Роман «По эту сторону рая» ознаменовал как начало эпохи джаза, так и начало бурной карьеры Фрэнсиса Фицджеральда. Однако произведение — это не просто сенсация; но и ориентир в модернистской прозе, бросивший вызов литературной традиции и помогший дать голос молодому поколению, потрясённому ужасами Первой мировой войны.
Книга широко критикуется, как случайный сборник коротких несогласованных рассказов, но в этом её уникальная структура. В начале 2000-х годов роман был признан чрезвычайно влиятельным и убедительным, он стал новой легендой американской литературы.
«По эту сторону рая» сочетает в себе разные стили, например, драматическую прозу, перемежающуюся письмами и стихами главного героя Амори. Книга стала предметом разнообразных исследований в области изучения литературного мастерства автора, а также темой исследований, нарциссизма и феминизма в литературе.
Краткое содержание
Эта история начинается с описания детства главного героя Амори. Этот мальчик появляется на свет в довольно богатой семье. Его мать, Беатрис Блейн, умная и образованная женщина. Она воспитывает своего ребёнка в роскоши. Семья путешествует по всему миру.
Амори становится непослушным и избалованным ребёнком. Он не слушает свою мать, и в результате у Беатрис случается нервный срыв. После этого она решает отправить его в католическую церковь к своему другу священнику Дарси.
Когда Амори вырастает, то становится разумным парнем, но всё ещё избалованным. Он часто ходит на вечеринки со своими друзьями, где происходит его первый поцелуй с Мирой. Его учителя считают его умным, но ленивым.
Однажды он навещает свою маму, которая находилась в депрессии из-за алкоголя. После разговора с ней он решает пойти в школу Святого Реджиса в Коннектикуте, но думает, что подготовительная школа разрушит его жизнь. Действительно, отношения с новыми одноклассниками сразу не сложились.
У Амори нет друзей, потому что он очень горд своим происхождением. Далее он отправляется в школу в Принстон, где встречает друзей Керри Холидей, Берн Холидей и молодого поэта Тома Д'Инвилье. Также он пытается подняться по лестнице и начинает писать стихи.
Во время Первой мировой войны Амори идёт на военную службу, но его лучший друг Берн отказывается сражаться за страну. Амори также хочет избавиться от этого бремя, но он беспокоится о том, что люди могут подумают о нём.
Проходит два года и он возвращается домой.Вторая част книги начинается в Нью-Йорке. Автор описывает молодую леди Розалинду Коннаге, сестру Алека Коннаж. Алек — сосед по комнате Амори. Молодой человек уверен, что Амори и Розалинда составят хорошую пару.
Главный герой влюбляется в неё сразу, но девушка хочет выйти замуж за богатого жениха, Гиллеспи. После расставания Амори начинает много пить. Он в отчаянии и психически подавлен. Его начальник часто жалуется на него, так как Амори не выходит из запоя.
Амори думает о самоубийстве. Но однажды он получает письмо от монсеньора Дарси и решает навестить его. Через несколько дней Амори начинает забывать о Розалинде, но когда он получает утреннюю газету, он видит статью о помолвке Розалинды.
С этого момента Амори часто ведёт дискуссию со своим внутренним миром. Он понял, что действительно важно уважать людей. К концу этой истории он становится совершенно другим человеком, чем был раньше и смотрит на мир с другой точки зрения.
Источник: https://all-library.ru/blog-po-etu-storonu-raya-kratkoe-soderzhanie-222
«По эту сторону рая» краткий пересказ
«По эту сторону рая» краткое содержание романа Фицджеральда 1920 года Вы узнаете в этой статье.
Главный герой американец Эмори Блейн выходец из богатой семьи с европейскими корнями. Блейн — красив и талантлив, но тщеславен и самолюбив. Он убежден, что у него исключительно перспективное будущее.
Эмори учился очень хорошо, и чтобы ему не завидовали одноклассники, на уроках даже старался хуже отвечать. Единственное слабое место Эмори — это спорт, но парень решил, что своими усилиями это исправит. И он добился успехов благодаря многочисленным тренировкам.
Отбоя от девушек не было даже в школе. Огромное влияние на него оказывали мать Беатриса, капризная лицемерка, и друг матери монсеньор Дарси, католический священник.
В юности у Эмори сложилась жизненная доктрина — выделиться в жизни, занять подобающее место на социальной лестнице.
Сразу после поступления в школу он сталкивается с трудностями — непониманием и негативным отношением к нему со стороны сверстников, первое время у него нет друзей, Эмори чувствует себя глубоко несчастным и брошенным.
Кульминацией становится разговор с преподавателем, который вызвал его к себе, чтобы рассказать, каким эгоистом его считают одноклассники. В дальнейшем он делает упор на спорте, добивается заметных успехов в школьной футбольной команде, но заниматься этим его подстегнуло желание обрести престиж среди одноклассников.
Позже, после поступления в Принстон, Эмори становится редактором «Принстонской газеты» и добивается успеха. Но успешная карьера в университете долго не продлилась: Блейн из-за своей лени заваливает экзамен по математике, его исключают из редакторского совета, и он теряет своё положение в обществе. Сразу после колледжа он вместе с многими однокурсниками уходит на Первую мировую войну.
По возвращении он влюбляется в Розалинду Коннедж, сестру его друга. Это была его единственная настоящая любовь, но его возлюбленная, хотя и сильно была в него влюблена, не захотела выходить замуж за бедного парня. Вместо этого Розалинда решает жениться на богатом человеке.
Опустошенный Амори еще более подавлен, когда узнает, что его наставник монсеньор Дарси умер. С этих пор Эмори начинают преследовать неудачи. Он сильно обеднел и теперь начинает задумываться о социальной справедливости.
Он считает, что «у всех детей… должны быть для начала равные шансы» и революцию 1917 года считал «интересным экспериментом». Но самым бедным он отказывал в благородстве, уме и доброте.
Источник: https://kratkoe.com/po-etu-storonu-raya-kratkiy-pereskaz/
Творчество Ф.С.Фицджеральда. Проблематика и художественное своеобразие романов “По ту сторону Рая”, “Великий Гэтсби”, “Ночь нежна”
Биография и творчество. Фицджеральд родился 24 сентября 1896 года в городе Сент-Пол, штат Миннесота, в обеспеченной католической ирландской семье. Семья Эдварда Фицджеральда, отца Скотта, происходила из древнего ирландского аристократического рода, одного из самых могущественных в Ирландии.
