Краткое содержание улицкая медея и ее дети за 2 минуты пересказ сюжета

Древними как сам человек называет автор проблемы, поставленные в повести «Медея и её дети»(1996). Рок, судьба, собственная воля, любовь, измена, ревность, самоубийство на любовной почве.

По форме и стилю это семейная хроника, воссозданная в традиционной реалистической манере, лишь языковая смелость и налёт эротики в некоторых сценах выдают время создания книги — конец 20 века, эпоха сексуальной революции. В основе сюжета два любовных треугольника. Александра (по — домашнему Сандрочка) соблазняет мужа Медеи, рожает от него дочь Нику.

А потом история повторится, когда Ника и её племянница Маша влюбляются в хищного самца Валерия Бутонова. Умная, глубокая, но психически неустойчивая Маша, узнав правду, покончит жизнь самоубийством. Такова внешняя канва сюжета, выводящая к главной проблеме творчества Л. Улицкой — таинство брака, ценность и значимость семьи во все времена.

Что семья — это непрерывная работа, для автора само собой разумеющееся, но она идет дальше. Брак — это непрерывная работа. А если об этом забываешь, он тут же разваливается.

Медея Мендес Синопли-хранительница семьи и очага, её основа, душа.

Парадокс заключается в том, что родных детей у Медеи нет, но у неё огромная семья и дом, куда съезжаются каждое лето родственники со всех концов земли.

Их так много, что они составили гостевой график пребывания в её крымском доме, куда каждый едет со своими бедами и радостями. И на всех хватает её ласки, тепла и заботы, хотя внешне она сурова и неприступна.

Священность семейных уз не позволяет делить родственников на дальних и близких, своих и мужниных. Может быть, поэтому каждому из них «удивительно приятно принадлежать к семье Медеи». Здесь есть русские, литовцы, грузины, корейцы, представители малых народов Севера и даже черная невестка из Гаити.

Забота о близких для Медеи — не обязанность и не подвиг самопожертвования, а естественное состояние души, нечто само собой разумеющееся, без пафоса творимая ежедневная работа.

Она никого не учит, не осуждает, не воспитывает, не требует благодарности, но ей и только ей поверяют свои тайны и страхи и внешне раскованная Ника, и углубленная в себя Маша, дети и подростки, мужчины и женщины. И это так же естественно, как боль Медеи за них и готовность помочь каждому.

Величие Медеи, непостижимо соединенные в ней гордость и смирение, открывает для себя смертельно больной муж Самуил. Сам проживший жизнь бурную, грешную, теперь читая священные книги Левит, Бытие, Исход, он понимает, в какой атмосфере беззакония жили люди его страны и сам он среди них.

Свою комсомольскую юность и энергию зрелости Самуил потратил для разрушения законов, завещанных Богом. И этот общий закон беззакония своим тихим упрямством отвергла одна Медея. Она растила детей, трудилась, молилась, постилась, просто и несуетно жила.

Заметим — у автора ни слова о подвигах, трудовых и иных победах, преодолении тягот. Её героиня жила, исполняя добровольно взятые на себя обязательства, давно отмененные всеми высшие Божьи законы.

Любовь и всепрощение, смирение без уныния, забота о ближних как внутренняя потребность делают Медею поистине великой без нимба величия и мученичества.

Есть в повести и другая, на наш взгляд, остро современная болевая проблема, её замалчивают многие серьёзные авторы, пишущие о проблемах семьи: свободная любовь супругов, необязательность верности друг другу.

Вступив в священный союз, Маша и Алик не связывают себя обязательствами верности. Честно и правильно будет, по их мнению, признаться супругу, встретив другого партнера, а ревность, упреки — дикость, вчерашний день. Простая, казало бы, и беспроигрышная схема. Умные, тонко чувствующие герои слову верны. Только жизнь коварней любой схемы.

