Краткое содержание воробьёв это мы, господи! за 2 минуты пересказ сюжета

Это мы, Господи! К. Д. Воробьёв

Это мы, Господи!

Лейтенант Сергей Костров осенью 1941 г. попадает в плен. Продержав пленных несколько дней в подвалах разрушенного Клинского стекольного завода, их, построенных по пять человек в ряд, конвоируют по Волоколамскому шоссе.

Время от времени раздаются выстрелы — это немцы пристреливают отставших раненых. Сергей идет рядом с бородатым пожилым пленным — Никифорычем, с которым он познакомился прошлой ночью.

У Никифорыча в вещмешке есть и сухари, один из которых он предлагает Сергею, и мазь, которая помогает при побоях, — он намазал ею разбитый висок Сергея. Когда колонна проходит через деревеньку, старуха бросает пленным капустные листья, которые голодные пленные жадно хватают.

Сергей с колонной пленных доходит до Ржевского лагеря и лишь на седьмые сутки получает крошечный кусочек хлеба: на двенадцать человек в день выдается одна буханка хлеба весом в восемьсот граммов. Иногда пленные получают баланду, состоящую из чуть подогретой воды, забеленной отходами овсяной муки. Каждое утро из барака выносят умерших за ночь.

У Сергея начинается тиф, и его, больного, с температурой за сорок, обитатели барака сбрасывают с верхних нар, чтобы занять хорошее место: «все равно умрет».

Однако через двое суток Сергей выползает из-под нижних нар, волоча правую отнявшуюся ногу, и бессильным шепотом просит освободить его место. В этот момент в барак входит человек в белом халате — это доктор Владимир Иванович Лукин.

Он переводит Сергея в другой барак, где за загородкой лежит около двадцати командиров, больных тифом; приносит ему бутылку спирту и велит растирать бесчувственную ногу. Через несколько недель Сергей уже может на ногу наступать.

Доктор, работая в лагерной амбулатории, осторожно выискивает среди пленных в доску своих людей с тем, чтобы устроить к лету побег большой вооруженной группой. Но выходит иначе: пленных командиров, в их числе и Сергея, переводят в другой лагерь — в Смоленск.

Сергей с новым своим приятелем Николаевым и здесь постоянно ищет случая бежать, но случай все не представляется. Пленных опять куда-то везут, и на этот раз, видимо, далеко: каждому выдают по целой буханке хлеба из опилок, что составляет четырехдневную норму.

Их грузят в герметически закрывающиеся, без окон, вагоны, и к вечеру четвертого дня состав прибывает в Каунас. Колонну пленных у входа в лагерь встречают вооруженные железными лопатками эсэсовцы, которые с гиканьем набрасываются на изможденных пленных и начинают лопатами их рубить.

На глазах у Сергея погибает Николаев.

После четырнадцати дней карцера Сергея и Ванюшку отправляют в штрафной лагерь, расположенный недалеко от Риги — Саласпилсский лагерь «Долина смерти». Сергей и Ванюшка и здесь не оставляют надежды на побег. Но через несколько дней их отправляют в Германию.

И тут, сбив решетки с вагонного окна, Сергей и Ванюшка на полном ходу выпрыгивают из вагона. Оба чудом остаются в живых, и начинаются их скитания по лесам Литвы. Они идут ночами, держа путь на восток. Время от времени беглецы заходят в дома — попросить еды.

На случай, если вдруг окажется, что в доме живут полицейские, в карманах у них всегда лежат круглые большие камни-голыши. В одном доме девушка-работница дает им домашнего сыру, в другом — хлеба, сала, спички.

Однажды, в день, когда Ванюшке исполнилось семнадцать лет, они решают устроить себе «праздник»: попросить картошки в стоящем на опушке леса домике, сварить её с грибами и отдохнуть не два часа, как обычно, а три. Ванюшка отправляется за картошкой, а Сергей собирает грибы.

Спустя некоторое время Сергей, обеспокоенный отсутствием Ванюшки, по-пластунски подползает к дому, заглядывает в окно, видит, что Ванюшки там нет, и понимает, что он лежит в доме связанный! Сергей решает поджечь дом, чтобы избавить Ванюшку от неизбежных пыток в гестапо.

Две недели Сергей идет один. Добывая еду, он пользуется уловкой, которая не раз спасала ему жизнь: входя в дом, он просит хлеба на восьмерых: «Семь моих товарищей стоят за домом». Но вот наступает осень, все сильнее болит нога, все меньше и меньше удается пройти за ночь.

И однажды Сергей не успевает спрятаться на дневку, его задерживают полицейские и доставляют в Субачайскую тюрьму, а затем переводят в тюрьму Паневежисскую.