Однако в Америке отец писателя не сумел добиться успеха и во время кризиса окончательно разорился. Фицджеральды были вынуждены продать небольшую мебельную фабрику с аукциона и вскоре, скатываясь всё ниже, оказались одной из самых бедных семей в маленьком и зажиточном Сент-Поле.
Однако род матери стал для многих в городке живым олицетворением «Американской мечты», доказательством возможности для каждого человека, живущего в стране всеобщего равенства, достичь вершины социальной лестницы. Брак родителей Скотта с точки зрения обывателей был явно неравным, что постоянно подчеркивалось.
Однако, несмотря на неблагоприятную семейную ситуацию, Фицджеральды жили весьма счастливо и обеспеченно, в приличном доме, купленном на деньги деда.
- Будущий писатель получил возможность учиться в престижных учебных заведениях:
- 1908—1910 — в Академии Сент-Пола,
- 1911—1913 — в Newman School, где во время учёбы Фицджеральд посвящает очень много времени самостоятельным занятиям,
- 1913—1917 — в Принстонском университете.
Во время учёбы в Принстоне Фрэнсис Скотт Фицджеральд играл в университетской футбольной команде, писал рассказы и пьесы, которые нередко побеждали в университетских конкурсах. К этому времени у него уже сформировалась мечта стать писателем и автором музыкальных комедий.
В годы учёбы в Принстоне Фицджеральду пришлось столкнуться с классовым неравенством. Он ощущал различия между собой и детьми из более богатых семей.
Позднее он писал, что именно там у него зародилось «прочное недоверие, враждебность к классу бездельников — не убеждения революционера, а затаённая ненависть крестьянина». В 1917 году, незадолго до выпускных экзаменов, Фицджеральд ушёл добровольцем в армию.
В армии он сделал карьеру и дослужился до адъютанта командира 17-й пехотной бригады генерала Дж. А. Райана. Фактически он выполнял обязанности секретаря генерала.
В 1919 году Фицджеральд демобилизовался, некоторое время работал рекламным агентом в Нью-Йорке.
Ещё во время службы в армии он познакомился с Зельдой Сейр, происходившей из богатой и почтенной семьи (она была дочерью судьи штата Алабама) города Монтгомери, и считавшейся красавицей и одной из наиболее завидных невест штата.
Именно с ней связана вся последующая биография и творчество Фицджеральда. Зельду не раз называли «блистательным прототипом героинь его романов».
Первая помолвка Фицджеральда и Сейр расстроилась, поскольку семья Сейр была против брака. На тот момент у Фицджеральда не было постоянной работы и постоянного заработка. Единственным шансом жениться на Зельде оказался литературный успех. Фицджеральд отправился в Нью-Йорк, где устроился литературным сотрудником в рекламное агентство.
Он не оставляет попыток добиться литературного признания и пишет рассказы, пьесы и стихи, которые отсылает в различные издания. Его первые литературные опыты оказываются неудачными и рукописи возвращают. Фицджеральд глубоко переживал неудачи, начал выпивать, бросил работу и ему пришлось вернуться к родителям.
В доме родителей Фицджеральд садится переделывать рукопись романа «Романтический эгоист», которую до этого уже отказались публиковать.
Этот роман выходит 26 марта 1920 года под названием «По эту сторону рая» (This Side of Paradise). Роман сразу приносит Фицджеральду успех. 3 апреля 1920 года состоялось венчание Фрэнсиса Скотта и Зельды, послужившей прототипом героини романа Розалинды.
Популярность романа открывает Фицджеральду дорогу в мир большой литературы: его произведения начинают печатать в престижных журналах и газетах: «Scribner’s» (англ.)русск., «The Saturday Evening Post» (англ.)русск. и других. Помимо известности вырос достаток писателя, что позволило ему и Зельде вести шикарный образ жизни.
Вскоре их стали называть королём и королевой своего поколения.
Став после публикации первого романа Фицджеральда одними из главных персонажей светской хроники, Скотт и Зельда стали жить, что называется, напоказ: они наслаждались весёлой богатой жизнью, состоявшей из вечеринок, приёмов и путешествий на европейские курорты.
Они постоянно «выкидывали» какие-нибудь эксцентричные выходки, которые заставляли говорить о них весь американский высший свет: то катание по Манхэттену на крыше такси, то купание в фонтане, то появление в голом виде на спектакле.
При всём этом их жизнь состояла также из постоянных скандалов (часто на почве ревности) и непомерного употребления алкоголя как у него, так и у неё.
Все это время Скотт также умудрялся достаточно много писать для журналов, что приносило весьма ощутимый доход (он был одним из самых высокооплачиваемых авторов тогдашних «глянцевых» журналов).
За первой книгой в 1922 году опубликован второй роман Фицджеральда «Прекрасные, но обречённые» (The Beautiful and Damned), описывающий мучительный брак двух одарённых и привлекательных представителей артистической богемы. Выходит также сборник рассказов «Сказки века джаза» (Tales of the Jazz Age).
В 1924 году Фицджеральд уезжает в Европу, сначала в Италию, потом во Францию. Живя в Париже, он знакомится там с Э. Хемингуэем.
Именно в Париже Фицджеральд заканчивает и публикует роман «Великий Гэтсби» (The Great Gatsby, 1925) — роман, который многие критики, да и сам Фицджеральд, считают шедевром американской литературы того периода, символом «эпохи джаза». В 1926 году выходит сборник рассказов «Все эти печальные молодые люди» (All the Sad Young Men).
В эти годы было написано много рассказов, с помощью которых Фицджеральд зарабатывал деньги, чтобы обеспечить свой высокий уровень жизни.
Однако следующие годы жизни Фицджеральда оказываются очень тяжёлыми. Ради заработка он пишет для «The Saturday Evening Post». Его жена Зельда переживает несколько приступов помутнения рассудка, начиная с 1925 года, и постепенно сходит с ума. Вылечить её не удаётся. Фицджеральд переживает мучительный кризис и начинает злоупотреблять алкоголем.
В 1930 у Зельды произошло помутнение рассудка, после чего она всю жизнь страдала шизофренией. В 1934 году он написал роман «Ночь нежна» (Tender is the Night), во многом автобиографический — в нём Фицджеральд описал свою боль, битву за сохранение брака и обратную сторону их роскошной жизни.
Однако в Америке книга большим успехом не пользовалась. К концу жизни Фицджеральд стал думать, что в молодости богатство испортило Зельду.
