Краткое содержание рассказов марселя пруста за 2 минуты

Краткое содержание рассказов Марселя Пруста за 2 минуты

Марсель Пруст — французский писатель, новеллист и критик, представитель модернизма в литературе.

Марсель Пруст родился 10 июля 1871 в районе Отёй (пригород Парижа) после окончания франко-прусской войны. З 9 лет и на протяжении всей жизни Марсель боролся с астмой.

В 1882 году Пруст поступил в лицей Кондорсе. Выпускные экзамены на звание бакалавра он сдал в июле 1889 года, и был особо отмечен за сочинение по французскому.

Вскоре Пруст стал посещать модные литературные и художественные салоны. Учился на юридическом факультете Сорбонны, но курса не окончил. Вёл отдел салонной хроники в газете «Фигаро».

С ноября 1889 Пруст в течение года проходил военную службу в Орлеане. В июне 1895 года он поступил на работу в библиотеку Мазарини, но тут же взял отпуск «за свой счёт», который непрерывно продлевал до 1900 года. В начале 1892 года Пруст с друзьями основал журнал «Пир».

В 1894 году он опубликовал книгу стихов в прозе в декадентском стиле. Книга осталась почти незамеченной, а Пруст обрёл репутацию светского человека и дилетанта. В 1895 году Пруст начал писать большой роман, многие сюжетные линии которого были повторены в «Поисках». Это был «Жан Сантей», работа над которым прервалась в 1899 году и была окончательно оставлена.

В 1896 году Пруст издал сборник новелл «Утехи и дни». Поэт и романист Жан Лоррен встретил книгу разгромной рецензией, ставшей причиной дуэли между писателем и критиком. Дуэль состоялась в феврале 1897 года в юго-западном пригороде Парижа Мёдоне. Секундантом со стороны Пруста был его друг, художник-импрессионист Жан Беро.

В 1904—1906 годах Пруст выпустил переводы книг английского художественного критика Джона Рёскина «Библия Амьена» и «Сезам и лилии». Пруст был гомосексуалом, и как полагают, имел продолжительную связь с пианистом и композитором Рейнальдо Аном.

В 1903 году умер отец, а в сентябре 1905 — горячо его любившая мать. Пруст получил богатое наследство, но тяжёлая форма астмы вынудила его вести с 1906 года затворнический образ жизни.  В годы Первой мировой войны субсидировал содержание публичного дома для гомосексуалов.

Около 1907 года он начал работу над основным своим произведением — «В поисках утраченного времени». К концу 1911 года первая версия «Поисков» была завершена. В ней было три части («Утраченное время», «Под сенью девушек в цвету» и «Обретённое время»), книга должна была уместиться в двух объёмистых томах.

Роман «По направлению к Свану» вышел в ноябре 1913 года и был встречен прохладно и читателями, и критикой.

Начавшаяся война, уход Грассе на фронт и закрытие издательства (хотя уже набирался второй том), вынудили Пруста продолжить работу.

Три части превратились в пять — «По направлению к Свану», «Под сенью девушек в цвету», «У Германтов», «Содом и Гоморра». В 1919—1927 годах издательство «Галлимар» выпустило все остальные тома.

Хотя Пруст считал, что в 1918 году он завершил книгу, он продолжал усиленно работать и править её до последнего дня своей жизни.

За роман «Под сенью девушек в цвету» 10 декабря 1919 года Прусту была присуждена Гонкуровская премия. Осенью 1922 года, возвращаясь из гостей, писатель простудился и заболел бронхитом. В ноябре бронхит перешёл в воспаление лёгких.

Марсель Пруст скончался в Париже 18 ноября 1922 года. Похоронен на кладбище Пер-Лашез.

Источник: https://kratkoe.com/marsel-prust-kratkaya-biografiya/

Конспект книги "Марсель Пруст и знаки" Жиля Делёза в переводе Е.Г. Соколова (Главы 1, 2, 3)

?

Пожалуй, лучшее, что я читал по-русски о «Поисках утраченного времени» (включая том лекций Мераба Мамардашвили о «настоящем длительном акта творения») и лучшее, что написал Делёз. Обычно тексты его путанные: заявив тему, способную стать важной, Делёз погружается в подводные маневры отвлечённых рассуждений (общечеловеческий вопрос нужен ему как повод для собственного, как всегда, крайне специфического, имманентно философского, интереса), лишь изредка выныривая на поверхность – в общепринятую антропоморфность (на примере Делёза и его ногтей особенно хорошо заметно, что структуралисты/постструктуралисты – какие-то особенные люди, словно бы закинутые откуда-то на грешную землю) своих читателей.Тут же всё иначе. «Марсель Пруст и знаки», предлагающая метапозицию, вычлененную из внимательно прочитанного текста и дающую идеальный метод понимания «Поисков», начинается с главного тезиса (роман этот про знаки, которые есть обучение, обращённое в будущее, а не в прошлое), который затем структурировано, без каких бы то ни было отступлений к Лейбницу и вбок, обсуждается со всех сторон. Бодро, споро (книга Делёза невелика по объёму и дополнена двумя эссе большей степени мутности – «По каким критериям узнают структурализм?» и «Мистерия Ариадны по Ницше») и практически без проволочек.Кроме того, занимаясь сугубо Прустом, Делёз даёт крайне точные и ёмкие формулировки любовного чувства, особенностей светского поведения и закономерностей мышления, что делает его книгу особенно ценной (где ещё найдёшь свежие мысли о природе ревности, творчества или любовного чувства?)…При том, что все эти формулировки базируются на Прусте, но развернуты в сторону полнейшей самодостаточности, имеющей ценность и вне романа. Возможно, дело в том, что это ранний текст философа, когда его интересовало ещё что-то, помимо собственного тернистого пути внутри самоотражений. Переводчик и комментатор Е. Г. Соколов пишет в предисловии, что «Марсель Пруст и знаки» в свёрнутом виде содержит все дальнейшие интересы Делёза, мне же кажется, что, наоборот, на примере «Поисков» Делёз отыскивает их и формирует – из-за чего этот текст помогает восприятию именно Пруста, а не самого Делёза, который минимально тянет одеяло на себя. Ему гораздо интереснее объяснить прустовский эпос, насыпать методологический холм, с высоты которого «Поиски» будут обзираться с максимальной понятийной полнотой, из-за чего эссе Делёза – практически идеальное пособие для постановщиков Пруста, его критиков и интерпретаторов, идеальная точка для отправки в изучения, методичка для продвинутого лектора.Именно поэтому я решил отойти от привычного для себя пересказа чужой концепции и составил небольшой конспект книги Делёза из выписок, сделанных при чтении.

  • Краткое содержание рассказов Марселя Пруста за 2 минуты
  • Глава Первая. Знаки
  • Первый мир поисков – светский. Не существует другой такой среды, которая бы испускала и концентрировала в себе столько же знаков, в столь же ограниченных пространствах и со столь же большой скоростью…
  • Второй круг – мир любви. Влюбиться – означает индивидуализировать кого-либо посредством знаков, который тот несёт или излучает, стать чувствительным к ним, обучиться этим знакам…
  • Третий мир – это мир впечатлений и чувственных свойств.
  • Мир искусства – {четвёртый} последний мир знаков, и эти знаки, как дематериализованные, обретают свой смысл в идеальной сущности…
  • Глава вторая. Знак и истина
  • Утраченное время: не только время, которое проходит, деформируя живые существа и разрушая созданное; это также и время, которое теряют (почему скорее теряют своё время светский человек и влюблённый, чем люди, работающие и создающие произведения искусства?)