Несколько раз Сергея водят на допросы в гестапо, его бьют, он теряет сознание, его опять допрашивают и опять бьют; у него хотят узнать, откуда он шел, с кем, кто из крестьян давал ему еду. Сергей придумывает себе новое имя — Петр Руссиновский — и отвечает, что ни в каком лагере он не был, а сбежал сразу же, как попал в плен.

Сергей и его новые друзья Мотякин и Устинов, до тюрьмы партизанившие в литовских лесах, задумывают побег. Пленные работают на территории сахарного завода на разгрузке вагонов; Сергей забрасывает свеклой спрятавшихся в бурт Мотякина и Устинова, а сам прячется под вагоном, устроившись там на тормозных тросах.

Обнаружив в конце рабочего дня исчезновение троих пленных, конвойные, бросившись их искать, находят Сергея: его выдает некстати размотавшаяся и свесившаяся из-под вагона портянка. На вопрос конвойных о ненайденных товарищах Сергей отвечает, что они уехали под вагонами.

На самом же деле, в соответствии с разработанным планом, они должны попытаться ночью перелезть через забор и уйти в лес.

После неудавшегося побега Сергея переводят в Шяуляйскую тюрьму, а затем в Шяуляйский лагерь военнопленных. Идет уже весна 1943 г. Сергей начинает обдумывать план нового побега.

ehtomygospodi

Источник: http://www.school-essays.info/kratkoe-soderzhanie-eto-my-gospodi-vorobyov-kratkie-soderzhaniya-proizvedenij-po-glavam/

Воробьёв К.Д. Это мы, Господи!…

 Автобиографическая повесть «Это мы, господи» была написана в 1943 году, когда группа партизан, сформированная из бывших военнопленных, вынуждена была временно уйти в подполье. Ровно тридцать дней в доме № 8 на улице Глуосню в литовском городе Шяуляй писал Константин Воробьев о том, что довелось ему пережить в фашистском плену. Писал неистово, торопясь, зная что смертельная опасность рядом и надо успеть.

В 1946 году рукопись поступила в редакцию журнала «Новый мир». Поскольку автор представил лишь первую часть повести, вопрос о публикации был отложен до тех пор, пока не появится окончание.

Однако вторая часть так и не была написана.

В личном архиве писателя повесть целиком не сохранилась, но отдельные ее фрагменты вошли как законченные и художественно осмысленные отрывки в некоторые другие произведения.

Так получилось, что на целых сорок лет рукопись исчезла из поля зрения редакций и читателей. Лишь в 1985 году она была обнаружена в Центральном государственном архиве литературы и искусства СССР, куда была в свое время сдана вместе с архивом «Нового мира».

Материал повести автор предполагал использовать в своей будущей книге, главной для него, которую он задумал как продолжение повести «Крик». Написанная предельно просто и точно, новая книга, по словам Константина Воробьева, должна была стать «кардиограммой сердца». Автор предполагал дать ей заголовок «Это мы, господи!», хотя в архиве писателя имеются и другие варианты названия.

****

Луце жъ бы потяту быти,

неже полонену быти[1]

«Слово о полку Игореве»