В разговорах с дочерью Скотти он описывал Зельду теми же словами, которые обычно адресовал всем богатым в целом: «мягкая, когда необходимо быть жёстче, и жёсткая, когда следовало бы уступить».
В 1937 году Фицджеральд решает стать сценаристом в Голливуде, где знакомится с Шейлой Грэм и влюбляется в неё. Последние годы жизни Фицджеральд живёт с ней, правда во время очередных запоев он становится буйным и даже жестоким.
В октябре 1939 года Фицджеральд приступил к созданию романа о жизни Голливуда — «Последний магнат» (The Last Tycoon, 1941), который остался незаконченным. За три года жизни в Голливуде он также написал серию рассказов и статей, в основном автобиографического характера, опубликованных после его смерти в сборнике «Крушение» (The Crack-Up, 1945).
- Фрэнсис Скотт Фицджеральд умер от сердечного приступа 21 декабря 1940 года в Голливуде, Калифорния.
- «По эту сторону рая». (на Брифли краткого нет, поэтому Википедия рулит=)
- Два эпиграфа: …По эту сторону рая
- Мудрость — опора плохая.
- Руперт Брук.
- Опытом люди называют свои ошибки.
- Оскар Уайльд
Сюжет. Главный герой Эмори Блейн происходит из богатейшей американской семьи с европейскими корнями. Блейн необычайно красив и талантлив, но тщеславен и самолюбив. Отличался настолько большими успехами в учебе, что на уроках даже старался хуже отвечать.
Поначалу не везло в спорте, но и тут он добился успехов благодаря многочисленным тренировкам. Отбоя от девушек не было уже в школьные годы. Огромное влияние на него оказывали мать Беатриса, капризная лицемерка, и друг матери монсеньер Дарси, католический священник.
В юности у Эмори сложилась жизненная доктрина, — выделиться в жизни, занять подобающее место на социальной лестнице. Сразу после поступления в школу он сталкивается с трудностями — непониманием и негативным отношением к нему со стороны сверстников, первое время у него нет друзей, Эмори чувствует себя глубоко несчастным и брошенным.
Кульминацией становится разговор с преподавателем, который вызвал его к себе, чтобы рассказать, каким эгоистом его считают одноклассники. В дальнейшем он делает упор на спорте, добивается заметных успехов в школьной футбольной команде, но заниматься этим его подстегнуло желание обрести престиж среди однокашников.
Позже после поступления в Принстон Эмори становится редактором «Принстонской газеты» и добивается успеха. Но успешная карьера в институте долго не продлилась, — Блейн из-за своей лени заваливает экзамен по математике, его исключают из редакторского совета, и он теряет своё положение в обществе.
Сразу после колледжа он вместе с многими однокурсниками уходит на войну. По возвращении он влюбляется в Розалинду Коннедж, сестру его друга. Это была его единственная настоящая любовь, но его возлюбленная, хотя и сильно была в него влюблена, не захотела выходить замуж за обедневшего к тому времени Эмори.
С этих пор Эмори начинают преследовать неудачи. Он сильно обеднел и теперь начинает задумываться о социальной справедливости. Он считает, что «У всех детей… должны быть для начала равные шансы» и Революцию 1917 считал «интересным экспериментом». Но самым бедным он отказывал в благородстве, уме и доброте.
Проблематика и своеобразие
Говоря о творчестве Фицджеральда, невозможно не сказать о проблеме «американской мечты». Проблема эта занимает очень важное место в литературных трудах прозаика.
Он жил и воспитывался в среде, где вера в старые пуританские ценности была сопряжена с верой в «мечту», в мифы американской жизни, согласно которым основой жизненных ценностей является стремление к успеху, а мерило этого успеха — деньги, богатство.
Конфликт между «незатухающей ненавистью» к богачам, в которой писатель через много лет откровенно признался в автобиографическом очерке «Крушение», и поистине странной зачарованностью стилем жизни людей, «не похожих на нас с вами», стремлением проникнуть в их ряды стал причиной тяжелейших душевных переживаний Фицджеральда. Отсюда, видимо, в значительной степени берут свое начало свойственные всему творчеству писателя пессимизм и даже цинизм.
Своеобразен художественный метод писателя. Фицджеральд выступал первооткрывателем не только в сфере социального видения и проблематики, но и в области поэтики. Одним из первых среди писателей ХХ века он стал развивать принцип лирической прозы.
Фицджеральд стоял у истоков одного из наиболее плодотворно развивавшихся прозаических жанров нашего времени. Подход писателя к материалу во многом объяснялся лирической природой его дарования. В одном из его писем он признается, что всегда начинает с эмоции, той, которая ему доступна и которую он может понять.
Эта эмоциональная близость автора описываемому предмету, ситуации, персонажу передавалась и читателю, уверяла в истинности созданного Фицджеральдом мира, делала его непосредственным участником событий. Эта особенность манеры письма Фицджеральда отмечают многие современные исследователи его творчества.
Необычайно сильно воздействуя на эмоции, он в первую очередь взывал к читательскому интеллекту. В американской критике эта способность Фицджеральда получила название «двойного видения».
Большинство его произведений имеют автобиографическое начало, в их основе лежат реальные события. Так, например, одна из сюжетных линий «Великого Гэтсби» повторяет эпизод из жизни самого писателя и описывает его взаимоотношения с его женой до их свадьбы.
Позднее Фицджеральд увидит и отразит то, что составит основной трагический конфликт его лучших произведений: слепое следование идеалам «американской мечты» приводит к деградации личности и разрушению таланта человека, использующего его во имя преуспеяния.
«Великий Гэтсби» и «Ночь нежна» посвящены теме идеалиста, упрямо хранящего верность своей романтической мечте даже тогда, когда современность в лице «богатых» не оставляет для неё никаких шансов.
Одним из основных черт творчества Фицджеральда заключается в том, что писатель является представителем «века джаза», того сравнительно недолгого периода времени, который берет своё начало вскоре после окончания первой мировой войны и завершается с наступлением великой депрессии тридцатых годов. Само это название взято из сборника рассказов Фицджеральда «Сказки века Джаза». Именно за Фицджеральдом закрепилась слава предвестника «века джаза», создателя обманчивых сказок и гибельных заблуждений. Его называли также творцом поколения, которое после приобрело название «потерянного». Новая послевоенная реальность сильно повлияла на мировоззрение людей, она требовала поиска иных, нетрадиционных форм отображения, неизвестного ранее, нового осмысления теперешней жизни. Разочарование, крушение надежд, время «потерянного поколения» стало темой для множества романов того времени.