В чём состоит единство произведения «В поисках утраченного времени»? Мы знаем, по крайней мере, в чём оно не состоит. Оно не состоит в памяти, в воспоминании, даже в непроизвольном. Сущность Поисков не заключается в воспоминаниях о печенье «Мадлен» или о булыжниках мостовой……Речь идёт не о некоей демонстрации непроизвольных воспоминаний, но о повествовании и об обучении. Точнее, об обучении литератора. Сторона Мезеглиз и сторона Германт являются скорее первоматериями, линиями обучения, а не источниками воспоминания. Это – две стороны «формирования».Обратим внимание на платонизм Пруста: обучиться (познать) означает также и припомнить, вспомнить вновь. Но, как бы ни была важна роль памяти, она выступает только как средство обучения, которое превышает память одновременно по целям и принципам. Поиски обращены к будущему а не прошлому.Обучение имеет непосредственное отношение к знакам. Знаки являются объектом мирского обучения, а не некоего абстрактного знания. Научиться – это, прежде всего, рассмотреть материю, предмет, существо, как если бы они испускали знаки для дешифровки, для интерпретации. Нет ученика, который не был бы в какой-то мере «египтологом» в чем-либо. Столяром становятся только сделавшись чувствительным к знакам древесины, врачом – к знакам болезни. Призвание – всегда предназначение по отношению к некоторым знакам. Всё, что нас чему-либо учит, излучает знаки, любой акт обучения есть интерпретация знаков или иероглифов. Произведение Пруста основано не на демонстрации воспоминаний, а на узнавании знаков и обучении им.Поиски предстают перед нами как исследование различных групп знаков, которые организуются в группы и образуют единства, так как знаки специфичны и составляют материю того или иного мира.***…Светский знак возникает в качестве заместителя действия или мысли. Он занимает место действия или мысли. Это – знак, который не отсылает к чему-либо иному, трансцендентному значению или идеальному содержанию, но узурпирует мнимую ценность своего смысла. Поэтому светскость, оцениваемая с точки зрения действий, оказывается обманчивой и жестокой; а с точки зрения мысли – глупой. Светские люди не думают и не действуют, но производят знак.…Светский знак не отсылает к какой-либо вещи, он «занимает её место», он претендует на соответствие своему смыслу. Светский знак опережает действие так же, как и мысль; он аннулирует мысль так же, как действие; и декларирует самодостаточность… Они пусты, но эта пустота как некая формальность, которую мы нигде не встретим, придаёт им ритуальное совершенство.***… Любимое существо является знаком, «душой»: оно выражает некий возможный мир, незнакомый нам. Любимый содержит в себе, утаивает, держит взаперти мир, который необходимо расшифровать, то есть, интерпретировать.… Любить – это пытаться объяснить и развернуть те невиданные миры, что свернуты в любимом существе… Поэтому-то любимые женщины часто связаны с пейзажами, которые мы помним только для того, чтобы желать их отражения в глазах.Итак, существует противоречие любви. Мы не можем интерпретировать знаки любимого существа, не проникая в миры, которые не ожидали нас для того, чтобы появиться, они возникли с другими людьми – где мы являемся поначалу лишь объектами среди других… Но в тот самый момент, когда жесты любимого существа обращены к нам и нам предназначены, они выражают ещё и этот исключающий нас незнакомый мир.Противоречие любви состоит в следующем: средства, с помощью которых мы рассчитываем уберечь себя от ревности, являются теми же самыми средствами, которые и разворачивают её, давая ревности нечто вроде автономии, независимой по отношению к нашей любви.1) Первый закон любви субъективен: субъективно ревность – более глубока чем любовь, и в этом заключается её истина. То есть ревность идёт дальше в улавливании и интерпретации знаков. Она – предназначение любви и её конечная цель.Любовные знаки не похожи на светские: это – не пустые знаки, заменяющие мысль и действие; это – обманчивые знаки, которые могут быть обращены к нам, только скрывая то, что они выражают, то есть исток неведомых миров, незнакомые действия и мысли, которые их одаривают смыслом… Лживые знаки любимого – это иероглифы любви. Интерпретатор любовных знаков неизменно оказывается интерпретатором лживых знаков. Его собственная участь выражается в девизе: любить, не будучи любимым.Что скрывает ложь в любовных знаках? Все лживые знаки, излучаемые женщиной, сводятся к одному секретному миру – миру Гоморры… То есть мир, выраженный любимой женщиной – всегда мир, нас исключающий, даже когда она и оказывает нам особые знаки внимания.2) Второй закон любви по Прусту связан с первым: объективно гетеросексуальная любовь менее глубока, чем гомосексуальная; гетеросексуальная любовь обретает свою истину только в гомосексуальности. Ибо, если справедливо, что секрет любимой женщины – секрет Гоморры, то секрет любовника – это секрет Содома.******Итак, мы понимаем, что чувственные знаки отсылают уже к некоей идеальной сущности, заключаемой в их материальности. Но без Искусства мы бы не могли этого ни понять, ни выйти за пределы интерпретации, соответствующей рассмотрению печения «Мадлен». Поэтому все знаки стягиваются к искусству; любые виды обучения, благодаря самым разным способам, являются уже бессознательным изучением самого искусства. В пределе, сущность – в знаках искусства.Мы их ещё не определили. Мы лишь просим, согласиться с нами, что проблема Пруста – это проблема знаков вообще; что знаки образуют различные миры: пустые светские знаки, лживые знаки любви, материальные чувственные знаки и, наконец, важнейшие, трансформирующие все другие, знаки искусства.В действительности «Поиски утраченного времени» есть поиски истины. Называются же они «поисками утраченного времени» лишь потому, что истина имеет ощутимую связь со временем. Не только в любви, но так же в природе и в искусстве речь идёт не о наслаждении, но об истине. Если точнее, мы способны наслаждаться и радоваться только когда переживаемые нами чувства соотносятся с открыванием истины……истина не проявляется ни с помощью аналогий, ни с помощью доброй воли, она пробалтывается в непроизвольных знаках… …никогда появлению истины не предшествует добрая воля, истина – непременно результат насилия мысли. Определённо выраженные, конвенциональные значения – всегда поверхностны, глубинный же смысл – только тот, что приоткрывается и запечетлевается во внешних знаках. Философскому понятию «метода» Пруст противопоставляет двойное понятие «неотвратимость» и «случайность». Истина зависит от встречи с чем-то, что вынудит нас думать и искать правду. Случайность встреч и давление неотвратимости – две фундаментальные прустовские темы. Если точнее, то именно знак творит объект встречи, производя тем самым над ним насилие. Случайность встречи как раз и обеспечивает необходимость появления того, что мыслится. Пруст называл это непредвиденностью и неизбежностью. Искать истину – значит расшифровывать, истолковывать, объяснять. Но подобное «объяснение» совпадает с разворачиванием знака в нём самом. Вот почему поиски – всегда темпоральны, а истина – всегда истина времени. Итоговая систематизация покажет, что Время в себе самом – множественность. С этой точки зрения, самое большое отличие – это отличие между Временем утраченным и Временем обретённым: истины утраченного времени существуют не в меньшей степени, чем истины обретённого. Если точнее, следует различать четыре временные структуры, каждая из которых имеет свою истину.- Обретённое время – это, прежде всего, время, обретающее в недрах времени утраченного и одаривающее нас образом вечности; но это также абсолютно подлинное, действительно вечное, время, что утверждается в искусстве. Всякий род знаков носит черту особого, ему присущего, времени. Множественность же возникает там, где увеличивается количество комбинаций.Существуют знаки, вынуждающие нас думать об утраченном времени, что значит – думать о том, что время проходит, об уничтожении того, что создано, о деформации живых существ. Это – открытия, которые мы делаем при новой встрече с людьми, с которыми были когда-то близки: уже не являясь для нас привычными, их лица доведены до состояния чистого знака времени… Время, дабы сделаться видимым, «ищет тела и захватывает их повсюду, где встречает, чтобы установить в них свой волшебный фонарь…»Знаки любви запечатлевают утраченное время в наиболее чистом виде. Светские люди вообще не стареют, такова, например, невероятная, сравниваемая с гениальностью, старость Шарлю.Знаки любви и ревности несут собственное повреждение по простой причине: любовь длится только как подготовка своего исчезновения, как подражание разрыву… Мы повторяем предшествующие наши увлечения, но также справедливо и то, что переживаемая сегодня любовь во всей пылкости «повторяет» и моменты разрыва или предвосхищает свой собственный момент… она, по сути, репетиция исхода. ***Важнейшим результатом обучения оказывается то, что в конце мы обнаруживаем: и в том времени, которое теряют, есть-таки истина…Эти пути и есть пути знака.С глупой любимой женщиной мы обращены к истоку человечества, а значит к тому состоянию, в котором знаки берут верх над ясным содержанием, а иероглифы – над письменами. Такая женщина нам ничего не «сообщает», но при этом непрерывно производит знаки, требующие дешифровки.…даже самые фривольные светские знаки отсылают к законам, а мучительные знаки любви – к повторениям. Так мы учимся служить живым существам: легкомысленные или жестокие, они «положены перед нами», они – лишь воплощения их превосходящих причин, или осколки Божественного, что никогда не может быть представлено нам непосредственно.… когда мы полагали, что теряем время, мы уже обучались знакам.1) Время, которое теряют2) Утраченное время3) Время, которое обретают4) Обретённое времяВсякий род знаков соотнесён со своей временной линией… Утраченное время появляется уже в светском мире, но оно живёт также и в ощущении. Время, которое обретают, в свою очередь, влияет на время, что теряют и на утраченное время. Но только в абсолютном времени произведения искусства все остальные темпоральные ракурсы соединяются и обретают соответствующую им истину.

