Сергей Петрович был студентом третьего курса естественного факультета. Родом он был из Смоленска, где до сих пор жили его родители и многочисленные братья и сёстры. Старший брат Сергея Петровича был доктором, хорошо зарабатывал, но помочь не мог, так как успел обзавестись семьёй. Поэтому Сергей Петрович существовал на стипендию московского студента.
Некоторое время Сергей Петрович снимал комнату на пару со студентом Новиковым. В ту пору он много пил, но все расходы оплачивал Новиков, очень умный, способный к языкам молодой человек, дававший дорогие уроки. В пьяном виде он был способен на безумства, и Сергей Петрович во всём следовал за ним.
Новиков помогал Сергею Петровичу переводить с немецкого труд Ницше «Так сказал Заратустра», в котором того поразила идея сверхчеловека и мысли философа «о сильных, свободных и смелых духом». Перевести труд до конца Сергей Петрович не успел — Новикова выслали из Москвы за скандалы.
Кроме отсутствия денег, существовали и другие факты, с которыми Сергею Петровичу приходилось мириться. Иногда он думал, что сама его жизнь — факт из той же категории. В отличие от Новикова с его выразительным лицом, Сергей Петрович был некрасив, что делало его неотличимым от тысяч других некрасивых людей. Этого не мог исправить даже высокий рост, поэтому Сергей Петрович горбился при ходьбе.
Но тяжелее всего Сергею Петровичу было сознавать, что он неумён. В младших классах гимназии его считали глупым, и священник назвал его «бестолочь смоленская и могилёвская». Он был настолько лишён индивидуальности, что остался без прозвища, — все называли его только Сергеем Петровичем.
Университетские товарищи считали Сергея Петровича ограниченным и никогда не беседовали с ним на серьёзные темы.
Тогда он убедился сам в своей ограниченности и убедился так крепко, что, если бы весь мир признал его гением, он не поверил бы ему.
Все умные мысли в голове Сергея Петровича были приобретёнными — каждой соответствовала страница книги, из которой он её вычитал. Свои же мысли были простыми и ничем не отличались от тысяч мыслей других неумных людей.
Как ни трудно было Сергею Петровичу, он смирился и с этим и стал мечтателем. Но даже мечты его были наивные и неглубокие. Он мечтал стать богатым или знаменитым, но представить всё в подробностях у него не хватало воображения. Когда же мечты начали приобретать черты реальности, Сергею Петровичу стало ещё труднее смириться «с суровым фактом — жизнью».
Сергей Петрович посещал студенческие собрания, ходил в гости и ездил «к женщинам». Только этих женщин он и знал, с другими же, чистыми и хорошими, Сергей Петрович даже не пытался познакомиться, поскольку был уверен, «что ни одна не полюбит его».
В действительности у него совершенно отсутствовала живая связь с людьми, делающая общество их приятным и необходимым.
Так незаметно происходил разрыв Сергея Петровича «с миром живых людей».
Сергей Петрович не читал ни серьёзных книг, ни романов. Признавал он только две книги: «80 000 вёрст под водой» Ж.
Верна, в которой его привлекала «могучая и стихийно свободная личность капитана Немо»; и «Один в поле воин» Шпильгагена, героем которой был благородный деспот.
Под влиянием Новикова Сергей Петрович начал читать биографии великих людей, но чем больше он узнавал о них, «тем меньше становился сам».
Так дожил Сергей Петрович до 23-х лет. Постепенно он начал привыкать к своей обыкновенности и замечать, что существуют люди глупее и обыкновеннее него. Он «стал меньше читать и больше пить водки». Летом в Смоленске у Сергея Петровича завязался первый в его жизни роман с некрасивой, но доброй девушкой, приходившей полоть огород.
Но бывали мгновения, когда он точно просыпался от глубокого сна и с ужасом сознавал, что он всё тот же мелкий, ничтожный человек; тогда он по целым ночам мечтал о самоубийстве.
В момент полного примирения с жизнью Сергей Петрович подружился с Новиковым, считавшимся среди студентов самым умным. Все думали, что он завёл себе тупого приятеля из тщеславия, и никто не верил его словам о том, что его друг не так глуп, как кажется.
