Шёл третий год войны. Взрослых здоровых мужчин в аиле не было, и потому жену моего старшего брата Садыка (он также был на фронте), Джамилю, бригадир послал на чисто мужскую работу — возить зерно на станцию. А чтоб старшие не тревожились за невесту, направил вместе с ней меня, подростка. Да ещё сказал: пошлю с ними Данияра.
Джамиля была хороша собой — стройная, статная, с иссиня-чёрными миндалевидными глазами, неутомимая, сноровистая. С соседками ладить умела, но если её задевали, никому не уступала в ругани. Я горячо любил Джамилю. И она любила меня. Мне кажется, что и моя мать втайне мечтала когда-нибудь сделать её властной хозяйкой нашего семейства, жившего в согласии и достатке.
На току я встретил Данияра. Рассказывали, что в детстве он остался сиротой, года три мыкался по дворам, а потом подался к казахам в Чакмакскую степь.
Раненая нога Данияра (он только вернулся с фронта) не сгибалась, потому и отправили его работать с нами. Он был замкнутым, и в аиле его считали человеком со странностями.
Но в его молчаливой, угрюмой задумчивости таилось что-то такое, что мы не решались обходиться с ним запанибрата.
А Джамиля, так уж повелось, или смеялась над ним, или вовсе не обращала на него внимания. Не каждый бы стал терпеть её выходки, но Данияр смотрел на хохочущую Джамилю с угрюмым восхищением.
Однако наши проделки с Джамилей окончились однажды печально. Среди мешков был один огромный, на семь пудов, и мы управлялись с ним вдвоём. И как-то на току мы свалили этот мешок в бричку напарника.
На станции Данияр озабоченно разглядывал чудовищный груз, но, заметив, как усмехнулась Джамиля, взвалил мешок на спину и пошёл. Джамиля догнала его: «Брось мешок, я же пошутила!» — «Уйди!» — твёрдо сказал он и пошёл по трапу, все сильнее припадая на раненую ногу…
Вокруг наступила мёртвая тишина. «Бросай!» — закричали люди. «Нет, он не бросит!» — убеждённо прошептал кто-то.
Весь следующий день Данияр держался ровно и молчаливо. Возвращались со станции поздно. Неожиданно он запел. Меня поразило, какой страстью, каким горением была насыщена мелодия. И мне вдруг стали понятны его странности: мечтательность, любовь к одиночеству, молчаливость. Песни Данияра всполошили мою душу. А как изменилась Джамиля!
Каждый раз, когда ночью мы возвращались в аил, я замечал, как Джамиля, потрясённая и растроганная этим пением, все ближе подходила к бричке и медленно тянула к Данияру руку… а потом опускала её. Я видел, как что-то копилось и созревало в её душе, требуя выхода. И она страшилась этого.
Однажды мы, как обычно, ехали со станции. И когда голос Данияра начал снова набирать высоту, Джамиля села рядом и легонько прислонилась головой к его плечу. Тихая, робкая… Песня неожиданно оборвалась. Это Джамиля порывисто обняла его, но тут же спрыгнула с брички и, едва сдерживая слезы, резко сказала: «Не смотри на меня, езжай!»
И был вечер на току, когда я сквозь сон увидел, как с реки пришла Джамиля, села рядом с Данияром и припала к нему. «Джамилям, Джамалтай!» — шептал Данияр, называя её самыми нежными казахскими и киргизскими именами.
Вскоре задул степняк, помутилось небо, пошли холодные дожди — предвестники снега. И я увидел Данияра, шагавшего с вещмешком, а рядом шла Джамиля, одной рукой держась за лямку его мешка.
Сколько разговоров и пересудов было в аиле! Женщины наперебой осуждали Джамилю: уйти из такой семьи! с голодранцем! Может быть, только я один не осуждал её.
Источник: https://all-the-books.ru/briefly/aytmatov-chingiz-dzhamilya/
Краткое содержание
Ч. Айтматов – роман «Буранный полустанок». В этом романе Ч. Айтматов поднимает проблему исторической памяти, уважения человека к собственным корням, к семье, роду, традициям. В центре повествования – драматическая судьба простого казаха-железнодорожника Едигея Жангельдина, прозванного Буранным. Сюжет – похороны его единственного, дорогого друга Казангапа.
Однако временные рамки романа не исчерпываются настоящим. Перед нами предстает и прошлое героя, война и тяжелое послевоенное время. Многое пришлось перенести Едигею: он воевал, в конце сорок четвертого года был демобилизован после контузии. Вернувшись домой, он узнал о смерти единственного ребенка. А вскоре встретил Казангапа, и тот позвал их с женой на Буранный полустанок.
Там и прошла вся жизнь. Многое они пережили они вместе, Едигей и Казангап, вместе росли их дети, были и горькие, и радостные минуты. Казангап подарил Едигею верблюжонка – Каранара. На Буранном полустанке познакомился Едигей с учителем Абуталипом Куттыбаевым, весь смысл жизни которого был в детях, и своих, и чужих.
Учителя, побывавшего во время войны в плену, воевавшего в Югославии, забрали власти как неблагонадежного человека.
И с горечью переживает Едигей это своеволие и беззаконие властей, желающих обезличить человека, лишить его памяти, мыслей о прошлом, возможности думать и рассуждать.
Здесь впервые звучит у Айтматова мотив манкурта, человека без прошлого и будущего.
Так в описании жизни этого Буранного полустанка перед нами предстает вся судьбы страны – Отечественная война, послевоенные репрессии, тяжелые трудовыми будни, строительство ядерного полигона.
Герои Айтматова, Едигей, Казангап, учитель Абуталип Куттыбаев – настоящие труженики, воплощающие нравственное начало в жизни. Им противопоставлен Сабитжан, сын покойного Казангапа, человек, озабоченный лишь собственной карьерой, благополучием.
Он пытается схоронить отца, где попало, «сынок-то милый, всезнающий, не хоронить приехал отца, а только отделаться, прикопать как-нибудь и побыстрей уехать».
Сабитжан приехал с пустыми руками, без семьи, похороны отца для него не горе, а пустая формальность, с которой он хочет побыстрей покончить. Горько и стыдно Едигею за сына собственного друга. «Что за люди пошли, что за народ! – негодовал в душе Едигей.
