Краткое содержание исигуро остаток дня за 2 минуты пересказ сюжета

Кадзуо Исигуро «Остаток дня»

Роман «Остаток дня» рассказывает историю пожилого английского дворецкого мистера Стивенса, который отправляется на неделю прокатиться по Британии.

Об Авторе

Кадзуо Исигуро (родился в 1954 в Нагасаки, в возрасте 6 лет семья переехала в Британию) – британский писатель японского происхождения, лауреат Букеровской премии по литературе 1989 года (за книгу Остаток дня). В 2017 Кадзуо получил Нобелевскую премию по литературе.

Первые романы автора посвящены теме Японии и японцев: «Там, где в дымке холмы» — рассказывает историю японской иммигрантки в Англии, «Художник зыбкого мира» — о событиях Второй мировой войны через японскую призму сознания. Третий же роман – чисто британская тема – история старого дворецкого.

О книге

• Действие романа происходит после Второй Мировой войны, где-то в 50х годах, параллельно с воспоминаниями героя о службе в Дарлингтон-холле (недалеко от Оксфорда) в 1930х.
• Мистер Стивенс – представитель вымирающей профессии – в 50х годах многие британские поместья приходят в упадок, хозяева разорены и продают свои владения богатым американским предпринимателям, которые с детства мечтали о настоящем английском доме.
• Именно в такой ситуации и оказывается наш герой – поместье Дарлингтон-холл продают вместе с дворецким, а его новый хозяин американец, мистер Фаррадей, отличается от лорда Дарлингтона, и мистеру Стивенсу не так просто держать высокую планку, особенно у него не получается «подыгрывать», и этого его сильно беспокоит.

С барского плеча мистер Фарадей отпускает дворецкого на неделю в отпуск, и дает ему свой форд, для того чтобы тот посмотрел родную страну. Стивенс решает также заскочить к бывшей экономке Дарлингтон-холла миссис Бенн (мисс Кентон), от которой он недавно получил письмо, и которую хотел бы уговорить вернутся на службу в поместье.

Маршрут главного героя, который он составил по рекомендациям книги «Чудеса Англии» Джейн Симонс, пролегает по юго-западным графствам – от Солсбери до Корнуолла. В книге много описаний природных красот, которые встречаются путешественнику на пути.

Мистер Стивенс считает их великими и превозносит над всеми другими — «английский ландшафт в своем совершенстве обладает качеством, которым никоим образом не могут похвалиться ландшафты других краев, сколь бы захватывающими ни казались они на поверхности».

Везде мистер Стивенс был встречен как настоящий английский джентльмен (во многом благодаря машине и костюму, подаренному ему лордом Дарлингтоном), лишь однажды местный доктор угадал в нем дворецкого, что произвело небольшой конфуз. Наш герой очень много рассуждает о профессии дворецкого – как определить «достоинство» настоящего дворецкого.

Основное качество — это полное погружение в свою роль, абсолютное послушание и исполнение прихотей своего хозяина, защита его прав и интересов, даже, если они расходятся с твоими убеждениями – то есть полная потеря личности и критического мышления. В этом, как мне кажется, мистер Стивенс преуспел.

Герой не имеет собственных суждений, не может поделится своим мнением, потому что его просто нет, и лишь в конце признается пожилому незнакомому дворецкому что прожил не свою жизнь, совершал не свои ошибки, слепо верил своему хозяину, и отдал все лучшее Дарлингтон-холлу, и у него ничего не осталось, впереди его ждет только работа, и нерешенная проблема с «подыгрыванием» новому хозяину.

Еще одна ветвь романа – романтическая. Мисс Кентон была влюблена в мистера Стивенса, о чем он не догадывался (или делал вид, что не догадывается), и в связи с этим возникало много казусов на протяжении их совместной службы в Дарлигтон-холле.

Во время своего путешествия мистер Стивенс вспоминает такие случаи, и еще раз доказывает самому себе, что поступал как «достойный дворецкий». Мисс Кентон вышла замуж за другого и была несчастна в браке, но вернутся обратно в Дарлингтон-холл все-таки не решила.

Мистер Стивенс не выходил из своей профессиональной роли, и не показывал своих чувств на протяжении всей книги (мы о них можем только догадываться).

Интересно было прочитать про жизнь высшего английского общества, про политические интриги и званые вечера. Мистеру Стивенсу очень было важно служить человеку, который имел влияние в обществе, и мог влиять на ход истории, поэтому он очень гордился своей причастностью – «столовое серебро подняло настроение мистеру Риббентропу».

Позже он признал свою ошибку, но его уже успели объявить предателем, а сам он не выдержал позора и скончался.

Главная мысль

Главную мысль выражает пожилой дворецкий, которому мистер Стивенс изливает душу, — «не оглядывайтесь на прошлое… нужно радоваться жизни. Вечер – лучшее время суток. Кончился долгий рабочий день, можно радоваться жизни.