Читайте также:  Краткое содержание рассказов федора абрамова за 2 минуты

Глава третья. Обучение

Время формируется из различных серий и включает больше измерений, чем пространство.…мышление имеет склонность к объективности, как ощущение – к предмету. Мышление мечтает об объективном содержании…… таким образом, мышление объективно не в меньшей степени, чем восприятие.

В одно и то же время восприятие ставит себе задачу схватить воспринимаемый предмет, а мышление – схватить его объективное значение.Мышление побуждает нас к дружбе, основанной на передаче понятий и чувств.

…дружба и философия подсудны одной и той же критике… вот почему традиционную пару – ДРУЖБУ И ФИЛОСОФИЮ – Пруст противопоставляет паре более двусмысленной – ЛЮБОВЬ И ИСКУССТВО. Заурядная любовь обладает большим достоинствами, чем великая дружба, ибо любовь богата знаками и питается молчаливыми интерпретациями.

Произведение искусства стоит большего, чем философский трактат, ибо развёртываемое в знаке – глубже любых ясно выраженных значений. То, что нам причиняет страдание – богаче всех результатов нашей добровольной или сосредоточенной работы, так как то, что «вынуждает мыслить» — более значимо, чем сама мысль.

Вводит в заблуждение та литература, что интерпретирует знаки в соответствии с называемыми ими предметами (наблюдение и описание), что окружена псевдообъективными гарантиями свидетельств и сообщений (разговор, расследование), что смешивает смысл с понятным, ясным и сформулированным значением (возвышенные сюжеты).

***

Разочарование – центральный момент и поисков и обучения: в каждой области знаков мы разочаровываемся, когда предмет не раскрывает ожидаемую нами тайну. Само разочарование – многообразно, оно варьируется в зависимости от линии обучения.

… Что остаётся делать, как не компенсировать разочарование? Это означает, самому стать восприимчивым к знакам менее глубоким, но более соответствующим реальности…

Продолжение конспекта: http://paslen.livejournal.com/2136270.html

Источник: https://paslen.livejournal.com/2135990.html

Марсель Пруст

Марсель Пруст является самым противоречивым писателем XX века. Его творение «В поисках утраченного времени» до сих пор вызывает споры критиков и литераторов.

Валентен Луи Жорж Эжен Марсель Пруст – настоящее имя писателя. Он родился 10 июля 1871 года в пригороде Парижа.

Его отец Адриан Пруст был известным врачом-эпидемиологом и патологом. Имел место в министерстве здравоохранения, был профессором медицинского факультета и занимался разработкой вакцины от холеры. Так же он писал различные труды по медицине. Жанна Вейль, мать будущего писателя, была дочерью известного еврейского биржевого маклера.

Семья Пруст входила в круг именитых и состоятельных домов города.

Мальчик рос довольно болезненным ребенком. Когда Марселю было девять лет, у него случился первый приступ астмы, эти приступы сопровождали писателя до конца жизни.

Состояние здоровья наложило отпечаток на характер Пруста, он отличался замкнутостью.

В 1882 году Марсель поступил в лицей в Кондорсе. Там он очень любил проводить время в обществе книг по литературе и философии и не нуждался в общении со сверстниками.

Краткое содержание рассказов Марселя Пруста за 2 минуты

Ничего непонятно?

Попробуй обратиться за помощью к преподавателям

После окончания лицея молодой человек служит в армии до 1890 года. После военной службы Марсель принимает решение дальше получать образование и поступает в Школу политических наук. У Пруса была цель — получить должность дипломата.

Очень часто Марселя можно было встретить в модных салонах среди знатных и богатых людей. Самыми популярными у писателя были салоны: вдовы Бизе, госпожи Штраус и госпожи де Кайавет.

Во время одного из посещений такого салона, на творческом вечере, Пруст знакомится с писателем Анатолием Франсом. Именно он подсказал Прусту выйти на тропу творчества.

Он помог молодому писателю опубликовать в 1896 году его первый сборник рассказов и этюдов под названием «Развлечения и деньги». Франс сам написал предисловие к сборнику и очень ценил стиль и образ мышления начинающего писателя.

С этого сборника и началась творческая карьера Марселя Пруста.

Сложный творческий путь Марселя Пруста

Несмотря на положительные отзывы Франса сборник «Развлечения и деньги» был встречен критиками холодно, они сочли работу Марселя дилетантством.

Особенно обидели писателя высказывания поэта и прозаика Жана Лоррена. Он очень резко выразился по поводу его творения, за что и был вызван Прустом на дуэль.

  • В 1892 году Пруст с друзьями решил основать свой журнал под названием «Пир».
  • В 1894 году писатель попытался выпустить сборник стихов, но и он остался, не замечен ни критиками, ни читателями, из-за чего за автором закрепилось звание дилетанта.
  • Но ни какие трудности не смогли заставить Марселя оставить литературную деятельность, и в 1895 году он начинает работу над крупным произведением под названием «Жан Сантей».
  • Проработав над ним четыре года, писатель забрасывает рукопись, но спустя время он применяет некоторые сюжетные линии из романа в других своих произведениях.

В 1903 году умирает отец Пруста, а спустя два года и горячо любимая мать писателя. После смерти родителей он получает хорошее наследство, но из-за тяжелой формы астмы Пруст вынужден вести затворнический образ жизни.

В 1907 году Марсель Пруст начинает свою работу над циклом романов «В поисках утраченного времени». Первоначально он планировал написать его в трех частях и издать в двух томах.

На первый вариант эпопеи писатель потратил четыре года и в 1911 году цикл был окончен. Он состоял из трех частей:

  • «Утраченное время»;
  • «Под сенью девушек в цвету»;
  • «Обретенное время».