– Для них все важно на свете, кроме смерти!» И это не давало ему покоя: «Если смерть для них ничто, то, выходит, и жизнь цены не имеет. В чем же смысл, для чего и как они живут там?»
Точно так же противно становится Едигею при его разговоре с приезжим «в хромовых сапогах», нашедшим в записках учителя Куттыбаева контрреволюционную агитацию.
Мотив манкурта продолжает развиваться в романе и в теме научно-технического прогресса. Так, Сабитжан мечтает о времени, когда людьми можно будет управлять с помощью радио: «Человек будет все делать по программе из центра.
Ему кажется, что он живет и действует сам по себе, по своей вольной воле, а на самом деле по указанию свыше. И все по строгому распорядку. Надо, чтобы ты пел, – сигнал – будешь петь.
Надо, чтобы танцевал, – сигнал – будешь танцевать.
Надо, чтобы ты работал, – будешь работать, да еще как!» Но, по мысли писателя, лишение человека индивидуальности, его обезличенность – это результат насилия над человеком. «Помни имя свое» – именно эта авторская мысль проходит через все произведение. И кульминация развития этой темы в романе – это древняя легенда о манкуртах.
Вспомним сюжет легенды. Жуаньжуаны, захватившие Сары-Озеки в прошлые времена, превращали своих пленников в манкуртов надеванием на голову шири – куска сыромятной верблюжьей кожи. Высыхая на солнце, верблюжья кожа стискивала голову раба, и человек лишался разума, становился манкуртом.
«Манкурт не знал, кто он, откуда родом- племенем, не ведал своего имени, не помнил детства, отца и матери – одним словом, манкурт не осознавал себя человеческим существом. Лишенный понимания собственного «я», манкурт с хозяйственной точки зрения обладал целым рядом преимуществ. Он был равнозначен бессловесной твари и потому абсолютно покорен и безопасен.
Он никогда не помышлял о бегстве. Для любого рабовладельца самое страшное – восстание раба. Каждый раб потенциально мятежник. Манкурт был единственным в своем роде исключением – ему в корне чужды были побуждения к бунту, неповиновению. Он не ведал таких страстей.
И поэтому не было необходимости стеречь его, держать охрану и тем более подозревать в тайных замыслах. Манкурт, как собака, признавал только своих хозяев».
Одна женщина Найман-Ана решила отыскать сына Жоламана, пропавшего во время сражения с жуаньжуанами. И нашла его – он стал манкуртом, пас хозяйский скот.
Она пыталась вернуть ему память, рассказывала, как его зовут, рассказывала о себе и отце, пела колыбельные песни, но жуаньжуаны заметили ее и дали сыну лук и стрелы, чтобы он расправился с матерью.
Манкурту же сказали, что эта женщина хочет навредить ему, отпарив его голову. И Жоламан убил свою мать выстрелом из лука.
Создавая образ манкурта, писатель задает в романе одну из важнейших тем. Манкурт – это человек, не помнящий своего прошлого, не осознающий своей связи с людьми, ни за что не несущий ответственности.
Человек, потерявший память, лишенный духовных связей с миром, по мысли писателя, не может называться человеком.
Утрата духовных связей с прошлым, со своей землей, с традициями предков – все это ведет к разрушению личности.
И писатель проецирует древнюю легенду на современность. Так, Казангапа не могут похоронить на древнем кладбище Ана-Бейит. Погост планируют снести, потому что на этом месте будут строить новый микрорайон. Похоронную процессию попросту не пропускают на старое кладбище. Едигей не может понять этого, он пытается спасти Ана-Бейит.
Он хочет поехать в область и поговорить с начальством. Просит помощи у Сабитжана, но тот отказывает ему, опасаясь за собственную карьеру. И герой называет Сабитжана манкуртом. Во время похорон Едигей читает молитву и с горечью думает о молодежи, о том, как она будет жить без этих молитв.
Герой понимает, что в жизни есть минуты, когда лишь молитва дает человеку душевное успокоение, но всего этого молодое поколение лишено…
Повествовательная структура романа разнообразна. Айтматов включает различные легенды (легенда о манкуртах, легенда о певце Раймалы-ага), мифы (миф о Чингисхане, миф о птице Доненбай).
Реальный план повествования перемежается с фантастическим: за всем происходящим на земле следят представители планеты Лесная Грудь, космические силы не остаются безучастными к добрым и злым поступкам людей. Айтматов рассказывает нам о цивилизации, превосходящей землян своей разумностью (на планете никогда не было войн).
Жители Лесной Груди хотят подружиться с землянами, они пригласили в гости наших космонавтов, однако и тут последовали особые указания властей. С горькой иронией, даже долей сарказма пишет об этом Ч.
Айтматов: «…Комиссия, обсуждавшая предложение Лесной Груди, тем временем решила: не допускать возвращения бывших паритет-космонавтов; отказаться от установления контактов с Лесной Грудью и изолировать околоземное пространство от возможного инопланетного вторжения обручем из ракет».
Однако в жизни есть вечные ценности, которые невозможно изъять, изолировать, погубить человеку.
И второе название произведения («И дольше века длится день…») напоминает нам библейское: «У Бога один день как тысяча лет и тысяча лет как один день».
Писатель выходит здесь за рамки временных и пространственных барьеров: мифы, древние легенды, фантастика помогают Айтматову раскрыть сущность человеческой души, показать, что есть добро и зло.
Таким образом, единство с родительским домом, со своим родом, с народом – неотъемлемая часть духовного мира человека, по мысли Ч. Айтматова. Только дорожа этими ценностями, можно достойно жить в этом мире.
Здесь искали:
- буранный полустанок краткое содержание
- буранный полустанок
- легенда о манкурте краткое содержание
Источник: https://sochineniye.ru/kratkoe-soderzhanie-burannyj-polustanok-ajtmatov/
Краткое содержание повести Айтматова «Материнское поле» — Помощник для школьников Спринт-Олимпиады
кирг. Чыңгыз Төрөкулович Айтматов. Саманчынын жолу · 1966Краткое содержание повести
Читается за 4 минуты, оригинал — 2,5 ч
Кадр из фильма «Материнское поле» (1967)
День поминовения (конец лета, начало осени). Постаревшая Толгонай приходит к полю, чтобы излить душу. Этой сильной женщине некому жаловаться на свою жизнь.
