- Каждую субботу в одном из московских дворов «давал концерт» для соседей местный житель, невысокий обаятельный парень Колька Паратов. Он выносил из дома гармонь и запевал:
- А жена мужа в Париж провожала, Насушила ему сухарей… А сама потихоньку шептала:
- «Унеси тебя черт поскорей!»
Люди вокруг смеялись.
По просьбе «публики» Колька, играя на гармошке, красиво и зажигательно плясал цыганочку. В разгар веселья из окна на третьем этаже со свирепым видом выглядывала Колькина жена, Валюша. Навалившись на подоконник могучей грудью, она громко обзывала мужа кретином и шутом. Хохот делался громче. Колька назло жене продолжал «концерт». Он смеялся вместе со всеми, однако глаза его были грустны.
Колька как будто выплясывал какую-то затаенную горькую боль.
Василий Шукшин, автор рассказа «Жена мужа в Париж провожала»
Парень из сибирской деревни, Колька познакомился с Валей по переписке из армии. Вместе с ним служил её брат – он показал фотографию красивой сестры и дал адрес. Демобилизовавшись, Колька приехал в Москву и покорил здесь Валю той же цыганочкой. Понравился он поначалу и её родителям.
Они сыграли свадьбу, но семейная жизнь сразу не заладилась. Колька обнаружил у жены удивительную жадность к деньгам. Все родные Валентины были портные, и сама она отлично шила. Валя работала телеграфисткой: сутки работает, двое дома – шьет. От этого имела до трёхсот рублей в месяц, а Колька, как ни менял работы, нигде не зарабатывал больше ста – ста двадцати…
Жена оказалась совсем чужим человеком. Колька уехал бы домой в деревню, но у них уже родилась дочка Ниночка. Полгода назад приезжала к ним в Москву мать Колькина.
Валя приняла ее вежливо, но мать все равно боялась лишний шаг ступить по квартире, внучку на руки взять.
После её отъезда Валентина выразила недовольство тем, что свекровь «только сидела, ни разу даже обед не сготовила», назвала её «барыней кособокой».
За это Колька впервые ударил жену – по затылку. Прибежали Валины родители, грозили сдать его в милицию, называли голодранцем, а он бросался на них с мясным топориком.
Жизнь дала безнадёжную трещину. Кольку тянуло в деревню, но держала любимая дочурка. Он истосковался по крестьянскому труду. В Москве жизнь его напоминала что-то нелепое, постыдное, мерзкое… Он работал грузчиком в продмаге, приучился пить с торгашами. Душа сохла.
Рассказ Василия Шукшина «Жена мужа в Париж провожала» читает Дмитрий Савин
Во время последней ссоры Валентина снова стала обзывать его и мать «единоличниками и мещанами», которые не хотят работать в колхозе. Кольку забило крупной дрожью, и он пригрозил убить жену.
Схватив ребёнка, та убежала к родителям. Колька походил по комнате, повторяя «жена мужа в Париж провожала».
Потом взял карандаш, написал на белом краешке газеты: «Доченька, папа уехал в командировку» – и открыл на кухне обе газовых горелки.
Рано утром жена вернулась домой с родителями. Увидев, что Колька лежит на кухне, они вначале подумали: пьяный. Но, ощутив запах газа, всё поняли. На Колькиных глазах ещё не успели высохнуть слёзы…
Автор краткого содержания
на нашем сайте вы можете прочесть и ПОЛНЫЙ ТЕКСТ рассказа Василия Шукшина «Жена мужа в Париж провожала». краткие содержания сразу многих рассказов Василия Шукшина в одной статье
Источник: http://rushist.com/index.php/literary-articles/3052-shukshin-zhena-muzha-v-parizh-provozhala-kratkoe-soderzhanie
Краткое содержание Шукшин Жена мужа в Париж провожала для читательского дневника
Семейная жизнь главных героев рассказа, Кольки Паратова и его жены Валентины, не складывалась с самого начала. Познакомились они заочно, когда Колька проходил службу армии. Отслужив, сибиряк Колька явился к москвичке Валюше в гости, Валюша ему понравилась, а там они быстренько и поженились. Через год у них родилась дочка.
Довольно быстро Колька и Валя поняли, что они не пара, что у них совершенно разные устремления, интересы и взгляды на жизнь, но ради дочери Колька все готов был терпеть, и они продолжали кое-как жить вместе.
Колька любил играть на гармони, часто играл во дворе, чем страшно бесил Валюшу, которая считала его за это придурком. Жена нередко обзывала Кольку клоуном и другими обидными словами. Ссоры и скандалы в семье вспыхивали часто.
Валюша чуть что бежала жаловаться к своим родителям, и они прибегали уже втроем и вместе нападали на Кольку. Колькина же мать приезжала в гости всего лишь однажды и так всех боялась, что даже ни разу не взяла на руки внучку.
Валюша не преминула заметить Кольке, когда мать уже уехала, что и мать-то у него, мол, какая-то ненормальная, ничего делать не умеет.
В тот роковой день Колька играл на гармони во дворе допоздна. Играл тихонько и думал о жизни, думал о том, не уехать ли ему домой, думал о матери, как она к этому отнесется. Людей во дворе уже не было.
Валюша, резко распахнув окно, высунулась и начала Кольку ругать, обозвала кретином, – в общем, все пошло, как обычно.