Сложным оказался вопрос о принадлежности творчества Фицджеральда к какому-либо литературному направлению. Американские литературоведы-модернисты считают, что Фицджеральд рисует жизнь формами метафизическими и трансцендентальными, и рассматривают его творчество с позиции фрейдизма.
Некоторые называют лучшие романы Фицджеральда модернистскими, считая, что они не несут никакой социальной нагрузки. Фидлер называет образы, созданные Фицджеральдом, психологическими архетипами.
Ричард Чейз, в свою очередь, усматривает в реалистической символике целую систему архетипов и видит в творчестве Фицджеральда проявления иррационализма.
Советское литературоведение имеет два направления в понимании творчества писателя — лирико-романтическую и социально-критическую.
По мнению учёных, эти два начала сосуществуют вместе в произведениях Фицджеральда.
О наличии элементов романтизма в творчестве Фицджеральда немало писалось в советском литературоведении: Фицджеральд часто «сталкивает» романтического героя с реальной действительностью.
Фицджеральд, в отличие от писателей-романтиков, изображает одиночество человека, его отчуждение от общества, исходя не только из личного, но и социального понимания. В произведениях Фицджеральда органически слиты романтическая и реалистическая тенденции восприятия и отображения действительности. Его творчество рождает традицию, ведущую к «романтическому реализму».
Фицджеральд, один из характерных представителей литературы «потерянного поколения», назвал свою эпоху джазовым веком. Сам термин «век джаза» дал новую оценку послевоенной Америки.
Он выразил ощущение неустойчивости, мимолетности жизни, во всяком случае в понимании жизни многими молодыми людьми, изверившимися в ней и спешившими жить и тем самым убежать, пусть иллюзорно, от своей «потерянности».
После успеха романа «По ту сторону рая» имя автора стало олицетворять послевоенную «золотую молодёжь», не скованную никакими «буржуазными» предрассудками.
В первом романе «По эту сторону рая» проявилась основная тенденция творчества Фицджеральда: обращение к проблеме богатства и его воздействия на судьбу человека.
Один из героев романа протестует против нищеты, на которую были обречены миллионы американцев, он не хочет быть в их числе: «Я устал жить при системе, при которой самый богатый человек получает самую прекрасную девушку, если он хочет ее, при которой художник без постоянного дохода должен продавать своп таланты пуговичному фабриканту…».
Отношение самого Фицжералда к богатству двойственное: это и проклятие, и источник поэзии, так как материальная красота очень непрочна.
Ненависть к богатым — определяющий мотив творчества Фицджеральда — выявилась в его «Рассказах о веке джаза». Ненависть Фицджеральда к богатству, к богатым нашла в романе «Великий Гэтсби» наивысшее выражение. Богатство перерождает и самого Гэтсби — характерно, что он даже изменил имя и фамилию; Джон Гэтс — так его звали на самом деле.
В юношеские годы он составил план своего самоусовершенствования, но жизнь заставила его отказаться от работы над собой и посвятить себя погоне за деньгами — за той призрачной властью над душами людей, которую дает богатство.
Его роман «Ночь нежна» («Tender is the Night», 1934) также посвящен теме разрушения человека, соблазненного богатством, трагедии человека, который любит богатую женщину, но губит ради этой любви свою жизнь.
Источник: https://students-library.com/library/read/45106-tvorcestvo-fsficdzeralda-problematika-i-hudozestvennoe-svoeobrazie-romanov-po-tu-storonu-raa-velikij-getsbi-noc-nezna
Фрэнсис Скотт Фицджеральд По эту сторону рая Читать
- …По эту сторону рая
- Мудрость – опора плохая.
- Руперт Брук.
- Опытом люди называют свои ошибки.
- Оскар Уайльд.
Книга первая: РОМАНТИЧЕСКИЙ ЭГОИСТ
Глава 1: ЭМОРИ, СЫН БЕАТРИСЫ
Эмори Блейн унаследовал от матери все, кроме тех нескольких трудно определимых черточек, благодаря которым он вообще чего-нибудь стоил.
Его отец, человек бесхарактерный и безликий, с пристрастием к Байрону и с привычкой дремать над «Британской энциклопедией», разбогател в тридцать лет после смерти двух старших братьев, преуспевающих чикагских биржевиков, и, воодушевленный открытием, что к его услугам весь мир, поехал в Бар-Харбор, где познакомился с Беатрисой О’Хара. В результате Стивен Блейн получил возможность передать потомству свой рост – чуть пониже шести футов, и свою неспособность быстро принимать решения, каковые особенности и проявились в его сыне Эмори. Долгие годы он маячил где-то на заднем плане семейной жизни, безвольный человек с лицом, наполовину скрытым прямыми шелковистыми волосами, вечно поглощенный «заботами» о жене, вечно снедаемый сознанием, что он ее не понимает и не в силах понять.
Зато Беатриса Блейн, вот это была женщина! Ее давнишние снимки – в отцовском поместье в Лейк-Джинева, штат Висконсин, или в Риме, у монастыря Святого Сердца – роскошная деталь воспитания, доступного в то время только дочерям очень богатых родителей, – запечатлели восхитительную тонкость ее черт, законченную изысканность и простоту ее туалетов. Да, это было блестящее воспитание, она провела юные годы в лучах Ренессанса, приобщилась к последним сплетням о всех старинных римских семействах, ее, как баснословно богатую юную американку, знали по имени кардинал Витори и королева Маргарита, не говоря уже о менее явных знаменитостях, о которых и услышать-то можно было, только обладая определенной культурой. В Англии она научилась предпочитать вину виски с содовой, а за зиму, проведенную в Вене, ее светская болтовня стала и разнообразнее и смелее. Словом, Беатрисе О’Хара досталось в удел воспитание, о каком в наши дни нельзя и помыслить; образование, измеряемое количеством людей и явлений, на которые следует взирать свысока или же с благоговением; культура, вмещающая все искусства и традиции, но ни единой идеи. Это было в самом конце той эпохи, когда великий садовник срезал с куста все мелкие неудавшиеся розы, чтобы вывести один безупречный цветок.
В каком-то промежутке между двумя захватывающими сезонами она вернулась в Америку, познакомилась со Стивеном Блейном и вышла за него замуж – просто потому, что немножко устала, немножко загрустила. Своего единственного ребенка она носила томительно скучную осень и зиму и произвела на свет весенним днем 1896 года.