1. » Мистер Стивенс вроде бы делает правильный вывод – «перестать все время оглядываться на прошлое, научиться смотреть в будущее с надеждой и постараться как можно лучше использовать дарованный остаток дня» но при этом он решает продолжать жертвовать своей жизнью ради блага великих джентльменов.
2. Книга позволяет погрузится в атмосферу настоящей Англии времен дворецких и джентльменов, и никогда не подумаешь, что написал ее японец.
3. Главный герой супер-профессионал, и очень интересно читать его размышления, уме симпатизируешь, но в конце все-таки ждешь, что он опомнится и начнет жить, но он так и не выходит из своей роли «достойного дворецкого», и, наверное, так и должно быть.
4. По книге снят фильм с Энтони Хопкинсом, но, мне кажется, он не передает до конца идею потери личности и того, что важно, как можно лучше использовать дарованный остаток дня, а лишь красиво показывает жизнь английского поместья.
5. Источник:

Кадзуо Исигуро – Остаток дня

Так же Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги на сайте LibFox.Ru (ЛибФокс) или прочесть описание и ознакомиться с отзывами.

Источник: https://marketvirkutske.ru/romany/kratkoe-soderzhanie-isiguro-ostatok-dnya-tochnyj-pereskaz-syuzheta-za-5-minut.html

Кадзуо Исигуро. Как приручить банальность

Писатель — человек нервный, он вечно всего боится. Боится клише и самоповторов, боится быть банальным и сентиментальным, боится белого листа, людей и болей в спине. Боится быть непонятым. И главное — боится, что все поймут: он самозванец.

Кадзуо Исигуро в этом смысле автор уникальный. Он освоил все эти самые известные писательские страхи и сделал частью своего творческого метода. Он совершенно не боится ни повторов, ни тем более банальностей. Как раз наоборот — он, кажется, их приручил.

Во всех его текстах есть что-то от ритуала: одно и то же действие повторяется много раз, довольно долго, спокойно и монотонно. Но штука в том, что эта монотонность в его случае — часть замысла, как в молитве или чайной церемонии. Она необходима, чтобы вогнать читателя в нужное состояние сознания.

Взять хотя бы «Художника зыбкого мира» (1986), который с первых страниц выглядит как очень подробное описание японского предсвадебного ритуала. Главный герой, старый художник, Мацуи Оно, пытается выдать замуж одну из дочерей. В Японии женитьба — это больше, чем просто союз двух влюбленных.

Это слияние семей, фамилий и кланов. Поэтому процесс знакомства у них похож скорее на подготовку к сражению, чем к бракосочетанию. И, как любое сражение, он начинается с разведки.

Семьи нанимают частных детективов — и те копаются в прошлом, пытаясь выяснить, не повредит ли будущий союз репутации их клиентов.

«Художник…» — это бесстрастный портрет Японии: на дворе двадцатый век, война закончилась, но страна застыла, увязла в средневековых традициях. Чистая репутация важнее чистого чувства.

Уже здесь во второй книге вполне виден фирменный метод Исигуро: его романы похожи на притчи, но в них нет назидания, наоборот — автор всегда намеренно оставляет пустоту в том месте, где должен лежать ответ; свою задачу он видит в том, чтобы формулировать правильные вопросы.

Он вспоминает молодость и подозревает, что семья жениха откладывает церемонию потому, что частный детектив раскопал в его военном прошлом что-то постыдное.

Так история в стиле «моя большая японская свадьба» превращается в роман о раскаянии, и даже больше — о неуслышанной исповеди.

• «Остаток дня» (1989)
• Как остроумно заметил однажды сам Исигуро, первые три его романа — «Там, где в дымке холмы», «Художник зыбкого мира» и «Остаток дня» — вполне можно описать одной фразой: герой оглядывается на свою жизнь, но что-то менять уже поздно.
• В одном из интервью писатель и вовсе признался, что «Остаток дня» — это ремейк «Художника зыбкого мира»: такой же роман о человеке, который оказался не на той стороне истории и теперь вынужден как-то с этим жить.

«Они отличаются только на поверхности. На уровне сеттинга.

Я писал одну и ту же книгу снова и снова, или брал ту же тему, что и в предыдущем романе, и дорабатывал, улучшал ее, или старался взглянуть на проблему немного под другим углом Когда я закончил [«Художника зыбкого мира»], я понял, что это книга о жизни, потраченной впустую — только с позиции карьеры.

И мне пришло в голову, что есть еще множество неплохих способов растратить жизнь — особенно на личном фронте. «Остаток дня» — это переосмысленный «Художник». Я перенес действие из Японии в Англию, и все восприняли это как качественный рывок. Но это был ремейк, или, как минимум, усовершенствованный вариант предыдущей книги».

Отчасти это так, но если прочесть две эти книги подряд, одну за другой, то станет ясно, что они все же отличаются. И в первую очередь ритмом и качеством отделки каждого предложения.

«Художник» — очень хороший роман, но в нем еще чувствуется неуверенность, в нем видно, как молодой писатель работает фактически вслепую, интуитивно, и некоторые сцены у него просто торчат из текста. Это совсем не плохо, даже наоборот — подобные шероховатости делают книгу живой.

«Остаток дня» — другое дело: это уже очень продуманная, жесткая конструкция, которая движется к финалу уверенно и ритмично. В «Остатке дня» буквально нет ни одной лишней сцены — возможно, даже ни одного лишнего слова.