В детстве, во время жатвы, Толгонай приводили на поле за руку и сажали в тень под копной. Девочке оставляли ломоть хлеба, чтобы она не плакала. Позже, когда Толгонай подросла, она прибегала оберегать посевы от скота, которого весной гнали мимо полей в горы. В то время она была быстроногой косматой девчонкой. Это было взбалмошное и беззаботное время.
Толгонай никогда не носила шёлковых платьев, но всё равно выросла приметной девушкой. Лет в семнадцать она встретила на жатве молодого Суванкула, и между ними вспыхнула любовь. Совместным трудом они построили свою жизнь. Суванкул выучился на тракториста, затем стал бригадиром колхоза. Их семью все уважали.
Толгонай жалеет, что родила трёх сыновей подряд. Старший, Касым, пошёл по стопам отца и стал трактористом. Позже он выучился на комбайнёра, единственного в колхозе.
Он был видным молодым человеком и однажды привёл в дом невесту, красивую горянку Алиман. Толгонай полюбила невестку, молодые начали постройку нового дома. Средний сын, любимец Толгонай, Масельбек, уехал в город учиться на учителя.
Младший сын, Джайнак, был комсомольским секретарём, ездил по делам на велосипеде и редко появлялся дома.
Всё было хорошо, пока в колхоз не пришла новость о войне. Мужчин стали призывать в армию. Так ушли Суванкул и Касым.
Когда Суванкул погиб в наступлении под Москвой, Толгонай вместе с невесткой Алиман стали вдовами одновременно. Не смогла она сетовать и судьбу проклинать, ей нужно было поддержать убитую горем невестку.
Вдвоём они трудились в поле. До окончания войны Толгонай была бригадиром. Алиман жила вместе с ней и заботилась о свекрови.
Масельбек уехал в армию из города, и Толгонай видела его лишь раз, когда поезд с военными проезжал мимо. Он тоже погиб. Джайнак был добровольцем. Он пропал без вести.
В колхозе дела шли плохо, еды не хватало. Толгонай старалась изо всех сил. Она добилась разрешения засеять пустошь. Со всех домов наскребли остатки зерна на семена, но его украл Дженшенкул, который укрылся от армии и занимался разбоем.
Толгонай отправилась в погоню за сыном, но не смогла вернуть зерно — он выстрелил и убил её лошадь. Когда Дженшенкула поймали, Толгонай была свидетельницей.
Жена сына-преступника хотела опозорить Толгонай, отомстить, и при всех сказала о беременности Алиман.
Толгонай грустила из-за своей невестки. Она была молода и смирилась со своей участью. Свекровь привязалась к ней, как к дочери, и думала, что после войны обязательно найдёт ей мужа. В это время появился в их краях красивый, молодой чабан.
Однажды Алиман пришла домой выпившая. Она плакала и просила прощения у Толгонай, которую называла матерью. Позже оказалось, что Алиман беременна.
Соседи в тайне поехали в деревню этого парня, надеясь, что он женится, и семья Толгонай избежит позора, но он оказался семейным человеком, и его жена их прогнала.
Алиман умерла во время родов, оставив сына. Его назвали Жанболот. Сноха старика Джоробека выкормила младенца. Соседи помогали. Бекташ, сын соседки Айши, обучил мальчика и позже взял к себе работать соломщиком на комбайне.
Толгонай обещает полю, что пока она жива, никогда не забудет свою семью, а когда Жанболот подрастёт, она ему всё расскажет. Толгонай надеется, что он поймёт.
ПредыдущаяСледующая
Источник: https://Sprint-Olympic.ru/uroki/literatura/pereskazy/49064-kratkoe-soderzhanie-povesti-ajtmatova-materinskoe-pole.html
Краткое содержание повести Айтматова “Материнское поле”
День поминовения (конец лета, начало осени). Постаревшая Толгонай приходит к полю, чтобы излить душу. Этой сильной женщине некому жаловаться на свою жизнь.
В детстве, во время жатвы, Толгонай приводили на поле за руку и сажали в тень под копной. Девочке оставляли ломоть хлеба, чтобы она не плакала. Позже, когда Толгонай подросла, она прибегала оберегать посевы от скота, которого весной гнали мимо полей в горы.
В то время она была быстроногой косматой девчонкой. Это было взбалмошное и беззаботное время.
Толгонай никогда не носила шелковых
платьев, но все равно выросла приметной девушкой. Лет в семнадцать она встретила на жатве молодого Суванкула, и между ними вспыхнула любовь. Совместным трудом они построили свою жизнь.
Суванкул выучился на тракториста, затем стал бригадиром колхоза. Их семью все уважали.
Толгонай жалеет, что родила трех сыновей подряд. Старший, Касым, пошел по стопам отца и стал трактористом. Позже он выучился на комбайнера, единственного в колхозе. Он был видным молодым человеком и однажды привел в дом невесту, красивую горянку Алиман.
Толгонай полюбила невестку, молодые начали постройку нового дома. Средний сын, любимец Толгонай, Масельбек, уехал в город учиться на учителя. Младший сын, Джайнак, был комсомольским секретарем, ездил по делам на велосипеде и редко появлялся дома.
Все было хорошо, пока в колхоз не пришла новость о войне. Мужчин стали призывать в армию. Так ушли Суванкул и Касым. Когда Суванкул погиб в наступлении под Москвой, Толгонай вместе с невесткой Алиман стали вдовами одновременно.
Не смогла она сетовать и судьбу проклинать, ей нужно было поддержать убитую горем невестку. Вдвоем они трудились в поле. До окончания войны Толгонай была бригадиром.
Алиман жила вместе с ней и заботилась о свекрови.
Масельбек уехал в армию из города, и Толгонай видела его лишь раз, когда поезд с военными проезжал мимо. Он тоже погиб. Джайнак был добровольцем.
Он пропал без вести.
В колхозе дела шли плохо, еды не хватало. Толгонай старалась изо всех сил. Она добилась разрешения засеять пустошь. Со всех домов наскребли остатки зерна на семена, но его украл Дженшенкул, который укрылся от армии и занимался разбоем.
Толгонай отправилась в погоню за сыном, но не смогла вернуть зерно – он выстрелил и убил ее лошадь. Когда Дженшенкула поймали, Толгонай была свидетельницей. Жена сына-преступника хотела опозорить Толгонай, отомстить, и при всех сказала о беременности Алиман.
