Краткое содержание кафка в исправительной колонии за 2 минуты пересказ сюжета

«Процесс» — роман Кафки, опубликованный после его смерти. Кафка не оставил никаких подсказок, по которым можно было бы как-то воссоздать фабулу романа. Все главы не были пронумерованы и содержались в отдельных конвертах.

Проснувшись утром, Йозеф К. вместо завтрака фрау Грубах обнаруживает в своей комнате странного субъекта в чёрном костюме. В гостиной герой встречает ещё одного незнакомца и узнаёт, что он арестован.

Поначалу Йозеф думает, что это шутка: сегодня ему исполняется тридцать лет, и коллеги из банка вполне могли разыграть его по этому поводу. Он пытается показать «стражам» своё удостоверение личности и требует от них ордер на арест.

Охранники поглощают завтрак Йозефа и говорят, что ничего не смыслят в документах. Их дело следить за ним, а обо всём остальном пусть думает закон.

Франц и Виллем (так зовут «стражей») вызывают Йозефа на допрос к инспектору, в соседнюю комнату, где живёт фройляйн Бюстнер.

Инспектор ведёт себя так же, как и стражи: он не знает, за что арестован герой, но советует ему не кричать слишком сильно о своей невиновности. Его функция – сообщить Йозефу об аресте.

Дальше герой волен делать всё, что захочет: например, пойти на работу в банк вместе с тремя мелкими чиновниками, служащими банка.

Йозефа вызывают на первый допрос. В результате он вынужден отклонить приглашение заместителя директора банка посетить в воскресенье его яхту, где соберётся компания солидных людей.

На допрос Йозеф опаздывает, так как долго ходит по однотипным квартирам и пытается найти нужную ему комнату.

В заполненном людьми зале герой произносит проникновенную речь, но в конце понимает, что все присутствующие – судебные чиновники. В ярости Йозеф выбегает из помещения.

В следующее воскресенье герой снова идёт на допрос, но зал судебных заседаний оказывается пустым. Он знакомится с женой одного из судебных чиновников. Она предлагает ему свою помощь и тело. Йозеф хочет забрать женщину с собой, но её похищает студент и относит на руках к следователю. Герой идёт за ними на чердак, где располагается судебная канцелярия.

Там он знакомится с мужем женщины, который жалуется ему на то, что он ничего не может сделать с притязаниями высших судебных чинов на его жену. Судебный служитель устраивает Йозефу экскурсию по канцелярии. Там герой видит дрожащих от страха обвиняемых. От спёртого чердачного воздуха ему тоже становится дурно.

Одна из служащих суда и заведующий справочным бюро выводят его из канцелярии.

Фройляйн Бюстнер избегает Йозефа. К ней в комнату переезжает подруга – немка Монтаг. Она вызывает героя для разговора в столовую и сообщает ему, что фройляйн Бюстнер не хочет общаться с Йозефом.

В один из рабочих дней в кладовой банка Йозеф натыкается на своих стражей, которых собирается высечь странный человек в кожаной безрукавке. Франц и Виллем называют его экзекутором.

На следующий день в кладовой он видит всё ту же картину: экзекутора, занимающегося поркой полуголых стражей.

К Йозефу приезжает дядюшка Альберт – небогатый землевладелец. Его дочь Эрна написала ему о процессе над племянником. Он уговаривает Йозефа уехать к нему в деревню и очень переживает за то, как процесс скажется на репутации семьи. Дядюшка знакомит Йозефа с адвокатом для бедняков, носящим фамилию Гульд. Адвокат сильно болен, но с радостью готов взяться за дело героя.

Тем более, что в его комнате сейчас как раз находится директор канцелярии. Сиделка адвоката Лени разбивает тарелку, чтобы поговорить с Йозефом. Она советует ему во всём сознаться и предлагает свою помощь в благополучном разрешении процесса. Йозеф и Лени целуются. Дядюшка Альберт взбешён.

Он считает, что племянник всё испортил, уединившись с Лени, вместо того, чтобы разговаривать с серьёзными людьми о своём процессе.

Адвокат Гульд посвящает Йозефа в тонкости своей работы. Он несколько месяцев составляет первое ходатайство и заговаривает клиенту зубы. Йозеф решает взять защиту в свои руки. Он не может спокойно работать в банке. Один из клиентов – фабрикант — предлагает ему поговорить о процессе с судейским художником Титорелли.

Йозеф бросает работу и пулей несётся к художнику. Титорелли рассказывает ему об устройстве судебной системы и трёх возможных путях исхода процесса – полном оправдании, мнимом оправдании и волоките. В благодарность за помощь художник навязывает Йозефу покупку своих картин.

Выходя из ателье Титорелли, герой попадает всё в те же судебные канцелярии.

У адвоката Йозеф знакомится с обедневшим коммерсантом Блоком, растратившим свои деньги и силы на адвокатов (у него их шесть). Блок рассказывает герою о подпольных и крупных адвокатах. Йозеф отказывает адвокату. Последний на его глазах унижает Блока, чтобы показать собственную значимость.

Через год после начала процесса Йозефу выносят смертный приговор. Двое мужчин отводят его за город и убивают ножом в сердце.

Источник: https://ktoikak.com/protsess-kafka-pereskaz/

В исправительной колонии

– Читайте, – сказал он.
– Не могу, – сказал путешественник, – я же сказал, что не могу этого прочесть.
– Вглядитесь получше, – сказал офицер и встал рядом с путешественником, чтобы читать вместе с ним.

Когда и это не помогло, он на большой высоте, словно до листка ни в коем случае нельзя было дотрагиваться, обрисовал над бумагой буквы мизинцем, чтобы таким способом облегчить путешественнику чтение. Путешественник тоже старался вовсю, чтобы хоть этим доставить удовольствие офицеру, но у него ничего не получалось.

Тогда офицер стал разбирать надпись по буквам, а потом прочел ее уже связно.
– «Будь справедлив!» написано здесь, – сказал он, – ведь теперь-то вы можете это прочесть.

Путешественник склонился над бумагой так низко; что офицер, боясь, что тот дотронется до нее, отстранил от него листок; хотя путешественник ничего больше не сказал, было ясно, что он все еще не может прочесть написанное.
– «Будь справедлив!» написано здесь, – сказал офицер еще раз.

– Может быть, – сказал путешественник, – верю, что написано именно это.

Жутковатая новелла, пугающая своей простотой и реалистичностью. Концовка немного скомкана, пришлось перечитать ее дважды, чтобы уловить суть. Наверное, именно из-за нее новеллу называют абсурдной, потому что никакого другого абсурда в ней, на мой взгляд, нет.