Энтони Хопкинс в роли Стивенса в фильме «На исходе дня» (Режиссер: Джеймс Айвори, 1993 год)

Источник: https://gorky.media/context/kadzuo-isiguro-kak-priruchit-banalnost/

Краткое содержание пьесы "На дне" Горького: пересказ сюжета, пьеса в сокращении

Главная страницаМаксим Горький

«На дне». Сцена из спекакля

Пьеса «На дне» является одним из самых известных произведений знаменитого русского писателя и драматурга М. Горького. В этой статье представлено краткое содержание пьесы «На дне» Горького: краткий пересказ сюжета, произведение в сокращении.
Смотрите:
— Краткое содержание пьесы

— Все материалы по пьесе «На дне»

Действие пьесы происходит в конце XIX — начале XX века.

Господин Костылев и его жена Василиса содержат в своем доме ночлежку для бедных. В ночлежке живет множество бедняков: вор Васька Пепел, бывший чиновник Барон, шулер Сатин, слесарь Клещ и его больная жена Анна, спившийся Актер и другие.

Злые, подлые Костылевы создают в ночлежке тяжелую атмосферу. 26-летняя Василиса обманывает своего 54-летнего мужа с вором Васькой Пеплом. Однако Пепел охладевает к ней и начинает ухаживать за ее 20-летней сестрой Наташей, доброй и милой девушкой. Василиса из ревности избивает сестру время от времени. 

Дядя девушек, полицейский Медведев, хорошо знает о зверствах Василисы, но ничего не предпринимает. Также дядя знает, что супруги Костылевы скупают краденое у вора Пепла, но прикрывает их «темные дела».

Однажды в ночлежке поселяется новый жилец — старик Лука, беглый каторжник.

Старик жалеет несчастных обитателей ночлежки и не говорит им жестокой правды об их жизни. Вместо этого старик дает соседям якобы мудрые советы, которые на самом деле только сбивают с толку.

(Так например, Лука лжет Актеру о существовании бесплатной лечебницы для алкоголиков; старик убеждает Наташу стать женой вора Пепла и т.д.).

В конце концов советы Луки приводят к печальным последствиям: однажды в ночлежке происходит драка, в которой Васька Пепел убивает Костылева. После этого Пепел и Василиса попадают в тюрьму, изувеченная Наташа оказывается в больнице и пропадает без вести. 

Сам Лука бесследно исчезает сразу после трагедии. Пьяница Актер кончает жизнь самоубийством, так и не узнав от Луки адрес лечебницы. Остальные герои продолжают жить в ночлежке. 

Конец.

Таково краткое содержание пьесы «На дне» Максима Горького: пересказ сюжета, произведение в сокращении.Смотрите:

— Все материалы по пьесе «На дне»

— Все материалы по творчеству Горького

Источник: https://www.literaturus.ru/2018/01/kratkoe-soderzhanie-na-dne-gorkij-pereskaz-sjuzhet-v-sokrashhenii.html

Читать онлайн "Остаток дня" автора Исигуро Кадзуо — RuLit — Страница 3

В те дни я также провел немало минут над дорожными картами и проштудировал соответствующие тома «Чудес Англии» миссис Джейн Симоне. Если вы не читали книг миссис Симоне – всего семь, каждая посвящена одному району Британских островов, – горячо их рекомендую.

Написаны они в тридцатые годы, но во многом не устарели и сегодня: в конце концов, немецкие бомбы, думается, не изменили нашу провинцию столь уж неузнаваемо.

Кстати, до войны миссис Симоне часто гостила в этом доме и даже была в числе тех, кто пользовался у слуг особым расположением, поскольку не стеснялась выказывать им свою признательность.

Тогда-то я, питая к этой даме чувство вполне понятного восхищения, и приохотился читать ее книги в библиотеке, как только выпадала свободная минутка.

Помнится, вскоре после отъезда мисс Кентон в Корнуолл в 1936 году я часто просматривал том III труда миссис Симоне, в котором перед читателем предстают красоты Девона и Корнуолла в сопровождении фотографий и, что, на мой взгляд, еще более впечатляет, разнообразных рисунков этого края.

В конце концов мне, похоже, не осталось ничего другого, как снова поднять тему поездки в разговоре с мистером Фаррадеем. Я, разумеется, не исключал, что его предложение двухнедельной давности могло быть продиктовано минутным капризом и он уже отказался от этой идеи.

Не было никаких оснований считать, что на сей раз он менее благосклонно отнесется к им же предложенной автомобильной поездке, больше того, что не повторит своего весьма щедрого предложения «оплатить бензин».

Тем не менее я всесторонне обдумал, по какому случаю удобней всего заговорить с ним на эту тему; хотя, как было сказано, мне бы и в голову не пришло заподозрить мистера Фаррадея в непоследовательности, однако же представлялось разумным не касаться проблемы, когда он занят или думает совсем о другом.

В подобных обстоятельствах отказ вполне мог и не отражать истинного отношения хозяина к существу дела, но после отрицательного ответа мне было бы нелегко еще раз вернуться к этой теме. Отсюда со всей очевидностью следовало, что нужно осмотрительно подгадать момент.

В конце концов я решил, что самое удобное время – когда я днем подаю ему в гостиную чай.

Обычно к этому часу мистер Фаррадей возвращается с короткой прогулки по дюнам и редко сразу же садится читать или писать, обычно он занимается этим по вечерам.