Толгонай грустила из-за своей невестки. Она была молода и смирилась со своей участью. Свекровь привязалась к ней, как к дочери, и думала, что после войны обязательно найдет ей мужа. В это время появился в их краях красивый, молодой чабан.
Однажды Алиман пришла домой выпившая. Она плакала и просила прощения у Толгонай, которую называла матерью. Позже оказалось, что Алиман беременна.
Соседи в тайне поехали в деревню этого парня, надеясь, что он женится, и семья Толгонай избежит позора, но он оказался семейным человеком, и его жена их прогнала.
Алиман умерла во время родов, оставив сына. Его назвали Жанболот. Сноха старика Джоробека выкормила младенца. Соседи помогали.
Бекташ, сын соседки Айши, обучил мальчика и позже взял к себе работать соломщиком на комбайне.
Толгонай обещает полю, что пока она жива, никогда не забудет свою семью, а когда Жанболот подрастет, она ему все расскажет. Толгонай надеется, что он поймет.
Источник: https://lit.ukrtvory.ru/kratkoe-soderzhanie-povesti-ajtmatova-materinskoe-pole/
Книга «Материнское поле»
Можно ли так описать человеческую боль словами, чтобы читающий их ощутил ее каждой клеточкой своего тела, прочувствовал ее движение в своей голове, пропустил ее по своим сосудам прямо к сердцу? Я не могу назвать себя эмоциональным человеком и по-настоящему эмпатичным тоже не могу, но слезы, которые против моей воли текли из глаз, были самые настоящие.
Чингиз Айтматов советский человек, киргизский писатель, которого от нас отделяют не только идеологические взгляды, но и этнические особенности восприятия реальности, создал ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ прозу, которая несмотря на эту пропасть инакости, а наверное даже и вопреки ей, проникает в душу. Она проста в своем великолепии настолько, что понятна каждому. Я рекомендую «Материнское поле», а сама больше никогда не буду перечитывать его, потому что вряд ли забуду.
Боль может длиться вечно
Условно повествование разделяется на три части: это довоенное описание жизни киргизской деревни, военные годы и жизнь Толгонай после окончания войны. Текст подается в виде монолога главной героини, которая пришла просить совет у другой горемычной матери — земли.
Жизнь крестьянки Толгонай крепко связана с полем. И поле здесь не просто плодородная почва, а живой персонаж, кормилица. Фактически Айтматов воссоздает образ женщины: матери, подруги, вдовы. Военные годы в деревне — это женская вселенная, где в один день все стали сестрами: по тяжелой работе, по голоду и лишениям, по вдовству и сиротству.
Автор описывает ожидание поезда, на котором любимый сын уносится на поле боя, встречу первого солдата, вернувшегося из преисподней с такой всепоглощающей надеждой, что этим невозможно не проникнуться. Хотя бы один взгляд, пусть последний, хотя бы один вернувшийся сын, пусть не свой.
Невидимые сражения со смертью женскими руками
Чтобы показать истинное лицо войны Айтматов не поведет Читателя на поле боя, мы пойдем на поле материнское, где мужчины, переодевшись в военную форму, оставили свои серпы и ушли на фронт. Что же осталось женщинам? Только занять их место.
Мало кто в военной литературе, которой в СССР было написано великое множество, уделяет внимание этой обратной стороне войны. Здесь нет баталий, крови и грязи, но взамен идет невидимый бой. Бой с голодом. Бой за урожай. Бой против войны. Без этого тыла победа была бы невозможна, было бы невозможно само выживание.
Чингиз Айтматов встретил войну подростком, ему не пришлось примерить на себя солдатскую форму, но именно эта оборотная сторона ВОВ стала для него реальностью, где происходило становление личности. Есть интервью, в котором Айтматов рассказывает, как разносил по аулам похоронки. Сколько нужно иметь силы, чтобы быть вестником такой чудовищной боли и не утонуть в ней самому?
Повесть Материнское поле» — это личное. В это веришь так, будто все происходит в соседнем дворе, почти с тобой.
В 150 страниц поместилась одна длинная женская жизнь и тысячи смертей, которые Толгонай вынуждена была оплакать и принять.
Но проходит ли такая боль? Раны, полученные на войне, затягиваются, но затягиваются ли раны душевные?
Неизменное движение жизни в образе «материнского поля»
Зачем сознательно читать такую пронзительную прозу? В ней есть надежда. Удивительная повесть (как и другие книги Айтматова), в которой жизнь все равно побеждает смерть, хотя кажется, что из этой ямы боли и небытия выбраться невозможно.
Мы видим Толгонай, волнующуюся за будущее чужого ей ребенка, ставшего своим, и видим ее материнское поле, на котором собран урожай. Оно отдыхает перед новым сезоном, проживая новый круг перерождения, а значит, живы и люди, которые посеют хлеб и по осени соберут его. И так произойдет на тысячах других полей, где еще вчера царствовали смерть и война.
Я читала много книг Айтматова, но эта повесть, пожалуй, в эмоциональном смысле обнаженный нерв. Реальная картина войны, без романтических подвигов и грандиозных танковых сражений. Заслуги, за которые не давали медали, наградой за которые стала просто возможность продолжать жить для себя и тех, кому посчастливилось вернуться домой.
Источник: https://www.livelib.ru/book/1000713375-materinskoe-pole-chingiz-ajtmatov
Чингиз Айтматов — Материнское поле
Вот так мы провожали Касыма. А когда настала минута садиться ему на коня, то Алиман, бедная Алиман, не посмотрела ни на старших, ни на малых — крикнула и замертво повисла у него на плечах.
А сама без кровинки в лице, только глаза горят. Мы ее силком оторвали. Но она вырвалась и снова бросилась к мужу. И вот так каждый раз, как дитя малое, тащила Касыма за руку, не давала ему ногу вдеть в стремя.
Молила его:
— Постой! Минутку! Еще одну минутку!
Касым целовал ее, уговаривал:
— Да не плачь ты так, Алиман! Вот увидишь, я завтра же вернусь со станции. Поверь мне!
И тогда Суванкул сказал снохе:
— Ты иди, Алиман, проводи его сама до дороги. А мы простимся здесь. Не будем задерживать. — Суванкул взял сына за руку и тихо сказал: — Посмотри мне в глаза.
Они посмотрели друг другу в глаза.