Глава первая

Немец был ростом вровень с Сергеем. Его колючие поросячьи глаза проворно обежали высокую статную фигуру советского военнопленного и задержались на звезде ремня.— Официр? Актив официр? — удивленно уставился он в переносицу Сергея.— Лейтенант…— Зо? Их аух лейтнант! [2]— Ну и черт с тобой! — обозлился Сергей.— Вас?— Што ви хофорийт? — помог переводчик.— Говорю, пусть есть дадут… за три дня некогда было разу пожрать……Клинский стекольный завод был разрушен полностью. Следы недавнего взрыва, как бы кровоточа, тихо струили чад угасшего пожара. В порванных балках этажных перекрытий четко застревало гулкое эхо шагов идущих в ногу немцев. Один из них нес автомат в руках У другого он просто болтался на животе.— Хальт! — простуженным голосом прохрипел немец.Сергей остановился у большого разбитого окна, выходящего в город. В окно он видел, как на площади, у памятника Ленину, прыгали немецкие солдаты, пытаясь согреться На протянутой руке Ильича раскачивалось большое ведро со стекаемой из него какой-то жидкостью.Конвоирам Сергея никак не удавалось прикурить Сквозняк моментально срывал пучочек желтого пламени с зажигалки, скрюченные от ноябрьского мороза пальцы отказывались служить.— Комт, менш! [3]Пройдя еще несколько разрушенных цехов, Сергей очутился перед мрачным спуском в котельную.«Вот они где хотят меня…» — подумал он и, вобрав голову в плечи, начал спускаться по лестнице, зачем-то мысленно считая ступеньки.Обозленными осенними мухами кружились в голове мысли. Одна другой не давали засиживаться, толкались, смешивались, исчезали и моментально роились вновь.«Я буду лежать мертвый, а они прикурят… А где политрук Гриша?… Целых шесть годов не видел мать!.. Это одиннадцатая? Нет, тринадцатая… если переступлю — жив…»— Нах линкс! [4]Сергей завернул за выступ огромной печи. Откуда-то из глубины кромешной тьмы слышались голоса, стоны, ругань.«Наши?» — удивился Сергей. И сейчас же поймал себя на мысли, что он обрадован, как мальчишка, не тем, что услышал родную речь, а потому, что уже знал: остался жив, что сегодня его не застрелят эти два немца…Привыкнув, глаза различили груду тел на цементном полу. Места было много, но холод жал людей в кучу, и каждый стремился залезть в середину. Только тяжелораненые поодиночке лежали в разных местах котельной, бесформенными бугорками высясь в полутьме.— Гра-а-ждане-е-е! Ми-и-лаи-и… не дайте-е по-мере-е-еть!.. О-о-й, о-о-ох, а-а-ай! — тягуче жаловался кто-то, голосом, полным смертельной тоски.— Това-а-рищи-и! О-ох, дороги-ия-а… один глоточек воды-и… хоть ка-а-пельку-у… роди-и-имаи-и!— Прими, говорят тебе, ноги, сволочь, ну!— Эй, кому сухарь за закурку?…— …и до одного посек, значит… вот вдвоем мы только и того… без рук… попали к «ему»…— Хто взял тут палатку?— В кровь исуса мать!..— Земляк, оставь разок потянуть, а?Разнородные звуки рождались и безответно умирали под мрачными сводами подвала, наполняя сырой вонючий воздух нестройным, неумолчным гамом.Сергей, постояв еще минуту, медленно направился к груде угля и, аккуратно подстелив полу шинели, сел на большой кусок антрацита. Волнение первых минут как-то незаметно улеглось. На смену явилось широкое и тупое чувство равнодушия ко всему да голодное посасывание под ложечкой. В кармане галифе Сергей нащупал крошки махорки и, осторожно стряхнув его содержимое в руку, завернул толстую неуклюжую цигарку.«Ну-с, товарищ Костров, давайте приобщаться к новой жизни!» — с грустной иронией подумал он, глубоко затягиваясь терпким дымом. Но сосредоточиться не удавалось. Разрозненные, одинокие осколки мыслей скользили в памяти и, легко совершив круг, задерживались, преграждаемые одной и неотвязной мыслью: почему он, Сергей, бравировавший на фронте своей невозмутимостью под минами немцев, никогда не думавший о возможности смерти, сегодня вдруг так остро испугался за свою жизнь? Да еще в каком состоянии! Пленный… когда желанным исходом всего, казалось бы, должна явиться смерть… Не все ли равно, какая смерть, каким руслом она ворвется в душу, мозг, сердце… Смерть есть смерть!«Значит, просто струсил?!»В памяти отчетливо встал недавний фронтовой случай. Рота Сергея занимала богатую деревню недалеко от Клина. Знали, что впереди, в небольшом леске, засели немецкие автоматчики, готовя наступление. Им организовывали встречу. Подходы к деревне были густо заминированы, десять дээсовских пулеметов притаились на небольшой поляне, вероятном месте атаки. Ждали.Каждый день немцы обстреливали деревню. С душераздирающим воем мины тупо рыли улицу и огороды колхозников, наводя ужас на стариков и женщин.Однажды солнечным октябрьским утром Сергей и политрук Саша Жариков возвращались из штаба батальона.— Без трех минут девять, — взглянул на часы политрук, — фрицы и францы допивают кофе. В девять ноль-ноль начнется минопускание по нашей вотчине…Почти в ту же минуту тишина утра нарушилась диким воем мин.— Ии-иююю-у-юю… Гахх! Гахх! Ии-юю-уу-юю…— Пожалуй, укроемся, лейтенант?Перепрыгнув плетень, зашли в небольшой сад. Под развесистой грушей, в давно заброшенном погребе, сидел ротный писарь и составлял строевую записку. Одна за другой две мины залетели в сад.— Бац, телеграммы! — воскликнул писарь, наклоняясь, к полу погреба. То же самое, как-то невольно, проделали Сергей и политрук.— Грешно, комиссар, кланяться каждой немецкой мине, — пошутил Сергей.Поднявшись, они отошли несколько шагов от ямы, договорившись: по очереди одному падать, а другому стоять при разрывах мин.— Потренируем нервишки, а?— Пи-и-июю-у-ю! — вдруг слишком близко завыло в воздухе.Политрук медленно присел на колени. Сергей, зажмурив глаза, остался стоять. Сухой обвальный взрыв огромными ладонями ударил в уши. Что-то с силой рвануло за полы плаща Сергея, крошки недавно замерзшей земли больно брызнули ему в лицо. Открыв глаза, Сергей увидел плавающие в воздухе белые листки тетради. Колыхаясь и описывая спирали, они медленно садились на седую от изморози траву, как садятся измученные полетом голуби. С самой верхней ветки груши бесформенной гирляндой свисали какие-то иссиня-розовые нити. Тяжелые бордовые капли, медленно стекали с них.— Мина залетела в яму, — проговорил Сергей, — писарь убит, — указал он политруку глазами на ветви груши…По улице шли медленно, не обращая уже внимания на рев и разрывы мин.— А у тебя полы ведь нет у плаща, лейтенант! — удивился политрук.— Да-да, — отвлеченно ответил Сергей, занятый своими мыслями. Он думал о смерти и тогда же понял, что, в сущности, не боится ее, только… только умереть хотелось красиво!Всплыли и другие боевые моменты. И ни в одном из них Сергей не отыскал и тени намека на сегодняшнее свое поведение.«Что ж, я молод и хочу жить. Значит, хочу еще бороться!» — решил он, сидя на куче угля…Нескончаемо долго текла первая ночь плена. Только к утру задремал Сергей, уткнув нос в воротник шинели. Разбудили его вдруг поднявшийся шум и движения среди пленных.— Немцы бомбить идут! — крикнул кто-то в дальнем углу. — Прячь, братва, что у кого есть!..Ничего не понимая, Сергей вглядывался в бледную полоску света, идущую от лестницы. Там стояла группа немцев, видимо, только что пришедших и оживленно разговаривающих с часовыми. Все они, как-то разом повернувшись, направились к пленным. Острые полосы света от ручных фонарей запрыгали по серым, нелепым от распущенных хлястиков шинелям, пилоткам, шапкам.— Комагерр! [5] — зарычал рослый фашист, схватив за плечо Сергея. — Мантиль ап! Ап, шнелль! [6]Сергей снял шинель. Торопливо немец облапал его карманы. Вдруг его рука, дрогнув, замерла на грудном кармане гимнастерки.— Вас ист дас? О, гут, прима! [7] — осклабился он, рассматривая массивный серебряный портсигар. Это был подарок от друзей ко дню двадцатилетия Сергея. Затейливый вензель из инициалов хозяина распластался на крышке. На внутренней ее стороне были выгравированы в шутку слова: «Пора свои иметь». Углубление этих букв было залито черной массой, и бравший папиросу из портсигара непременно прочитывал это назидание.Сергей грустным взглядом проследил, как портсигар утонул в кармане зеленых измызганных брюк.— Это же память!— Вас бамат?— Память, знаешь, скотина?!В полутьме немец видел, как лицо военнопленного покрылось меловым налетом, и, рванув пистолет, со страшной силой опустил его на висок Сергея…