Вообще-то, когда я вхожу с подносом, мистер Фаррадей имеет обыкновение закрывать книгу или журнал, если до этого читал, вставать, подходить к окнам и потягиваться, словно предвкушая забавный разговор.

Как бы там ни было, я полагаю, что абсолютно точно рассчитал подходящее время, и если все обернулось так, как оно обернулось, то в этом целиком и полностью виновата допущенная мною ошибка – я не учел совсем другого фактора. То есть не придал должного значения тому, что в этот час суток мистер Фаррадей любит беседовать в непринужденных, шутливых тонах.

Но прошу принять во внимание, что я в конце концов обращался к хозяину с просьбой о щедрой милости, а потому, естественно, хотел намекнуть, что эта просьба продиктована вполне профессиональными соображениями.

Вот так и вышло, что я принялся объяснять, почему решил съездить в западные графства, и вместо того, чтобы ограничиться упоминанием о заманчивых достопримечательностях, описанных миссис Симоне, необдуманно заявил, что в тех краях проживает бывшая экономка Дарлингтон-холла.

Вероятно, дальше я собирался сказать мистеру Фаррадею, что таким образом получаю возможность проработать вариант, каковой мог бы стать идеальным решением возникших в доме небольших затруднений. Но только я произнес имя мисс Кентон, как до меня внезапно дошло, что распространяться на эту тему в высшей степени неуместно.

Мало того, что я не мог быть уверен в согласии мисс Кентон к нам возвратиться, – я, разумеется, со времени предварительной нашей беседы больше года тому назад ни разу не поднимал перед мистером Фаррадеем вопроса о дополнительной штатной единице. Высказывать свои соображения о будущем Дарлингтон-холла было бы в этих обстоятельствах, мягко говоря, весьма самонадеянно с моей стороны. Боюсь, я довольно внезапно замолк и несколько растерялся. Во всяком случае, мистер Фаррадей воспользовался случаем, широко ухмыльнулся и произнес, растягивая слова:

– Ай-ай-ай, Стивенс. Так вы у нас женолюб – в ваши-то годы.

В высшей степени неудобное положение, лорд Дарлингтон никогда бы не поставил в такое слугу. Я не хочу сказать о мистере Фаррадее ничего плохого – в конце-то концов он американский джентльмен и часто ведет себя не так, как английский. Он не думал меня обидеть, об этом не может быть и речи, но вы-то, конечно, представляете, до чего мне было неловко.

– Вот уж не подозревал, Стивенс, что вы у нас такой женолюб, – продолжал он. – Помогает душой не стареть, верно? Право, не знаю, стоит ли потворствовать вам в столь сомнительной затее.

Меня, понятно, одолевало искушение тут же, на месте, самым недвусмысленным образом отмежеваться от побуждений, какие он мне приписывал, но я вовремя сообразил, что это значило бы попасться мистеру Фаррадею на удочку и усугубить и без того неприятное положение. Поэтому я продолжал стоять перед ним, сгорая от неловкости, и ждал, когда же он разрешит обещанную поездку.

При том, что я пришел тогда в немалое замешательство, мне не хотелось бы быть превратно понятым. Я никоим образом не виню мистера Фаррадея, которого никак нельзя назвать человеком недобрым.

Дабы представить вещи в их истинном свете, я должен сказать, что мои отношения с новым хозяином на протяжении всех этих месяцев были отмечены именно такими розыгрышами с его стороны, хотя, должен признаться, мне так и не ясно, как на них реагировать.

Честно говоря, в первые дни пребывания мистера Фаррадея в Дарлингтон-холле его слова пару раз просто-напросто ставили меня в тупик. Так, однажды мне понадобилось спросить у него, прибудет ли джентльмен, которого ждали в гости, вместе с супругой.

– Боже упаси, – ответил мистер Фаррадей. – Но если она все-таки явится, не могли бы вы, Стивенс, избавить нас от нее? Сводили бы, скажем, в какой-нибудь хлев, их полно в усадьбе у мистера Моргана. Порезвились бы с ней на сене. Вдруг окажется, что она в вашем вкусе.

Источник: https://www.rulit.me/books/ostatok-dnya-read-41104-3.html

Рецензии на книгу «Остаток дня» Кадзуо Исигуро

Очень многие считают первейшей заслугой Исигуро то, что, будучи чистокровным японцем, он умудрился очень верно уловить настроение подлинно английской прозы.

Как-то так сложилось, что роман полагается неким подвигом билингва, попыткой навести хрупкий мост взаимопонимания между двумя так непохожими культурами.

Я, конечно, искренне восхищён этой книгой Кадзуо, но мне всё же кажется, что за выставленной напоказ лощёной британской антуражностью скрывается стопроцентно японский прозаик. И, разумеется, гениальный.

Взять хотя бы тематику романа. Практически любая пара культур обладает некими точками соприкосновения, и тем более примечательно, что Исигуро обратил внимание как раз на одну из таких общих и для Англии, и для Японии тем. Речь, конечно, о проблеме служения.