Сергей Петрович же гордился Новиковым, преклонялся перед его быстрым умом и подражал ему. Однажды он заметил, что всё больше отстаёт от Новикова. Ницше помог понять Сергею Петровичу, насколько он «умственно далёк от своего друга».
Ницше, как «полуночное, печальное солнце», осветил «холодную, мертвенно-печальную пустыню» души и жизни Сергея Петровича. Но он всё равно обрадовался свету мыслей великого философа.
И как пламенно верующий юный жрец, к которому спустилось долгожданное божество, он таил его от посторонних взглядов и испытывал боль, когда к божеству прикасались грубые и дерзкие руки.
Сергею Петровичу не нравилось, когда Новиков «смеялся над туманным языком книги». Он чувствовал, что глубже понимает слова Заратустры, но не мог выразить свои мысли.
Тупое смирение с фактами кончилось незаметно для Сергея Петровича, словно «видение сверхчеловека» зажгло фитиль, прикреплённый к бочке с порохом. Это яркое, но нечётко очерченное видение осветило жизнь Сергея Петровича, похожую на длинный серый коридор без поворотов и дверей, по которому плывут серые тени людей.
Сергей Петрович постоянно сравнивал себя с Новиковым, и тот казался ему «чуждым и загадочным». Он не слишком огорчился, когда Новикова выслали из Москвы. Писать тот не обещал — не любил переписки — и жалел, что дал Сергею Петровичу прочесть Ницше.
Оставшись один, Сергей Петрович понял, что давно хотел остаться с Ницше наедине. С этой минуты никто им не мешал.
Сергей Петрович забросил учёбу и перестал общаться с приятелями. Никогда ещё «голова его не работала так долго и упорно», но «бескровный мозг не повиновался ему» и вместо истины выдавал готовые формулировки.
Измученный, уставший, он напоминал собою рабочую лошадь, которая взвозит на гору тяжёлый воз, и задыхается, и падает на колени, пока снова не погонит её жгучий кнут.
Этим кнутом стало для него видение сверхчеловека, владеющего силой, счастьем и свободой.
Сергей Петрович смотрел на себя со стороны и видел человека, для которого «закрыто всё, что делает жизнь счастливою или горькою, но глубокой, человеческой». Религию ему заменяла привычка к обрядности и суеверия. Бога он не отрицал, но и не верил в него. Людей он не любил, однако ненавидеть их тоже не умел.
Сергей Петрович читал о страшных убийцах, видел вконец опустившихся людей, слышал рассказы о подвигах во имя идеи и всякий раз думал: «А я бы не мог». В его ушах звучали слова Заратустры: «Если жизнь не удаётся тебе, если ядовитый червь пожирает твоё сердце, знай, что удастся смерть».
Книги внушили Сергею Петровичу сильное и бесплодное желание быть добрым, которое мучило его, как слепца — жажда света.
В его будущем не было место для добра — какое добро может принести акцизный чиновник, которым он собирался стать, пойдя по стопам отца.
Сергей Петрович представлял свою долгую, честную и нищую жизнь, после которой останется десяток похожих на него детей, а в газете напишут, что он был хорошим работником.
Наконец, Сергей Петрович понял, что полезен лишь как сырьё и объект. Он покупает вещи, еду и тем самым создаёт рабочие места и движет вперёд прогресс. Его жалкую жизнь может исследовать учёный или писатель и создать на её основе, как на фундаменте, свой шедевр. Такая полезность совершенно не удовлетворяла Сергея Петровича, поскольку находилась «вне его воли».
И всю его душу охватил стыд и глухой гнев человека, который долго не понимал, что над ним смеются, и, обернувшись, увидел оскаленные зубы и протянутые пальцы.
Его «я», не зависящее от слабого мозга, возмутилось, Сергей Петрович сказал себе: «Я сам хочу быть счастливым, сильным и свободным, и имею на это право» и восстал против обезличивающей его природы. Об этом он написал Новикову длинное и сумбурное письмо, но тот на него не ответил.
Сергей Петрович задумался, смог бы он стать счастливым при данных условиях, и сделал вывод, который заставил его «восстать против людей».