Кроме Бернара Грассе никто не захотел издавать рукопись. Грассе согласился напечатать книги, но с условием, что писатель сам оплатит работу и существенно сократит издание.

Спустя год Марсель снова пишет роман под названием «По направлению к Свану». И это творение автора публика встретила холодно. Но писателя было не сломить, и он продолжает работу, дополнив эпопею еще несколькими произведениями – «Пленница» и «Беглянка».

В 1919 году роман «Под сенью девушек в цвету» был переиздан во второй раз и принес автору известность. За него Пруст был награжден Гонкуровской премией.

В общем роман получился монументальным. Писатель написал семь произведений, на страницах которых были описаны около двух тысяч героев. Окончательно отредактировать последние тома Пруст не успел и эту работу проделал его брат.

Признание к Марселю Прусту пришли после смерти.

Замечание 1

Писатель Сомерсет Моэм утверждал, что «В поисках утраченного времени» это лучшее произведение их современности, а Грэм Грин пытался причислить Пруста к лучшим романистам XX века.

Пятый роман из цикла «Пленница» вышел в свет уже после смерти автора.

Сам Марсель Пруст говорил о том, что он вдохновлялся творчеством русских писателей Льва Толстого и Федора Достоевского. Мысли этих творцов стали для него источником силы и вдохновения.

Личная жизнь писателя

О личной жизни писателя ходило много сплетен и споров. Дело в том, что он был гомосексуалистом.

В период Первой мировой войны он финансировал публичный дом для гомосексуалов. Прусту приписывали роман с известным композитором Рейнальдо Аном.

Исходя из анализа его личной жизни, существует мнение, что публичный дом, который посещал сам автор, является прототипом борделя Жупьена из романа «В поисках утраченного времени». А пикантные сцены с участием мужчин были не простой выдумкой автора, а являлись реальными.

Марсель Пруст стал первым автором, который описал на страницах своего романа гомосексуальные отношения между мужчинами.

В 1922 году Пруст сильно простудился, и болезнь перешла в воспаление легких. Врачи не смогли спасти пациента и 18 ноября 1922 года писатель Марсель Пруст скончался. Ему был 51 год.

Замечание 2

При жизни писатель не добился успеха на писательском поприще, но после смерти его книги стали эпохальными. Его произведения были разобраны на цитаты, а философские мысли автора до сих пор создают споры и обсуждения.

Библиография

  • «Утехи и дни»;
  • «Жан Сантей»;
  • «Против Сент-Бева».

Цикл «В поисках утраченного времени»:

  • «По направлению к Свану»;
  • «Под сенью девушек в цвету»;
  • «У Германтов»;
  • «Содом и Гоморра»;
  • «Пленница»;
  • «Беглянка»;
  • «Обретенное время».

Источник: https://spravochnick.ru/literatura/zarubezhnaya_literatura/marsel_prust/

Краткое изложение романа Марселя Пруста “ПОД СЕНЬЮ ДЕВУШЕК В ЦВЕТУ”

Первый семейный обед с маркизом де Норпуа надолго запомнился Марселю. Именно этот богатый аристократ уговорил родителей отпустить мальчика в театр. Маркиз одобрил намерение Марселя посвятить себя литературе, но раскритиковал его первые наброски, Бергота же обозвал “флейтистом” за чрезмерное увлечение красотами стиля.

Посещение театра обернулось огромным разочарованием. Марселю показалось, что великая Берма ничего не добавила к совершенству “Федры” – лишь позднее он сумел оценить благородную сдержанность ее игры.

Доктор Котар был вхож к Сванам – он и познакомил с ними своего юного пациента.

Из едких высказываний маркиза де Норпуа Марселю стадо ясно, что нынешний Сван разительно отличается от прежнего, который деликатно умалчивал о своих великосветских связях, не желая ставить в неловкое положение соседей-буржуа.

Теперь Сван превратился в “мужа Одетты” и хвастал на всех перекрестках успехами жены. Видимо, он предпринял еще одну попытку завоевать аристократическое Сен-Жерменское предместье ради Одетты, некогда исключенной из приличного общества.

Но самой заветной мечтой Свана было ввести жену и дочь в салон герцогини Германтской.

У Сванов Марсель наконец увидел Бергота. Великий старец его детских грез явился в образе приземистого человека с ракообразным носом. Марсель был так потрясен, что едва не разлюбил книги Бергота – они упали в его глазах вместе с ценностью Прекрасного и ценностью жизни.

Только со временем Марсель понял, как трудно распознать гениальность и какую громадную роль играет здесь общественное мнение: так, родители Марселя сначала не прислушивались к советам доктора Котара, впервые заподозрившего у мальчика астму, но затем убедились, что этот пошлый и глупый человек – великий клиницист. Когда Бергот воздал хвалу способностям Марселя, мать с отцом тут же прониклись уважением к проницательности старого писателя, хотя прежде отдавали безусловное предпочтение суждениям маркиза де Норпуа,

Любовь к Жильберте принесла Марселю сплошные страдания. В какой-то момент девочка стала явно тяготиться его обществом, и он предпринял обходной маневр с целью вновь пробудить интерес к себе – стал заходить к Сванам лишь в те часы, когда ее не было дома.

Одетта играла ему сонату Вентейля, и в этой божественной музыке он угадывал тайну любви – непостижимого и безответного чувства.

Не выдержав, Марсель решил еще раз увидеться с Жильбертой, но та появилась в сопровождении “молодого человека” – много позднее выяснилось, что это была девушка, Истерзанный ревностью Марсель сумел убедить себя, что разлюбил Жильберту. Сам он уже приобрел опыт общения с женщинами благодаря Блоку, который отвел его в “веселый дом”.

Одна из проституток отличалась ярко выраженной еврейской внешностью: хозяйка сразу же окрестила ее Рахилью, а Марсель дал ей прозвище “Рахиль, ты мне дана” – за удивительную даже для борделя сговорчивость.

Два года спустя Марсель приехал с бабушкой в Бальбек. К Жильберте он был уже совершенно равнодушен и чувствовал себя так, словно излечился от тяжелой болезни.

В церкви не оказалось ничего “персидского”, и он пережил крушение еще одной иллюзии. Зато в Гранд-отеле его ожидало множество сюрпризов.

Нормандское побережье было излюбленным местом отдыха для аристократов: бабушка встретила здесь маркизу де Вильпаризи и после долгих колебаний представила ей своего внука.

Таким образом. Марсель был допущен в “высшие сферы” и вскоре познакомился с внучатым племянником маркизы – Робером де Сен-Лу. Юный и красивый офицер сначала неприятно поразил Марселя своей надменностью.

Затем выяснилось, что у него нежная и доверчивая душа – Марсель в очередной раз убедился, каким обманчивым бывает первое впечатление. Молодые люди поклялись друг другу в вечной дружбе. Больше всего Робер ценил радости интеллектуального общения: в нем не было ни капли снобизма, хотя он принадлежал к роду Германтов. Его несказанно мучила разлука с любовницей.

Он тратил все деньги на свою парижскую актрису, а она велела ему на время уехать – настолько он ее раздражал.

Между тем Робер пользовался большим успехом у женщин: правда, сам он говорил, что в этом отношении ему далеко до дяди – барона Паламеда де Шарлю, встреча с которым Марселю еще предстояла.

Сначала юноша принял барона за вора или за сумасшедшего, ибо тот смотрел на него очень странным, пронизывающим и одновременно ускользающим взглядом.

Де Шарлю проявил большой интерес к Марселю и удостоил вниманием даже бабушку, которая была озабочена лишь одним – слабым здоровьем и болезненностью своего внука.