С одной стороны, беззаветная преданность Стивенса своему делу, посвящение всей жизни единожды избранному призванию в контексте японской культуры выглядят более чем уместно и органично. Но ближе к концу романа Кадзуо мастерски вскрывает все те скрытые противоречия, которые в конечном счёте и приводят героя к поражению.

Искренне веря в величие своего хозяина, Стивенс одновременно отваживается оценивать людей, деля их на вращающих колесо истории небожителей и простых смертных. С другой стороны, он так и не решается открыть глаза на ошибки хозяина.

Качества типично внутренние — величие, благородство, наконец, пресловутое достоинство — Стивенс пытается искать вовне, в отражении чужих глаз. Для Стивенса болезненно важна причастность его лорда к сильным мира сего, мнение общественности, последствия однажды принятых хозяином решений.

Один раз решив расценивать себя как вещь, невозмутимый и безэмоциональный автомат, герой всю жизнь мучается типично человеческими сомнениями, которые, казалось бы, раз и навсегда вычеркнул из своей жизни. Отдав всего себя служению, Стивенс утратил внутреннее зрение и душевную гибкость.

Именно поэтому он просто-напросто не знает, имело ли прошедшее смысл, когда вся громада внешних условностей рухнула. Сравните это с каноничной для Японии ситуацией самурая на службе у недостойного сюзерена.

На первый взгляд, воин и слуга не имеют ничего общего, но сама идея увязать воедино служение и достоинство сходна для обоих культур. Как быть, когда принятые обязательства служения вступают в противоречие с внутренним идеалом достоинства? Самураи в таких случаях прибегали к крайней мере — ритуальному самоубийству. Стивенс же, не сумев мгновенно распознать в своём поведении фальшь, неосознанно превращает в самоубийство всю свою жизнь.

И любовь к родным, и любовь чувственную, и даже искреннюю неподдельную преданность Стивенс заменяет профессионализмом, который сам же так презирает в лице сенатора Льюиса. У героя нет увлечений, хобби, привязанностей, воззрений, надежд, мечтаний, словом, ничего, что делает человека человеком. Он даже с людьми общаться не умеет.

Принятый им обет выходить из облика лишь в одиночестве привёл только к тому, что маска постепенно сроднилась с лицом и в конечном счёте заменила его. Внутренний монолог героя беспросветно мрачен, мы видим не живой, полный красок мир, но бесконечный реплей, вечный постфактум, зацикленный и искажённый сознанием героя.

Кадзуо здесь слегка сдвигает набок уже собственную маску британского автора, позволяя себе штуки совершенно японские — болезненную фиксацию на, казалось бы, незначительных деталях, глубокий инсайт во внутренние переживания героя.

В реальном мире Исигуро тщательно прорисовывает только отдельные детали вроде происшествия с его отцом или случая в лакейской, и то сквозь призму искажённого тысячей условностей восприятия Стивенса. Нам самим предоставляется прочувствовать всю глубину незамеченной героем трагедии. Бедный-бедный Стивенс, он так и не понял до конца, что же сотворил с обственной жизнью.

Резюмируя, «Остаток дня» — весьма незаурядный роман, который является скорее не образчиком типично британской аристократической прозы или характерной для японских авторов прозы психологической, но неким синтезом, амальгамой этих двух направлений. Низводя Кадзуо всего лишь до положения талантливого стилиста, мы незаслуженно обижаем одного из самых талантливых современных англоязычных авторов.

Источник: https://topliba.com/books/600589/reviews

Кадзуо Исигуро — Остаток дня

Английский слуга (в нашем случае – дворецкий), строго говоря, не чин и не профессия. Это призвание, миссия, несносимый (но почетный!) крест, который взваливает на себя главный герой Стивенс и несет с достоинством по жизни.

Правда, под занавес этой самой жизни что-то заставляет повернуться назад, в прошлое, и обнаруживается, что мир устроен сложнее, нежели подведомственное хозяйство дворецкого.

Что достоинство может сохраняться непонятно ради чего, а культ джентльмена – использоваться хитрыми прагматиками не в лучших целях.

Кадзуо Исигуро

Остаток дня

Переводчик выражает глубокую благодарность Британскому Совету, Европейскому Совету и Международному центру художественного перевода при Университете Восточной Англии (Норвич). Без творческого содействия и щедрой поддержки со стороны этих организаций настоящий перевод вряд ли был бы осуществлен.

Памяти миссис Леноры Маршалл

Пролог: июль 1956 года.

Дарлингтон-холл

Все вероятней и вероятней, что я и в самом деле предприму поездку, которая занимает мои мысли вот уже несколько дней. Поездку, нужно заметить, я предприму один, в удобнейшем «форде» мистера Фаррадея; направлюсь же в западные графства, что, как я ожидаю, позволит по дороге обозреть много красивейших мест сельской Англии.

В Дарлингтон-холле, таким образом, меня не будет дней пять, а то и шесть. Идея путешествия, должен я подчеркнуть, принадлежит мистеру Фаррадею, который пару недель тому назад самолично сделал мне это в высшей степени любезное предложение, когда я протирал портреты в библиотеке.

Если не ошибаюсь, я как раз стоял на стремянке и вытирал пыль с портрета виконта Уэзебери, когда вошел хозяин со стопкой книг, каковые он, вероятно, собирался поставить на полку. Увидев мою персону, он воспользовался случаем и сообщил, что сию секунду принял окончательное решение отбыть в Соединенные Штаты на пять недель в августе–сентябре.