В пять лет Эмори уже был для нее прелестным собеседником и товарищем. У него были каштановые волосы, большие красивые глаза, до которых ему предстояло дорасти, живой ум, воображение и вкус к нарядам.
С трех до девяти лет он объездил с матерью всю страну в личном салон-вагоне ее отца – от Коронадо, где мать так скучала, что с ней случился нервный припадок в роскошном отеле, до Мехико-Сити, где она заразилась легкой формой чахотки.
Это недомогание пришлось ей по вкусу, и впоследствии она, особенно после нескольких рюмок, любила пользоваться им как элементом атмосферы, которой себя окружала.
Таким образом, в то время как не столь удачливые богатые мальчики воевали с гувернантками на взморье в Ньюпорте, в то время как их шлепали и журили и читали им вслух «Дерзай и сделай» и «Фрэнка на Миссисипи», Эмори кусал безропотных малолетних рассыльных в отеле «Уолдорф», преодолевал врожденное отвращение к камерной и симфонической музыке и подвергался в высшей степени выборочному воспитанию матери.
– Эмори!
– Что, Беатриса? (Она сама захотела, чтобы он так странно ее называл.)
– Ты и не думай еще вставать, милый. Я всегда считала, что рано вставать вредно для нервов. Клотильда уже распорядилась, чтобы завтрак принесли тебе в номер.
– Ладно.
– Я сегодня чувствую себя очень старой, Эмори, – вздыхала она, и лицо ее застывало в страдании, подобно прекрасной камее, голос искусно замирал и повышался, а руки взлетали выразительно, как у Сары Бернар. – Нервы у меня вконец издерганы. Завтра мы уедем из этого ужасного города, поищем где-нибудь солнца.
Сквозь спутанные волосы Эмори поглядывал на мать своими проницательными зелеными глазами. Он уже тогда не обольщался на ее счет.
– Эмори!
– Ну что?
– Тебе необходимо принять горячую ванну – как можно горячее, как сможешь терпеть, и дать отдых нервам. Если хочешь, можешь взять в ванну книжку.
Ему еще не было десяти, когда она пичкала его фрагментами из «Fetes galantes»[1] Дебюсси; в одиннадцать лет он бойко, хотя и с чужих слов, рассуждал о Брамсе, Моцарте и Бетховене.
Как-то раз, когда его оставили одного в отеле, он отведал абрикосового ликера, которым поддерживала себя мать, и, найдя его вкусным, быстро опьянел. Сначала было весело, но на радостях он попробовал и закурить, что вызвало вульгарную, самую плебейскую реакцию.
Этот случай привел Беатрису в ужас, однако же втайне и позабавил ее, и она, как выразилось бы следующее поколение, включила его в свой репертуар.
– Этот мой сынишка, – сообщила она однажды при нем целому сборищу женщин, внимавших ей со страхом и восхищением, – абсолютно все понимает и вообще очарователен, но вот здоровье у него слабое… У нас ведь у всех слабое здоровье.
– Ее рука сверкнула белизной на фоне красивой груди, а потом, понизив голос до шепота, она рассказала про ликер.
Гостьи смеялись, потому что рассказывала она отлично, но несколько буфетов было в тот вечер заперто на ключ от возможных поползновений маленьких Бобби и Бетти…
Семейные паломничества неизменно совершались с помпой: две горничные, салон-вагон (или мистер Блейн, когда он оказывался под рукой), и очень часто – врач.
Когда Эмори болел коклюшем, четыре специалиста, рассевшись вокруг его кроватки, бросали друг на друга злобные взгляды; когда он подхватил скарлатину, число услужающих, включая врачей и сиделок, достигло четырнадцати. Но несмотря на это, он все же выздоровел.
Имя Блейн не было связано ни с одним из больших городов. Они были известны как Блейны из Лейк-Джинева; взамен друзей им вполне хватало многочисленной родни, и они пользовались весом везде – от Пасадены до мыса Код.
Но Беатриса все больше и больше тяготела к новым знакомствам, потому что некоторые свои рассказы, как, например, о постепенной эволюции своего организма или о жизни за границей, ей через определенные промежутки времени требовалось повторять.
Согласно Фрейду, от этих тем, как от навязчивых снов, нужно было избавляться, чтобы не дать им завладеть ею и подточить ее нервы. Но к американкам, особенно к кочевому племени уроженок Запада, она относилась критически.
– Их невозможно слушать, милый, – объясняла она сыну. – Они говорят не как на Юге и не как в Бостоне, их говор ни с какой местностью не связан, просто какой-то акцент… – Начиналась игра фантазии.
– Они откапывают какой-нибудь обветшалый лондонский акцент, давно оставшийся не у дел, – надо же кому-то его приютить. Говорят, как английский дворецкий, который несколько лет прослужил в оперной труппе в Чикаго. – Дальше шло уже почти непонятное.
– Наверно… период в жизни каждой женщины с Запада… чувствует, что ее муж достаточно богат, чтобы ей уже можно было обзавестись акцентом… они пытаются пустить мне пыль в глаза, мне…
Собственное тело представлялось ей клубком всевозможных болезней, однако свою душу она тоже считала больной, а значит – очень важной частью себя.
Когда-то она была католичкой, но, обнаружив, что священники слушают ее гораздо внимательнее, когда она готова либо вот-вот извериться в матери-церкви, либо вновь обрести веру в нее, – удерживалась на неотразимо шаткой позиции.
Порой она сетовала на буржуазность католического духовенства в Америке и утверждала, что, доведись ей жить под сенью старинных европейских соборов, ее душа по-прежнему горела бы тонким язычком пламени на могущественном престоле Рима. В общем, священники были, после врачей, ее любимой забавой.
– Ах, епископ Уинстон, – заявляла она, – я вовсе не хочу говорить о себе. Воображаю, сколько истеричек толпится с просьбами у вашего порога, зная, какой вы симпатико… – Потом, после паузы, заполненной репликой священника: – Но у меня, как ни странно, совсем иные заботы.
Только тем священнослужителям, что носили сан не ниже епископского, она поверяла историю своего клерикального романа.
Давным-давно, только что вернувшись на родину, она встретила в Ашвилле молодого человека суинберновско-языческого толка, чьи страстные поцелуи и недвусмысленные речи не оставили ее равнодушной.