Никогда еще Марсель не чувствовал к бабушке такой нежности. Лишь однажды она разочаровала его: Сен-Ау предложил сфотографироваться на память, и Марсель с раздражением отметил тщеславное желание старухи выглядеть получше. Много лет спустя он поймет, что бабушка уже предчувствовала свою кончину.

Читайте также:  История создания поэмы мцыри лермонтова кратко за 2 минуты пересказ сюжета

Человеку не дано познать даже самых близких людей.

На пляже Марсель увидел компанию ослепительно юных девушек, похожих на стайку веселых чаек. Одна из них с разбегу перепрыгнула через испуганного старика банкира.

Сначала Марсель почти не различал их: все они казались ему красивыми, смелыми, жестокими.

Полнощекая девушка в велосипедной шапочке, надвинутой на брови, вдруг искоса взглянула на него – неужели она как-то выделила его из безбрежной вселенной? Он стал гадать, чем они занимаются.

Судя по их поведению, это были испорченные девушки, что внушало надежду на близость – надо было только решить, какую из них выбрать. В Гранд-отеле Марсель услышал поразившее его имя – Альбертина Симоне. Так звали одну из школьных приятельниц Жильберты Сван.

Сен-Лу и Марсель часто бывали в модном ресторане в Ривбеле. Однажды они увидели в зале художника Эльстира, о котором что-то рассказывал Сван. Эльстир был уже знаменит, хотя настоящая слава пришла к нему позже.

Он пригласил Марселя к себе, и тот с большой неохотой уступил просьбам бабушки отдать долг вежливости, ибо мысли его были замяты Альбертиной Симоне.

Оказалось, что художник прекрасно знает девушек из пляжной компании – все они были из очень приличных и обеспеченных семей.

Пораженный этой новостью Марсель едва не охладел к ним. Его ожидало еще одно открытие: в мастерской он увидел портрет Одетты де Креси и Сразу вспомнил рассказы Свана – Эльстир был частым гостем салона Вердюренов, где его именовали “маэстро Биш”, Художник легко сознался в этом и добавил, что напрасно растратил в свете несколько лет жизни.

Эльстир устроил “прием с чаем?”, и Марсель познакомился наконец с Альбертиной Симоне. Он был разочарован, ибо с трудом узнал веселую полнощекую девушку в велосипедной шапочке. Альбертина слишком походила на других юных красавиц.

Но еще больше поразила Марселя застенчивая, деликатная Андре, которую он считал самой дерзкой и решительной из всей “стайки” – ведь именно она до полусмерти напугала старика на пляже.

Обе девушки нравились Марселю. Какое-то время он колебался между ними, не зная, какая ему милее, но однажды Альбертина бросила ему записку с признанием в любви, и это решило дело. Он даже вообразил, будто добился согласия на близость, но первая же его попытка окончилась плачевно: потерявший голову Марсель опомнился, когда Альбертина стала яростно дергать за шнур звонка.

Ошеломленная девушка сказала ему потом, что ни один из ее знакомых мальчиков никогда не позволял себе ничего подобного.

Лето кончилось, и наступило грустное время разъезда. Альбертина уехала в числе первых. А в памяти Марселя навсегда осталась стайка юных девушек на песчаной полоске пляжа.

Источник: https://studentguide.ru/kratkie-soderzhaniya/kratkoe-izlozhenie-romana-marselya-prusta-pod-senyu-devushek-v-cvetu.html

Пруст Марсель

Пруст, Марсель — автор одного из самых великих произведений мировой литературы.

Биография Марселя Пруста

Валентин Луи Жорж Эжен Марсель Пруст появился на свет 10 июля 1871 года, в небольшом пригороде Парижа. Его отец был врачом патологом, числился в составе профессоров медицинского факультета. Адриан Пруст (отец) был неимоверно талантливым врачом и много работал над созданием лекарства от холеры.

Мать писателя была дочерью еврейского биржевого маклера и была очень умным человеком. Детство Марселя Пруста, до 9 лет проходило очень счастливо. Он не нуждался ни в чем, был любим родителями. Когда ему исполнилось 9 лет, его организм впервые ощутил на себе первый дискомфорт извне. У мальчика начала стремительно развиваться астма.

Эта болезнь будет преследовать его всю жизнь.

В возрасте 11 лет его отдают в лицей Кондорсе. Во время обучения в лицее, он завел дружбу с Жаком Бизе, который во многом помогал Прусту. Вскоре, после знакомства с Жаком Бизе, Марсель Пруст влился в среду творческих коллективов, посещал художественные салоны.

После учебы в лицее он поступил на юридический факультет Сорбоннского университета, который однако не закончил. Он все больше начинает осознавать свою привязанность к салонной жизни, которая текла намного веселее и ярче, нежели та, что была за университетскими стенами.

Жизнь трех самых своих любимых салона он описывал в газете «Фигаро».

В 1889 году Пруст год отслужил в армии. После возвращения, вместе с друзьями основал свой собственный журнал «Пир».

В 1894 году он впервые пробует себя в качестве писателя. Однако первый его литературный опыт остается незамеченным для общего круга читателей. С 1895 по 1899 гг он работал над своим первым романом «Жан Сантей», который однако не был дописан, и так и не увидел свет.

Однако, несмотря на неудачи, он продолжает оттачивать свой литературный талант.

И вскоре в свет выходит его первый сборник новелл «Утехи и дни», который был наголову разгромлен одним из уважаемых критиков своего времени.

Жан Лоррен, который помимо карьеры критика писал и свои произведения, отзывался о труде молодого писателя не очень лестно, за что и был вызван на дуэль. Дуэль состоялась и Пруст в ней одержал вверх.

Пруст не был любителем политических интриг. Единственное событие с его участием — это знаменитое «Дело Дрейфуса», на котором помимо него присутствовали также Анатоль Франс и многие другие великие люди того времени.

В 1903 году в семье Пруста случилась беда. Умер его отец. А ровно через 2 года скончалась и мать. С 1906 года он ведет крайне затворнический образ жизни. Этому во многом способствовала его астма, которая всякий раз душила его. Он активно занимался переводами иностранной литературы.

Что касается личной жизни, то для Пруста все было намного сложнее, чем это казалось на первый взгляд. Он был склонен к гомосексуализму. А в период Первой мировой войны даже субсидировал содержание публичного дома для гомосексуалистов.

Через год после начала затворнической жизни он начал работать над своим самым известным литературным шедевром — «В поисках утраченного времени».

Через четыре года, в 1911 году, он завершил первую версию этого произведения. Эта версия состояла из трех частей: «Утраченное время», «Под сенью девушек в цвету» и «Обретённое время». В 1912 году она вышла под названием «Перебои чувств».

Долгое время Пруст просто не мог найти издателя. Многие отказывались печатать это произведение. После долгих поисков, издатель все же нашелся. Им оказался Бернар Грассе.

Он согласился её издать, но с учетом, что книга будет выпущена за счет автора и немного сокращена.

Через год Марсель Пруст выпускает роман «По направлению к Свану». Роман много критиковали и бранили. Читателям и критике не нравился стиль автора.

На протяжении 8 лет, с 1919 по 1927 гг, уже другое издательство «Галлимар» занималось выпуском остальных томов «В поисках утраченного времени». Даже выход книги в свет не остановил Пруста.

Он продолжал работать над книгой, совершенствуя её, вплоть до конца своей жизни.

  • 10 декабря 1919 года он получил Гонкуровскую премию за свой выдающийся роман «Под сенью девушек в цвету».
  • Через три года, в 1922 году, он заболел бронхитом, который, в свою очередь, перелился в воспаление легких, и 18 ноября этого же года, Марсель Пруст скончался.
  • Творчество
  • Что касается творчества Марселя Пруста, то оно началось еще со школьной скамьи, когда работы юного талантливого писателя публиковались в школьных журналах.