Объявив об этом, хозяин положил книги на стол, уселся в chaise-longue[1] и вытянул ноги. Глядя на меня снизу вверх, он сказал:

– Послушайте, Стивенс, мне вовсе не нужно, чтобы все время, пока меня не будет, вы сидели взаперти в этом доме. Почему бы вам не взять машину да не съездить куда-нибудь на несколько дней? Поглядеть на вас, так отдых очень даже пойдет вам на пользу.

Предложение это обрушилось на меня так неожиданно, что я, право, не знал, что и сказать. Помнится, я поблагодарил его за заботу, но, видимо, не ответил ничего определенного, потому что хозяин продолжал:

– Я серьезно, Стивенс. Мне и в самом деле кажется, что вам следует отдохнуть. Бензин я вам оплачу. А то вы, ребята, всю жизнь торчите в этих старых особняках, всегда при деле, так где же вам выкроить время поездить по своей прекрасной стране?

Хозяин не впервые заговаривал на эту тему; больше того, это, кажется, по-настоящему его беспокоит.

– Я имел честь видеть лучшее, что есть в Англии, на протяжении многих лет, сэр, в стенах этого дома.

Вероятно, мистер Фаррадей меня не понял, потому что продолжал:

– Нет, в самом деле, Стивенс. Чтоб на собственную страну да не посмотреть – это никуда не годится. Послушайте моего совета, выберитесь из дому на несколько дней.

Как и следовало ожидать, в тот раз я отнесся к предложению мистера Фаррадея недостаточно серьезно, посчитав это очередным проявлением незнакомства американского джентльмена с тем, что принято и что не принято в Англии.

Потом я, правда, изменил отношение к этому предложению, больше того, идея автомобильной поездки на западное побережье овладевает мной все сильнее.

В основном это, конечно, объясняется – и с какой стати мне это скрывать? – письмом от мисс Кентон, первым чуть ли не за семь лет, если не считать поздравительных открыток на Рождество.

Сразу же поясню, что именно я имею в виду; я имею в виду, что письмо мисс Кентон вызвало у меня некоторые соображения касательно моих профессиональных занятий в Дарлингтон-холле. Хотелось бы подчеркнуть, что озабоченность по поводу указанных профессиональных занятий и заставила меня пересмотреть отношение к великодушному предложению хозяина. Тут, однако, требуется более подробное объяснение.

Дело в том, что за последние несколько месяцев я допустил ряд погрешностей при исполнении своих прямых обязанностей. Нужно сказать, что все эти погрешности сами по себе не заслуживают серьезного внимания.

Тем не менее вам, полагаю, понятно, что у лица, не привыкшего допускать такие погрешности, подобное развитие событий вызвало известное беспокойство; пытаясь установить причину ошибок, я и вправду начал придумывать разного рода панические объяснения, но, как часто бывает в таких случаях, проглядел очевидное.

И только поразмыслив над письмом мисс Кентон, я прозрел и понял простую истину – все погрешности последних месяцев проистекают всего лишь из-за неверного распределения обязанностей между слугами.

Кто сочтет, сколько раздоров, возведенной напраслины, необоснованных отказов от места, сколько загубленных в самом начале карьер следует отнести на счет небрежности дворецких при составлении схемы распределения обязанностей? Могу заявить, что я безусловно согласен с теми, для кого способность составить хорошую схему распределения обязанностей – краеугольный камень искусства приличного дворецкого. Мне за свою жизнь довелось составлять много таких схем, и я могу без ложной скромности сказать, что лишь считанные из них приходилось впоследствии дорабатывать. И если в Дарлингтон-холле обязанности между слугами распределены неправильно, то вина за это ложится только на меня и ни на кого другого. Однако справедливости ради нужно отметить, что в данном случае мне пришлось столкнуться с беспримерно трудной задачей.

Но расскажу по порядку. Когда обе стороны пришли к соглашению и этот дом, два века принадлежавший семейству Дарлингтонов, перешел в другие руки, мистер Фаррадей сообщил, что не станет сразу же переселяться, а задержится в Соединенных Штатах еще на четыре месяца: покончить с делами.

Между тем ему бы очень хотелось сохранить в Дарлингтон-холле штат, служивший при прежнем владельце, – штат, о котором он слышал много хорошего.

Названный «штат» представлял собой всего-навсего рабочую группу из шести человек, которых наследники лорда Дарлингтона оставили следить за домом до завершения переговоров о продаже; к сожалению, сразу же по продаже все ушли, и единственное, что мне удалось сделать для мистера Фаррадея, – это уговорить остаться миссис Клементс.

Я написал новому хозяину и извинился, что так получилось; в ответном письме он распорядился нанять новых слуг, «достойных великолепного старинного английского дома». Я постарался незамедлительно исполнить пожелание мистера Фаррадея, но, как вы знаете, в нынешние времена весьма нелегко подыскать новых слуг, удовлетворяющих принятым требованиям.

Я был рад нанять Розмари и Агнес по рекомендации миссис Клементс, однако больше никого не нашел вплоть до дня нашей первой деловой встречи с мистером Фаррадеем весной прошлого года, когда он ненадолго приезжал в Англию осмотреться.