Перестав учиться, Сергей Петрович большую часть дня бродил по городу. На ходу было легче думать и подводить печальные итоги своей жизни.
Всё виденное говорило ему, что и для него возможно было бы относительное счастье, но что в то же время он никогда не получит его, — никогда.
Одно время он был уверен, что станет счастливым, разбогатев. Но Сергей Петрович не любил трудиться, доступная ему работа — учёба или должность акцизного чиновника — не приносила ему радости и удовлетворения.
Он любил простой физический труд на земле, любил странствовать и любоваться природой, но это было ему недоступно из-за происхождения и полученного образования, а сломать рамки и стать землепашцем ему не хватало сил и смелости.
Сергею Петровичу хотелось наслаждаться музыкой, искусством и любовью породисто-красивой женщины. Он стал грезить о деньгах, но вскоре понял, что доступный ему труд не принесёт богатства, а законные способы быстро разбогатеть не для него.
Сергей Петрович понял, что деньги лишь усугубляют несправедливости природы. Жизнь показалась ему железной клеткой с единственным выходом — смертью.
Сергей Петрович твёрдо решил умереть и считал, «что смерть его будет победою».
Смерть стала не желаемым, чего может и не быть, а неизбежным, таким, что произойдёт непременно. Из клетки открывался выход, и ‹…› он вёл в неизвестность и мрак.
Он верил, что его «я» уцелеет и сотворит себе «новые мозг и сердце».
В последние дни он стал таким же педантичным и аккуратным, как и прежде. Он сходил в баню, починил свою форменную тужурку и обошёл всех прежних приятелей. Впоследствии они уверяли, что уже тогда заметили его безумие, и считали, что спасти его могла только любовь женщины.
Самоубийство Сергей Петрович решил совершить в пятницу, когда большая часть студентов разъезжается по домам. Он написал Новикову толстое письмо, в котором сообщил о своём решении и приготовил для себя цианид.
Глядя на пузырёк с ядом, Сергей Петрович вдруг представил собственные похороны, могилу, тесный гроб, процесс разложения и словно проснулся. Его охватил ужас и жажда жизни. Вошла горничная, спросила, когда его будить, и Сергей Петрович понял, что может отказаться от своего решения и просто лечь спать. Он засыпал, переполненный радостью жизни.
Ему казалось, что спасённая жизнь радуется во всех малейших частицах его тела, пригретого одеялом.
Проснувшись утром, он не понял, почему всё ещё жив и что вчера так сильно напугало его. Он вспомнил своё письмо к Новикову и покраснел от стыда за свою трусость и бахвальство. Он написал Новикову последнее письмо, похожее на бред больного манией величия, и выпил яд. Раствор цианида оказался плохо приготовленным, и умер Сергей Петрович только к вечеру.
Посланная студентами телеграмма запоздала, и мать Сергея Петровича приехала уже после похорон. От сына ей остались книги, поношенная одежда и недавно зашитая тужурка.
???? Оцените пересказ
Мы смотрим на ваши оценки и понимаем, какие пересказы вам нравятся, а какие надо переписать. Пожалуйста, оцените пересказ:
Леонид Андреев – Гостинец
Леонид Андреев – Гостинец краткое содержание
Гостинец – читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
— Так ты приходи! — в третий раз попросил Сениста, и в третий раз Сазонка торопливо ответил:
— Приду, приду, ты не бойся. Еще бы не прийти, конечно прийду.
И снова они замолчали. Сениста лежал на спине, до подбородка укрытый серым больничным одеялом, и упорно смотрел на Сазонку; ему хотелось чтобы Сазонка подольше не уходил из больницы и чтобы своим ответным взглядом он еще раз подтвердил обещание не оставлять его в жертву одиночеству, болезни и страху.
Сазонке же хотелось уйти, но он не знал, как это сделать без обиды для мальчика, шмурыгал носом, почти сползал со стула и опять садился плотно и решительно, как будто навсегда. Он бы еще посидел, если бы было о чем говорить; но говорить было не о чем, и мысли приходили глупые, от которых становилось смешно и стыдно.