— Ты меня понял? — спросил отец.
— Да, отец, понял, — ответил сын.
— Ну, отправляйся с богом! — Суванкул сел на коня и, не оглядываясь, поскакал прочь.
Прощаясь со мной, Касым сказал:
— Если будет письмо от Маселбека, пришлите его адрес.
Касым и Алиман пошли к дороге, ведя на поводу саврасого иноходца. Я не спускала с них глаз. Колонна на большаке уже уходила. Сначала Алиман бежала, ухватившись за стремя, потом Касым нагнулся с седла, поцеловал ее в последний раз и пустил саврасого большой иноходью. А Алиман все бежала и бежала за пылью копыт. Я пошла следом, привела ее домой.
На другой день к вечеру со станции вернулся Джайнак, расседланный иноходец был привязан к заднику брички.
Вдали шла битва, лилась кровь, а нашей битвой была работа. Правильно предупреждал Касым: сколько мы ни старались, а последние хлеба снег прихватил на корню и на гумнах.
Картошка кое-где осталась под снегом, не успели выкопать. Мужчины уходили один за другим, изо дня в день, все на фронт.
А мы с утра до вечера в колхозе, разговоры только о войне — как там да что там, и самым желанным человеком в домах стал почтальон.
После того как проводили Касыма, неделю спустя пришло письмо от Маселбека. В первом письме он писал, что его с товарищами по учебе призвали в армию, местопребывание пока там же, в городе. Он просил не печалиться, что не пришлось увидеться, попрощаться — кто мог знать, что так случится, жалеть об этом не надо, самое главное — вернуться с победой.
Второе письмо он прислал уже из Новосибирска. Писал, что учится там в командирском училище, и фотокарточку свою прислал. Эта карточка и сейчас висит под стеклом, потускнела уже. Красивая фотография: военная форма ему идет, густые волосы зачесаны назад, а глаза смотрят чуточку печально, задумчиво.
Таким он мне и снится до сих пор… Алиман только раз видела Маселбека, когда он приезжал на денек на свадьбу брата.
— Смотри, мама, а Маселбек наш красивый парень, оказывается, — говорила она, разглядывая фотографию. — В тот раз я его и не разглядела толком из-за занавесок, неудобно мне было, невесте, пялить оттуда глаза, постеснялась. Вот хорошо было бы, если бы он вернулся и нашел себе девушку, такую же образованную, как он сам, и красивую. Правда, хорошо было бы, да, мама?
Я соглашалась и сама начинала мечтать об этом дне.
До середины зимы более или менее спокойно было у меня на душе, письма получала от сыновей и довольствовалась этим. Но тут пришло письмо от Касыма, что направляются они в сторону фронта. И затаился в душе страх, сердце замирать стало.
А тут еще Суванкула начали то и дело вызывать по повесткам в военкомат. Что ни день — то на комиссию, то на учет, то на переучет. Он прямо извелся, разрываясь между поездками в военкомат и бригадирскими делами в колхозе.
Я почему-то не думала, что Суванкула возьмут в армию: ведь без бригадира в колхозе все равно что без рук. Однако призвали и его. Узнала я об этом на току, где мы домолачивали прихваченный снегом хлеб.
Я как узнала — уткнула вилы в солому, прислонилась лицом к холодному черенку и стояла так, с мыслями не могла собраться. Как быть, как жить дальше? Двое сыновей уже там, теперь муж уходит туда же, на фронт…
Тут и сам Суванкул прискакал, молча слез с коня, подошел ко мне и сказал:
— Пошли домой, собираться надо.
Я ехала на лошади, а он шел рядом, сказал, что разговаривать на ходу будет удобнее. Но разговор наш не клеился, больше молчали. Не оттого что не о чем было, а оттого, что тяжело было, сковывалось все внутри, слово выдавить страшно.
Так мы и двигались — я на коне, а он пешком. Мутные, серые тучи застилали небо. С Желтой равнины тянуло сиверком, поземка пошевеливалась, кураи посвистывали к бурану. Я глянула по сторонам — поле лежало унылое и пустое.
Без людей, без звуков, без движения, холодное и сумрачное.
Суванкул шел, курил цигарку за цигаркой. Потом взял меня за руку.
— Замерзла? — спросил он.
Я ничего не сказала. И он, собираясь что-то сказать, промолчал. Может, хотел поделиться думкой: «Вот, мол, ухожу вслед за сыновьями. Как оно там будет, суждено ли вернуться домой или же нет… Может, нынче навеки распрощаемся. Если так, то что ж, столько лет прожили мы в дружбе и согласии.
Если что, простим друг другу. Неизвестно ведь, как обернется судьба». Хотел ли он сказать эти слова или другие, кто его знает, только тогда, глядя мне в лицо, он стоял молча, прикусив губу. Мне бросилось в глаза, что в бурых усах его начал пробиваться седой волос.
Раньше я этого как-то не замечала.
Вспомнила я, как мы с Суванкулом встретились на этом поле молодыми, как двадцать два года вместе трудились здесь, проливали пот, детей растили, хлеб растили, и вся наша жизнь в мгновенье предстала перед глазами. Не думала, не гадала я никогда, что придется нам так разлучаться, быть может навсегда.
Вспомнила, как мы летом, в первый день жатвы, ночью ехали на коне по этой же дороге. Увидела, что новая улица на краю аила осталась заброшенной и недостроенной, увидела на усадьбе Алиман и Касыма кучу камней и кирпичей, упала на гриву коня и зарыдала. Долго плакала я.
Суванкул молча терпеливо ждал, а потом сказал:
— Ты, Толгон, выплачь сразу все, что на душе, тут никого нет, но отныне при людях не показывай слез. Ты теперь остаешься не только хозяйкой дома, не только головой над Алиман и Джайнаком — тебе придется и бригадиром остаться вместо меня. Больше некому.
Я еще пуще залилась слезами:
— На кой черт мне твое бригадирство? Как ты можешь говорить об этом в такой час? Не нужно мне ничего. Слышать даже не хочу!