Только на сей раз, Валюша разошлась не на шутку и приплела всю Колькину родню, начала кричать, что родители Кольки – кулачье недобитое, единоличники и «мещаны» (она имела в виду – мещане), хотя знала, что, дело было как раз наоборот: все Колькины предки были из бедных.
Колька не выдержал. Он бросился в квартиру. Его трясло крупной дрожью. Он пообещал Валюше, которая, чтобы защититься, схватила на руки ребенка, что этой ночью он все равно будет ее казнить и пошел на кухню за топором. Пока сходил, Валя успела убежать.
Тогда Колька выпил стакан водки, подмел веником кухню, произнес: «Значит, жена мужа в Париж провожала?» — это были слова из песни, которую он часто пел, — а потом он закрыл все окна, форточки и двери, немного покурил, написал на краю газеты записку для дочери о том, что уехал в командировку, и открыл газ.
Наутро Валентина была в квартире с родителями. Они подготовились к очередному скандалу. Но газ так и шел, Колька лежал мертвый.
Рассказ учит тому, что нельзя проявлять грубость в отношениях, особенно в отношениях с близкими людьми. Героям рассказа надо было просто расстаться, и со временем у них еще могло бы быть все хорошо. Если бы Валя вовремя поняла, что она делает, когда она разбрасывается грубыми словами, и остановилась, — не случилось бы такой страшной трагедии.
Источник: http://chitatelskij-dnevnik.ru/kratkoe-soderzhanie/shukshin/zhena-muzha-v-parizh-provozhala
Анализ рассказа “Жена мужа в Париж провожала”
Анализ рассказа “Жена мужа в Париж провожала”.
Шукшин нередко прибегает к форме, которую сам он обозначил как “рассказ-судьба”. Житийный рассказ позволяет писателю показать истоки душевного склада героя, усилить значение авторского слова в исследовании духовной эволюции человека.
Классическим образцом такого рассказа является шукшинский шедевр “Жена мужа в Париж провожала”.
Главная коллизия обусловлена реакцией живой души героя на угнетающие ее условия, социальные обстоятельства. Жизнь Кольки давно уже не
требует от него ни душевности, ни творчества: “Руки отвыкают от работы, душа высыхает – бесплодно тратится на мелкие, мстительные, едкие чувства”. А то, что он именно творческий и душевный человек, подчеркивается в авторском рассказе о Колькиной “Цыганочке”. В чем-то более крупном Колька проявить себя не может и “с остервенением” “разворачивается” в танце.
В другой ситуации это могло быть отдыхом для души, сейчас осталось единственным ее взлетом. Автору важно, чтобы читатель понял – не о социально-бытовой драме идет речь, а о социально-философской трагедии.
Чтобы обосновать значительность конфликта, вывести его за пределы семейно-бытовой проблематики, повествователь с самого начала подчеркивает глубокую национальную характерность типа: “Очень надеж ный, крепкий сибирячок, каких запомнила Москва 1941 года, когда такие вот, ясноглазые, в белых полу шубках день и ночь шли и шли по улицам, одним своим видом успокаивая большой город”.
Драматизм положения, в котором оказался гepoй не скрывается, сразу подмечен автором: “Парень выплясывает какую-то затаенную горькую боль”. Неоднозначность ситуации подчеркивается фигурами умолчания: “Колька тоже смеется, хотя…”, “Больше гордую, чем…”.
Для писателя важно показать социальные и даже исторические причины, заставляющие героя жить и условиях, когда “душа высыхает”. Далеко не все обусловлено тем, что он оказался в городе и в конкретной “неблагополучной” семейно-бытовой ситуации.
То, чти происходит у Паратовых, – драматический общенациональный процесс, а не примета жизни отдельной московской семьи. “Закваска” крестьянина сама по себе не может защитить человека от растлевающего воздействия “цивилизации”.
Тем более, что само понятие хозяйства, хозяйствования на земле дискредитировано советской властью.
Мечта Кольки о “маленьком тракторе, маленьком комбайнике и десяти гектарах земли” для его жены Вали – “кулачество”, “мещанство”. В ее эмоциональном выкрике: “Кулачье недобитое. Почему домой-то не поехал?
В колхоз неохота идти? Об единоличной жизни мечтаете с мамашей своей…” – всколыхнулось не только личное, но и затверженное по учебникам истории, отложившееся на собраниях, напоминающее о временах, когда слова “из крестьян” в графе “происхождение” воспринимались как “черная метка” социальной неполноценности, как указание на потенциального врага. Сама Валя давно живет только материальным.
Колька Паратов – человек другого типа. Жить с мертвой душой он не смог бы. Именно поэтому и можно говорить о трагедии человека, изображенной в этом рассказе писателем.
Память об оставленной земле, матери больно ворочается в душе героя. Издевательское упоминание о самом дорогом становится последним внешним поводом к трагической развязке. Рассказ свидетельствует о возможных непредсказуемых последствиях перехода значительных слоев народа в иные социально-бытовые и нравственно-психологические условия жизни.
Не утихала тревога писателя о том, что “нам бы про душу не забыть”, продвигаясь по пути социальных перемен.