Его незаконченный роман «Жан Сантей» через много лет был все-таки издан. Тема этого произведения плавно перетекла и в его «В поисках утраченного времени», где он касался проблемы поисков себя и обретения душевного мира. Любимым автором Пруста был Джон Рёскин.

Его работами он вдохновлялся и даже несколько из них знал наизусть, учитывая, что их размер сравним с новеллами и романами. Его желание перевести своего любимого автора на родной язык столкнулось с языковым барьером, — он не знал хорошо английский.

Однако все же, перевод состоялся, но коллективный.

Пруст очень любил и уважал Толстого и Достоевского. Он восхищался их произведениями, и черпал оттуда вдохновение для своих будущих творений.

В 1908 году Пруст начинает оттачивать свой собственный стиль. Он писал и публиковал пародии на различных писателей. Он брал сразу несколько тем и работал над ними, не останавливаясь ни на секунду. Продолжительный отдых был для него сродни смерти. Выписывая некоторых своих героев, он вкладывал в них свою душу, свое прошлое.

Однако в 1910 году он был вынужден бросить работу над своим очередным романом, и приступить к написанию своего самого главного труда «В поисках утраченного времени». В итоге в сборник «В поисках утраченного времени» вошли семь его романов, три из которых вышли посмертно. Многие называют Пруста величайшим романистом 20 века.

После его смерти, романы редактировал его брат Роберт, он же и выпустил их в свет.

Марсель Пруст поистине величайший гений своего времени. И хотя его наследие ограничивается одним значительным трудом, его помнят, знают и чтят многие великие люди современности, и просто читатели.

Источник: https://biblioman.org/authors/prust/

Модернизм в творчестве Марселя Пруста на примере романа «В сторону Свана» | Литерагуру

Марсель Пруст – автор семитомной эпопеи «Поиски утраченного времени». «В сторону Свана» — лишь первый роман из семи, но, прочитав его, вы либо сразу отбросите остальные тома куда-нибудь подальше, либо возьметесь с упоением изучать все его авторское наследие.

Именно «изучать», ведь модернистская литература — суровый наставник: она бросает вас в текст и предоставляет самому себе, даже если плавать вы не умеете. Автор ничего не объясняет, хотя написанное им, мягко говоря, нуждается в комментарии. Это не легкое рекреативное чтиво, нужно впиваться в него мыслью и отказаться от предрассудков.

Если вы не готовы, обратитесь к классической литературе, там тоже немало интересного.

Пруст дебютировал неудачно. В 1894 он выпустил сборник стихов, который сокрушительно провалился. Критики долго изощрялись на его счет. Через два года автор опубликовал сборник новелл «Утехи и дни». Журналист Жан Лорен написал разгромную рецензию, после чего был вызван Прустом на дуэль.

Скандал «пропиарил» книгу и прибавил уважения к писателю. Пришел успех. Но тут восходящая звезда отчебучила такой фокус, что публика была, как минимум, озадачена. Вышел роман «В сторону Свана». Никто не понял. Люди сделали вид, будто не заметили, и надеялись, Пруста отпустит без посторонней помощи.

Не тут то было…

Писатель порвал с традицией. Вместе с Джойсом и Вулф они явились всадниками апокалипсиса для классической литературы. Исчезает сюжет, пропадает (пропадом) линейность, а на смену им приходит поток сознания – экстремальным видом внутреннего монолога, который больше не оформляется и не объясняется. Просто есть. Мысль по природе своей хаотична, это лишь сцепление ассоциаций.

Объективные связи с реальностью обрываются, ощущения и мысли перебивают друг друга и переплетаются воедино. Пруст возвел новый метод в принципиальную особенность произведения. Он погружает читателя в иллюзию присутствия в сознании: мы теперь не в голове, а снаружи.

Если Толстой, используя поток сознания в романе «Анна Каренина», пояснил, что вообще происходит, то Пруст и не пытался.

Главная тема: ностальгия. Не то, чтобы это написал автор, но тоска по ушедшим дням заключена в образах, которые надо уметь прочесть. Пруст – мастер психологической прозы, но его психологизм неочевиден, его надо выловить из потока, как большую скользкую рыбу.

Главные герои: мысли и чувства. Вместе с ними вы наощупь пробираетесь в темной комнате. Роман – фотоальбом, в котором вы листаете фотографии  и вспоминаете отрывки из своей жизни.

Роман Фрейдистский, очень тесно связан с открытиями гениального психиатра. Если любопытно, «Теория бессознательного» и «Толкование сновидений» откроют многие тайны модернистской литературы. Вкратце: Фрейд доказал, что у человека есть неконтролируемое подсознание, самая важная наша часть, во многом формирующая личность.

Он выделял три составляющие психики: бессознательное, предсознательное и сознательное (сверх Я, Супер эго). Нас раздирают две противоположности: Эрос (созидание) и Тонатос (разрушение). Энергию двух начал люди часто перенаправляют в какое-то действие, например, в творчество. Этот процесс носит название сублимация.

Проблема комплексов – совокупность неосознанных переживаний, детских травм, вытесненных в бессознательное. Такова причина неврозов, фобий и прочих отклонений. Кстати, Фрейд утверждал, что наиболее полная сублимация полезна для психики. Например, немецкий писатель Гессе вылечился, написав роман «Степной волк».

Короче говоря, творчество – самотерапия.

Пруст необратимо изменил литературу. Его стенография души вываливает на поверхность всю внутреннюю жизнь человека, его мысли, которые иногда так хочется прочитать. Романы помогут лучше узнать себя, прислушиваясь к диалогу сознания. Несмотря на то, что современниками Пруст был не понят, его сполна оценили потомки. Во Франции он эквивалентен нашему Достоевскому.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Источник: https://LiteraGuru.ru/modernizm-v-tvorchestve-marselya-prusta-na-primere-romana-v-storonu-svana/

Русская судьба Марселя Пруста (А.Д. Михайлов)

Георгий Адамович писал в мае 1924 г. в парижском журнале «Звено»: «О Прусте нельзя спорить, если не быть одержимым духом противоречия. Чистота и совершенство его искусства удивительны. Он, вероятно, будет любим в России. Русский читатель, не избалованный технически, все же чрезвычайно чувствителен к внутренней фальши. Пушкин и Толстой обострили его слух».

Критик проницательный и тонкий, Адамович и здесь не ошибся, хотя любимым французским писателем Пруст в России тогда не стал, однако у него самого начала появились читатели и почитатели. Он не стал любимым писателем официально, а у этого были далеко идущие последствия. История его восприятия и оценки русской (советской) критикой печальна и поучительна.

На пути Пруста к русскому читателю все время возникали разнообразные помехи. Впрочем, писатель сам был виноват: он либо «торопился», либо «запаздывал», и все время получалось так, что в России было не до него.