Но вечером меня вызвали в контору правления колхоза. Здесь был наш новый председатель — раненый фронтовик Усенбай, Суванкул и еще несколько стариков, аильных аксакалов. Усенбай сразу сказал мне:
Источник: https://libking.ru/books/prose-/prose-classic/178877-9-chingiz-aytmatov-materinskoe-pole.html
Чингиз Айтматов «Материнское поле»
Старая Толгонай, неутомимая труженица, мудрая и глубоко человечная, на склоне лет ведет разговор с землей, с родным полем. Земля, труд, семья были источником ее радости. Война унесла самое дорогое. Но тяжкое горе не сломило, не могло сломить Толгонай, закаленную в труде, неисчерпаемую в любви к людям.
Айтматов, Чингиз. Материнское поле. Повесть. Пер. с киргиз. автора. Новый мир, 1963, № 5, с. 6-61.
- Входит в:
- Экранизации:
- — «Материнское поле» 1967, СССР, реж: Геннадий Базаров
1963 г. 1963 г. 1964 г. 1965 г. 1967 г. 1967 г. 1970 г. 1971 г. 1974 г. 1975 г. 1976 г. 1979 г. 1979 г. 1982 г. 1982 г. 1982 г. 1984 г. 1984 г. 1984 г. 1985 г. 1985 г. 1985 г. 1988 г. 1989 г. 1998 г. 2003 г. 2004 г. 2005 г. 2006 г. 2008 г. 2008 г. 2014 г. 2017 г. 2018 г. 1966 г.
Сортировка: по дате | по рейтингу | по оценке
strannik102, 15 июля 2018 г.
Если выбросить всю поэтическую (что совсем не равно стихотворную) составляющую этой повести, то мы получим в сухом остатке рассказ уже старой киргизской женщины Толгонай о своей жизни.
Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)Совсем крохотный кусочек детства, столько же юности и сразу встреча с молодым джигитом и будущим супругом Суванкулом. И семейная жизнь — трудовая, радостная — зачатые в любви, рождались и постепенно росли дети, — мирная, довоенная, предвоенная… А затем случилась Война. И дети один за одним начали уходить туда, на фронт. Туда же отправился и Суванкул. И наверное, понятно, что этот монстр — Война — пожрал их всех, одного за другим.
Но и тут беды Толгонай (как и всего народа нашей страны) не закончились, и совсем непростая судьба ждала и живущую вместе со свекровью невестку, жену старшего сына, Алиман, по сути ставшую Толгонай дочерью. Но всё равно жизнь берёт своё и торжествует над горем и над миром.
Вся эта жизненная история, будь она изложена простым повествовательным языком, наверное просто стала бы очередным рассказом о жизни и судьбе. Но ведь мы читаем Чингиза Айтматова, писателя, наделённого совершенно отчётливым поэтическим даром.
И потому вот эта почти притчевая манера, с первых строк повести и до последнего абзаца не даёт читателю скользить по тексту спокойным холодным взглядом, а сразу вызывает горячие чувства и сильные эмоции по поводу читаемого.
Повесть-притча, повесть-поэма, повесть-плач…
Источник: https://fantlab.ru/work88412
Плаха — краткое содержание
34173cb38f07f89ddbebc2ac9128303f
34173cb38f07f89ddbebc2ac9128303f
34173cb38f07f89ddbebc2ac9128303f
34173cb38f07f89ddbebc2ac9128303f
Действие романа начинается в Моюнкумском заповеднике, где жила волчья пара – Акбара и Ташчайнар. Летом у них родились волчата, а когда выпал первый снег, волки, отправившись на охоту, обнаружили, что в заповеднике полно людей. Охотники приехали в заповедник, чтобы выполнить план по сдаче мяса, и стреляли сайгаков.
Во время охоты погибли и волки, жившие в заповеднике – осталась только Акбара и Ташчайнар, их волчата тоже были мертвы. Охотники складывали туши сайгаков в вездеход.
В том же вездеходе лежал связанный Авдий Каллистратов – внештатный сотрудник областной комсомольской газеты, который в свое время был исключен из духовной семинарии.
Авдий имел свои представления о том, какой должна быть настоящая «праведная» жизнь и всеми силами открыто боролся с теми, кто, по его мнению, жил неправильно.
Как-то раз он получил задание от газеты проследить, каким путем попадают в среднюю полосу России наркотики. Авдий, для того чтобы проследить путь наркотика присоединился к компании «гонцов за анашой», которая отправлялась в Среднюю Азию.
Еще на вокзале он понял, что среди «гонцов» существуют свои правила – например, они не должны общаться друг с другом, чтобы в случаи поимки никого не могли выдать. Во время пути он также понял, что есть человек, который руководит всеми, разрабатывает план.
Все «гонцы» звали его «Сам». Ради встречи с ним Авдий решает пойти до конца, он вместе с другими гонцами собирает коноплю, набивая ею рюкзак, и едет обратно.
По дороге на конопляное поле происходит знаменательная встреча – Авдий знакомится с белокурой кареглазой девушкой, которая оставила в его сердце глубокий след.
Добравшись до железной дороги, Авдий видит у товарного поезда Гришана, и догадывается, что это и есть тот таинственный человек, ради встречи с которым он проделал тяжелый путь – «Сам».
Часть вторая
Гришан сразу понял, что Авдий – это не обычный «гонец», что у него есть в жизни принципы, прямо противоположные его собственным принципам. Он захотел, чтобы Авдий отдал свою добычу и ушел, но тот остался вместе со всеми.
Все «гонцы» смогли запрыгнуть в вагон товарного поезда, и там Гришан разрешил им выкурить самокрутку с травой. Сделал он это нарочно, чтобы позлить Авдия. Сам Гришан, как и Авдий, не курил.
Авдий понимал, что сделать в данный момент ничего не может, но все же нервы его не выдержали — когда один из «гонцов» стал к нему приставать с требованием присоединиться к курящим, он выхватил у того из пальцев бычок и выкинул его в открытую дверь вагона, а потом стал высыпать туда же и траву из своего рюкзака, призывая и всех остальных сделать то же самое. В результате Авдия жестоко избили и выкинули из вагона.
Авдий упал в кювет у железнодорожных путей, ему виделась сцена разговора Иисуса с Понтием Пилатом. Потом, когда он пришел в себя, он вдруг представил, что существует сразу в двух мирах – в этом и в том, где он пытается спасти Иисуса, Учителя.
Переночевал Авдий под мостом, а утром увидел, что его паспорт и деньги насквозь промокли. На попутке он смог добраться до станции. Но вид у него был настолько грязный, что на станции его арестовали и доставили в участок, где он увидел всех «гонцов», с которыми вместе ехал. Не было среди них только Гришана.