Источник: https://lit.ukrtvory.ru/analiz-rasskaza-zhena-muzha-v-parizh-provozhala/
Анализ рассказа «Жена мужа в Париж провожала». — Сочинение
Анализ рассказа «Жена мужа в Париж провожала».
Шукшин нередко прибегает к форме, которую сам он обозначил как «рассказ-судьба». Житийный рассказ позволяет писателю показать истоки душевного склада героя, усилить значение авторского слова в исследовании духовной эволюции человека.
Классическим образцом такого рассказа является шукшинский шедевр «Жена мужа в Париж провожала».
Главная коллизия обусловлена реакцией живой души героя на угнетающие ее условия, социальные обстоятельства. Жизнь Кольки давно уже не требует от него ни душевности, ни творчества: «Руки отвыкают от работы, душа высыхает – бесплодно тратится на мелкие, мстительные, едкие чувства».
А то, что он именно творческий и душевный человек, подчеркивается в авторском рассказе о Колькиной «Цыганочке». В чем-то более крупном Колька проявить себя не может и «с остервенением» «разворачивается» в танце. В другой ситуации это могло быть отдыхом для души, сейчас осталось единственным ее взлетом.
Автору важно, чтобы читатель понял – не о социально-бытовой драме идет речь, а о социально-философской трагедии.
Чтобы обосновать значительность конфликта, вывести его за пределы семейно-бытовой проблематики, повествователь с самого начала подчеркивает глубокую национальную характерность типа: «Очень надеж ный, крепкий сибирячок, каких запомнила Москва 1941 года, когда такие вот, ясноглазые, в белых полу шубках день и ночь шли и шли по улицам, одним своим видом успокаивая большой город».
Драматизм положения, в котором оказался гepoй не скрывается, сразу подмечен автором: «Парень выплясывает какую-то затаенную горькую боль». Неоднозначность ситуации подчеркивается фигурами умолчания: «Колька тоже смеется, хотя…», «Больше гордую, чем…».
Для писателя важно показать социальные и даже исторические причины, заставляющие героя жить и условиях, когда «душа высыхает». Далеко не все обусловлено тем, что он оказался в городе и в конкретной «неблагополучной» семейно-бытовой ситуации. То, чти происходит у Паратовых, – драматический общенациональный процесс, а не примета жизни отдельной московской семьи.
«Закваска» крестьянина сама по себе не может защитить человека от растлевающего воздействия «цивилизации». Тем более, что само понятие хозяйства, хозяйствования на земле дискредитировано советской властью. Мечта Кольки о «маленьком тракторе, маленьком комбайнике и десяти гектарах земли» для его жены Вали – «кулачество», «мещанство». В ее эмоциональном выкрике: «Кулачье недобитое.
Почему домой-то не поехал? В колхоз неохота идти? Об единоличной жизни мечтаете с мамашей своей…» – всколыхнулось не только личное, но и затверженное по учебникам истории, отложившееся на собраниях, напоминающее о временах, когда слова «из крестьян» в графе «происхождение» воспринимались как «черная метка» социальной неполноценности, как указание на потенциального врага.
Сама Валя давно живет только материальным.
Колька Паратов – человек другого типа. Жить с мертвой душой он не смог бы. Именно поэтому и можно говорить о трагедии человека, изображенной в этом рассказе писателем. Память об оставленной земле, матери больно ворочается в душе героя.
Издевательское упоминание о самом дорогом становится последним внешним поводом к трагической развязке. Рассказ свидетельствует о возможных непредсказуемых последствиях перехода значительных слоев народа в иные социально-бытовые и нравственно-психологические условия жизни.
Не утихала тревога писателя о том, что «нам бы про душу не забыть», продвигаясь по пути социальных перемен.
Здесь искали:
- жена мужа в париж провожала анализ
- муж и жена сочинение по литературе
- анализ жена мужа в париж провожала
Источник: https://sochineniye.ru/analiz-rasskaza-zhena-muzha-v-parizh-provo-zhala/
Книга Жена мужа в Париж провожала — читать онлайн. Шукшин Василий Макарович. Книги читать онлайн бесплатно без регистрации
Каждую неделю, в субботу вечером, Колька Паратов дает во дворе концерт. Выносит трехрядку с малиновым мехом, разворачивает ее, и:
А жена мужа в Париж провожала,
Насушила ему сухарей…
При игре Колька, смешно отклячив зад, пританцовывает.
Тара-рам, тара-рам, тара та-та-ра… рам,
Тари-рам, тари-рам, та-та-та…
Старушки, что во множестве выползают вечером во двор, смеются. Ребятишки, которых еще не загнали по домам, тоже смеются.
- А сама потихоньку шептала:
- «Унеси тебя черт поскорей!»
- Тара-рам, тара-рам, та-та-ра-ра…
Колька — обаятельный парень, сероглазый, чуть скуластый, с льняным чубариком-чубчиком. Хоть невысок ростом, но какой-то очень надежный, крепкий сибирячок, каких запомнила Москва 1941 года, когда такие вот, ясноглазые, в белых полушубках, день и ночь шли и шли по улицам, одним своим видом успокаивая большой город.
— Коль, цыганочку!
Колька в хорошем субботнем подпитии, улыбчив.
— Валю-ша, — зовет он, подняв голову. — Брось-ка мне штиблеты — цыганочку товарищи просят.