Те русские журналы рубежа веков, которые могли бы откликнуться на появление первых книг Пруста, таких, как «Утехи и дни» (1896), переводы двух книг Рёскина («Амьенская Библия» (1904), «Сезам и лилии» (1906), роман «В сторону Свана» (1913), ориентировались на добротную реалистическую литературу (на Флобера, Золя, Мопассана, Доде, Франса), либо на авторов «модных», о которых много писали (Верлен, Метерлинк и т. д.). Мы имеем в виду такие русские периодические издания, как «Вестник Европы» (1866—1918), «Северный вестник» (1885—1898), «Вестник иностранной литературы» (1891—1908, 1910—1916), «Новый журнал иностранной литературы» (1901—1909) и т. д. Что касается журналов символистского толка, то они с Прустом разминулись: «Мир искусства» выходил в 1899—1904 гг., «Весы» — в 1904—1908 гг., «Золотое руно» — в 1906—1909 гг. Дождался выхода первого тома прустовской эпопеи только «Аполлон» (1909—1917), но он занимался в основном художественной критикой. К тому же начавшаяся мировая война затруднила общение с Западом, в том числе поступление французских книг в Россию. Впрочем, у романа «В сторону Свана» и на родине Пруста была не очень большая пресса: в основном это были коротенькие рецензии, написанные либо друзьями, либо литературными и светскими знакомыми писателя («откликнулись» Жан Кокто, Люсьен Доде, Поль Суде, Габриэль Астрюк, Морис Ростан, Поль Адан, Франсис де Миомандр, Жак-Эмиль Бланш. Но после объявления войны рецензий на книгу Пруста больше не появлялось.

Читайте также:  Краткое содержание кассиль ранний восход за 2 минуты пересказ сюжета

Таким образом, русская литература рубежа столетий внимания на Пруста не обратила, хотя и была необычайно отзывчива на все, что происходило во Франции.

Но тогда Пруст не мог, конечно, соперничать с Верленом, Рембо, Малларме, Лафоргом, Клоделем, Жаммом, Ришпеном, Фором, тем более с Метерлинком, Анри де Ренье, Ростаном, которые играли заметную роль и в русской литературной жизни; их много переводили, о них охотно писали, на них ориентировались, в какой-то мере им подражали.

Итак, «массовая» критика прошла мимо Пруста — равно как и критика просимволистская. Прошел мимо него и ряд деятелей русской культуры, следивших за литературными событиями в Париже более внимательно и заинтересованно. Мы имеем в виду Валерия Брюсова, Максимилиана Волошина, Михаила Кузмина и особенно Александра Бенуа.

Для Брюсова и Волошина французская литература не просто была на первом плане, она являлась почти неотъемлемой частью их жизни, органически входила в их миросозерцание, став для них вечным спутником и художественным камертоном.

Оба они часто бывали во Франции, сотрудничали с рядом деятелей французской культуры, много переводили, и прежде всего, конечно, французов, оба написали множество критических статей, в том числе о писателях Франции.

Но их деятельность (особенно Брюсова) была в основном связана с развитием символизма, Пруст же не мог быть отнесен к символизму, он вообще был как бы вне направлений, вне литературных традиций и школ.

Брюсова и Волошина занимала не только поэзия, отчасти также — «лирическая» драматургия, а проза — тоже в основном вышедшая из символизма. Отсюда становится понятным и набор имен.

С Кузминым — ситуация несколько иная. Он вполне мог бы оказаться и переводчиком Пруста, когда того стали у нас довольно активно переводить (во второй половине 20-х годов).

Кузмин сотрудничал с издательством «Academia» почти со времени его основания, много для этого издательства переводил, в том числе прозу Анри де Ренье, писателя очень ему близкого.

По завершении выпуска девятнадцати томиков «Собрания сочинений» Ренье, издательство взялось и за «Поиски утраченного времени» Пруста. И вот только тогда, как свидетельствует искусствовед В.Н.

Петров, состоялось знакомство Кузмина с творчеством Пруста, причем, Кузмин прочитал его не по-французски, а в переводе А.А.Франковского, и составил о нем чуть ли не отрицательное мнение. Позже, прочитав последние книги «Поисков», прочитав их уже на языке оригинала, он мнение свое изменил.

Обратим внимание на такой примечательный факт, как полное молчание о Прусте Александра Бенуа — автора обширных «Воспоминаний». Хорошо известно, что Бенуа был знаком с Прустом (точнее, Пруст был знаком с Бенуа), который упоминает его в «Содоме и Гоморре» и в «Пленнице».

Бенуа общался с близкими Прусту людьми — с поэтом Робером де Монтескью, с музыкантом Рейнальдо Ганом (Аном), со светской красавицей госпожой Грефюль, он не раз бывал в их обществе. А вот на Пруста, который еще ничем не прославился, внимания не обратил.

Свои «Воспоминания» Бенуа писал много лет спустя, когда известность Пруста как писателя стала уже общеевропейской, и не мог не читать его книг.

Но скорее всего он не соотнес автора нашумевших произведений с тем скромным молодым человеком, которого встречал когда-то в гостиной госпожи Грефюль.

Итак, появление книги Пруста «В сторону Свана» (1913) русской критикой замечено не было. События начавшейся вскоре мировой войны, а затем революционные потрясения и война гражданская оттеснили произведения писателя на периферию, вывели их из сферы внимания деятелей русской литературы.

Перед последней вставали совсем новые задачи и места для занятий Прустом, для его переводов совсем не находилось. Осталась незамеченной и следующая книга — «Под сенью девушек в цвету» (1918), равно как и присуждение ей Гонкуровской премии.

Надо сказать, что и во Франции книги Пруста пользовались меньшим успехом, чем произведения, откликающиеся на бурную современность. Показательно, что увенчанный Гонкуровской премией роман был издан в 1918—1920 гг.

, тиражом всего в 23 тысячи экземпляров, тогда как «Деревянные кресты» Ролана Доржелеса, соперничавшие с книгой Пруста, были напечатаны тиражом в 85 тысяч.

Судя по всему, первыми упоминаниями имени Пруста в советской печати стали сообщения о его смерти.

Среди таких откликов следует отметить небольшую заметку в журнале «Красная нива» от 11 февраля 1923 года. Она была подписана инициалами «А.Л.», за которыми скрывался А.В.Луначарский.

Это было его первым обращением к творчеству Пруста, но, как увидим, далеко не единственным. Перед самой смертью Луначарский работал над большой статьей о Прусте, но завершить ее ему не было суждено.

О ней мы еще скажем.

В «Красной ниве» был помещен портрет Пруста. Он сопровождался следующей небольшой заметкой: «Мы помещаем портрет недавно умершего широко прославленного писателя Марселя Пруста.

Большой роман Пруста «В поисках потерянного времени» обратил на себя внимание необыкновенным изяществом стиля, проявившим свою мощь в особенности в пейзажах и тонком анализе душевных явлений. Рядом с этим Пруст вызвал к жизни целую огромную серию различных типов, главным образом, из аристократического круга и их антуража.

Будучи большим поклонником аристократической Франции, Пруст тем не менее тонко подмечал ее недостатки и иногда вскрывал бессмысленность ее жизни, сам того не замечая». Здесь многое сказано достаточно верно, за исключением разве что того, что Пруст якобы преклонялся перед аристократическим обществом.

Луначарский слишком буквально понял отношение французского писателя к аристократии: Пруст в действительности подмечал ее недостатки не невольно, а прекрасно отдавая себе в этом отчет. Следует отметить, что Луначарский, когда писал эту заметку, знал далеко не все части эпопеи Пруста, в лучшем случае три из семи.

Обратим также внимание на приписанное Прусту «изящество стиля»; на деле Пруст стилистом, по крайней мере в духе Флобера, не был: для него важнее стилистических изысков была содержательная сторона его произведений, и та огромная правка в рукописях, о которой принято говорить, указывает не на поиски точного, единственно возможного слова, а на стремление подробнее и шире передать мысль, добавить новые штрихи к нарисованной картине, даже создать новые эпизоды и тем самым не сжать, а развернуть повествование.

Тогда же Луначарский написал статью «Смерть Марселя Пруста», которая, однако, напечатана не была.

В дальнейшем Луначарский развивал и усиливал положения заметки из «Красной нивы», причем, утверждения о том, что Пруст восхищался аристократией, преклонялся перед ней, приобретали все более прямолинейный и упрощенный характер.