Непредвиденные обстоятельства, обострение детского страха, муки совести — все причудливо сойдется в роковой точке Машиной гибели. В этом кружеве — грех и болезнь, судьба и наследственность. Есть и тонкая ниточка свободной воли, только «очень редко в жизни возникает ситуация, когда есть место для проявления этой воли.

Обычно это только иллюзия», — приходит к выводу автор.

Источник: Соловьева Л.В. Русская проза рубежа тысячелетий: Учебное пособие. — Елабуга: издательство ЕГПУ, 2006

Источник: https://classlit.ru/publ/literatura_21_veka/ulickaja_l_e/analiz_povesti_ulickoj_medeja_i_ee_deti/38-1-0-56

Медея и ее дети — Людмила Улицкая — читать книгу онлайн, на iPhone, iPad и Android

  1. Впервые я взяла в руки томик Улицкой лет в 16. Это был «Искренне ваш, Шурик», роман, который женщины в моей семье передавали из рук в руки и затем бурно обсуждали. Передавали не оттого, что его нельзя было достать в книжных, а нарочно, чтобы наверняка прочли, не отложив в долгий ящик.

    Сначала я, было, втянулась, а потом чуть не швырнула книгу в телевизор — благо, дело было ночью, и мне не хотелось всех перебудить. Наутро за завтраком я бурно возмущалась — да как такое вообще читать можно, да это же мерзость.

    Мама улыбнулась и аккуратно посетовала, что, видимо, не стоило-таки мне «эту мерзость» давать.

    В свои 16 я была барышней романтически настроенной, максималисткой и различавшей только белое и черное. С тех пор прошло почти 10 лет. И я снова взялась за Улицкую, и снова с опаской. Но на этот раз меня пугало совершенно другое: Людмила Евгеньевна называет Россию «страной несчастных женщин».

    А я не люблю читать про несчастных женщин. Вернее: про русских несчастных женщин, тем более словами русских же женщин. Но «Медею» я не прочесть не могла, потому что тут Крым. А Крым для меня — место заветное, родное, ни с чем больше на свете не сравнимое.

    И у Людмилы Евгеньевны он прекрасен: живой, выпуклый, наполненный до краев ароматами, красками, звуками.

    «Медея и ее дети» — это сага о большой таврической семье, которую разбросало по свету, но сердце которой неизменно билось в окрестностях Феодосии — в залитом солнце дворе с видом на столовые горы и розовеющий тамариск, где Медея растирает тыльными сторонами ладоней тесто для пахлавы.

    Всякое выпало на долю этой семьи: от тягот и трагедий революционного, а потом и военного времени, до вполне себе бытовых, о которых не принято говорить, но все почему-то о них знают. Словом, грязного белья и скелетов в шкафу в этой истории предостаточно. Но рассказано это без надрыва и заламывания рук.

    Хоть повествование ведется не от лица Медеи, но во всем чувствуется ее житейская мудрость и умение принять то, что выпадает на долю:

    «Прими и то, что свыше меры, как благодать на благодать, как дождь, как снег, как тайну веры, как все, с чем нам не совладать…»

    И вот что вышло: пишет Улицкая о несчастьях в этом романе, много пишет и подробно. Но общего ощущения несчастья нет. А есть напротив уверенность, что жизнь продолжается. Жизнь как она есть с семьями и отношениями между близкими людьми как они есть. Без прикрас и преувеличений.

    Чтение Улицкой напомнило мне разговор с очень взрослой родственницей, которая сильно старше тебя. В 10 лет тебе скучно, в 15 хочется спорить до хрипоты, в 25 — внимать каждому слову, в 45 — жалеть, что о многом так и не было говорено.

    А «Шурика» я таки прочла, в 21 год. Побывав участницей или просто свидетельницей всяких разных невыдуманных историй. И тогда он мне понравился.

  2. Эту маленькую, толстую и поперечно-полосатую книгу предваряет небольшое, в два абзаца, вступление от лица Людмилы Улицкой. Что она, значит, хотела сказать этой книгой и чего не хотела. Прочитайте вступление (оно же аннотация) — и саму книгу после этого можно, в принципе, и не читать.Это моё скромное мнение.