Глава вторая

Д

Источник: http://gorenka.org/index.php/vorobjov-k-d/5996-vorobjov-k-d-eto-my-gospodi

Краткое содержание это мы господи воробьев

Varvara_nami

21 миф о вегетарианстве

«Если бы у скотобоен были стеклянные стены, все люди были бы вегетарианцами»
http://zhalevich.com/procvetanie/zdravie/702-21-mif-o-vegetarianstve.html 21 миф о вегетарианстве Читать далее →

Katya

21 миф о вегетарианстве

 
Вегетарианский образ жизни окутан множеством самых разнообразных мифов. Эксперт проекта iКЛАСС! Ольга Жалевич (wow.zhalevich.com) попробовала разобраться с самыми распространенными иллюзиями и заблуждениями о вегетарианстве и мясоедении и предоставить читателям нашего сайта краткий отчет на эту тему.
 http://zhalevich.com/vdohnovenie/poezia.html  Читать далее →

an.na

21 миф о вегетарианстве

«Если бы у скотобоен были стеклянные стены, все люди были бы вегетарианцами» http://zhalevich.com/procvetanie/zdravie/702-21-mif-o-vegetarianstve.html Читать далее →

Вегетарианство. Лакто-вегетарианство. Сыроедение.

Обсудите вашу тему в сообществе, узнайте мнение активных пользователей Бэбиблога

Перейти в сообщество

Мария

ДР от 2+ и старше…

В продолжении своего поста http://www.babyblog.ru/community/post/fiesta/1691080, где есть все для празднования 1 года, выпускаю Часть 2. Здесь будут конкурсы для празднования День Рождения для детей старше 2 лет.
Стишки-поздравления с 2-летием
Идеи декора к празднику
Праздничный стол
ЗАПУТАННАЯ ИСТОРИЯ
Перед каждым листок бумаги. Ведущий задает вопросы, ответы на которые надо записывать. Кто? Когда? Где? Что делал? Кто видел? Что сказал? Вопросы могут быть и другими, не в них соль, а в том, что, ответив на вопрос, надо передать свой листок соседу слева… Читать далее →

Nadin

тогда просто про масленницу))

  История праздника, картины, обычаи, обряды празднования по всему миру под катом — оч много Читать далее →

Источник: https://www.BabyBlog.ru/theme/kratkoe-soderzhanie-eto-my-gospodi-vorobev

Рецензия на повесть Константина Воробьева «Это мы, Господи!»