Валюша не думает откликаться, она зла на Кольку, ненавидит его за эти концерты, стыдится. Колька знает, что Валюша едва ли выглянет, но нарочно зовет, ломая голос — «по-тирольски», чем потешает публику.
— Валю-ша! Отреагируй, лапочка!.. Хоть одним глазком, хоть левой ноженькой!.. Ау-у!..
Смеются, поглядывают тоже вверх… Валюша не выдерживает: с треском распахивается окно на третьем этаже, и Валюша, навалившись могучей грудью на подоконник, свирепо говорит:
— Я те счас отреагирую — кастрюлей по башке, кретин!
Внизу взрыв хохота; Колька тоже смеется, хотя… Странно это: глаза Кольки не смеются, и смотрит он на Валюшу трезво и, кажется, доволен, что заставил-таки сорваться жену, довел, что она выказала себя злой и неумной, просто дурой. Колька как будто за что-то жестоко мстит жене, и это очень на него непохоже, и никто так не думает — просто дурачится парень, думают.
- К этому времени вокруг Кольки собирается изрядно людей, есть и мужики и парни.
- — Какой размер, Коля?
- — Фиер цванцихь — сорок два.
Кольке дают туфли (он в тапочках), и Колька пляшет… Пляшет он красиво, с остервенением. Враз становится серьезным, несколько даже торжественным… Трехрядка прикипает к рукам, в меру помогает цыганочке, где надо молчит, работают ноги. Работают четко, точно, сухо пощелкивают об асфальт носочки — каблучки, каблучки — носочки…
Опять взвякивает гармонь, и треплется по вспотевшему лбу Кольки льняной мягкий чубарик. Молчат вокруг, будто догадываются: парень выплясывает какую-то свою затаенную горькую боль.
В окне на третьем этаже отодвигается край дорогой шторы — Валя смотрит на своего «шута». Она тоже серьезна. Она тоже в плену исступленной, злой цыганочки.
Три года назад этой самой цыганочкой Колька «обаял» гордую Валю, больше гордую, чем… Словом, в такие минуты она любит мужа.
Познакомился сибиряк Колька с Валюшей самым идиотским способом — заочно. Служил вместе с ее братом в армии, тот показал фотографию сестры… Сразу несколько солдатских сердец взволновалось — Валя была красивая. Запросили адрес, но брат Валин дал адрес только лучшему своему корешу — Кольке. Колька отправил в Москву свою фотографию и с фотографией — много «разных слов».
Валя ответила… Завязалась переписка. Коля был старше Валиного брата на год, демобилизовался раньше, поехал в Москву один. Собралась вся Валина родня — смотреть Кольку. И всем Колька понравился, и Вале тоже. Смущало, что у солдатика пока что одна душа да чубчик, больше ничего нет, а главное, никакой специальности. Но решили, что это дело наживное.
Так Коля стал москвичом, даже домой не доехал, к матери.
Стали они с Валюшей жить-поживать, и потихоньку до них стало доходить, что они напрочь чужие друг другу люди. Но было поздно: через год у них народилась дочка Нина, хорошенькая, круглолицая, беленькая… Колька понял, что он тут сел намертво.
Им сообща — родней — купили двухкомнатную кооперативную квартиру (родные Вали все потомственные портные, и Валя тоже классная портниха). Колька много раз менял место работы, но везде — сто, от силы сто двадцать рублей. А Валя имела до трехсот чистыми.
Она работала телеграфисткой: сутки работает, двое дома — шьет.
Горе началось с того, что Колька скоро обнаружил у жены огромную, удивительную жадность к деньгам. Он попытался было воздействовать на нее, что нельзя же так-то уж, но получил железный отпор.
— У нас в деревне и то бабы не такие жадные…
— Заткнись со своей деревней, — посоветовала Валя. — Ехай туда, кому ты здесь нужен!
«Ну и влип… — терзался изумленный Колька. — Как влип!»
Он был парень не промах, хоть и «деревня», сроду не чаял и не гадал, что судьба изобразит ему такую колоссальную фигу.
В армии он много думал о том, как он будет жить после демобилизации: во-первых, закончит десятилетку в вечерней школе (у него было девять классов), во-вторых… И в-третьих, и в-четвертых — все накрылось.
Первый год он мыкался в поисках подходящей работы — сам того не сознавая, он, оказывается, искал работу, которая бы подходила не ему самому, а жене Вале, — таковой не подыскал, махнул рукой, остался грузчиком в торговой сети.
Потом родилась дочка, и все свободное время он должен был отдавать ей, так как скупая Валя не наняла старушку, которая бы хоть гуляла с девочкой. Сама же шила, шила, шила. Десятилетка Колькина лопнула. Колька вечером сажал дочку на скамеечку во дворе и играл ей на гармошке и пел кривляясь:
- Моя мечта не струйка дыма,
- Что тает вдруг в сиянье дня;
- Но вы прошли с улыбкой мимо
- И не заметили меня.
Дочка смеялась, а Кильке впору было заплакать злыми, бессильными слезами. Он бы и уехал в деревню, но как подумает, что тогда он лишится дочери, так… Нет, это было выше сил, будь они хоть трижды сибирские — крепкие, способные вынести много. Все что угодно, только не это.