Эта новелла стала причиной, по которой впоследствии Кафку стали считать «пророком XX века» — описанные им методы «правосудия» стали практиковаться в немецких лагерях смерти в период Второй мировой войны.

Сюжет новеллы таков: путешественник приезжает на остров, где ему показывают аппарат, с помощью которого приводят в исполнение смертные приговоры. Ему также оказана честь быть свидетелем самой процедуры казни, перед которой офицер подробно описывает ему, как все будет происходить.

Все это происходит в присутствии осужденного и охраняющего его солдата, которые не понимают французского языка, на котором офицер говорит с путешественником.
Описание процедуры казни слабонервных может лишить сна на пару дней.

Путешественник хотел о многом спросить, но при виде осужденного спросил только:
– Знает ли он приговор?
– Нет, – сказал офицер и приготовился продолжать объяснения, но путешественник прервал его:
– Он не знает приговора, который ему же и вынесли?
– Нет, – сказал офицер, потом на мгновение запнулся, словно требуя от путешественника более подробного обоснования его вопроса, и затем сказал: – Было бы бесполезно объявлять ему приговор. Ведь он же узнает его собственным телом.
– Но что он вообще осужден – это хотя бы он знает?
– Нет, и этого он не знает – сказал офицер и улыбнулся путешественнику, словно ожидая от него еще каких-нибудь странных открытий.
– Вот как, – сказал путешественник и провел рукой по лбу. – Но в таком случае он и сейчас еще не знает, как отнеслись к его попытке защититься?
– У него не было возможности защищаться, – сказал офицер и поглядел в сторону, как будто говорил сам с собой и не хотел смущать путешественника изложением этих обстоятельств.
– Но ведь, разумеется, у него должна была быть возможность защищаться, – сказал путешественник и поднялся с кресла.
Офицер подошел к путешественнику и взял его под руку, сказал:

– Дело обстоит следующим образом. Я исполняю здесь, в колонии, обязанности судьи. Несмотря на мою молодость. Я и прежнему коменданту помогал вершить правосудие и знаю этот аппарат лучше, чем кто бы то ни было. Вынося приговор, я придерживаюсь правила: «Виновность всегда несомненна». Другие суды не могут следовать этому правилу, они коллегиальны и подчинены более высоким судебным инстанциям. У нас все иначе, во всяком случае, при прежнем коменданте было иначе.

Вот это по-настоящему страшно. Извращенность сути правосудия, его карающая, а не защитительная направленность, полная беззащитность человека перед его лицом и перед лицом государством.

Источник: https://www.livelib.ru/work/1001315033/reviews-v-ispravitelnoj-kolonii-frants-kafka

Франц Кафка — «В исправительной колонии»

Нам не известно ни точное время, ни точное место, куда автор поместил своих героев. Кроме того, что это какой-то тропический остров для каторжных, где начальство изъясняется по-французски.

Замкнутое пространство острова – идеальное место для литературного эксперимента на любую тематику, в особенности, социальную.

О том, что путешественник, как минимум, современник автора говорит упоминание в тексте об электрической батарее, как одной из составных частей адской машины.

Рассказ таков, что вполне может иметь несколько интерпретаций и смело считаться притчей или аллегорией. Меня не покидают сомнения, что моя версия грешит дилетантизмом, но все же позвольте представить ее вам.

Государственный аппарат, механизм государства, система органов государственной власти … Аппарат, механизм, система и прочие технические термины просто кричат о том, что государство – это машина и оно противопоставлено человеку как личности.

Государство — бездушная и безликая машина, а все кто её обслуживает — не более чем винтики. Машина — это не только аппарат для экзекуций. В рассказе машина олицетворяет собой систему власти, она — метафора бездушной и механической бюрократии.

В данном контексте власть, безусловно, воплощение зла и абсурда, и предназначена для подавления и уничтожения личности. Этот рассказ, по сути, парафраз романа «Процесс», в котором автор в сжатом виде отрефлексировал проблему власти и насилия над личностью, т.е.

все то, что потом будет развернуто в злоключениях Йозефа К.

Самый страшный фрагмент повествования тот, в котором описывается ломка человеческой личности. Экзекутор считает, что этот момент начинается с появления «… просветленности на измученном лице …». Садизм в чистом виде, но система может сломать человека не только при помощи боли. «Просветление мысли наступает и у самых тупых.

Это начинается вокруг глаз. И отсюда распространяется. Это зрелище так соблазнительно, что ты готов сам лечь рядом под борону. Вообще-то ничего нового больше не происходит, просто осужденный начинает разбирать надпись, он сосредоточивается, как бы прислушивается.

Вы видели, разобрать надпись нелегко и глазами; а наш осужденный разбирает ее своими ранами».

Ужасен офицер, выполняющий свой долг так, как он его понимает. Ведь далеко не всех сгоняли силой в айнзатцгруппы, многие шли в них по велению сердца.

При описании коменданта в первую очередь приходят в голову персонажи романов Джозефа Конрада «Сердца тьмы» и Блеза Сандрара «Принц-потрошитель, или Женомор». Комендант «был и солдат, и судья, и конструктор, и химик, и чертежник».

Он — создатель адской машины и безусловно неординарный человек, имеющий своих явных или тайных приверженцев. «его сторонники притаились, их еще много, но все молчат». «… существует предсказание, что через определенное число лет комендант воскреснет и поведет своих сторонников отвоевывать колонию…

». Его идеи популярны, и еще долго их семена будут лежать в благодатной почве. «структура этой колонии настолько целостна, что его приемник, будь у него в голове хоть тысяча новых планов, никак не сможет изменить старый порядок по крайней мере в течение многих лет».

И это лишний раз доказывает, что власть системы абсолютна, вроде как формально её уже нет, но она еще сидит в головах.

Рассказ оставляет много вопросов в основном своей концовкой.

) есть только одно лекарство — просвещение. Это еще можно как-то понять, списав на извечную половинчатость действий гуманистов всех мастей, но почему палач стал жертвой?  Что это за странный суицид? Вот этого я не могу понять.

По поводу других интерпретаций хочется сказать следующее. Религиозная трактовка, на которую в тексте есть несколько отсылок, не получила у меня дальнейшего развития, но я о ней думал. «Барона записывает на теле осужденного ту заповедь, которую он нарушил».

Эта версия всего лишь частный случай системы, когда в её роли выступает институт церкви. Но в ней работает уже не механизм «вина-страдание-просветление (подавление)», а «грех — страдание — искупление». Машина — Молох.

Причем если в первом случае как  утверждает офицер «Виновность всегда несомненна», то во втором, греховность тоже дана человечеству априори.