Именно в тот день мистер Фаррадей в непривычно пустом хозяйском кабинете Дарлингтон-холла впервые пожал мне руку, хотя к тому времени мы уже были достаточно наслышаны друг о друге: со слугами вышла незадача, но мой новый хозяин имел возможность и по другим поводам проверить способности, каковых я, по счастью, видимо, не лишен, и, рискну утверждать, нашел, что на них можно положиться. По этой причине, как мне кажется, он сразу же смог вступить со мной в деловую доверительную беседу, а отбыв, оставить в моем распоряжении немалую сумму для оплаты расходов на разнообразные приготовления в связи с его предстоящим переселением в Дарлингтон-холл. Во всяком случае, я хочу сказать, что в ходе именно этого собеседования я затронул вопрос о трудностях найма в наше время подходящей прислуги; мистер Фаррадей немного подумал и попросил меня как-нибудь да изобрести такую схему распределения обязанностей («что-то вроде расписания дежурств прислуги», как он выразился), при которой для поддержания в доме порядка хватило бы наличного штага из четырех человек – миссис Клементс, двух юных горничных и меня самого. Он согласился, что для этого, вероятно, потребуется «зачехлить» какие-то помещения, но призвал меня использовать весь мой опыт и знания, чтобы этих помещений было по возможности меньше. Вспомнив о временах, когда под моим началом было семнадцать человек прислуги, и зная, что не столь уж давно штат Дарлигтон-холла насчитывал двадцать восемь человек, я подумал, что распределять обязанности таким образом, чтобы тот же самый дом обслуживали всего четверо, – дело, мягко говоря, неблагодарное. Я попытался скрыть обуревавшие меня сомнения, но, видимо, не вполне в этом преуспел, ибо мистер Фаррадей тут же добавил, как бы для ободрения, что при необходимости можно нанять еще человека. Однако, повторил он, ему бы очень хотелось, чтобы я постарался «управиться пока вчетвером».

Источник: https://mybrary.ru/books/proza/sovremennaja-proza/126574-kadzuo-isiguro-ostatok-dnya.html

Книга Остаток дня — читать онлайн. Исигуро Кадзуо. Книги читать онлайн бесплатно без регистрации

Как многие коллеги, я, естественно, питаю неприязнь к основательным изменениям в заведенном порядке. Но в отличие от некоторых не вижу ничего хорошего и в приверженности традиции ради нее самой. В век электричества и современных отопительных систем нет ровным счетом никакой нужды держать столько слуг, сколько требовалось всего одно поколение назад.

Больше того, я давно пришел к выводу, что раздувание служебного штата только ради поддержания традиции – а это ведет к тому, что избыток свободного времени развращает слуг, – является существенной причиной резкого падения уровня профессиональных стандартов.

К тому же мистер Фаррадей дал ясно понять, что крайне редко намерен устраивать большие приемы вроде тех, какие в прошлом часто бывали в Дарлингтон-холле.

Когда мне казалось, что решение найдено, я всякий раз тщательно проверял, не допустил ли какой оплошности, и рассматривал его со всех сторон. Наконец я разработал схему, которая, вероятно, не вполне отвечала требованиям мистера Фаррадея, однако мне казалась лучшей из всех, какие можно придумать.

Самая красивая часть дома сохранялась в рабочем состоянии; требовалось законсервировать обширные служебные помещения, включая задние комнаты, две кладовые и старую прачечную, а также комнаты для гостей на третьем этаже; весь первый этаж и изрядное число комнат для гостей оставались, таким образом, открытыми.

Подразумевалось, что нынешний штат из четырех человек мог справиться со своими обязанностями лишь с помощью приходящей прислуги. Поэтому предложенная мною схема предусматривала услуги садовника один раз в неделю (летом – два раза) и двух уборщиц, занятых по два дня в неделю. Помимо этого, моя схема требовала радикального перераспределения обязанностей внутри постоянного штата из четырех человек. Я знал, что двум горничным нетрудно будет приспособиться к таким изменениям, но по мере сил постарался облегчить перемены для миссис Клементс – вплоть до того, что возложил на себя кое-какие обязанности, исполнение которых, как вы можете догадаться, требует от дворецкого немалой терпимости.

Даже теперь я бы не стал утверждать, что схема дурна; в конце концов она позволяет вчетвером справляться с невероятным объемом работы.

Но вы, несомненно, согласитесь, что оптимальное распределение обязанностей должно учитывать возможность ошибок в случае болезни одного из слуг или иного нарушения нормального хода жизни и свести число этих ошибок до минимума.

В данном, конкретном случае передо мной, конечно, стояла несколько необычная задача, но я тем не менее не забыл определить указанный «минимум» там, где это было возможно.

Меня особенно беспокоило, что миссис Клементс или горничные еще и не захотят браться за исполнение обязанностей, не положенных им по должности, укрепившись в этом своем нежелании мыслями о том, что их рабочая нагрузка существенно возрастает. Поэтому, мучительно размышляя над схемой, я упорно стремился добиться, чтобы миссис Клементс с горничными не только преодолели нежелание выступать в более «эклектичных» ролях, но и сочли для себя новое распределение обязанностей приятным и необременительным.