Полгода назад приезжала к ним мать Колькина, Валя приняла ее вежливо, но мать все равно боялась ее, лишний раз боялась ступить по квартире, боялась внучку на руки взять… Колька исказнился, глядя на мать. Когда они остались одни, он упрекнул ее:
Источник: https://izdaiknigu.ru/bookread-27222
Жена мужа в Париж провожала (fb2)
— Жена мужа в Париж провожала 14 Кб (скачать fb2) — Василий Макарович Шукшин
Настройки текста:
Цвет фона
черный
светло-черный
бежевый
бежевый 2
персиковый
зеленый
серо-зеленый
желтый
синий
серый
красный
белый
Цвет шрифта
белый
зеленый
желтый
синий
темно-синий
серый
светло-серый
тёмно-серый
красный
Размер шрифта
14px
16px
18px
20px
22px
24px
Насыщенность шрифта
жирный
Обычный стиль
курсив
Ширина текста
400px
500px
600px
700px
800px
900px
1000px
1100px
1200px
Показывать меню
Убрать меню
Абзац
0px
4px
12px
16px
20px
Каждую неделю, в субботу вечером, Колька Паратов дает во дворе концерт. Выносит трехрядку с малиновым мехом, разворачивает ее, и:
А жена мужа в Париж провожала,
Насушила ему сухарей…
При игре Колька, смешно отклячив зад, пританцовывает.
Тара-рам, тара-рам, тара та-та-ра… рам,
Тари-рам, тари-рам, та-та-та…
Старушки, что во множестве выползают вечером во двор, смеются. Ребятишки, которых еще не загнали по домам, тоже смеются.
- А сама потихоньку шептала:
- «Унеси тебя черт поскорей!»
- Тара-рам, тара-рам, та-та-ра-ра…
Колька — обаятельный парень, сероглазый, чуть скуластый, с льняным чубариком-чубчиком. Хоть невысок ростом, но какой-то очень надежный, крепкий сибирячок, каких запомнила Москва 1941 года, когда такие вот, ясноглазые, в белых полушубках, день и ночь шли и шли по улицам, одним своим видом успокаивая большой город.
— Коль, цыганочку!
Колька в хорошем субботнем подпитии, улыбчив.
— Валю-ша, — зовет он, подняв голову. — Брось-ка мне штиблеты — цыганочку товарищи просят.
Валюша не думает откликаться, она зла на Кольку, ненавидит его за эти концерты, стыдится. Колька знает, что Валюша едва ли выглянет, но нарочно зовет, ломая голос — «по-тирольски», чем потешает публику.
— Валю-ша! Отреагируй, лапочка!.. Хоть одним глазком, хоть левой ноженькой!.. Ау-у!..
Смеются, поглядывают тоже вверх… Валюша не выдерживает: с треском распахивается окно на третьем этаже, и Валюша, навалившись могучей грудью на подоконник, свирепо говорит:
— Я те счас отреагирую — кастрюлей по башке, кретин!
Внизу взрыв хохота; Колька тоже смеется, хотя… Странно это: глаза Кольки не смеются, и смотрит он на Валюшу трезво и, кажется, доволен, что заставил-таки сорваться жену, довел, что она выказала себя злой и неумной, просто дурой. Колька как будто за что-то жестоко мстит жене, и это очень на него непохоже, и никто так не думает — просто дурачится парень, думают.
- К этому времени вокруг Кольки собирается изрядно людей, есть и мужики и парни.
- — Какой размер, Коля?
- — Фиер цванцихь — сорок два.
Кольке дают туфли (он в тапочках), и Колька пляшет… Пляшет он красиво, с остервенением. Враз становится серьезным, несколько даже торжественным… Трехрядка прикипает к рукам, в меру помогает цыганочке, где надо молчит, работают ноги. Работают четко, точно, сухо пощелкивают об асфальт носочки — каблучки, каблучки — носочки…
Опять взвякивает гармонь, и треплется по вспотевшему лбу Кольки льняной мягкий чубарик. Молчат вокруг, будто догадываются: парень выплясывает какую-то свою затаенную горькую боль.
В окне на третьем этаже отодвигается край дорогой шторы — Валя смотрит на своего «шута». Она тоже серьезна. Она тоже в плену исступленной, злой цыганочки.
Три года назад этой самой цыганочкой Колька «обаял» гордую Валю, больше гордую, чем… Словом, в такие минуты она любит мужа.
Познакомился сибиряк Колька с Валюшей самым идиотским способом — заочно. Служил вместе с ее братом в армии, тот показал фотографию сестры… Сразу несколько солдатских сердец взволновалось — Валя была красивая. Запросили адрес, но брат Валин дал адрес только лучшему своему корешу — Кольке. Колька отправил в Москву свою фотографию и с фотографией — много «разных слов».
Валя ответила… Завязалась переписка. Коля был старше Валиного брата на год, демобилизовался раньше, поехал в Москву один. Собралась вся Валина родня — смотреть Кольку. И всем Колька понравился, и Вале тоже. Смущало, что у солдатика пока что одна душа да чубчик, больше ничего нет, а главное, никакой специальности. Но решили, что это дело наживное.
Так Коля стал москвичом, даже домой не доехал, к матери.
Стали они с Валюшей жить-поживать, и потихоньку до них стало доходить, что они напрочь чужие друг другу люди. Но было поздно: через год у них народилась дочка Нина, хорошенькая, круглолицая, беленькая… Колька понял, что он тут сел намертво.