Источник: https://profi30.livejournal.com/340444.html

Читать онлайн электронную книгу В исправительной колонии — бесплатно и без регистрации!

ФРАНЦ КАФКА

В ИСПРАВИТЕЛЬНОЙ КОЛОНИИ

«Это весьма своеобразный аппарат,» — сказал офицер путешествующему исследователю и, несмотря на то, что аппарат был ему давно знаком, с известной долей восхищения окинул его взглядом.

Путешественник же, по всей видимости, лишь из вежливости принял приглашение коменданта присутствовать при экзекуции солдата, осуждённого за непослушание и оскорбление вышестоящего по званию. Хотя и в самой колонии особенного интереса к экзекуции не было.

Во всяком случае, в этой глубокой, песчаной, окружённой голыми склонами долине кроме офицера и путешественника находился лишь осуждённый — туполицый, длинноротый человек с запущенными волосами и лицом, — и солдат при нём, державший тяжёлую цепь, в которую вливались цепи потоньше, сковывавшие лодыжки и запястья осуждённого и его шею, и также соединявшиеся между собой цепочками. А осуждённый, между тем, выглядел настолько по-собачьи преданно, что, казалось, освободи его от цепей и отпусти бегать по склонам, — потребуется лишь свистнуть его к началу экзекуции.

Путешественник не разбирался в устройстве аппарата и вышагивал позади осуждённого с почти различимым безучастием, в то время как офицер совершал последние приготовления, — то залезал под вкопанный глубоко в землю аппарат, то взбирался по приставной лестнице, чтобы обследовать верх.

В действительности, это была работа, которую можно было переложить на механика, но офицер исполнял её с большим прилежанием, был ли он исключительным почитателем аппарата, или же из других причин не мог доверить этой работы никому другому. «Всё готово!» — наконец крикнул он и спустился по лестнице.

Он выглядел неимоверно изнурённым, дышал, широко открыв рот, а за воротник униформы у него были заткнуты два нежных дамских носовых платочка. «Эти униформы слишком плотны для тропиков,» — сказал путешественник вместо того, чтобы, как ожидал офицер, осведомиться об аппарате.

«Разумеется, — ответил офицер, отмывая испачканные маслом и жиром руки в заранее подготовленном ковше воды, — но они напоминают о Родине; ведь мы не хотим потерять Родину. Но посмотрите однако же на этот аппарат, — добавил он, вытер руки полотенцем и одновременно указал на аппарат. — До сей поры была необходима ручная работа, но теперь аппарат будет работать сам по себе.

» Путешественник кивнул и последовал за офицером. Тот решил на всякий случай обезопасить себя и добавил: «Сбои, конечно, случаются; я надеюсь, что сегодня их не будет, но с ними приходится считаться. Аппарат будет работать двенадцать часов подряд. И даже если возникнут сбои, то только несущественные, и их немедленно устранят.»

«Может быть, присядете?» — спросил он наконец, вытащил из кучи складных кресел одно и протянул его путешественнику; тот не смог отказаться. Он сел у края канавы, в которую мельком бросил взгляд. Она была не очень глубокой. С одной стороны была навалена в кучу выкопанная земля, с другой стоял аппарат.

«Я не знаю, — сказал офицер, — объяснил ли вам комендант, как аппарат работает.» Путешественник сделал неопределённый жест рукой; офицер же только и ждал повода сам объяснить работу аппарата. «Этот аппарат:» — сказал он и взялся за ручку ковша, на который опирался, — «:изобретение прежнего коменданта.

Я работал над ним начиная с первых проб, а также участвовал во всех остальных работах до самого их завершения. Заслуга же изобретения принадлежит только ему. Вы слышали о нашем прежнем коменданте? Нет? О, я могу сказать без преувеличения, что всё устройство колонии — дело его рук.

Мы, его друзья, ещё когда он был при смерти, знали о том, что устройство колонии настолько совершенно, что ни один его последователь, имей он хоть тысячу планов в голове, в течение многих лет не сможет изменить ничего из созданного предшественником. И наше предсказание вполне сбылось; новый комендант был вынужден это признать.

» «Бороной?» — переспросил путешественник. Он не очень внимательно слушал, солнце улавливалось и удерживалось лишённой тени долиной, было трудно собраться с мыслями.

Тем более удивительным казался ему офицер в облегающем парадном мундире, увешанном аксельбантами, отяжелённом эполетами, который так усердно излагал свой предмет и, кроме того, во всё время разговора то здесь, то там подкручивал отвёрткой болты. Солдат, кажется, находился в том же состоянии, что и путешественник.

Он обмотал себе вокруг обоих запястий цепи осуждённого, опёрся одной рукой на ружьё, его голова болталась на шее, и уже ничто не притягивало его внимания. Путешественнику это не казалось странным, поскольку офицер говорил по-французски, а ни солдат, ни осуждённый французского, конечно, не понимали. Тем более обращало на себя внимание то, что осуждённый несмотря на это внимательно прислушивался к объяснениям офицера. С неким сонливым упорством устремлял он взгляд туда, куда указывал офицер, и когда путешественник перебил того вопросом, то осуждённый, как и офицер, перевёл взгляд на путешественника.

«Да, борона, — подтвердил офицер, — подходящее название. Иглы расположены как на бороне, и всё целиком приводится в движение наподобие бороны, хоть на одном и том же месте и гораздо более изощрённо. Да вы сейчас поймёте сами. Сюда, на постель, кладут осуждённого. Я собираюсь сперва описать вам аппарат, и лишь затем начать процедуру.

Вам легче будет тогда следить за тем, что происходит. К тому же, зубчатая передача рисовальщика износилась; он очень скрежещет во время работы; почти невозможно друг друга расслышать; запасные части здесь, к сожалению, достать трудно. Так вот, это, как я сказал, постель. Она вся покрыта слоем ваты; о её назначении вы ещё узнаете.

На эту вату кладут осуждённого на живот, обнажённым, естественно; здесь находятся ремни для рук, здесь — для ног, здесь — для шеи, ими осуждённого пристёгивают. Здесь, в головах постели, на которую, как я сказал, сперва кладут человека лицом вниз, расположен небольшой войлочный валик, его легко отрегулировать таким образом, чтобы он попадал человеку прямо в рот.

Он предназначен для предотвращения криков и прикусывания языка. Конечно же, человек вынужден взять её в рот, иначе пристяжной ремень сломает ему шею.» «Это вата?» — спросил путешественник и наклонился поближе. «Да-да, — улыбнулся офицер, потрогайте.» Он взял руку путешественника и провёл ею по постели.