Они обсудили все «за» и «против» как интеллигентные влюбленные, без тени сентиментальности, и в конце концов она решила выйти замуж в соответствии со своим общественным положением, а он пережил духовный кризис, принял католичество и теперь звался монсеньер Дарси.
– А знаете, миссис Блейн, он ведь и сейчас еще интереснейший человек, можно сказать – правая рука кардинала.
– Когда-нибудь, я уверена, Эмори обратится к нему за советом, – лепетала красавица, – и монсеньер Дарси поймет его, как понимал меня.
К тринадцати годам Эмори сильно вытянулся и стал еще больше похож на свою мать – ирландку. Время от времени он занимался с учителями, – считалось, что в каждом новом городе он должен «продолжать с того места, где остановился».
Но поскольку ни одному учителю не удалось выяснить, где именно он остановился, голова его еще не была сверх меры забита знаниями. Трудно сказать, что бы из него получилось, если бы такая жизнь тянулась еще несколько лет.
Но через четыре часа после того, как они с матерью отплыли в Италию, у него обнаружился запущенный аппендицит – скорее всего, от частых завтраков и обедов в постели, – и в результате отчаянных телеграмм в Европу и в Америку, к великому изумлению пассажиров, огромный пароход повернул обратно к Нью-Йорку, и Эмори был высажен на мол. Согласитесь, что это было великолепно, если и не слишком разумно.
После операции у Беатрисы был нервный срыв, подозрительно смахивающий на белую горячку, и Эмори на два года оставили в Миннеаполисе у дяди с теткой. И там его застигла, можно сказать, врасплох грубая, вульгарная цивилизация американского Запада.
ЭПИЗОД С ПОЦЕЛУЕМ
Он читал, презрительно кривя губы:
«Мы устраиваем катанье на санях в четверг семнадцатого декабря. Надеюсь, что и Вы сможете поехать. Приходите к пяти часам.
Преданная вам Майра Сен-Клер».
Он прожил в Миннеаполисе два месяца и все это время заботился главным образом о том, чтобы другие мальчики в школе не заметили, насколько выше их он себя считает. Однако убеждение это зиждилось на песке.
Однажды он отличился на уроке французского (французским он занимался в старшем классе), к великому конфузу мистера Рирдона, над чьим произношением он высокомерно издевался, и к восторгу всего класса.
Мистер Рирдон, который десять лет назад провел несколько недель в Париже, стал в отместку на каждом уроке гонять его по неправильным глаголам.
Но в другой раз Эмори решил отличиться на уроке истории, и тут последствия были самые плачевные, потому что его окружали сверстники, и они потом целую неделю громко перекрикивались, утрируя его столичные замашки: «На мой взгляд… э-э-э… в американской революции были заинтересованы главным образом средние классы…», или: «Вашингтон происходил из хорошей семьи, да, насколько мне известно, из очень хорошей семьи…»
Чтобы спастись от насмешек, Эмори даже пробовал нарочно ошибаться и путать. Два года назад он как раз начал читать одну книгу по истерии Соединенных Штатов, которую, хоть она и доходила только до Войны за независимость, его мать объявила прелестной.
Хуже всего дело у него обстояло со спортом, но, убедившись, что именно спортивные успехи обеспечивают мальчику влияние и популярность в школе, он тут же стал тренироваться с яростным упорством – изо дня в день, хотя лодыжки у него болели и подвертывались, совершал на катке круг за кругом, стараясь хотя бы научиться держать хоккейную клюшку так, чтобы она не цеплялась все время за коньки.
Приглашение мисс Майры Сен-Клер пролежало все утро у него в кармане, где пришло в тесное соприкосновение с пыльным остатком липкой ореховой конфеты. Во второй половине дня он извлек его на свет божий, обдумал и, набросав предварительно черновик на обложке «Первого года обучения латинскому языку» Коллара и Дэниела, написал ответ:
«Дорогая мисс Сен-Клер! Ваше прелестное приглашение на вечер в будущий четверг доставило мне сегодня утром большую радость. Буду счастлив увидеться с Вами в четверг вечером.
Преданный Вам Эмори Блейн».
И вот в четверг он задумчиво прошагал к дому Майры по скользким после скребков тротуарам и подошел к подъезду в половине шестого, решив, что именно такое опоздание одобрила бы его мать. Позвонив, он ждал на пороге, томно полузакрыв глаза и мысленно репетируя свое появление. Он без спешки пройдет через всю комнату к миссис Сен-Клер и произнесет с безошибочно правильной интонацией:
«Дорогая миссис Сен-Клер, простите ради бога за опоздание, но моя горничная… – он осекся, сообразив, что это было бы плагиатом, – но мой дядя непременно хотел представить меня одному человеку… Да, с вашей прелестной дочерью мы познакомились в танцклассе».
Потом он пожмет всем руку, слегка, на иностранный манер поклонится разряженным девочкам и небрежно кивнет ребятам, которые будут стоять, сбившись тесными кучками, чтобы не дать друг друга в обиду.
Источник: https://www.100bestbooks.ru/read_book.php?item_id=6853
Фицджеральд Фрэнсис Скотт. По эту сторону рая (АСТ 2014г)
…По эту сторону рая
Мудрость – опора плохая.
Руперт Брук
Опытом люди называют свои ошибки.
Оскар Уайльд
© Перевод. М. Лорие, наследники, 2013
© ООО «Издательство АСТ», 2014
Эмори Блейн унаследовал от матери все, кроме тех нескольких трудно определимых черточек, благодаря которым он вообще чего-нибудь стоил.
Его отец, человек бесхарактерный и безликий, с пристрастием к Байрону и с привычкой дремать над «Британской энциклопедией», разбогател в тридцать лет после смерти двух старших братьев, преуспевающих чикагских биржевиков, и, воодушевленный открытием, что к его услугам весь мир, поехал в Бар-Харбор, где познакомился с Беатрисой О’Хара. В результате Стивен Блейн получил возможность передать потомству свой рост – чуть пониже шести футов – и свою неспособность быстро принимать решения, каковые особенности и проявились в его сыне Эмори. Долгие годы он маячил где-то на заднем плане семейной жизни, безвольный человек с лицом, наполовину скрытым прямыми шелковистыми волосами, вечно поглощенный «заботами» о жене, вечно снедаемый сознанием, что он ее не понимает и не в силах понять.