    Ладно, допустим, я не поклонник семейных саг, а словосочетание «семейные ценности» у меня всё ещё вызывает непонимающую улыбку. Допустим. И всё-таки «Медея и её дети» даже как семейная сага никуда не годится.

Читайте также:  История создания повести тарас бульба гоголя за 2 минуты пересказ сюжета

От книги с такой аннотацией — «памятник ушедшему поколению», шутка ли — ожидаешь монументальности, всеобъемности, красочного полотна, отображающего ход истории, преломляющего и отражающего её, чтобы показать в одной семье.

И что-то подобное, действительно, просачивается намёками сквозь первые страницы книги — сквозь, может, страниц сто из пятисот с лишним. А потом всё начинает тонуть в мелких семейных дрязгах, осточертелых любовных конфликтах.

Измена на измене, а на измене измена, так себе памятник-то.

Но и не только в этом беда, а ещё в том, что самого по себе течения времени сквозь семью Синопли не получилось. Казалось бы, вот он, генетический материал, аж генеалогическое древо на первом развороте понадобилось, — а на деле большинство «детей» бездетной Медеи не удостаиваются не то что истории, а даже и описания.

И тут дело, конечо, не в цвете глаз-волос, и не в том, что я жду, что в таком относительно небольшом тексте найдётся место для каждого — однако бывает, что персонажу даётся краткая характеристика, но такая ёмкая, что образ сам рождается в голове. Здесь не найдётся этого.

Здесь все побочные персонажи пройдут серой стеной, а за главными будет волочиться шлейф характеристик, словно выпавший из тезауруса: повтори да закрепи…

Однако самое удручающее впечатление произвела на меня вторая часть книги: история любви-одержимости Медеиной внучатой племянницы. Тут у меня и личное (не нравится мне трактовка любви как тяги к красивой шкуре), и лично-читательское: очень уж похожа эта часть на любовный романчик, притом не очень красивый.

А уж сцену, в которой страстно влюблённая Машенька читает этому своему Казанове стихи, пока он мучается поносом, и вовсе всерьёз воспринимать нельзя. Тут уж не любовный бред даже, а обычный.

Может быть, эта часть дана, чтобы жизнь Медеи казалась выше и порядочнее в сравнении с молодым поколением, но если она присутствует исключительно ради контраста, то занимает слишком много места. А если не для контраста — то для чего?

И в целом роман оставляет именно такое впечатление: для чего?Для чего она Медея (кстати, Word, похоже, считает это слово деепричастием), если миф там никак не обыгран? Для чего выбирать формат семейной саги, если ты воспеваешь стойкость одной-единственной личности? Для чего вводить персонажей, которых читатель будет знать только по именам? Для чего писать такие ужасные стихи?

Одно в книге хорошо: Крым. Красивый, яркий, полнозвучный, он и был главным героем романа.Всё остальное — пустые людишки со своими глупыми смешными страстями.

  • Для меня Улицкая очень спорный писатель: что-то мне безумно нравится, а некоторые вещи вызывают просто отторжение. Поэтому каждую книгу я беру в руки с большой-пребольшой опаской.На этот раз всё обошлось, книга понравилась. Не очень-очень-очень, но всё же впечатления довольно хорошие.

    Во-первых, это место действия — чудный любимый Крым. Описание его удались Улицкой на все сто! Жаркое солнце, потрескавшаяся земля, одуряющий запах трав — всё это создает эффект присутствия и заставляет ещё крепче вцепиться в книгу.

    Во-вторых, главная героиня романа — Медея. Потрясающая женщина. Сильная, мудрая, настоящая. Очень живой образ, прямо-таки не верится, что это вымышленный персонаж.

    В-третьих, хороший русский язык и от этого книга получилась живой и какой-то выпуклой.