«Это специально обработанная вата, поэтому она так непривычно выглядит; я ещё расскажу о её назначении.» Путешественника аппарат уже немного увлёк; поднеся руку к глазам, защищая их от солнца, он кинул взгляд на его верх. Это было большое сооружение. Постель и рисовальщик имели одинаковый размер и выглядели как два тёмных сундука.

Рисовальщик размещался примерно в двух метрах над постелью; между собой они скреплялись четырьмя латунными стержнями по углам, почти сиявшими в лучах солнца. Между ящиками на стальном ободе парила борона.

Офицер едва ли обратил внимание на начальное равнодушие путешественника, зато его теперешний зарождающийся интерес не остался для него незамеченным; он прервал свои объяснения, чтобы дать путешественнику время на ничем не нарушаемое исследование. Осуждённый последовал примеру путешественника; не имея возможности прикрыть глаза рукой, незащищёнными глазами помаргивал он в высоту.

«Ну вот — человек уложен,» — сказал путешественник, откинулся в кресле и скрестил ноги.

«Да, — сказал офицер, немного сдвинул назад фуражку и провёл рукой по жаркому лицу, — теперь слушайте! Как постель, так и рисовальщик имеют по электрическому аккумулятору; постель использует его для самой себя, рисовальщик же — для бороны.

Вам, вероятно, встречались подобные аппараты в лечебницах; но движения нашей постели чётко рассчитаны — а именно, они должны пристрастно следовать движениям бороны. Бороне же доверено исполнение самого приговора.»

«И как звучит приговор?» — спросил путешественник. «Вы и этого не знаете? — удивился офицер и прикусил губу: — Прошу прощения, если мои объяснения сбивчивы; извините меня.

Раньше объяснения давал комендант; новый же комендант снял с себя эту ответственность; то, что он столь высокого посетителя:» Путешественник попытался оградить себя от восхваления обеими руками, но офицер настоял на своей формулировке: — «:столь высокого посетителя не информирует о форме приговора — это очередное новшество, которое:» — Он с трудом удержал на губах проклятия, взял себя в руки и сказал лишь: — «Мне об этом не сообщили, это не моя вина. Кроме того, я наилучшим образом осведомлён обо всех видах наших приговоров, поскольку здесь, — он хлопнул себя по нагрудному карману, я ношу соответствующие рисунки от руки прежнего коменданта.»

«Собственноручные рисунки коменданта? — спросил путешественник, — Он что же — объединял в себе всё: солдата, судью, химика, рисовальщика?»

«Именно так,» — сказал офицер, кивнув, с неподвижным, задумчивым взглядом. Потом он придирчиво взглянул на свои руки; они показались ему недостаточно чистыми, чтобы взять рисунки; он отошёл к ковшу и вымыл их ещё раз.

Затем вынул маленькую чёрную папку и сказал: «Наш приговор не звучит слишком строго. Закон, который преступил осуждённый, будет вписан бороной в его тело.

Этому осуждённому, например, — офицер указал на осуждённого, — в тело будет вписано: «Уважай твоего начальника!»»

Путешественник мельком посмотрел на осуждённого; в то мгновение, когда офицер указал в его сторону, тот держал голову опущенной, напрягая слух в надежде что-то уловить. Но движения его толстых сплюснутых друг о друга губ со всей очевидностью показывали, что он не в состоянии ничего понять.

Путешественник хотел задать множество вопросов, но под воздействием выражения лица осуждённого спросил лишь: «Знает ли осуждённый свой приговор?» «Нет,» ответил офицер и хотел было продолжить свои объяснения, но путешественник перебил его: «Он не знает приговора?» «Нет, — сказал офицер снова, помедлил секунду, как будто ожидая от путешественника объяснения его вопроса, и произнёс: — Было бы бесполезно сообщать ему приговор. Он же узнает его собственным телом.» Путешественник уже собрался умолкнуть, как вдруг почувствовал на себе взгляд осуждённого; казалось, он спрашивает, что думает путешественник по поводу описанного процесса. Поэтому уже откинувшийся в кресле путешественник снова наклонился вперёд и спросил: «Но то, что он приговорён, ему известно?» «Тоже нет,» — ответил офицер и улыбнулся путешественнику, будто ожидая теперь от него самых невероятных высказываний. «Нет, — повторил путешественник и провёл рукой по лбу, — в таком случае, он не знает, почему его защита потерпела крах?» «У него не было случая воспольтзоваться защитой,» — сказал офицер, глядя в сторону и говоря как бы сам с собой, чтобы не оскорбить путешественника объяснением столь очевидных вещей. «Но ему должна была быть предоставлена возможность защиты,» — сказал путешественник и поднялся с кресла.

Источник: https://librebook.me/v_ispravitelnoi_kolonii/vol1/1

Франц Кафка «В исправительной колонии»

Ученый-путешественник во время пребывания в неназванной стране удостоен почетного права присутствовать на довольно необычной, шокирующей процедуре отправления правосудия.

Входит в:

• — антологию «Фантастика века», 1995 г.
• — антологию «Timeless Stories for Today and Tomorrow», 1952 г.
• — антологию «Убийца и другие истории, исполненные неизъяснимого ужаса», 1992 г.
• — сборник «Кары», 1914 г.
• — антологию «The Weird: A Compendium of Strange & Dark Stories», 2011 г.
• — журнал «Иностранная литература» № 1, 1964», 1964 г.
• — антологию «Black Water: The Anthology of Fantastic Literature», 1984 г.
• — антологию «The Penguin Book of Horror Stories», 1984 г.
• — антологию «European Tales of Terror», 1968 г.

— антологию «Gabinet figur woskowych. Opowieści niesamowite.», 1980 г.

— антологию «Strange Dreams», 1993 г.

— антологию «От Эсхила до Кафки», 2019 г.

Экранизации:

— «Исправительная колония» / «La colonia penal» 1970, Чили, реж: Рауль Руис

 1965 г. 1989 г. 1990 г. 1991 г. 1991 г. 1992 г. 1994 г. 1995 г. 1995 г. 1995 г. 1998 г. 1999 г. 1999 г. 1999 г. 2000 г. 2000 г. 2001 г. 2001 г. 2001 г. 2004 г. 2005 г. 2005 г. 2005 г. 2006 г. 2006 г. 2006 г. 2006 г. 2006 г. 2007 г. 2007 г. 2007 г. 2008 г. 2008 г. 2008 г. 2008 г. 2009 г. 2009 г. 2010 г. 2010 г. 2011 г. 2012 г. 2012 г. 2014 г. 2014 г. 2014 г. 2014 г. 2015 г. 2015 г. 2015 г. 2015 г. 2015 г. 2015 г. 2016 г. 2016 г. 2016 г. 2016 г. 2016 г. 2017 г. 2017 г. 2017 г. 2017 г. 2017 г. 2017 г. 2017 г. 2018 г. 2018 г. 2019 г. 2019 г. 2019 г. 2019 г. 2019 г. 2019 г. 2019 г. 1964 г. 2004 г. 2009 г. Издания на иностранных языках: 1952 г. 1970 г. 1975 г. 1980 г. 1984 г. 1984 г. 1993 г. 1993 г. 2012 г. 2012 г.