Боюсь, однако, что в стремлении добиться поддержки у миссис Клементс и горничных я, видимо, не оценил столь же трезво свои собственные возможности; хотя опыт и привычная предусмотрительность в подобных делах не позволили мне брать на себя сверх того, что я был в состоянии выполнить, я, вероятно, проявил небрежность и не предусмотрел для себя запаса свободного времени. Неудивительно поэтому, что на протяжении семи с лишним месяцев эта оплошность заявляет о себе мелкими, однако красноречивыми просчетами. Одним словом, я пришел к выводу, что все объясняется очень просто: я взвалил на себя слишком много.

Вы, пожалуй, удивитесь, как я мог не заметить столь очевидной оплошности при распределении обязанностей. Согласитесь, однако, что подобные вещи не редкость, если долго и упорно думаешь об одном и том же: истина открывается лишь тогда, когда на нее совершенно случайно наталкивают посторонние обстоятельства.

Так было и в этот раз: письмо от мисс Кентон, в котором, при всех длинных и довольно невразумительных рассуждениях, звучали явная тоска по Дарлингтон-холлу и, в чем я абсолютно уверен, вполне определенное желание сюда вернуться, побудило меня взглянуть на распределение обязанностей свежим взглядом.

Чем больше я над этим размышлял, тем очевиднее мне становилось, что мисс Кентон, с ее привязанностью к этому дому и образцовым знанием дела – по нынешним временам такое почти невозможно найти, – именно тот человек, который мне нужен, и без нее схема укомплектования Дарлингтон-холла обслуживающим персоналом не сможет удовлетворять всем требованиям.

Проанализировав таким образом сложившуюся ситуацию, я снова вернулся к любезному предложению, которое мне за несколько дней до того сделал мистер Фаррадей.

Мне пришло в голову, что эту автомобильную поездку можно прекрасно использовать в интересах дела, а именно – я мог бы по дороге к западному побережью заодно навестить мисс Кентон и лично выяснить, с чем связано ее желание возобновить службу здесь, в Дарлингтон-холле.

Следует пояснить, что я не раз перечитал последнее письмо мисс Кентон и не допускаю, чтобы намеки на это с ее стороны были просто плодом моего воображения.

При всем том я несколько дней не мог решиться снова заговорить об этом с мистером Фаррадеем. Во всяком случае, я чувствовал – тут есть много такого, что следует прояснить для себя самого, прежде чем предпринимать дальнейшие шаги. Например, проблема расходов.

Даже с учетом щедрого предложения хозяина «оплатить бензин» такая поездка все равно грозит обернуться немалыми и непредвиденными тратами, если учесть ночевки в гостиницах, завтраки, ленчи и ужины, не говоря уж о том, что в дороге я просто могу захотеть перекусить.

Опять же вопрос о костюме: какой именно подойдет для подобного путешествия и имеет ли смысл вкладывать деньги в приобретение новой пары? У меня достаточно прекрасных костюмов, каковые за многие годы достались мне от щедрот самого лорда Дарлингтона и различных гостей, на которых уровень здешнего обслуживания произвел самое благоприятное впечатление.

Впрочем, есть одна пиджачная пара, которую в 1931 или 1932 году мне подарил сэр Эдвард Блэр; тогда костюм смотрелся как с иголочки и сидел на мне почти по фигуре; в нем, пожалуй, вполне уместно появиться вечером в гостиной или столовой любого пансиона, где я мог бы остановиться.

Чего у меня, однако, нет, так это подходящего дорожного костюма, то есть такого, в каком было бы не стыдно сидеть за рулем; вот разве надеть подаренный в войну молодым лордом Чалмерсом – этот костюм мне хоть и явно мал, но зато сшит безупречно. В конце концов я подсчитал, что мои сбережения позволяют покрыть все возможные дорожные расходы и в придачу купить новый костюм. Надеюсь, из-за этой покупки вы не сочтете меня человеком тщеславным; просто если обстоятельства заставят меня отрекомендоваться путешественником из Дарлингтон-холла, тут уж необходим костюм сообразно занимаемому положению.

В те дни я также провел немало минут над дорожными картами и проштудировал соответствующие тома «Чудес Англии» миссис Джейн Симоне. Если вы не читали книг миссис Симоне – всего семь, каждая посвящена одному району Британских островов, – горячо их рекомендую.

Написаны они в тридцатые годы, но во многом не устарели и сегодня: в конце концов, немецкие бомбы, думается, не изменили нашу провинцию столь уж неузнаваемо.

Кстати, до войны миссис Симоне часто гостила в этом доме и даже была в числе тех, кто пользовался у слуг особым расположением, поскольку не стеснялась выказывать им свою признательность.

Тогда-то я, питая к этой даме чувство вполне понятного восхищения, и приохотился читать ее книги в библиотеке, как только выпадала свободная минутка.

Помнится, вскоре после отъезда мисс Кентон в Корнуолл в 1936 году я часто просматривал том III труда миссис Симоне, в котором перед читателем предстают красоты Девона и Корнуолла в сопровождении фотографий и, что, на мой взгляд, еще более впечатляет, разнообразных рисунков этого края.

Источник: https://izdaiknigu.ru/bookread-12602/page-2