    В-четвертых, это история большой семьи. А это я очень люблю.

    Но всё-таки есть «но». Какой-то неприятный осадочек остался от некоторых историй судеб. А особенно от истории Маши. Есть какая-то червоточинка в этой книги. Порой так тоскливо становилось.А книга всё же хороша!

  • Источник: https://MyBook.ru/author/lyudmila-ulickaya/medeya-i-ee-deti/

    Глава 2 образ матери в романе л. улицкой «медея и ее дети»

    СОДЕРЖАНИЕ

    ВВЕДЕНИЕ…………………………………………………….3

    ГЛАВА 1 Художественное своеобразие романа

    Л.Улицкой «Медея и ее дети»……………………………….5

    1.1 Мифологизм романа………………………………………5

    • 1.2 Жанровые особенности романа…………………………7
    • ГЛАВА 2 Образ матери в романе Л. Улицкой
    • «Медея и ее дети»…………………………………………….10
    • 2.1 Концепт «семья» в романе………………………………10

    2.2 Образ матери в романе…………………………………..13

    ЗАКЛЮЧЕНИЕ………………………………………………29

    СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ…………………………………..31

    Введение

    Актуальность исследования. В поле зрения литературных критиков творчество Л. Улицкой попало в 1990-е годы. Именно тогда произведения писательницы стали предметом активного обсуждения в критических статьях, а также в различных интернет-форумах.

    Тематика исследований творчества Л. Улицкой обширна: ставится вопрос о соотношении мифологического и реального в первом романе писательницы «Медея и ее дети» (С. Тимина, Т. Ровенская, Т.

    Прохорова); рассматривается внутренний мир героев повести «Веселые похороны» (М. Карапетян, В. Юзбашев, Е. Щеглова); выявляются особенности хронотопа романа «Казус Кукоцкого» (И. Некрасова, Г. Ермошина, В.

    Скворцов); анализируется смысл заглавий романов (Н. Лейдерман и М. Липовецкий) и др.

    В целом лишь в последнее время начало формироваться основательное осмысление вклада Л.Улицкой в современный литературный процесс.

    Работы, посвященные ее творчеству, по-прежнему нередко сводятся к критическим публикациям в периодике, но появляются – пусть недостаточно полные – обзоры в учебных пособиях по современной русской литературе: «Русская проза конца XX века» Г.Л. Нефагиной, «Русская литература XX века.

    Школы, направления, методы творческой работы» под редакцией С.И. Тиминой, В.Н. Альфонсова, «Современная русская литература: 1950 – 1990-е годы» Н.Л. Лейдермана и М.Н. Липовецкого и др.

    Несмотря на то, что работ об Л. Улицкой немало, в основном они носят литературно-критический характер. Научного же осмысления в полном объеме ее проза еще не получила. Сказанное выше определяет актуальность темы курсовой работы.

    Объектом исследования выступает произведение Л. Улицкой «Медея и ее дети».

    Предметом анализа является образ матери в романе Л. Улицкой «Медея и ее дети».

    Целью настоящей работы является анализ образа матери в романе Л.Улицкой «Медея и ее дети». Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач:

    – определить и проанализировать проблематику, систему мотивов и образов, наиболее значимых для романа Улицкой;

    – выявить способы создания образа матери в романе «Медея и ее дети»;

    – исследовать особенности поэтики романа Л. Улицкой «Медея и ее дети».

    Практическая значимость работы. Материалы и результаты курсовой работы могут быть использованы при разработке занятий по современной русской прозе, спецкурсов по русской литературе конца XX – начала XXI в., школьных факультативов.

    Читайте также:  Краткое содержание зощенко нервные люди за 2 минуты пересказ сюжета

    Структура работы. Курсовая работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка используемой литературы.

