеческого тепла. На старости лет, эти походы стали для него поводом получить внимание, поддержку и простое человеческое участие.
Для Кузовникова эти субботние беседы стали смыслом его жизни. Как и в других своих произведениях, Шукшин отобразил контраст между городской и деревенской жизнью. И название рассказа говорит о конечном выборе главного героя: “Выбираю деревню на жительство”.
(1 votes, average: 5.00
Источник: https://englishtopik.ru/kratkoe-soderzhanie-vybirayu-derevnyu-na-zhitelstvo-shukshin/
«Сельские жители», краткое содержание рассказа Шукшина
Жительнице села в Алтайском крае бабке Маланье приходит из Москвы письмо от сына Павла. Ее приглашают погостить в столицу и обещают выслать денег на дорогу. Павел просит мать заранее дать телеграмму. Он советует лететь самолетом: так будет намного быстрее.
С Маланьей живет ее внук Шурка, ученик шестого класса. Мать отправила его к бабушке в деревню, чтобы не мешал налаживать личную жизнь. Узнав о предложении дяди, Шурка начинает мечтать о поездке в Москву. Он давно хотел побывать в далекой столице. Маланья тоже никогда не была в Москве, а детей Павла видела только на фотокарточке.
Немного поразмыслив, женщина решает взять Шурку с собой – не так будет «боязно» вдвоем. Придется только подождать школьных каникул. Посоветовавшись с соседями, Маланья окончательно решает ехать. Она диктует внуку телеграмму в Москву.
В ней женщина сообщает, что приедет с Шуркой после новогодних праздников. Телеграмму Маланья составляет как письмо, полное переживаний и пространных рассуждений.
На замечание внука, что обойдется такое послание рублей в двадцать, она только отмахивается.
Маланья никогда не летала самолетом и поэтому приглашает к себе школьного завхоза Егора Лизунова, бывалого путешественника. Она усаживает гостя за стол и угощает его пивом собственного изготовления.
Лизунов, нахваливая напиток, рассказывает, что прямого рейса в Москву нет, до столицы можно долететь самолетом из Новосибирска.
Он предостерегает, чтобы бабушка с внуком не перепутали кассы, а то и во Владивосток улететь можно.
Выпивая стакан за стаканом, Егор делится собственным опытом перелетов, объясняя опасности во всех деталях. Он начинает сочинять всякие небылицы. Лизунов рассказывает, что двигатели самолетов часто воспламеняются.
Он сам был свидетелем такого происшествия: во время полета вспыхнул мотор. А еще пассажирам не раздают парашюты. Поэтому, когда самолет падает, все погибают. От человека остается всего 300 граммов вместе с одеждой.
Баба Маланья, слушая эти рассказы, приходит в ужас. Шурка сначала с большим интересом смотрит на Лизунова, а потом начинает подозревать в словах завхоза ложь. На прощание пьяный Егор советует Маланье лететь в хвостовой части салона, поскольку там безопаснее.
Бабка, не на шутку напуганная рассказами Егора, решает ехать поездом. Но Шурка замечает, что дорога в один конец займет все зимние каникулы, поэтому съездить в столицу и обратно до начала учебы они не успеют. Тогда Маланья откладывает поездку до летних каникул.
В тот же день бабка диктует внуку письмо. В нем она сообщает Павлу, что прибудет в Москву не раньше лета. Маланья хочет взять собой внука, а зимой его каникулы слишком короткие.
Шурка приписывает к письму строчки от себя, в которых объясняет, что бабушка напугана глупыми рассказами Егора Лизунова. Он советует Павлу пристыдить Маланью.
Сын – летчик, Герой Советского Союза, а его мать боится какого-то гражданского самолета.
Шурка просит дядю, чтобы тот уговорил бабушку лететь зимой, ведь летом много хлопот по хозяйству. Они – сельские жители и не смогут вырваться в самый разгар сезонных работ, поэтому летний вояж, скорее всего, не состоится.
Маланья сама запечатывает и подписывает конверт. Ночью бабушка и внук долго не могут уснуть, размышляют о возможном путешествии.
- «Сельские жители», анализ рассказа Шукшина
- «Чудик», анализ рассказа Шукшина
- «Микроскоп», анализ рассказа Шукшина
- «Калина красная», анализ повести Шукшина
- «Сапожки», анализ рассказа Шукшина
- «Срезал», анализ рассказа Шукшина
- «Миль пардон, мадам!», анализ рассказа Шукшина
- «Обида», анализ рассказа Шукшина
- «Волки!», анализ рассказа Шукшина
- «Одни», анализ рассказа Шукшина
- «Алёша Бесконвойный», анализ рассказа Шукшина
- «Критики», анализ рассказа Шукшина
- «Верую!», анализ рассказа Шукшина
- «Экзамен», анализ рассказа Шукшина
- «Горе», анализ рассказа Шукшина
- По произведению: «Сельские жители»
- По писателю: Шукшин Василий Макарович
Источник: https://goldlit.ru/shukshin/976-selskie-zhiteli-kratkoe-soderzhanie
Загрузка...