Доступность в электронном виде:

Сортировка: по дате | по рейтингу | по оценке

Стронций 88, 20 ноября 2009 г.

Любопытный рассказ. И снова у Кафки идет, казалось бы, обыденное повествование… о машине экзекуции, о странной исправительной колонии со странными правилами. При этом вся «странность» возникает уже после прочтения; во время же – чувствуешь только лёгки холодок от происходящего.

Машина, которая пытает, вырезая на осужденном соответствующие правила, которые он нарушил… и экзекуция длится двенадцать часов и двенадцать часов подсудимый жив и чувствует спиной свой «грех» (причём осужден он за какую-то ерунду по человеческим меркам, но не по меркам места, в котором всё происходит) и на шестом часу к пытаемому приходит предсмертное прояснение сознания. А потом зубцы протыкают его и швыряют в специальную яму. И старый комендант, создатель машины, которому так поклоняется палач… Его странная могила в кофейне, могильный камень под столом в углу, с почти религиозными надписями. И главное это, наверное, ещё одно произведение Кафки на тему «человек-власть». Власть эта – комендант. Был старый комендант, и люди толпами ходили любоваться казнью, с интересом ожидали «шестого часа» и все хотели посмотреть на «просветление» так, что приходилось даже ввести правило «дети первые» так много было желающих. Но он умер и пришёл новый комендант с новыми взглядами. И люди тотчас же, мгновенно, приняли его идей… Но ведь люд- то в обоих случаях были одни и те же. Почему так? Откуда это скотское желание походить, угодить и даже думать, так как это делает власть? Вот вопрос…

И, в конце концов, делает с собой то, что делал со своими жертвами. Ложится под убийственные шипы. И машина, рушась, уничтожает его. Он делает это, потому что не может измениться, потому что измениться для него – предать. Это не преданность старому коменданту, это преданность себе, своему достоинству.

Так я понял этот рассказ.

Рассказ легко читается. Странные подробности, странные вещи (наподобие могильной плиты под столом в кофейне) делают рассказ каким-то… нет, словами не передам. Читать его стоит. Он – нечто особенное. И он запоминается, оседает в памяти.

Тиань, 22 февраля 2016 г.

Рассказ — аллегория, посредством которой автор раскрывает суть тоталитарных режимов. Тема не нова и не особо интересна, но Кафка сумел создать удивительно яркий образ офицера-судьи. Раскрывается этот образ не сразу.

Большую часть рассказа кажется, что офицер олицетворяет садистские элементы бесконтрольной власти, когда судья выступает в роли следователя и палача, а комендант лишь откуда-то издали выражает неодобрение и не дает денег на запчасти для пыточной машины.

Но в завершающей части истории офицер внезапно раскрывается с совершено иной стороны — мы видим безумного фанатика, убежденного в своей правоте. Не в силах предотвратить изменения, он добровольно ложится под пыточную машину и принимает мучительную смерть в стремлении постигнуть суть справедливости.

Почему он сделал это? В его системе мира машина есть инструмент внушения человеку надлежащего поведения. Нарушивший устав караульной службы солдат должен был научиться уважать начальника.

А какую цель преследовал офицер, сам себе определивший меру наказания в постижении сути справедливости? В чем заключался проступок, за который офицер приговорил сам себя? Не в тайном ли сомнении, внезапно прокравшемся в сознание при виде человека из другой системы? Или в желании использовать машину против путешественника? Ответа нет.

Ясно лишь одно: в короткие минуты подготовки к экзекуции офицер совершил нечто, что счел несправедливым и требующим соответствующего наказания. Он не ставит себя над системой, не требует поблажек в том, в чем сам никому их не давал.

Глобальное изменение режима свершилось, и этого никто не заметил.

Солдат и осужденный ушли в свои казармы, народ пьянствует в таверне, новый комендант по-прежнему где-то вдалеке, а путешественник бежит из безумного мира, где убийство считается синонимом правосудия.

Аллегория проста: тоталитарный режим держится на машине правосудия, приводимой в действие убежденными в своей правоте фанатиками. Машина и фанатизм существуют только совместно, гибель одного автоматически разрушает другое. А что придет на смену, неясно.

Судя по дистанцированности окруженного дамами коменданта, он не является фанатиком какой-либо идеи. Это хорошо. Но и четкой идеи в его действиях не прослеживается, видно лишь желание угодить духовенству и светскому обществу, — это страшно. Машина правосудия ведь не обязательно должна быть стеклянной. И в действие ее не обязательно должен приводить фанатик, жаждущий справедливости.

Рассказ оставляет крайне тяжелое впечатление.

Логические построения автора возражений не вызывают и некоторая абсурдность мира и поведения людей не мешает понимать суть и видеть аналогии с реальностью, но осадок настолько негативный, что по прочтении уже ничего не хочется: ни читать Кафку, ни размышлять над устройством общества и психологией людей. Хочется сбежать, как сбежал путешественник, и побыстрее, чтобы не успело накрыть безумие.

biohazard, 22 марта 2011 г.

Холодный, тонкий, дерзкий, абсурдный, реалистичный, глубоко продуманный и умный рассказ. И опять таки ничего античеловечного. Просто описание пыточной машины. Достаточно оригинальное, кстати. Что-то вроде ткацкого станка вкупе с печатной машинкой. Начинаешь понимать первоисточники современных пустых ужастиков. Но в новелле есть ИДЕЯ, в отличии от них.

Просто мир жесток, и Кафка, чем мог, тем и ответил на эту жестокость. И этот сторонний наблюдатель, он, конечно, был не трус, он смог твердо ответить «Нет» офицеру, но он просто не хотел вмешиваться во все это.

Как это похоже на нас, людей.

Sabina_uz, 1 ноября 2009 г.

Мне Кафка очень нравится. Он заслужил быть мирового уровня писателем множеством своих произведений. А это — лишь одно из них. Сам он, кстати, был человеком закомплексованным и несчастным.