    ГЛАВА 2 Художественное своеобразие романа Л.Улицкой “Медея и ее дети”

    Мифологизм романа

    Понятие мифа значительно расширилось в научной парадигме сегодня, мифологизм становится основной чертой поэтики романа Л.Улицкой «Медея и ее дети». Мифологическое сознание проявляет себя на сюжетном, образно-символическом и пространственно-временном уровнях.

    В «женской» прозе особое значение отводится мифу о Медее. Раньше других представительниц современной «женской» прозы к мифопоэтическому образу Медеи обратилась Л. Петрушевская, ее рассказ так и называется «Медея» (1989).

    Правда, в характере и в конфликтной ситуации видится не столько типичная для древнего мифа роковая предопределённость судьбы героини, но и дань постмодернистской эстетике с ее ориентацией на «сдвинутых» обитателей «сдвинутого» мира.

    Л. Улицкая пытается вывести свою героиню из жизненного и «постмодернистского» одиночества: само название романа «Медея и её дети» полемично по отношению к рассказу Л. Петрушевской. Бездетная героиня Л. Улицкой, в отличие от Медеи и мифической, и созданной Л. Петрушевской, всю жизнь ухаживала за чужими детьми.

    Если Петрушевская только названием напоминает читателю о древнем мифе, то перекличка с древнегреческим мифом в романе Улицкой более развернута: главная героиня от рождения носит это имя, в ее портретной характеристике проступают черты античной богини, она обладает неким чудесным даром, ее мышление мифологично.

    Мифологический сюжет заложен и в истории семьи Синопли: словно возрождая основной момент коринфского эпоса, мать Медеи Матильда бежала из Батуми, чтобы выйти замуж за грека Георгия Синопли. Сама Медея была названа в честь своей тифлисской тетки.

    Грузинское происхождение имени и вплетение его в греческую «основу» семьи также не выходят за рамки традиционного мифа: Медея – последняя «чистопородная гречанка в семье, поселившаяся в незапамятные времена на родственных Элладе таврических берегах» [21: 5].

    Символическое значение имеет образ дома Медеи – это своеобразный аналог «пупа земли». Как мифопоэтический символ «пуп земли» связан с мотивом родового места, местом происхождения человечества.

    В романе проводится мысль о существовании общей для всех прародины на берегу моря, поэтому члены семьи Синопли ежегодно возвращаются к своему историческому истоку. В гостеприимном доме преемственность поколений не нарушается даже после смерти героини.

    «Пуповинность» дома Медеи необходимо рассматривать не только как мифопоэтический центр, но и в библейском контексте, как Храм Господень – религиозный и культурный центр.

    «Семейная хроника» Улицкой превращается в семейную мифологию. Если сюжет античного мифа о Медее связан с разрушением семьи, то героиня Л. Улицкой – хранительница семейного очага. Она представляется своеобразной анти-Медеей: ее образ обращен к свету, в нем нет ни мстительности, ни неудержимой страсти.

    Мифологическое начало присутствует и в других персонажах романа Улицкой. Но все они «мельче» Медеи, чей образ постоянно ассоциируется с мифом, заставляет все время вспоминать о нем.

    Сандрочка – ее образ в романе изменчив и непостоянен, что вызывает ассоциации с мифологическими океанидами. Помимо «морского» начала, в Сандрочке у Улицкой чувствуется и плодородная сила Деметры.

    Георгий – духовный наследник Медеи. Как никто другой он привержен семейной мифологии и медеиному внутреннему закону. Символика преемственности заключена в самих именах героев. С его образом в романе связан и мотив странничества, он кажется окружающим Одиссеем.

    Не лишены мифологической составляющей и образ Ники (в греческой мифологии Ника – «персонификация победы», дочь Океаниды Стикс), и образ Маши, восходящий к Гекате, способной различать суть явлений, не доступных обычному глазу.

    Машина тяга к подсознательному и ее гибель, с одной стороны, подтверждают, что Л. Улицкая работает в постмодернистской манере, а с другой – свидетельствуют об ориентации писательницы на традицию, открытую И.