Война… Это страшно… Мы знаем и слышали о ней много, но нам, детям послевоенных лет, не осознать до конца, что такое война. Однако ясно одно: война – ад, «мясорубка», перемалывающая человеческие жизни, коверкающая людские судьбы. Не дай нам, Господи, когда-либо столкнуться с войной лицом к лицу…

О Великой Отечественной войне написано много книг. Среди них – повесть Константина Воробьева «Это мы, Господи!»… Это произведение было написано в 1943 году, когда короткая передышка в партизанских боях позволила ему рассказать о том, что случилось с ним в немецком плену.

Повесть автобиографичная, наверное, поэтому настолько пугающе правдива. Страшно читать о лагерях военнопленных, о нечеловеческом обращении фашистов с заключенными, об обезумевших, потерявших человеческий облик людях, о тщетных попытках побегов и последующих зверских пытках…

Перед нами судьба человека, одного из миллионов попавших с немецкий плен, история лейтенанта Сергея Кострова.

Но он же, один из немногих, смог выжить, духовно выстоять в этом плену, непотеряв надежды на освобождение. С самого начала Сергей решил: «… я молод и хочу жить. Значит, хочу еще бороться». И он боролся.

В плен Сергей попал, когда немцы в 1941 году, в декабре, отступали от Москвы на Волоколамск. Отступали и потому зверели, вымещая злобу на «голодных, больных, измученных людях», и не били их, а убивали. Страшные следы оставляли за собой – горы трупов, которые «в снегу, молчаливо и грозно шлют проклятия убийцам, высунув из-под снега руки, словно завещая мстить, мстить, мстить!».

В числе военнопленных, двигавшихся под конвоем немцев, как раз и был Сергей. Ему повезло, его не убили в дороге, не изувечили, хотя и избили, и он попал в ржевский лагерь военнопленных. Но так ли повезло? Ведь там, в лагере, заключенных ожидала долгая, мучительно долгая смерть от голода. Шестьдесят граммов хлеба в день.

Как же выжить в таких условиях, а тем более такому сильному, здоровому, молодому, как Сергей, которому должно исполниться только двадцать три года. Но он выжил, переболев тифом, выкарабкался из цепких лап смерти. «Да, крепок был костлявый лейтенант! Слишком уж мало крови было в его жилах, устала смерть корежить гибкое тело спортсмена, и через двое суток выполз Сергей из-под нар».

Окончательно поправиться помог ему доктор Владимир Иванович, который в этой преисподней умудрялся помогать людям и даже собирал «в доску своих», чтобы бежать. Но доктор не был единственным человеком такого рода. Костров встретил и капитана Николаева, и Ванюшку, и Мотвякина с Устиновым.

Всех этих людей объединяла поразительная любовь к жизни, стойкость, желание сбежать из плена, а главное – стремление всеми силами осуществить задуманное.

Мысль о побеге согревала душу главного героя в страшных условиях фашистского плена. Он голодал, научился беречь каждую крошку хлеба, но всегда был готов поделиться с другими. Он не терял присутствия духа, хотя это было почти невозможно.

Сергей побывал во многих лагерях смерти, видел, как ни за что, просто ради забавы, фашисты расстреливали беззащитных людей, как морили их голодом, видел, во что превращается большинство узников, уставших бороться.

Первая попытка оказалась неудачной: его и Ванюшку – мальчика лет семнадцати, который согласился бежать с Сергеем, – поймали, и «прыгали кованые сапоги по двум распростертым телам…». Но беглецы выжили, и снова был побег… «Наконец свобода! Можно глубоко вдохнуть истощенной грудью! Но ни на минуту нельзя забывать, что мы – все еще пленные, и за такими, как мы, в лесах охотятся полицейские…»

Беглецы скрывались, пробираясь к родной земле. Но все же Сергей остался один, когда схватили Ванюшку.

Герой чуть было не погиб в болоте, попал в лапы к эсэсовцам… и снова бежал! «Гады! Русского офицера так не возьмешь!» Но вот беда: отказала правая нога – идти невозможно! И снова плен, и снова допросы, пытки, издевательства… Господи, что же делают с человеком такие испытания, какие вынес и пережил Сергей Костров. Молодой парень за несколько месяцев превратился в старика.