Этот рассказ похож, как и др произведения на ночной кошмар, оттого и неприятное ощущение и оттого же это ощущение несусветицы, через некоторое время после прочтения (направление-то «абсурдизм», м/у прочим). Конечно нереально, да и такой машиной — таким способом невозможно «прописать» человека насквозь..

В общем, кому-то нравится. кому-то нет. Сногсшибательную идею я там для себя нашла:smile: — это то, что власть и порядки меняют и уродуют людей, а когда они устаревают, и эти люди с их взглядами.. приходят в негодность! Настает новое время, а тех — на свалку, значит.

Там много идей, это произведение, староватое, далековатое от Кинга, например.

Оно — притча (тоже многие знают) и герои там — «плоские» потому что они — символы, они не индивидуальности в полном смысле слова, путешественник, к примеру — взгляд со стороны на тоталитарную бесчеловечную машину (общество)… и т. д.

Так что РУКИ ПРОЧЬ от Кафки! Он- классик, а это автоматически уже перечеркивает невежественые отзывы о нем.

sanchezzzz, 3 мая 2009 г.

Ничего экстраординарного в этом рассказе нет. Всё описано настолько подробно, что ничего «додумывать» читателю не остаётся — как в старом анекдоте про жену и мужа: Кафка сказал, Кафка сделал, Кафка поспорил, Кафка оценил. Какой-то сногсшибательной внутренней идеи я также не приметил.

Да, немного мрачно, немного мерзко, немного страшновато, но и всего лишь. Вся эта мерзость изобретённой машины, которая должна вроде шокировать — не шокирует. Страх, который она должна возбуждать в читателе — не возбуждает.

Мрачная атмосфера улетучивается настолько же быстро, насколько быстро растворяется дым от сгоревшей спички, — и даже пахнет так же: кому-то вкусно (я знаю людей, которым нравится запах сгоревшей спички), кому-то не очень.

Что этому способствует? Я думаю, что сама манера повествования, такая обыденная, подробная до атома, но более всего — персонажи. Эти безымянные четверо — офицер, путешественник, солдат и осуждённый — словно рисунки на картоне от коробки или на обёрточной бумаге: серые, безжизненные и аморфные.

Бурундук, 16 декабря 2013 г.

Колония. Тропики. Жара. Осужденный. Экзекуция. Двенадцатичасовая пытка с летальным исходом за то, что человек заснул на посту.

С подробным описанием процесса, поведения пытуемого и прочими прелестями, которые очевидно должны нам дать понять (по замыслу автора) как жесток наш мир.

Лично мне они дали понять, что я хочу держаться подальше от творчества автора, от этой квинтэссенции мрачности и депрессивности, после которых хочется удавиться и забыться.

Для кого-то этот автор близок, кто-то считает его гением. Не буду спорить. Но форма подачи, стиль изложения и пронизывающее насквозь, как эта дурацкая пыточная машина, ощущение темной болезненной абсурдной безысходности, просто вывели меня из себя и не дали возможности оценить глубину таланта писателя.

Night Owl, 18 июля 2015 г.

«В исправительной колонии» — относительно большое произведение для творчества Кафки, хотя размер всё ещё не превышает рамки длинного рассказа или небольшой повести. Данную работу нельзя назвать особо успешной или идейной. Примечательна одна разве что подробностями описания пытки, но даже та же финальная сцена «Превращения» у Кафки получилось более жесткой и эмоциональной.

И хотя объём данного произведения доходит практически до авторского листа, сказать, что он оправдан нельзя. По сути, мы имеем всё тот же свойственный Кафке непонятный мир, законы и правила которого поражают главного героя-наблюдателя.

Кафка снова показывает, сколь мало в этом социуме значит жизнь человека, и как слепы люди даже к столь внушительным поступкам как аскетизм и самопожертвование. В принципе, жертва в его мировосприятии всегда оставалась бессмысленным и бесполезным действием — криком в пустоту безликих бюрократическо-социальных реалий.

Не самая лучшая работа автора, лишённая самых сильных сторон его таланта: лаконичности, абсурда и безупречной логики. Читать желательно, уже имея опыт знакомства с его манерой и более удачными работами.

Подписаться на отзывы о произведении

Источник: https://fantlab.ru/work41135

Читать

Франц Кафка

В исправительной колонии

– Это особого рода аппарат, – сказал офицер ученому-путешественнику, не без любования оглядывая, конечно же, отлично знакомый ему аппарат. Путешественник, казалось, только из вежливости принял приглашение коменданта присутствовать при исполнении приговора, вынесенного одному солдату за непослушание и оскорбление начальника.

Да и в исправительной колонии предстоявшая экзекуция большого интереса, по-видимому, не вызывала.

Во всяком случае, здесь, в этой небольшой и глубокой песчаной долине, замкнутой со всех сторон голыми косогорами, кроме офицера и путешественника, находились только двое: осужденный – туповатый широкоротый малый с нечесаной головой и небритым лицом – и солдат, не выпускавший из рук тяжелой цепи, к которой сходились маленькие цепочки, тянувшиеся от лодыжек и шеи осужденного и скрепленные вдобавок соединительными цепочками. Между тем во всем облике осужденного была такая собачья покорность, что казалось, его можно отпустить прогуляться по косогорам, а стоит только свистнуть перед началом экзекуции, и он явится.

Путешественник не проявлял к аппарату интереса и прохаживался позади осужденного явно безучастно, тогда как офицер, делая последние приготовления, то залезал под аппарат, в котлован, то поднимался по трапу, чтобы осмотреть верхние части машины. Работы эти можно было, собственно, поручить какому-нибудь механику, но офицер выполнял их с великим усердием – то ли он был особым приверженцем этого аппарата, то ли по каким-то другим причинам никому больше нельзя было доверить эту работу.

– Ну вот и все! – воскликнул он наконец и слез с трапа. Он был чрезвычайно утомлен, дышал, широко открыв рот, а из-под воротника мундира у него торчали два дамских носовых платочка.

– Эти мундиры, пожалуй, слишком тяжелы для тропиков, – сказал путешественник, вместо того чтобы, как ожидал офицер, справиться об аппарате.

– Конечно, – сказал офицер и стал мыть выпачканные смазочным маслом руки в приготовленной бадейке с водой, – но это знак родины, мы не хотим терять родину. Но поглядите на этот аппарат, – прибавил он сразу же и, вытирая руки полотенцем, указал на аппарат. – До сих пор нужно было работать вручную, а сейчас аппарат будет действовать уже совершенно самостоятельно.

Путешественник кивнул и поглядел туда, куда указывал офицер. Тот пожелал застраховать себя от всяких случайностей и сказал:

– Бывают, конечно, неполадки, надеюсь, правда, что сегодня дело обойдется без них, но к ним все-таки надо быть готовым. Ведь аппарат должен работать двенадцать часов без перерыва.