    Буниным: «трагический катастрофизм».

    Мифологический параллелизм становится инструментом структурирования повествования, он позволяет писательнице взглянуть на жизнь современников с точки зрения Вечности.

     1.2 Жанровые особенности романа Л. Улицкой «Медея и ее дети»

     Во второй половине XX в. жанровые изменения становятся яркой особенностью историко-литературного процесса. Жанровые трансформации романа приобретают разнообразный характер: роман-житие, роман-сага, роман-хроника и т.д. Во многом это связано с воздействием постмодернизма на литературу. Творчество Л.

    Улицкой в какой-то мере тоже ему подвержено. Однако на первый план в ее прозе выступает классическая повествовательная традиция, напоминающая о канонических жанрах. Среди них семейная сага и семейная хроника, на которые ориентированы «Детство Багрова-внука» С. Аксакова, «Суходол» И. Бунина, «Жизнь Клима Самгина» М.

    Горького, а также «Московская сага» В. Аксенова.

    Роман Л. Улицкой «Медея и ее дети» явно ориентирован на семейную хронику, признаком которой является изложение исторических событий, определенной социальной среды, влияющей на судьбу народа и судьбы персонажей.

    Однако, в отличие от классических образцов семейной хроники, в современном романе историческое время не является главной движущей силой сюжета. Значит, современный роман не выдерживает всех жанровых канонов семейной хроники. Поэтому Л.

    Улицкая ориентируется на традицию не только романа-хроники, но и романа-саги, в основе сюжетной канвы которой − родовые распри, приводящие к трагическому финалу, крушению семейного уклада.

     Классическим образцом семейной саги в мировой литературе является «Сага о Форсайтах» (1906 – 1928) Д. Голсуорси. В отличие от западной литературы для русских прозаиков наиболее характерен жанр семейно-бытового романа, а не семейной саги.

    На данный жанр ориентирован роман Л.Н. Толстого «Семейное счастье» (1859).

    Если в романе Толстого речь идет о новой жизни в кругу своей семьи, то современные писатели пытаются охватить более широкое пространственно-временное поле (судьбы нескольких семей, поколений, исторический фон), запечатлевая не только частную жизнь людей, но и события национально-исторического масштаба, что выходит за рамки семейно-бытового романа. Это заставляет вспомнить о семейной саге, в частности о «Московской саге» (1993) В. Аксенова, где жанровое определение вынесено в заглавие.

    В отличие от Аксенова, задача Улицкой – не исторический экскурс, а проблемы «бытия».

    Необходимо заметить, что современные литературоведы (А. Николюкин, С. Кормилов, Ю. Борев), давая определение понятия «сага», опускают один из признаков рассматриваемого жанра, о котором в «Кратком словаре литературоведческих терминов» (1963) писали Л.

    Тимофеев и Н. Венгеров: «Сага – историческая или героическая повесть, рассказ, сказка, написанные прозой со стихотворными вставками».

    Данный признак наблюдается в романе Улицкой: повествовательная ткань произведения прерывается стихотворными вкраплениями.

    Помимо элементов семейной хроники и семейной саги, в романе можно обнаружить «приметы» жанра жития.

    Житийный жанр интересен Улицкой, прежде всего, бытийными реалиями: человек соотносится не только с жизнью общества, но и с космическими началами.

    Все это находит отражение в образе романной Медеи, которая, как и герои жития, устремлена к идеалу праведничества и святости, она смиренно несет свой жизненный крест.

    Таким образом, роман Л.

    Улицкой «Медея и ее дети» – «синтетическое» жанровое образование, вбирающее в себя признаки семейной хроники, семейной саги, жития, что свидетельствует не столько о постмодернистском стремлении к «размыванию» жанровых границ, сколько о желании писательницы подчеркнуть: история не движется сама по себе, она проходит через человеческие судьбы. Уцелеет ли человек под «напором» истории – это зависит от семьи, а семейное счастье, во многом, – от женщины.