Им сообща — родней — купили двухкомнатную кооперативную квартиру (родные Вали все потомственные портные, и Валя тоже классная портниха). Колька много раз менял место работы, но везде — сто, от силы сто двадцать рублей. А Валя имела до трехсот чистыми.
Она работала телеграфисткой: сутки работает, двое дома — шьет.
Горе началось с того, что Колька скоро обнаружил у жены огромную, удивительную жадность к деньгам. Он попытался было воздействовать на нее, что нельзя же так-то уж, но получил железный отпор.
— У нас в деревне и то бабы не такие жадные…
— Заткнись со своей деревней, — посоветовала Валя. — Ехай туда, кому ты здесь нужен!
Источник: https://coollib.net/b/157060-vasiliy-makarovich-shukshin-zhena-muzha-v-parizh-provozhala/readp
BookReader — Жена мужа в Париж провожала (Шукшин Василий Макарович)
Василий Шукшин Жена мужа в Париж провожала
Каждую неделю, в субботу вечером, Колька Паратов дает во дворе концерт. Выносит трехрядку с малиновым мехом, разворачивает ее, и:
А жена мужа в Париж провожала,Насушила ему сухарей…
При игре Колька, смешно отклячив зад, пританцовывает.
Тара-рам, тара-рам, тара та-та-ра… рам,Тари-рам, тари-рам, та-та-та…
Старушки, что во множестве выползают вечером во двор, смеются. Ребятишки, которых еще не загнали по домам, тоже смеются.
- А сама потихоньку шептала:
- «Унеси тебя черт поскорей!»
- Тара-рам, тара-рам, та-та-ра-ра…
Колька – обаятельный парень, сероглазый, чуть скуластый, с льняным чубариком-чубчиком. Хоть невысок ростом, но какой-то очень надежный, крепкий сибирячок, каких запомнила Москва 1941 года, когда такие вот, ясноглазые, в белых полушубках, день и ночь шли и шли по улицам, одним своим видом успокаивая большой город.
– Коль, цыганочку!
Колька в хорошем субботнем подпитии, улыбчив.
– Валю-ша,– зовет он, подняв голову.– Брось-ка мне штиблеты – цыганочку товарищи просят.
Валюша не думает откликаться, она зла на Кольку, ненавидит его за эти концерты, стыдится. Колька знает, что Валюша едва ли выглянет, но нарочно зовет, ломая голос – «по-тирольски», чем потешает публику.
– Валю-ша! Отреагируй, лапочка!.. Хоть одним глазком, хоть левой ноженькой!.. Ау-у!..
Смеются, поглядывают тоже вверх… Валюша не выдерживает: с треском распахивается окно на третьем этаже, и Валюша, навалившись могучей грудью на подоконник, свирепо говорит:
– Я те счас отреагирую – кастрюлей по башке, кретин!
Внизу взрыв хохота; Колька тоже смеется, хотя… Странно это: глаза Кольки не смеются, и смотрит он на Валюшу трезво и, кажется, доволен, что заставил-таки сорваться жену, довел, что она выказала себя злой и неумной, просто дурой. Колька как будто за что-то жестоко мстит жене, и это очень на него непохоже, и никто так не думает – просто дурачится парень, думают.
- К этому времени вокруг Кольки собирается изрядно людей, есть и мужики и парни.
- – Какой размер, Коля?
- – Фиер цванцихь – сорок два.
Кольке дают туфли (он в тапочках), и Колька пляшет… Пляшет он красиво, с остервенением. Враз становится серьезным, несколько даже торжественным… Трехрядка прикипает к рукам, в меру помогает цыганочке, где надо молчит, работают ноги. Работают четко, точно, сухо пощелкивают об асфальт носочки – каблучки, каблучки – носочки…
Опять взвякивает гармонь, и треплется по вспотевшему лбу Кольки льняной мягкий чубарик. Молчат вокруг, будто догадываются: парень выплясывает какую-то свою затаенную горькую боль.
В окне на третьем этаже отодвигается край дорогой шторы – Валя смотрит на своего «шута». Она тоже серьезна. Она тоже в плену исступленной, злой цыганочки.
Три года назад этой самой цыганочкой Колька «обаял» гордую Валю, больше гордую, чем… Словом, в такие минуты она любит мужа.
Познакомился сибиряк Колька с Валюшей самым идиотским способом – заочно. Служил вместе с ее братом в армии, тот показал фотографию сестры… Сразу несколько солдатских сердец взволновалось – Валя была красивая. Запросили адрес, но брат Валин дал адрес только лучшему своему корешу – Кольке. Колька отправил в Москву свою фотографию и с фотографией – много «разных слов».
Валя ответила… Завязалась переписка. Коля был старше Валиного брата на год, демобилизовался раньше, поехал в Москву один. Собралась вся Валина родня – смотреть Кольку. И всем Колька понравился, и Вале тоже. Смущало, что у солдатика пока что одна душа да чубчик, больше ничего нет, а главное, никакой специальности. Но решили, что это дело наживное.
Так Коля стал москвичом, даже домой не доехал, к матери,
Стали они с Валюшей жить-поживать, и потихоньку до них стало доходить, что они напрочь чужие друг другу люди. Но было поздно: через год у них народилась дочка Нина, хорошенькая, круглолицая, беленькая… Колька понял, что он тут сел намертво.