Зато Беатриса Блейн, вот это была женщина! Ее давнишние снимки – в отцовском поместье в Лейк-Джинева, штат Висконсин, или в Риме, у монастыря Святого Сердца, – роскошная деталь воспитания, доступного в то время только дочерям очень богатых родителей, – запечатлели восхитительную тонкость ее черт, законченную изысканность и простоту ее туалетов. Да, это было блестящее воспитание, она провела юные годы в лучах Ренессанса, приобщилась к последним сплетням о всех старинных римских семействах, ее, как баснословно богатую юную американку, знали по имени кардинал Витори и королева Маргарита, не говоря уже о менее явных знаменитостях, о которых и услышать-то можно было, только обладая определенной культурой. В Англии она научилась предпочитать вину виски с содовой, а за зиму, проведенную в Вене, ее светская болтовня стала и разнообразнее, и смелее. Словом, Беатрисе О’Хара досталось в удел воспитание, о каком в наши дни нельзя и помыслить; образование, измеряемое количеством людей и явлений, на которые следует взирать свысока или же с благоговением; культура, вмещающая все искусства и традиции, но ни единой идеи. Это было в самом конце той эпохи, когда великий садовник срезал с куста все мелкие неудавшиеся розы, чтобы вывести один безупречный цветок.
В каком-то промежутке между двумя захватывающими сезонами она вернулась в Америку, познакомилась со Стивеном Блейном и вышла за него замуж – просто потому, что немножко устала, немножко загрустила. Своего единственного ребенка она носила томительно скучную осень и зиму и произвела на свет весенним днем 1896 года.
В пять лет Эмори уже был для нее прелестным собеседником и товарищем. У него были каштановые волосы, большие красивые глаза, до которых ему предстояло дорасти, живой ум, воображение и вкус к нарядам.
С трех до девяти лет он объездил с матерью всю страну в личном салон-вагоне ее отца – от Коронадо, где мать так скучала, что с ней случился нервный припадок в роскошном отеле, до Мехико-Сити, где она заразилась легкой формой чахотки.
Это недомогание пришлось ей по вкусу, и впоследствии она, особенно после нескольких рюмок, любила пользоваться им как элементом атмосферы, которой себя окружала.
Таким образом, в то время как не столь удачливые богатые мальчики воевали с гувернантками на взморье в Ньюпорте, в то время как их шлепали и журили и читали им вслух «Дерзай и сделай» и «Фрэнка на Миссисипи», Эмори кусал безропотных малолетних рассыльных в отеле «Уолдорф», преодолевал врожденное отвращение к камерной и симфонической музыке и подвергался в высшей степени выборочному воспитанию матери.
– Эмори!
– Что, Беатриса? (Она сама захотела, чтобы он так странно ее называл.)
– Ты и не думай еще вставать, милый. Я всегда считала, что рано вставать вредно для нервов. Клотильда уже распорядилась, чтобы завтрак принесли тебе в номер.
– Ладно.
– Я сегодня чувствую себя очень старой, Эмори, – вздыхала она, и лицо ее застывало в страдании, подобно прекрасной камее, голос искусно замирал и повышался, а руки взлетали выразительно, как у Сары Бернар. – Нервы у меня вконец издерганы. Завтра мы уедем из этого ужасного города, поищем где-нибудь солнца.
Сквозь спутанные волосы Эмори поглядывал на мать своими проницательными зелеными глазами. Он уже тогда не обольщался на ее счет.
– Эмори!
– Ну что?
– Тебе необходимо принять горячую ванну – как можно горячее, как сможешь терпеть, и дать отдых нервам. Если хочешь, можешь взять в ванну книжку.
Ему еще не было десяти, когда она пичкала его фрагментами из «Fêtes galantes» Дебюсси; в одиннадцать лет он бойко, хотя и с чужих слов, рассуждал о Брамсе, Моцарте и Бетховене.
Как-то раз, когда его оставили одного в отеле, он отведал абрикосового ликера, которым поддерживала себя мать, и, найдя его вкусным, быстро опьянел. Сначала было весело, но на радостях он попробовал и закурить, что вызвало вульгарную, самую плебейскую реакцию.
Этот случай привел Беатрису в ужас, однако же втайне и позабавил ее, и она, как выразилось бы следующее поколение, включила его в свой репертуар.
– Этот мой сынишка, – сообщила она однажды при нем целому сборищу женщин, внимавших ей со страхом и восхищением, – абсолютно все понимает и вообще очарователен, но вот здоровье у него слабое… У нас ведь у всех слабое здоровье.
– Ее рука сверкнула белизной на фоне красивой груди, а потом, понизив голос до шепота, она рассказала про ликер.
Гостьи смеялись, потому что рассказывала она отлично, но несколько буфетов было в тот вечер заперто на ключ от возможных поползновений маленьких Бобби и Бетти…
Семейные паломничества неизменно совершались с помпой: две горничные, салон-вагон (или мистер Блейн, когда он оказывался под рукой) и очень часто – врач.
Когда Эмори болел коклюшем, четыре специалиста, рассевшись вокруг его кроватки, бросали друг на друга злобные взгляды; когда он подхватил скарлатину, число услужающих, включая врачей и сиделок, достигло четырнадцати. Но несмотря на это, он все же выздоровел.
Имя Блейн не было связано ни с одним из больших городов. Они были известны как Блейны из Лейк-Джинева; взамен друзей им вполне хватало многочисленной родни, и они пользовались весом везде – от Пасадены до мыса Код.
Но Беатриса все больше и больше тяготела к новым знакомствам, потому что некоторые свои рассказы, как, например, о постепенной эволюции своего организма или о жизни за границей, ей через определенные промежутки времени требовалось повторять.
Согласно Фрейду, от этих тем, как от навязчивых снов, нужно было избавляться, чтобы не дать им завладеть ею и подточить ее нервы. Но к американкам, особенно к кочевому племени уроженок Запада, она относилась критически.
– Их невозможно слушать, милый, – объясняла она сыну. – Они говорят не как на Юге и не как в Бостоне, их говор ни с какой местностью не связан, просто какой-то акцент… – Начиналась игра фантазии. – Они откапывают какой-нибудь обветшалый лондонский акцент, давно оставшийся не у дел, – надо же кому-то его приютить.
Говорят, как английский дворецкий, который несколько лет прослужил в оперной труппе в Чикаго. – Дальше шло уже почти непонятное.