    Читайте также:  Краткое содержание волков жёлтый туман за 2 минуты пересказ сюжета

    Глава 2 образ матери в романе л. улицкой «медея и ее дети»

    Источник: https://megaobuchalka.ru/16/7798.html

    Людмила Улицкая: Медея и ее дети

    prose_contemporary Людмила Улицкая Медея и ее дети

    Произведения Людмилы Улицкой можно назвать «прозой нюансов» — и тончайшие проявления человеческой природы, и детали быта выписаны у нее с особой тщательностью. Ее повести и рассказы проникнуты совершенно особым мироощущением, которое, тем не менее, оказывается близким очень многим.

    Повесть «Медея и ее дети» уже завоевала признание читателей у нас в стране и за рубежом.

    История крымской гречанки Медеи — это история любви и разлуки, короткого женского счастья и долгих лет тягостного одиночества, радости единения и горечи измены.

    Стремление героини раскрыть свою душу, поделиться теплом наталкивается на непонимание самых, казалось бы, близких людей, оказывается им ненужным…

    Одно из лучших произведений русской прозы конца двадцатого века.

    ru ru glassy Black Jack Book Designer 4.0, FBEditor 2005-01-17 http://www.aldebaran.ru 2119583A-A519-4B22-950A-50979929E6D3 1.2 Людмила Улицкая. Медея и ее дети ЭКСМО 2004 2004 5-699-06364-1

    • Людмила УЛИЦКАЯ
    • МЕДЕЯ И ЕЕ ДЕТИ
    • (Семейная хроника)

    Медея Мендес, урожденная Синопли, если не считать ее младшей сестры Александры, осталась последней чистопородной гречанкой в семье, поселившейся в незапамятные времена на родственных Элладе Таврических берегах.

    Была она также в семье последней, сохранившей приблизительно греческий язык, отстоявший от новогреческого на то же тысячелетнее расстояние, что и древнегреческий отстоял от этого средневекового понтийского, только в таврических колониях сохранявшегося наречия.

    Ей давно уже не с кем было говорить на этом изношенном полнозвучном языке, родившем большинство философских и религиозных терминов и сохранившем изумительную буквальность и первоначальный смысл слов: и поныне на этом языке прачечная зовется катаризма, перевозка — метафорисис и стол — трапеза… Таврические греки, ровесники Медеи, либо вымерли, либо были выселены, а она осталась в Крыму, как сама считала, по Божьей милости, но отчасти благодаря своей вдовьей испанской фамилии, которую унаследовала от покойного мужа, веселого еврея-дантиста, человека с мелкими, но заметными недостатками и большими, но глубоко скрытыми достоинствами.

    Овдовела она давно и больше не выходила замуж, храня верность образу вдовы в черных одеждах, который очень ей пришелся.

    Первые десять лет она носила все исключительно черное, впоследствии смягчилась до легкого белого крапа или мелкого горошка все по тому же черному.

    Черная шаль не по-русски и не по-деревенски обвивала ей голову и была завязана двумя длинными узлами, один из которых плоско лежал на правом виске. Длинный конец шали мелкими античными складками свешивался на плечи и прикрывал морщинистую шею.

    Глаза ее были ясно-коричневыми и сухими, и темная кожа лица тоже была в мелких сухих складках.

    Когда она в белом хирургическом халате с застежкой сзади сидела в крашеной раме регистрационного окна поселковой больнички, то выглядела словно какой-то неизвестный портрет Гойи.

    Размашисто и крупно вела она всякую больничную запись, также размашисто и крупно ходила по окрестной земле, и ей было нетрудно встать в воскресенье до света и отмахать двадцать верст до Феодосии, отстоять там обедню и вернуться к вечеру домой.

    Для местных жителей Медея Мендес давно уже была частью пейзажа. Если не сидела она в белой раме регистратурного окна, то непременно маячила ее темная фигура либо в Восточных холмах, либо на каменистых склонах гор к западу от Поселка.