Услышав, что его собираются отпускать, Авдий потребовал, чтобы его посадили к «гонцам» — он решил, что сможет убедить их вернуться к «правильной « жизни. Милиционер, сделав вывод, что перед ним сумасшедший, привел его на станцию и посоветовал уехать. Но на станции Авдию становится совсем плохо.
Скорая помощь отвозит его в местную больницу, где Авдий вновь встречается с той девушкой, которая его так впечатлила. Инга узнала об Авдии от врача и пришла его навестить.
Вернувшись в город Приозерск, где он работал, Авдий неожиданно узнает, что собранный им материал уже никого не интересует. Он рассказывает о случившемся Инге, а та, с вою очередь, делится с ним своей проблемой – она развелась с мужем, ее сын живет у ее родителей, и она хочет забрать его к себе.
Они договариваются, что осенью Авдий приедет к Инге, и она познакомит его с сыном. Но осенью Авдий, приехав к Инге, вместо девушки находит письмо, в котором она пишет о том, что для того, чтобы не отдавать сына мужу, она вынуждена скрываться.
Возвращаясь на вокзал, Авдий и встречает человека, который руководит операцией по истреблению сайгаков в заповеднике. Он присоединяется к отряду, но не может смотреть на то, как убивают сайгаков и требует остановить это истребление животных. В результате его связали, а потом избили и распяли на саксауле.
Весь отряд отъезжает в сторону, чтобы оставить его одного. Там, на саксауле и видят его Акбара и Ташчайнар, которые искали своих волчат. Когда на рассвете охотники возвращаются за Авдием, он был уже мертв.
А Акбара и Ташчайнар ушли из саванны, нашли себе другое место. Вновь у них родились волчата, но когда началось строительство дороги, камыши, где они устроили себе логово, подожгли, и все волчата погибли. Снова ушли волки, нашли другое место, и вновь у них появились волчата.
Часть третья
Базарбай Нойгутов возвращался к себе домой мимо котлована и услышал странные звуки, напоминающие детский плач. Пойдя на звуки, он увидел четверых волчат. Недолго думая, Базарбай положил волчат в сумку и скорее ускакал, понимая, что взрослые волки бросятся за ним в погоню.
Акбара и Ташчайнар в поисках волчат шли по следу Базарбая, догнали его и пытались не дать ему доехать до людей. Но на дороге у него стоял дом колхозного передовика Бостона Уркунчиева, в котором Базарбай и смог спрятаться от волков.
Жена Бостона приветливо встретила Базарбая, а тот показал ей волчат и даже дал маленькому сыну Бостона поиграть с ними, а потом уехал.
А волки так и остались около дома Бостона. Каждую ночь Бостон слышал волчий вой, он даже ездил к Базарбаю с просьбой продать ему волчат – хотел вернуть их родителям, но тот наотрез отказался, так как просто ненавидел Бостона.
Волки стали бродить по округе и нападать на людей, а Базарбай продал волчат, получив за них немалые деньги.Наконец Акбара и Ташчайнар вернулись к дому Бостона, и тот понял, что ему придется убить их, так как другого выхода из сложившейся ситуации не видел.
Но застрелить ему удалось только Ташчайнара. А Акбара осталась ждать – и дождалась.
Летом она сумела подкрасться к самому дому и схватить ребенка Бостона, который играл на улице. Бостон пытался стрелять в Акбару, но не попадал, так как боялся ранить ребенка, которого несла волчица.
И все же он выстрелил и попал, но когда подбежал к тому месту, где лежала раненная волчица, то увидел, что она еще дышит, а вот его сын уже мертв.
Тогда взял Бостон ружье, пошел к Базарбаю и убил его, а сам сдался властям.
Источник: http://szhato.ru/aytmatov/30-plaha.html
Читать онлайн "Материнское поле" автора Айтматов Чингиз Торекулович — RuLit — Страница 6
— Теперь надо быстрей управляться с хлебом, а не то под снегом останется. — Он помолчал и вдруг, резко вскинув голову, приказал штурвальному: — Что стоишь? Заводи мотор! А вы все, что смотрите? Не успеем с уборкой — вам же придется туго! Давай за работу!..
Народ зашевелился. И только тогда я заметила русского парня из Заречья. Он стоял в мокрой с головы до ног одежде, держа под уздцы потемневшего жеребца. Когда люди задвигались, нарочный словно очнулся, медленно поднял поникшую русую голову и стал подтягивать подпруги седла.
И я увидела, что он был совсем молоденький парень, ровесник моему Джайнаку, только рослый, широкий в плечах. Мокрые пряди волос прилипли ко лбу, на губах и лице — свежие ссадины, а глаза его, совсем еще мальчишечьи, в тот час смотрели с таким суровым страданием, что я поняла: только что он оставил юность, только что возмужал, сегодня, в одно утро.
Он тяжело вздохнул и, садясь в седло, сказал одному из наших аильских ребят:
— Слушай, друг, ты скачи сейчас, разыщи председателя, бригадиров, передай, чтоб немедленно отправлялись в райком. А я поеду; мне еще в два колхоза. — С этими словами он сел на коня и тронул поводья.
Но тот, к кому он обращался, остановил его:
— Постой, шапку-то у тебя унесло. На, надень мою. Жарко сегодня.
Мы долго смотрели вслед юному гонцу и слушали, как тревожно рокотала сухая дорога под копытами рыжего, уносящегося птицей жеребца. Пыль вскоре скрыла всадника. А мы еще стояли у дороги, каждый, видимо, думая о чем-то своем, и, когда разом взревели моторы комбайна и трактора, люди вздрогнули и посмотрели друг на друга.
С этой минуты началась новая жизнь — жизнь войны…
Мы не слышали грохота сражений, но слышали наши сердца и крики людей. Сколько жила я на свете, не знала такой палящей жары, такого зноя. Плюнешь на камень — и слюна кипит. А хлеба созрели сразу, за три-четыре дня: сплошь стояли сухие и желтые, простирались под самый полог неба и ждали жатвы.
Какое богатство было! И тяжело мне было смотреть, сколько добра пропадало в спешке. Сколько было потоптано, растеряно, растрясено по дорогам. Мы так спешили, что не успевали вязать снопы, кидали пшеницу вилами в мажары — и быстрей на молотилку, на тока, а колосья сыпались и сыпались по пути. Но и это ладно, еще тяжелее было смотреть на людей.