«Нет на свете хуже тех минут, когда человек поймет, что все, что предстояло сделать, – сделано, пережито, окончено!..» Такие чувства испытывал и Сергей. Он почти отчаялся.

Почти… Там, в глубине души, осталось то, что можно вырвать, «но только цепкими когтями смерти». Сергей сберег это «то».

Несмотря на все, что еще ждало его, «он жив, а значит, будет бороться, не за право просто существовать, а за право на жизнь, свободную жизнь…». «Бежать, бежать, бежать! – почти надоедливо чеканилось в уме слово».

«Это мы, Господи!» – страшная книга. Но все написанное -правда, жестокая правда о войне, о плене, о фашистах… Но не нужно думать, что все произведения – сплошные картины войны. Есть и лирические отступления, если, конечно, эти строки можно так назвать.

Лирические отступления словно вкраплены в текст, они скрашивают происходящее, но природа словно чувствует, что идет война: «Бархатистыми кошачьими лапами подкрадывалась осень. Выдавала она себя лишь тихими шорохами засыхающих кленовых листьев да потрескавшихся стручков акаций.

Исстрадавшейся вдовой-солдаткой плачет кровавыми гроздьями слез опершаяся на плетень рябина». Природа словно живая, метафоры, неоднократно использованные автором, делают ее непосредственной свидетельницей войны. Природа плачет над погибшими, страдает вместе с ранеными. Но природа является и врагом военнопленных.

Пусть это не первое и не второе произведение о войне, но это не просто повесть, это строки, написанные кровью, это то, что выстрадано самим автором, это своего рода крик души – это мы, Господи, мы, люди, прошедшие через ад войны.

«Это мы, Господи!» – предупреждение людям, предупреждение о том, что война – это не просто страшно, война – смерть не только физическая, но и духовная. Это огромный удар, удар по самому больному, что есть у всех нас, – по нашей жизни, по нашим родным и близким, просто по людям…

Я не хочу войны, я хочу жить, жить и видеть синее небо над головой, яркое солнце в этом небе. Я не хочу когда-либо услышать грохот орудий, не хочу узнать, что такое война. И не дай нам, Господи, когда-либо оказаться в водовороте военных действий, попасть в омут смерти…

Источник: https://school-essay.ru/recenziya-na-povest-konstantina-vorobeva-eto-my-gospodi.html

материалы к уроку по повести К.Воробьева "Это мы, Господи" план-конспект урока по литературе (11 класс) на тему

Урок 1-2                «Написанная кровью сердца…»

(по повести К.Воробьева «Это мы, Господи!..»)

• Цель:  показать немецкий плен в годы войны, сформировать правильное суждение о военнопленных у одиннадцатиклассников.
• Ход урока:
• Слово учителя:

        Мы многого не знаем о войне, об истинной цене победы. Произведения К.Воробьева рисуют такие события Великой Отечественной войны, которые не до конца известны взрослому человеку и почти не знакомы школьникам.

1)        —  Что вы знаете о наших пленных? Как относитесь к людям, пережившим плен?

2) Чтение вслух отрывков из повести, которые запомнились, заставили переживать за героев:

«… В эти дни немцы не били пленных. Только убивали!

1. Убивали за поднятый окурок на дороге.
2. Убивали, чтобы тут же стащить с мертвого шапку и валенки.
3. Убивали за голодное пошатывание в строю на этапе.
4. Убивали за стон нестерпимой боли в ранах.

Убивали ради спортивного интереса, и стреляли не парами и пятерками, а большими этапными группами, целыми сотнями – из пулеметов-автоматов!…»

Вот Каунасский пересыльный лагерь:

«…лагерь «Г» был карантинным пересылочным пунктом. Не было поэтому в нем особых «благоустройств», свойственных стандартным лагерям. Но в нем были эсэсовцы, вооруженные …. железными лопатами. Они уже стояли, выстроившись в ряд, устало опершись на свое «боевое оружие».

Еще не успели закрыться ворота лагеря за изможденным майором Величко, как эсэсовцы с нечеловеческим гиканьем врезались в гущу пленных и начали убивать их. Брызгала кровь, шматками летела срубленная неправильным косым ударом лопаты кожа. Лагерь огласился рыком осатаневших убийц, стонами убиваемых, тяжелым топотом ног в страхе метавшихся людей.

Умер на руках у Сергея капитан Николаев. Лопата глубоко вошла ему в голову, раздвоив череп».

Читается сцена из жизни немецкого концлагеря, находящегося в Ржеве:

        «На тринадцатые сутки умышленного мора голодом людей немцы загнали в лагерь раненую лошадь. И бросилась огромная толпа пленных к несчастному животному, на ходу открывая ножи, бритвы, торопливо шаря в карманах хоть что-нибудь острое, способное резать или рвать движущееся мясо. По образовавшейся гигантской куче людей две вышки открыли пулеметный огонь.