Им сообща – родней – купили двухкомнатную кооперативную квартиру (родные Вали все потомственные портные, и Валя тоже классная портниха). Колька много раз менял место работы, но везде – сто, от силы сто двадцать рублей. А Валя имела до трехсот чистыми.
Она работала телеграфисткой: сутки работает, двое дома – шьет.
Горе началось с того, что Колька скоро обнаружил у жены огромную, удивительную жадность к деньгам. Он попытался было воздействовать на нее, что нельзя же так-то уж, но получил железный отпор.
– У нас в деревне и то бабы не такие жадные…
– Заткнись со своей деревней,– посоветовала Валя.– Ехай туда, кому ты здесь нужен!
«Ну и влип… – терзался изумленный Колька. – Как влип!»
Он был парень не промах, хоть и «деревня», сроду не чаял и не гадал, что судьба изобразит ему такую колоссальную фигу.
В армии он много думал о том, как он будет жить после демобилизации: во-первых, закончит десятилетку в вечерней школе (у него было девять классов), во-вторых… И в-третьих, и в-четвертых – все накрылось.
Первый год он мыкался в поисках подходящей работы – сам того не сознавая, он, оказывается, искал работу, которая бы подходила не ему самому, а жене Вале,– таковой не подыскал, махнул рукой, остался грузчиком в торговой сети.
Потом родилась дочка, и все свободное время он должен был отдавать ей, так как скупая Валя не наняла старушку, которая бы хоть гуляла с девочкой. Сама же шила, шила, шила. Десятилетка Колькина лопнула. Колька вечером сажал дочку на скамеечку во дворе и играл ей на гармошке и пел кривляясь:
Моя мечта не струйка дыма,Что тает вдруг в сиянье дня;Но вы прошли с улыбкой мимоИ не заметили меня.
Дочка смеялась, а Кильке впору было заплакать злыми, бессильными слезами. Он бы и уехал в деревню, но как подумает, что тогда он лишится дочери, так… Нет, это было выше сил, будь они хоть трижды сибирские – крепкие, способные вынести много. Все что угодно, только не это.
- Полгода назад приезжала к ним мать Колькина, Валя приняла ее вежливо, но мать все равно боялась ее, лишний раз боялась ступить по квартире, боялась внучку на руки взять… Колька исказнился, глядя на мать. Когда они остались одни, он упрекнул ее:
- – Мам, ты чё это?
- – Чё?
- – Да какая-то… внучку на руки даже не взяла.
- – Да боюсь я, сынок, чё-нибудь не так сделаю.
- – Ну, ты уж какая-то…
– Да ничё, чё ты? Посмотрела вот – и слава богу. Хорошо живешь-то, сынок, хорошо. Куда с добром!.. Слава те, господи! И живи. Она бабочка-то ничё, с карахтером, правда, но такая-то лучше, чем размазня кака-нибудь. Хозяйка. Живите с богом, Так и уехала мать с мыслью, что сын живет хорошо.
Когда супруги после ее отъезда поругались из-за чего-то, Валя куснула мужа в больное:
– Что же мамочка-то твоя?.. Приехала и сиди-ит, как… это… Ни обед ни разу не сготовила, ни с внучкой не погуляла… Барыня кособокая.
Колька впервые тогда шваркнул жену по загривку. Она, ни слова не говоря, умотала к своим. Колька взял Нину, пошел в магазин, выпил, пришел домой и стал ждать. И когда явились тесть с тещей, вроде не так тяжко было толковать с ними.
– Ты смотри, смотри-и, парень! – говорили в два голоса тесть и теща и стучали пальцами по столу. – Ты смотри-и!.. Ты – за рукоприкладство-то – в один миг вылетишь из Москвы. Нашелся!.. Для тебя мы ее ростили, чтоб ты руки тут распускал?! Не дорос! С ней вон какие ребята дружили, инженеры, не тебе чета…
– Что же вы сплоховали? Надо было хватать первого попавшегося и в загс – инженера-то. Или они хитрей вас оказались? Удовольствие получили – и в кусты? Как же вы так лопухнулись?
Тут они поперли на него в три голоса.
– Кретин! Сволочь!
– А вот мы счас милицию! А вот мы счас милицию вызовем!..
– Живет на все готовенькое, да еще!.. Сволочь!
– Голодранец поганый!
– Кретин!
Дочка Нина заплакала. Колька побелел, схватил топорик, каким мясо рубят, пошел на тестя, на жену и на тещу. Негромко, но убедительно сказал:
– Если не прекратите орать, я вас всех, падлы… Всех уложу здесь!
С того раза поняли супруги Паратовы, что их жизнь безнадежно дала трещину. Они даже сделали вид, что им как-то легче обоим стало, вольнее. Валя стала куда-то уходить вечерами.
– Куда это? – спрашивал Колька, прищемив боль зубами.
– К заказчикам.
Спали, впрочем, вместе.
– Ну как заказчики? – интересовался ночью Колька, и похлопывал жену по мягкому телу, и смеялся – не притворялся, действительно смех брал, правда, нервный какой-то смех.
– Дурачок,– спокойно говорила Валя.– Не думай – не из таких.
– Вы не из таких,– соглашался Колька,– вы из таковских.