Так, в своих «Письмах из Парижа», печатавшихся в начале 1926 года в «Красной газете», Луначарский, в частности, писал: «Недавно умер писатель, имя которого, может быть, наиболее характерно для современной французской буржуазной литературы. Это — Марсель Пруст.

Его бесконечный, многотомный роман, озаглавленный «В поисках за потерянным временем», отличается действительно выдающимися достоинствами внутреннего и внешнего импрессионизма. В огромной массе типов, положений, образов, фраз — попадаются вещи тонкие, прочувствованные, прекрасные.

Но просто невозможно примириться с духом невыносимого снобизма и лакейского низкопоклонства перед аристократией, которым прежде всего набит весь пухлый роман.

Претит и чрезмерная тщательность в разборе мелких переживаний, заставляющая автора по двести страниц посвящать болезненному переживанию заурядного факта переутомленным с детства, ипохондрически вялым героем. Пруст по-своему большой писатель, и многие его страницы очаровывают хрупкой, мимолетной и ароматной поэзией своей.

Но это в глубочайшем смысле слова декадент. Не странно ли это? Большую часть своей жизни Пруст провел прикованным к постели, и вот тут-то, не торопясь, от скуки, он меланхолически переживал прожитое. И что же? Эти медлительные воспоминания больного оказались самой популярной книгой современного Парижа. Мало того. Пруст создал школу, и самые знаменитые из нынешних молодых писателей носят на себе его печать».

В этом же году Луначарский напечатал статью «К характеристике новейшей французской литературы», являющейся по сути дела критическим пересказом книги Андре Жермена «От Пруста до Дада».

Луначарский во многом одобряет критику в адрес Пруста, содержащуюся в книге Жермена; он, в частности, пишет: «Например, правильно указаны основные мотивы писателя: половой вопрос, снобизм, болезнь. И по поводу всех трех Жермен делает верное замечание.

Верно, что половая чувственность Пруста холодна и расслаблена; верно, что Пруст, неподражаемый хроникер снобизма, не поднялся до того, чтобы стать его философом. Верно, наконец, и то, что болезнь явилась, хотя это покажется, может быть, странным, — самой сильной стороной Пруста».

Здесь нельзя не заметить, как под пером Луначарского исподволь и даже незаметно для него самого складывался литературоведческий миф о Прусте, формулировались те стереотипы, которые затем станут доминировать в советском литературоведении и определять общую, естественно, отрицательную, оценку его творчества. Среди этих стереотипов отметим необычайное многословие писателя, создавшего произведение огромных размеров (как будто «Жан-Кристоф» был меньше), его преклонение перед аристократией и соответственно снобизм, интерес к болезненным явлениям человеческой психики и физиологии, наконец, его «буржуазность».

Вместе с тем, во всех своих работах Луначарский неизменно подчеркивал как психологическое мастерство Пруста, так и его глубокий социальный анализ.

Например, в статье «Куда идет французская интеллигенция» (1933) он писал: «То, что больше всего делает Пруста очаровательным, это его необыкновенные взлеты и необычайная подвижность его в воспроизведении впечатлений.

Этого можно добиться только путем развития какой-то огромной и тонкой чувствительности и образной продуктивности. Очень интересно, что Пруст, как вы знаете, захватывает в своем большом произведении глубоко различные слои общества, различные проявления человеческой природы».

Последнюю статью о Прусте Луначарский продиктовал в декабре 1933 года, будучи уже тяжело больным, и кончил, вернее, оборвал эту диктовку за два дня до смерти. Статья должна была быть большой.

Она, видимо, доведена едва до середины — и тем не менее даже на основании этого незавершенного наброска можно заключить, что Пруст может быть отнесен если и не к самым любимым писателям Луначарского, то к тем, кто его очень интересовал, и что он понимал все огромное значение его творчества.

Из статьи становится также ясным, что Луначарский последних томов эпопеи Пруста не знал (такое случалось и позже: представление о Прусте можно составить даже только по одной его книге, и это представление будет убедительным и достаточно полным).

Главное место в набросках статьи Луначарского уделено стилю Пруста, причем, верно указывается на тот факт, что писатель ориентируется на французскую традицию XVII века (возможно, это собственная догадка Луначарского, теперь же — общее место в литературе о Прусте).

Другим моментом, который подчеркивает Луначарский, было значение воспоминаний, тот процесс воспоминаний, та стихия воспоминаний, которая пронизывает прозу Пруста. Так, Луначарский пишет: «Вот эта изумительнейшая волна воспоминаний, которая, конечно, играет громадную роль в творчестве каждого писателя, у Пруста сильна и трагична. Он не только любит свои «Temps perdus», он знает, что для него-то они именно не «perdus», что он может их вновь расстилать перед собою, как огромные ковры, как шали, что он может вновь перебирать эти муки и наслаждения, полеты и падения».

Можно было бы сказать, что Луначарский был зачинателем изучения творчества Пруста в советском литературоведении.

Как видный политический и общественный деятель, как литератор он бесспорно способствовал и первым попыткам перевода произведений Пруста на русский язык.

Его именем наверняка «прикрыли» и задуманное в начале 30-х годов собрание сочинений Пруста, которое тогда, как мы покажем ниже, было явно не ко времени и без наброска вступительной статьи Луначарского вряд ли смогло бы начаться и даже дойти до четвертого тома.

Но если Луначарский был практически первым, кто стал у нас писать о Прусте, не он оказался самым глубоким и тонким (тогда) истолкователем произведений писателя.

Здесь следует сказать о небольшой, но очень содержательной, для своего времени просто замечательной статье Владимира Вейдле, появившейся в начале 1924 года.

На эту статью долгие годы невозможно было ссылаться, так как ее автор, Владимир Васильевич Вейдле (1895-1979), в июле того же года эмигрировал и вскоре, за границей, занял откровенно антибольшевистские позиции; после второй мировой войны он активно сотрудничал с мюнхенскими радиостанциями, вещавшими на Советский Союз, и это в еще большей мере затруднило использование его статьи о Прусте.

Между тем, статья эта всеми своими наблюдениями и выводами противополагалась закладывавшейся Луначарским традиции в изучении Пруста; статья Вейдле ничем не уступает работам наших «новооткрывателей» Пруста 60-х и 70-х годов, не уступает, несмотря на свою краткость и на тот факт, что по крайней мере двух последних книг «Поисков» — «Беглянки» и «Обретенного времени» — критик не знал.

Вейдле очень верно определяет место Пруста в эволюции литературного процесса, определяет как завершение, как итог долгого предшествующего развития. Думается, что Пруст может быть правильно понят именно в этой перспективе, он, бесспорно, хоть и стоит на пороге века двадцатого, но не открывает его, а замыкает, на новой основе, столетие предыдущее.

Поэтому Вейдле справедливо выводит творчество Пруста за пределы модернизма, так как писатель не был ответственен за то, что «произошло потом».

Заслуживает внимания мысль Вейдле о том, что произведения писателя в какой-то мере заполняют лакуну в символистской прозе (не будучи, тем не менее, символистскими), действительно по своим результатам исторически второстепенной.

Тонки и продуктивны замечания Вейдле о том, что Пруст идет значительно дальше простого фиксирования впечатления, что для него художественно познаваемы только данные личного сознания, что художественное мышление Пруста «не разлагает, а воссоздает, животворит, а не умерщвляет». Вот откуда та вдохновенная чуткость, которая отличает все и всевозможнейшие описания Пруста.

Источник: https://omiliya.org/article/russkaya-sudba-marselya-prusta-ad-mikhailov.html

Ссылка на основную публикацию
Adblock
detector