Может быть, первый раз за все время войны так красиво и экономно расходовали патроны фашисты.

Ни одна удивительно светящаяся пуля не вывела посвист, уходя поверх головов пленных! А когда народ разбежался по баракам, на месте, где пять минут тому назад еще ковыляла на трех ногах кляча, лежала груда кровавых, еще теплых костей и вокруг около ста человек убитых, задавленных, раненых…»

Звучит описание, дающее представление о Смоленском лагере.

Лагерь представлял собой огромный лабиринт, раздавленный на секции густой сетью колючей проволоки. Это уже было образцово-показательное место убийства пленных. В самой середине лагеря, как символ немецкого порядка, раскорячилась виселица. Вначале она походила на букву «П» гигантских размеров.

Но потребность в убийствах росла, и изобретательный в этих случаях фашистский мозг из городского гестапо выручил попавших в затруднительное положение палачей из лагер. К букве «П» решено было приделать букву «Г», отчего виселица преобразилась в перевернутую «Ш».

Если на букве «П» было повесить в один прием чертырех пленных, то новая буква вмещала уже восьмерых….»

Услышать тяжело, а пережить еще сложнее. Жизнь была страшнее любых описаний. В таком аду остаться людьми – уже геройство! Автор знал, о чем писал.

Подготовленный ученик рассказывает биографию К.Воробьева.

 Русский писатель Константин Дмитриевич Воробьев (1917-1975) родился в селе Нижний Реутец Курской области. Здесь он окончил школу, затем учился в Москве. Будучи кремлевским курсантом, К.Воробьев осенью 1941 года попадает на фронт, защищает Москву в самом тяжелом месяце 1941 года, попадает в плен.

Саласпилсский и Шауляйский лагеря для военнопленных, неоднократные попытки выбраться на свободу. А когда, наконец, удалось организовать коллективный побег, он и его товарищи продолжали борьбу в литовских лесах. 24 года было К.Воробьеву, когда, вынужденный с другими партизанами уйти в подполье, он стал писать о том, что еще совсем недавно пришлось пережить.

Писал неистово, зная, что смертельная опасность рядом и надо успеть.

        Под повестью «Это мы, Господи!..» должны бы стоять три даты: 1943-1946-1986. В сорок третьем в партизанском подполье повесть была написана. В сорок шестом предложена московскому журналу и … потеряна. Единственный ее экземпляр был обнаружен случайно. В восемьдесят шестом предложен женой писателя В.В. Воробьевой журналу «Наш современник» и опубликован на е страницах.

Учитель: Итак, ничего не выдумано, об этих страданиях, невозможных, невыносимых, нечеловеческих никто не писал так.

— Как вы думаете, какая мысль заложена в заглавии?

В заглавии как бы слышится голос-стон измученных: «Мы готовы к смерти, к тому, чтобы быть принятыми Тобой, Господи… Мы прошли все круги ада, но свой крест мы несли до конца, не потеряли в себе Человеческое», в заглавии и мысль о безмерном страдании, о том, что в этом страшном обличье полуживых существ, скелетов, обтянутых кожей, трудно узнать самих себя… «Это мы, Господи!..»

— Как Воробьев изображает фашистов?

(Серая масса упырей, убийц. Воробьев не дает им индивидуальных черт, поскольку нет таких черт у нелюдей.)

• — На чем сосредотачивает внимание автор?
• (На изображении пленных, прежде всего Сергея и его товарищей. )
• — Что давало им, измученным, голодным, силы бороться?

(Вера в правду, добро, в справедливость. Недаром на вопрос гестаповцев, какой он веры, Сергей Костров отвечает: «Самой глубокой».

Любовь  к жизни. Сергея, бывшего в беспамятстве от тифа, лагерные полицейские раздели  и нагого затолкали под нары. Очнувшись, он находит в себе силы вылезти и потребовать себе места.

Когда больной дезентерией Сергей при смерти, его рвет так сильно, что кажется, что внутренности выворачиваются наружу, капитан Николаев его жалеет: «Больше в тебе ничего нет». Сергей понимает эти слова по-своему и внутренне протестует.

«Нет, нет! Ты не прав, капитан! То, что там есть, в самой глубине души не вырыгнул с блевотиной Сергей. Это самое «то» можно вырвать, но только цепкими когтями смерти…»

1. — Что же это такое «это»?
2. (это и сама суть человека, которая особенно ярко проявляется в трудные минуты жизни.)
3. — Имеют ли значение эти особенности характера Сергея для других узников?