Бывало, что по воскресеньям они втроем – с дочкой – ездили куда-нибудь. Раза три ездили на ВДНХ, Заходили в шашлычную, Колька брал шашлыки, бутылку хорошего вина, конфет дочери… Вкусно обедали, попивали вино. Колька украдкой взглядывал на жену, думал: «Что мы делаем? Что делаем, два дурака?! Можно же хорошо жить. Ведь умеют же другие!»
Смотрели на выставке всякую всячину, Колька любил смотреть сельхозмашины, подолгу простаивал перед тракторами, сеялками, косилками… Мысли от машин перескакивали на родную деревню, и начинала болеть душа.
Понимал, прекрасно понимал: то, как он живет,– это не жизнь, это что-то очень нелепое, постыдное, мерзкое… Руки отвыкли от работы, душа высыхает – бесплодно тратится на мелкие, мстительные, едкие чувства. Пить научился с торгашами.
Поработать не поработают, а бутылки три-четыре «раздавят» в подвале (к грузчикам еще пристегнулись продавцы – мясники, здоровые лбы, беззаботные, как колуны). Что же дальше? Дальше – плохо.
И чтобы не вглядываться в это отвратительное «дальше», он начинал думать о своей деревне, о матери, о реке… Думал на работе, думал дома, думал днем, думал ночами. И ничего не мог придумать, только травил душу, и хотелось выпить,
«Да что же?! Оставляют же детей! Виноват я, что так получилось?»
Люди давно разошлись по домам… А Колька сидит, тихонько играет – подбирает что-то на слух, что-то грустное. И думает, думает, думает.
Мысленно он исходил свою деревню, заглянул в каждый закоулок, посидел на берегу стремительной чистой реки.
,, Он знал, если он приедет один, мать станет плакать: это большой грех – оставить дитё родное, станет просить вернуться, станет говорить… О господи! Что делать? Окно на третьем этаже открывается.
– Ты долго там будешь пилить? Насмешил людей, а теперь спать им не даешь. Кретин! Тебя же счас во всех квартирах обсуждают!
Колька хочет промолчать.
– Слышишь, что ли? Нинка не спит!.. Клоун чертов.
– Закрой поддувало. И окно закрой – она будет спать.
– Кретин!
– Падла!
Окно закрывается. Но через минуту снова распахивается.
– Я вот расскажу кому-нибудь, как ты мечтал на выставке: «Мне бы вот такой маленький трактор, маленький комбайник и десять гектаров земли». Кулачье недобитое. Почему домой-то не поехал? В колхоз неохота идти? Об единоличной жизни мечтаете с мамашей своей… Не нравится вам в колхозе-то? Заразы, Мещаны.
Самое чудовищное, что жена Валя знала: отец Кольки, и дед, и вся родня – бедняки в прошлом и первыми вошли в колхоз, Колька ей рассказывал.
Колька ставит гармонь на скамейку… Хватит! Надо вершить стог. Эта добровольная каторга сделает его идиотом и пьяницей. Какой-то конец должен быть.
Скоро преодолел он три этажа… Влетел в квартиру, Жена Валя, зачуяв недоброе, схватила дочь на руки.
– Только тронь! Только тронь посмей!..
Кольку било крупной дрожью.
– П-положь ребенка,– сказал он, заикаясь.
– Только тронь!..
– Все равно я тебя убью сегодня.– Колька сам подивился – будто не он сказал эти страшные слова, а кто-то другой, сказал обдуманно.– Дождалась ты своей участи… Не хотела жить на белом свете? Подыхай. Я тебя этой ночью казнить буду.
Колька пошел на кухню, достал из ящика стола топорик… Делал все спокойно, тряска унялась. Напился воды… Закрыл кран. Подумал, снова зачем-то открыл кран.
– Пусть течет пока,-сказал вслух.
Вошел в комнату – Вали не было. Зашел в другую комнату – и там нет.
– Убежала.– Вышел на лестничную площадку, постоял… Вернулся в квартиру.– Все правильно…
Положил топорик на место… Походил по кухне. Достал из потайного места початую бутылку водки, налил стакан, бутылку опять поставил на место. Постоял со стаканом… Вылил водку в раковину.
– Не обрадуетесь, гады.
Сел… Но тотчас встал – показалось, что на кухне очень мусорно. Он взял веник, подмел.
– Так? – спросил себя Колька.– Значит, жена мужа в Париж провожала? – Закрыл окно, закрыл форточку. Закрыл дверь. Закурил, курнул раза три подряд поглубже, загасил папиросу. Взял карандаш и крупно написал на белом краешке газеты: «Доченька, папа уехал в командировку».
Положил газетку на видное место… И включил газ, обе горелки…
Когда рано утром пришли Валя, тесть и теща, Колька лежал на кухне, на полу, уткнувшись лицом в ладони. Газом воняло даже на лестнице.
– Скотина! И газ не…– Но тут поняла Валя. И заорала.
Теща схватилась за сердце.
Тесть подошел к Кольке, перевернул его на спину.
У Кольки не успели еще высохнуть слезы… И чубарик его русый был смят и свалился на бочок. Тесть потряс Кольку, приоткрыл пальцами его веки… И положил тело опять в прежнее положение.
– Надо… это… милицию.
***
Источник: http://bookre.org/reader?file=168838