Каждый день уходили по повесткам в армию, а те, что оставались, работали. И в полуденную жару, и в душные суховейные ночи — на жатве, на молотьбе, на обозах все работали и работали, не зная сна, не покладая рук. А работы прибавлялось и прибавлялось, потому что мужчин оставалось все меньше и меньше.
Касым, бедный сын мой, неужто думал он сам одолеть то, что было уже невпроворот: жатва безнадежно затягивалась, а он как одержимый гонял свой комбайн по полю. И комбайн его не смолкал ни днем, ни ночью, снимал хлеб полосу за полосой, метался в тучах раскаленной пыли с загона на загон.
Все эти дни Касым не сходил с комбайна, не отходил от штурвала. Днями стоял он на мостике под жгучим ветром, как коршун всматривался в мутное марево, за которым скрывались еще не убранные хлеба. Жутко и жалко мне было смотреть на сына, на его черное лицо, на его ввалившиеся, заросшие бородой щеки. Сердце обливалось кровью.
«Ой, пропадет он, свалится на солнце», — думала я, но сказать не решалась. Знала я по злому блеску в его глазах, что не отступится он, до последнего часу будет стоять на жатве.
И час тот пришел. Как-то прибежала Алиман к комбайну и вернулась оттуда с поникшей головой.
- — Повестку прислали ему, — тихо сказала она.
- — Когда?
- — Только что, с нарочным сельсовета.
Я знала, что рано или поздно придет черед Касыму идти в армию, как и многим другим. И все же, когда услышала я эту весть, ноги мои подогнулись. И такая боль заныла в намаявшихся руках, что я выронила серп и сама села на землю.
— Что ж он там делает, собираться надо, — проговорила я, с трудом совладев с дрожащими губами.
— К вечеру, говорит, приду. Я пойду, мама, а вы скажите отцу. И Джайнака не видно сегодня. Где он пропадает?..
— Иди, Алиман, иди. Да тесто поставь. Я подойду скоро, — сказала я ей.
А сама как сидела, так и осталась сидеть на жнивье. Долго сидела так. Сил не было поднять с земли платок, упавший с головы. И вот тогда, смотрю я, муравьи цепочкой бегут по тропке.
Они тоже трудились, тащили солому, зерна и не подозревали, что рядом сидел человек со своим горем, тоже труженик, во всяком случае не меньше, чем они, труженик, который завидовал в ту минуту даже им, муравьям, этим крошечным работягам.
Они могли спокойно делать свое дело. Если бы не война, разве стала бы я завидовать муравьиной жизни? Стыдно говорить…
Тем временем Джайнак прикатил на своей бричке. Он в те дни на комсомольском обозе работал по вывозке хлеба на станцию. Видно, узнал о повестке брата и приехал за мной. Джайнак соскочил с брички, поднял платок и накинул мне на голову.
— Поедем, мама, домой, — сказал он и помог мне встать на ноги.
И мы молча поехали. За последние дни Джайнак неузнаваемо изменился, посерьезнел. Чем-то он очень напоминал мне того русского парня, нарочного. Такая же суровая душа поселилась в его детских глазах. В эти дни он также распростился с юностью.
Многие тогда распростились с ней… Думая о Джайнаке, вспомнила, что давно уже нет вестей от Маселбека. «Что там с ним? В армию взяли или что? Почему не пишет, почему не может прислать хоть бы коротенькую весточку? Знать, отвык от дома, позабыл отца-мать, зачерствел там в городе.
Да и какая сейчас учеба, лучше бы уж приезжал домой, что там теперь делать», — уныло думала я, сидя на бричке, и потом спросила у Джайнака:
— Джайнак, ты вот ездишь на станцию, как там, не слыхать случайно, скоро закончится война?
— Нет, мама, не скоро, — ответил тогда Джайнак. — Плохи сейчас наши дела. Немец все гонит и гонит. Вот если бы нашим удалось где-нибудь удержаться да обломать им разок бока, тогда мы пошли бы.
Думаю, скоро это случится. — Он замолчал, погоняя коней, потом оглянулся и сказал мне: — А ты, мама, боишься? Очень, да? А ты не думай, не надо, мама, тебе думать, не беспокойся.
Все будет хорошо, вот посмотришь.
Эх, глупый мой мальчишка, это он решил успокоить меня так, пожалел! Да разве же можно было не думать? Закрой я глаза, заткни уши — и все равно думать не перестала бы.
Приехали домой, а там Алиман сидит плачет; тесто еще не замесила. Зло взяло меня, хотела было пристыдить ее: «Что, мол, ты лучше других, что ли, все идут, не один твой муж. Разнюнилась, руки опустила. Нельзя так.
Как же мы будем жить дальше?» Но раздумала, не стала выговаривать. Пожалела молодость ее. А может, напрасно, может, надо было сразу, с первых дней опалить ей душу, чтобы потом ей легче было.
Не знаю, только я тогда ничего не сказала.
Касым пришел к вечеру, почти на закате солнца. Как только он появился в воротах, Алиман бросила подтапливать очаг, в слезах кинулась к нему, повисла на шее.
— Не останусь, не останусь я без тебя, умру!
Касым пришел прямо с комбайна, как был — в пыли, в грязи, в мазуте. Он снял с плеч руки жены и сказал:
— Постой, Алиман. Грязный я очень. Ты бы дала мне мыла, полотенце, пойду искупаюсь в реке.
Алиман обернулась, глянула на меня, я поняла. Сунула ей ведро порожнее:
— Принеси заодно воды.
В тот вечер они вернулись с реки поздно, луна уже на три четверти поднялась. Дома я управлялась сама да Джайнак помогал. А к полуночи и Суванкул заявился. Я-то все ждала, думала, куда он запропастился.
А он, оказывается, еще днем поскакал в горы, иноходца саврасого привел из табуна. Мы его еще жеребенком покупали для Касыма, когда он трактористом начал работать.
Добрый был иноходец, резвый на побежку, с крепкими гулкими копытами, в белых чулках задние ноги. На весь аил был известный, девушки в песнях пели:
Источник: https://www.rulit.me/books/materinskoe-pole-read-63423-6.html