(Конечно, и Сергей тянется к людям, которые думают также, как он, и эти люди – к Сергею. Они видят в нем опору, организатора побега. Поэтому везде Сергей находит единомышленников. В Каунасском лагере это совсем юный Ванюша, ему только 18 лет. На побег соглашается сразу, но их скоро поймали.

В Саласпилсском лагере командного состава это седовласый полковник. Жизнь еле теплится в этом человеке, но он полон внутренней силы и достоинства. Сергей делится с ним расчетом, сколько пленных может уцелеть, если все разом двинутся на провологу. Прожектерство,мальчишество? Сколько шансов выжить лично у него или у полковника? Ноль.

Но оказывается, что о таком смелом действии думает не только молодой Костров. Полковник отвечает: «Нет, я думал… Сто двадцать пуль на каждого». В Ржевском лагере единомышленник Сергея – доктор Лунин, в Вяземском лагере – капитан Николаев, в Паневежисской тюрьме – Устинов.

 Этих людей пытают, бьют, кидают в камеру смертников, но они умеют думать о жизни и жить даже в такие тяжелые моменты.

-Что ценит Сергей в людях?

Сергей жалеет пленных. Мы чувствуем, как у Кострова разрывается душа, когда он утешает умирающего солдата. Тому хочется, чтобы пришла мама – их дом совсем недалеко – и принесла горячей картошки. А Сергей представляет, как она приходит и ее застреливают гестаповцы.

— Давайте снова обратим внимание на заглавие повести. Местоимение «мы» призвано выделить мысль о непомерном страдании, общем для всех заключенных.

— Найдите в повести описания природы. В чем их особенность? Всегда ли природа так устрашающе мрачна?

Природа соотносится с писателем, с постоянной, напряженной целеустремленностью к побегу героев, которые воспринимают ее как союзника или противника.

— Какой след оставила повесть в вашей душе?

Источник: https://nsportal.ru/shkola/literatura/library/2015/04/05/materialy-k-uroku-po-povesti-k-vorobeva-eto-my-gospodi

Константин Воробьёв — Это мы, Господи!.

Великая Отечесвенная Война. 1941 год. Лейтенант Сергей Костров попадает в плен к немцам. Пленных делят по пять человек и по Волоколамскиму шосее переправляют в Ржевский лагерь. Сергей идёт рядом со стариком Никифорычем.

Иногда слышатся выстрелы — немцы убивают отстающих. Убивают и Никифорыча. Тот отдает свой мешок Сергею и завещает ему выжить и бежать из плена. Сергей продолжает идти.

На седьмой день выдают маленький кусочек хлеб и баланду — чуть теплую воду с отходами овсяной муки.

В ржевском лагере у Сергея начинается тиф. Его стаскивают с верхних нар со словами «Всё равно умрет». Но через два дня Сергей встает с нижних и нар и просит освободить его место.

В это время в барак заходит врач — Владимир Иванович Лукин. Он переводит Сергея в другой(дл больных) барак и дает ему спирта, чтобы растирать нерабочую ногу.

Через несколько недель Сергей становится лучше, и он уже может наступать на ногу. Вскоре пленных переводят в Смоленск.

В Смоленске Сергей знакомится с Николаевым — своим новым товарищем, они пытаются бежать, но тщетно. Через несколько дней пленных грузят в вагоны. По прибытии на станцию эсэсовцы начинают рубить пленных лопатами. На глазах у Сергея убивают Николаева.

После карцера их отправляют в Саласпилсский лагерь — «Долину смерти». Ещё через несколько дней их отправляют в Германию. В вагоне им удается вскрыть железный лист и они на полном ходу выпрыгивают из поезда. Оба остаются живы.

Они бродят по лесам Литвы, заходят в дома, просят хлеба, люди помогают, чем могут.

Однажды, в день, когда Ванюшке исполнилось семнадцать лет товарищи решили устроить себе «праздник». Ванюшка идет в ближайший дом попросить картошки, но не возвращается. Сергей понимает, что его схватили и будут естоко избивать и допрашивать и поджигает дом, где находится связанный Ванюшка, чтобы освободить паренька от пыток в гестапо.

Сергей продолжает следовать один, но в один из дней ему не удается спрятаться и его задерживают полицейские. Они допращивают его, а затем переправляют в Субачюсскую тюрьму. Там его жестоко избивают и допрашивают, но Сергей упорно молчит. Он придумал себе новое им — Петр Руссиновский.

В тюрьме со своими новыми друзьями Устиновым и Мотякиным Сергей придумывает новый план побега. Сергей закапывает их в свекле, а сам прячется по вагоном, но его выдает развязавшася портянка.

После неудавшегося побега Сергея переправляют в Шауляйский лагерь, где он начинает придумывать план нового побега.

Источник: https://KnigoPoisk.org/books/konstantin_vorobev_eto_my_gospodi