Но если и случатся неполадки, то самые незначительные, и они будут немедленно устранены… Не хотите ли присесть? – спросил он наконец и, вытащив из груды плетеных кресел одно, предложил его путешественнику; тот не смог отказаться.

– Не знаю, – сказал офицер, – объяснил ли вам уже комендант устройство этого аппарата.

Путешественник неопределенно махнул рукой; офицеру больше ничего и не требовалось, ибо теперь он мог сам начать объяснения.

– Этот аппарат, – сказал он и потрогал шатун, на который затем оперся, – изобретение прежнего нашего коменданта. Я помогал ему с самых первых опытов и участвовал во всех работах вплоть до их завершения. Но заслуга этого изобретения принадлежит ему одному.

Вы слыхали о нашем прежнем коменданте? Нет? Ну так я не преувеличу, если скажу, что структура всей этой исправительной колонии – его дело.

Мы, его друзья, знали уже в час его смерти, что структура этой колонии настолько целостна, что его преемник, будь у него в голове хоть тысяча новых планов, никак не сможет изменить старый порядок, по крайней мере, в течение многих лет. И наше предвидение сбылось, новому коменданту пришлось это признать. Жаль, что вы не знали прежнего коменданта!..

Однако, – прервал себя офицер, – я заболтался, а наш аппарат – вот он, стоит перед нами. Он состоит, как вы видите, из трех частей. Постепенно каждая из этих частей получила довольно-таки просторечное наименование. Нижнюю часть прозвали лежаком, верхнюю – разметчиком, а вот эту, среднюю, висячую, – бороной.

– Бороной? – спросил путешественник.

Он не очень внимательно слушал, солнце в этой лишенной тени долине палило слишком жарко, и сосредоточиться было трудно.

Тем больше удивлял его офицер, который, хотя на нем был тесный парадный отягощенный эполетами и увешанный аксельбантами мундир, так ревностно давал объяснения и, кроме того, продолжая говорить, еще нет-нет да подтягивал ключом гайку то тут, то там. В том же состоянии, что и путешественник, был, кажется, и солдат.

Намотав цепь осужденного на запястья обеих рук, он оперся одной из них на винтовку и стоял, свесив голову с самым безучастным видом. Путешественника это не удивляло, так как офицер говорил по-французски, а французской речи ни солдат, ни осужденный, конечно, не понимали.

– Да, бороной, – сказал офицер. – Это название вполне подходит. Зубья расположены, как у бороны, да и вся эта штука работает, как борона, но только на одном месте и гораздо замысловатее. Впрочем, сейчас вы это поймете. Вот сюда, на лежак, кладут осужденного… Я сначала опишу аппарат, а уж потом приступлю к самой процедуре. Так вам будет легче за ней следить.

К тому же одна шестерня в разметчике сильно обточилась, она страшно скрежещет, когда вращается, и разговаривать тогда почти невозможно. К сожалению, запасные части очень трудно достать… Итак, это, как я сказал, лежак. Он сплошь покрыт слоем ваты, ее назначение вы скоро узнаете.

На эту вату животом вниз кладут осужденного – разумеется, голого, – вот ремни, чтобы его привязать: для рук, для ног и для шеи. Вот здесь, в изголовье лежака, куда, как я сказал, приходится сначала лицо преступника, имеется небольшой войлочный шпенек, который можно легко отрегулировать, так чтобы он попал осужденному прямо в рот.

Благодаря этому шпеньку осужденный не может ни кричать, ни прикусить себе язык. Преступник волей-неволей берет в рот этот войлок, ведь иначе шейный ремень переломит ему позвонки.

– Это вата? – спросил путешественник и наклонился вперед.

– Да, конечно, – сказал офицер, улыбаясь. – Пощупайте сами. – Он взял руку путешественника и провел ею по лежаку. – Эта вата особым образом препарирована, поэтому ее так трудно узнать; о ее назначении я еще скажу.

Путешественник уже немного заинтересовался аппаратом; защитив глаза от солнца рукою, он смотрел на аппарат снизу вверх. Это было большое сооружение.

Лежак и разметчик имели одинаковую площадь и походили на два темных ящика.

Разметчик был укреплен метра на два выше лежака и соединялся с ним по углам четырьмя латунными штангами, которые прямо-таки лучились на солнце. Между ящиками на стальном тросе висела борона.

Прежнего равнодушия путешественника офицер почти не замечал, но зато на интерес, пробудившийся в нем теперь, живо откликнулся, он приостановил даже свои объяснения, чтобы путешественник, не торопясь и без помех, все рассмотрел. Осужденный подражал путешественнику; поскольку прикрыть глаза рукой он не мог, он моргал, глядя вверх незащищенными глазами.

– Итак, приговоренный лежит, – сказал путешественник и, развалясь в кресле, закинул ногу на ногу.

– Да, – сказал офицер и, сдвинув фуражку немного назад, провел ладонью по разгоряченному лицу. – А теперь послушайте! И в лежаке, и в разметчике имеется по электрической батарее, в лежаке – для самого лежака, а в разметчике – для бороны. Как только осужденный привязан, приводится в движение лежак.

Он слегка и очень быстро вибрирует, одновременно в горизонтальном и вертикальном направлениях. Вы, конечно, видели подобные аппараты в лечебных заведениях, только у нашего лежака все движения точно рассчитаны: они должны быть строго согласованы с движениями бороны.

Ведь на борону-то, собственно, и возложено исполнение приговора.

Источник: https://www.litmir.me/br/?b=12917&p=1

Читать онлайн "В исправительной колонии" автора Кафка Франц — RuLit — Страница 3

«Ну, теперь я уже обо всём осведомлён,» — сказал путешественник, когда офицер вернулся к нему. «Кроме самого главного, — сказал тот, взял путешественника под руку и указал наверх. — Там, в рисовальщике, находится зубчатый механизм, определяющий движение бороны, и этот зубчатый механизм устанавливается в соответствии с рисунком, отвечающим приговору.

Я по-прежнему применяю рисунки бывшего коменданта. Вот они. — Он вытащил несколько рисунков из кожаной папки. — Сожалею, но не могу дать их вам в руки, они — это самое дорогое, что у меня есть. Садитесь, я покажу их вам с расстояния, откуда вам будет хорошо видно.» Он показал путешественнику первый листок.