    Ходила она не праздно, была собирательницей шалфея, чабреца, горной мяты, барбариса, грибов, шиповника, но не упускала также и сердоликов, и слоистых стройных кристаллов горного хрусталя, и старинных темных монет, которыми полна была тусклая почва этой скромной сценической площадки всемирной истории.

    Вся округа, ближняя и дальняя, была известна ей, как содержимое собственного буфета.

    Она помнила не только где и когда можно взять нужное растение, но отмечала про себя, как с десятилетиями медленно меняется зеленая одежда: заросли горной мяты спускаются вдоль весенних промоин восточного склона Киян-горы, вымирает барбарис от едкой болезни, сжигающей нижние ветви, а цикорий, напротив, идет в подземное наступление, и корневища его душат легкие весенние цветы.

    Читать дальшеКОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКАКраткое содержание Улицкая Медея и ее дети за 2 минуты пересказ сюжетаВы можете купить эту книгу и продолжить чтениеХотите узнать цену?ДА, ХОЧУ

    Источник: https://libcat.ru/knigi/proza/sovremennaya-proza/55469-lyudmila-ulickaya-medeya-i-ee-deti.html

    Медея и ее дети, Людмила Улицкая — отзыв

    Давно я не брала в руки книгу, которая бы после прочтения побудила меня перечитать её отрывки, «освежить» знания греческой мифологии (почитать про Медею), вернуться к некоторым главам и переваривать- каким же образом, почему все так вышло, изучать пристально семейное древо семьи Синопли… Например, короткий мизинец, которым Бог наградил «найдёныша-сироту», которого приютила семья Елены и Федора — наследство дедушки Харлампия…

    История теплая, душевная… так же тепло, на мой взгляд, пишут Д.Рубина и Н.Абгарян, с любовью и уважением к родственникам, истории семьи или даже истории места.

    Медея, основной персонаж семейной саги, — немолодая женщина с непростой судьбой, которой не довелось испытать радость материнства, пришлось пережить горечь утрат, заботы о доме и о младших сестрах и братьях, измену и предательство любимых.Медея- мудрая и чистая женщина, которая умеет любить, дружить, работать, молчать и подмечать, разбирается в травах, людях, погоде. Она является связующим звеном разбежавшихся по миру родственников.

    «Семейный роман», как его обозначили- не длинный, но очень ёмкий, нас успевают познакомить со многими родственниками Медеи, а также с некоторыми другими «важными» лицами.

    Как такового сюжета, на мой взгляд, нет: живет Медея в своем доме, хлопочет, принимает гостей, наблюдает и вспоминает о том, что было, а мы погружаемся в эту атмосферу: ощущаем запах моря и целебных трав, вкус чая и крымских блюд, чувствуем зной или волнение, боимся, что зайдет старушка и начнет что-то нашептывать…

    У Людмилы Улицкой очень богатый и живой язык, читая ее произведения, ты словно придерживаешь коня за узду, чтобы насладиться процессом.

    Семья- закрытая социо и эко -культура, даже если она невелика, всегда скрывает некие тайны, «самой страшной» из тайн этой семьи я считаю грех Сандрочки и Самуила.

    Особенно горько Медее, наверняка, оттого, что сама она бездетна, а Ника поведением пошла больше в мать.

    Понимаем мы и то, почему любимой кружкой Медея считает страшную кружку- подарок Ники и то, почему именно с ней Медея откровенна более, чем с другими.

    Эта книга яркая, герои прописаны очень точно, поэтому странно, что фильм еще не сняли… я бы обязательно взглянула!

    Но а пока у вас есть возможность прочитать книгу и самим представить героев «семейной саги».

    Советую!

    Краткое содержание Улицкая Медея и ее дети за 2 минуты пересказ сюжета

    Источник: https://irecommend.ru/content/o-seme-dushevno

    Ссылка на основную публикацию
    Adblock
    detector