– Наверно… период в жизни каждой женщины с Запада… чувствует, что ее муж достаточно богат, чтобы ей уже можно было обзавестись акцентом… они пытаются пустить мне пыль в глаза, мне…
Собственное тело представлялось ей клубком всевозможных болезней, однако свою душу она тоже считала больной, а значит, очень важной частью себя.
Когда-то она была католичкой, но, обнаружив, что священники слушают ее гораздо внимательнее, когда она готова либо вот-вот извериться в матери-церкви, либо вновь обрести веру в нее, – удерживалась на неотразимо шаткой позиции.
Порой она сетовала на буржуазность католического духовенства в Америке и утверждала, что, доведись ей жить под сенью старинных европейских соборов, ее душа по-прежнему горела бы тонким язычком пламени на могущественном престоле Рима. В общем, священники были, после врачей, ее любимой забавой.
– Ах, епископ Уинстон, – заявляла она, – я вовсе не хочу говорить о себе. Воображаю, сколько истеричек толпится с просьбами у вашего порога, зная, какой вы симпатико… – Потом, после паузы, заполненной репликой священника: – Но у меня, как ни странно, совсем иные заботы.
Только тем священнослужителям, что носили сан не ниже епископского, она поверяла историю своего клерикального романа.
Давным-давно, только что вернувшись на родину, она встретила в Ашвилле молодого человека суинберновско-языческого толка, чьи страстные поцелуи и недвусмысленные речи не оставили ее равнодушной.
Они обсудили все за и против как интеллигентные влюбленные, без тени сентиментальности, и в конце концов она решила выйти замуж в соответствии со своим общественным положением, а он пережил духовный кризис, принял католичество и теперь звался монсеньор Дарси.
– А знаете, миссис Блейн, он ведь и сейчас еще интереснейший человек, можно сказать – правая рука кардинала.
– Когда-нибудь, я уверена, Эмори обратится к нему за советом, – лепетала красавица, – и монсеньор Дарси поймет его, как понимал меня.
К тринадцати годам Эмори сильно вытянулся и стал еще больше похож на свою мать – ирландку. Время от времени он занимался с учителями, – считалось, что в каждом новом городе он должен «продолжать с того места, где остановился».
Но поскольку ни одному учителю не удалось выяснить, где именно он остановился, голова его еще не была сверх меры забита знаниями. Трудно сказать, что бы из него получилось, если бы такая жизнь тянулась еще несколько лет.
Но через четыре часа после того, как они с матерью отплыли в Италию, у него обнаружился запущенный аппендицит – скорее всего, от частых завтраков и обедов в постели, – и в результате отчаянных телеграмм в Европу и в Америку, к великому изумлению пассажиров, огромный пароход повернул обратно к Нью-Йорку, и Эмори был высажен на мол. Согласитесь, что это было великолепно, если и не слишком разумно.
После операции у Беатрисы был нервный срыв, подозрительно смахивающий на белую горячку, и Эмори на два года оставили в Миннеаполисе у дяди с теткой. И там его застигла, можно сказать, врасплох грубая, вульгарная цивилизация американского Запада.
Эпизод с поцелуем
Он читал, презрительно кривя губы:
Мы устраиваем катанье на санях в четверг семнадцатого декабря. Надеюсь, что и Вы сможете поехать. Приходите к пяти часам.
Преданная вам
Майра Сен-Клер.
Он прожил в Миннеаполисе два месяца и все это время заботился главным образом о том, чтобы другие мальчики в школе не заметили, насколько выше их он себя считает. Однако убеждение это зиждилось на песке.
Однажды он отличился на уроке французского (французским он занимался в старшем классе), к великому конфузу мистера Рирдона, над чьим произношением он высокомерно издевался, и к восторгу всего класса.
Мистер Рирдон, который десять лет назад провел несколько недель в Париже, стал в отместку на каждом уроке гонять его по неправильным глаголам.
Но в другой раз Эмори решил отличиться на уроке истории, и тут последствия были самые плачевные, потому что его окружали сверстники и они потом целую неделю громко перекрикивались, утрируя его столичные замашки: «На мой взгляд… э-э-э… в американской революции были заинтересованы главным образом средние классы…» или: «Вашингтон происходил из хорошей семьи, да, насколько мне известно, из очень хорошей семьи…».
Чтобы спастись от насмешек, Эмори даже пробовал нарочно ошибаться и путать. Два года назад он как раз начал читать одну книгу по истории Соединенных Штатов, которую, хоть она и доходила только до Войны за независимость, его мать объявила прелестной.
Хуже всего дело у него обстояло со спортом, но, убедившись, что именно спортивные успехи обеспечивают мальчику влияние и популярность в школе, он тут же стал тренироваться с яростным упорством – изо дня в день, хотя лодыжки у него болели и подвертывались, совершал на катке круг за кругом, стараясь хотя бы научиться держать хоккейную клюшку так, чтобы она не цеплялась все время за коньки.
Приглашение мисс Майры Сен-Клер пролежало все утро у него в кармане, где пришло в тесное соприкосновение с пыльным остатком липкой ореховой конфеты. Во второй половине дня он извлек его на свет божий, обдумал и, набросав предварительно черновик на обложке «Первого года обучения латинскому языку» Коллара и Дэниела, написал ответ:
Дорогая мисс Сен-Клер!
Ваше прелестное приглашение на вечер в будущий четверг доставило мне сегодня утром большую радость. Буду счастлив увидеться с Вами в четверг вечером.
Преданный Вам
Эмори Блейн.
И вот в четверг он задумчиво прошагал к дому Майры по скользким после скребков тротуарам и подошел к подъезду в половине шестого, решив, что именно такое опоздание одобрила бы его мать. Позвонив, он ждал на пороге, томно полузакрыв глаза и мысленно репетируя свое появление.
Он без спешки пройдет через всю комнату к миссис Сен-Клер и произнесет с безошибочно правильной интонацией: «Дорогая миссис Сен-Клер, простите, ради бога, за опоздание, но моя горничная… – он осекся, сообразив, что это было бы плагиатом, – но мой дядя непременно хотел представить меня одному человеку… Да, с вашей прелестной дочерью мы познакомились в танцклассе».
Потом он пожмет всем руку, слегка, на иностранный манер поклонится разряженным девочкам и небрежно кивнет ребятам, которые будут стоять, сбившись тесными кучками, чтобы не дать друг друга в обиду.
Источник: https://readanywhere.ru/ficdzherald-frensis-skott/books/po-etu-storonu-raya/66576/Trial
Загрузка...