Путешественнику хотелось сказать что-нибудь внятное, но он видел лишь лабиринт многократно пересекающихся линий, покрывающих бумагу так плотно, что незаполненные пространства между ними были различимы лишь с большим трудом. «Читайте,» сказал офицер. «Я не могу,» — ответил путешественник. «Вполне доступно,» сказал офицер.

«Очень искусно, — сказал путешественник уклончиво, — но я не могу расшифровать.» «Да, — сказал офицер, рассмеялся и захлопнул папку, — это не чистописание для школьников. Нужно долго вчитываться. Вы тоже в конце концов разглядите. Конечно, это очень непростая надпись; она должна убивать не сразу, а в продолжение, в среднем, двенадцати часов; на шестом часу наступает переломный момент.

Большое, очень большое количество украшений должно дополнять шрифт; сама надпись огибает тело узким пояском; остальное тело предназначено для украшений. Не могли бы вы теперь удостоить вашего внимания работу борозды и аппарата в целом? — Смотрите!» Он вспрыгнул на лестницу, повернул какое-то колесо, крикнул вниз: «Осторожно! Отойдите в сторону!» — и всё пришло в движение.

Что-то ещё было не в порядке, что-то, заметное лишь ему одному; он снова взобрался наверх, запустил обе руки во внутренность рисовальщика, соскользнул вниз по стержню, чтобы быстрее оказаться внизу, и закричал, перекрикивая шум, с крайним напряжением в ухо путешественника: «Вам понятен процесс? Борона начинает писать; после того, как нанесена первая разметка надписи на спине человека, слой ваты начинает вращаться и медленно переворачивает тело на бок, чтобы предоставить бороне новое свободное пространство. В то же время, израненные надписью места ложатся на вату, которая вследствие специальной обработки сразу останавливает кровотечение и подготавливает к новому углублению надписи. Вот эти зубцы по краям бороны отрывают при дальнейшем переворачивании тела вату от ран и швыряют её в канаву, и борона продолжает работу. Таким образом пишет она глубже и глубже в течение двенадцати часов. Первые шесть часов осуждённый живёт так же, как раньше, только испытывает боль. Через два часа войлочный валик удаляют, так как у человека всё равно уже нет сил кричать. Сюда, в головах постели, кладут тёплую рисовую кашку в электрически подогреваемую миску, из которой осуждённый, если хочет, может есть, сколько достанет языком. Ни один не упускает этой возможности. Я не видел ни одного, а у меня большой опыт. Лишь на шестом часу интерес к еде оставляет его. Тогда я обычно становлюсь вот здесь на колени и наблюдаю за этим явлением. Последний кусок человек обычно не проглатывает, а катает его во рту и потом выплёвывает в канаву. Я в этот миг должен пригнуться, иначе плевок попадёт мне в лицо. Но как же тих становится человек на шестом часу! У глупейшего появляется вдруг понимание. Оно зарождается у глаз. Оттуда оно распространяется. Зрелище, способное соблазнить самому лечь под борону. Ничего большего не происходит, человек лишь начинает расшифровывать надпись, он подбирает губы, как будто к чему-то прислушиваясь. Вы видели, что расшифровать надпись глазами непросто; наш человек расшифровывает её ранами. Но это большая работа; ему требуется шесть часов для её завершения. Потом же борона совсем протыкает его и выкидывает в канаву, где он с плеском падает на вату в кровавой воде. На этом суд завершается, и мы с солдатом закапываем его.»

Путешественник наклонил голову к офицеру и, сунув руки в карманы сюртука, наблюдал за работой машины. Осуждённый тоже наблюдал за ней, но без понимания.

Он немного наклонялся и следил за подрагивавшими иглами, когда солдат, по знаку офицера, распорол ему сзади ножом рубаху и штаны так, что они упали с осуждённого; тот хотел было схватить упавшее тряпьё и прикрыться, но солдат вздёрнул его и сорвал последние клочки одежды. Офицер остановил машину, и в наступившей тишине осуждённого уложили под борону.

Его освободили от цепей, взамен пристегнув ремнями; в первый момент показалось, что для осуждённого это стало почти облегчением. А борона тем временем опустилась чуть ниже, поскольку он был худ.

Когда кончики игл коснулись его, по его коже пробежала дрожь; тогда как солдат был занят его правой рукой, он вытянул левую, сам не зная, куда, — но получилось в направлении путешественника. Офицер же неотрывно искоса наблюдал за путешественником, будто пытаясь прочитать на его лице впечатление от экзекуции, пусть пока лишь поверхностно ему описанной.

Ремень, предназначавшийся для запястья, порвался; наверное, солдат слишком сильно его затянул. Нужна помощь офицера, показал солдат, протягивая оторванный обрывок ремня.

Офицер подошёл и сказал, повернув лицо к путешественнику: «Машина очень сложно устроена, тут и там может что-то рваться или ломаться; но в общей оценке не следует ошибаться.

При бывшем коменданте у меня был свободный доступ к кассе исключительно для этих целей. Здесь был магазин, в котором хранились всевозможные запасные детали.

Сказать по правде, я был расточителен, — я имею в виду, тогда, не сейчас, — так думает новый комендант, ему ведь всё служит предлогом, лишь бы побороть старые порядки. Теперь касса для машины в его личном распоряжении, и если я спрошу новый ремень, то должен буду представить старый для подтверждения, а новый прибудет лишь через десять дней, окажется наихудшего образца и вообще никуда не годен. Как я в это время должен использовать машину — до этого никому нет дела.»

Путешественник подумал: судя поспешно, вмешиваться в чужие обстоятельства всегда рискованно. Он не был гражданином ни исправительной колонии, ни государства, которому она принадлежала. Если бы он хотел дать оценку, тем более — препятствовать осуществлению экзекуции, ему бы могли ответить: ты здесь чужой, молчи.

На это ему было бы нечего ответить, кроме того, что он сам не в состоянии себя понять, поскольку путешествует лишь с намерением смотреть, и ни в коем случае не затем, чтобы изменять чужое судопроизводство. Но исходя из того, как обстояли дела здесь, искушение вмешаться было большим. Несправедливость процесса и бесчеловечность экзекуции были вне сомнения.

В личной выгоде путешественника никто бы не заподозрил: осуждённый был ему чужим, не соотечественником и к сочувствию не располагал. Сам же путешественник имел рекомендации от высоких чинов, был принят с большой вежливостью, и то, что его пригласили на экзекуцию, казалось намёком на желание получить от него оценку этого суда.

Это было тем более вероятно, потому что комендант, как он теперь более чем отчётливо расслышал, не был сторонником этого процесса и вёл себя по отношению к офицеру почти враждебно.

Источник: https://www.rulit.me/books/v-ispravitelnoj-kolonii-read-39138-3.html