Так, его все время тянуло называть Сенисту по имени и отчеству — Семеном Ерофеевичем, что было отчаянно нелепо: Сениста был мальчишка-подмастерье, а Сазонка был солидным мастером и пьяницей и Сазонкой звался только по привычке.
И еще двух недель не прошло с тех пор, как он дал Сенисте последний подзатыльник, и это было очень дурно, но и об этом говорить тоже нельзя.
Сазонка решительно начал сползать со стула, но не доведя дело до половины, так же решительно всполз назад и сказал не то в виде укоризны, не то от утешения:
— Такие вот дела. Болит, а?
Сениста утвердительно качнул головой и тихо ответил:
— Ну, ступай. А то он бранить будет.
— Это верно, — обрадовался Сазонка предлогу. — Он и то приказывал: ты, говорит, поскорее. Отвезешь — и той же минутой назад. И чтобы водки ни-ни. Вот, черт!
Но вместе с сознанием, что он может теперь уйти каждую минуту, в сердце Сазонки вошла острая жалость к большеголовому Сенисте.
К жалости призывала вся необычная обстановка: тесный ряд кроватей с бледными, хмурыми людьми; воздух, до последней частицы испорченный запахом лекарств и испарениями больного человеческого тела; чувство собственной силы и здоровья. И, уже не избегая просительного взгляда, Сазонка наклонился к Сенисте и твердо повторил:
— Ты, Семен… Сеня, не бойся. Приду. Как ослобонюсь, так и к тебе. Разве мы не люди? Господи! Тоже и у нас понятие есть. Милый! Веришь мне аль нет?
И с улыбкой на почерневших, запекшихся губах Сениста отвечал:
— Вот! — торжествоал Сазонка.
Теперь ему было легко и приятно, и он мог уже поговорит о подзатыльнике, случайно данном две недели назад. И он осторожно намекнул, касаясь пальцем Сенина плеча:
— А ежели тебя по голове кто бил, так разве это со зла? Господи! Голова у тебя очень такая удобная: большая да стриженная.
Сениста опть улыбнулся, и Сазонка поднялся со стула. Ростом он был очень высок, волосы его, все в мелких кудряшках, расчесанные частой гребенкой, подымались пышно и веселой шапкой, и серые припухшие глаза искрились и безотчетно улыбались.
— Ну, прощевай! — сказал он, но не тронулся с места.
Он нарочно сказал «прощевай!», а не «прощай!», потому что так выходило душевнее, но теперь ему показалось этого мало. Нужно было сделать что-то еще более душевное и хорошее, такое, после которого Сенисте весело было бы лежать в больнице, а ему легко было бы уйти. И он неловко топтался на месте, смешной в своем детском смущении, когда Сениста опять вывел его из затруднения.
— Прощай! — сказал он своим детским тоненьким голоском, за который его дразнили «гуслями», и совсем просто, как взрослый, высвободил руку из-под одеяла и, как равный протянул ее Сазонке.
И Сазонка, чувствуя, что это именно то, чего не хватало ему для полного спокойствия, почтительно охватил тонкие пальчики своей здоровенной лапищей, подержал их и со вздохом отпустил.
Было что-то печальное и загадочное в прикосновении тонких горячих пальчиков: как будто Сениста был не только равным всем людям на свете, но и выше всех и всех свободнее, и происходило это от того, что принадлежал он теперь неведомому, но грозному и могучему хозяину. Теперь его можно было назвать Семеном Ерофеевичем.
- — Так приходи же, — в четвертый раз попросил Сениста, и эта просьба прогнала то страшное и величавое, что на миг осенило его своими бесшумными крыльями.
- Он снова стал мальчиком, больным и страдающим, и снова стало жаль его — очень жаль.
- Когда Сазонка вышел из больницы, за ним долго еще гнался запах лекарств и просящий голос:
- И, разводя руками, Сазонка отвечал:
— Милый! Да разве мы не люди?
Подходила пасха и портновской работы было так много, что только один раз в воскресенье Сазонке удалось напиться, да и то не допьяна. Целые дни, по-весеннему светлые и длинные, от петухов до петухов, он сидел на подмостках у своего окна, по турецки поджав под себя ноги, змурясь и неодобрительно посвистывая.
С утра окно находилось в тени, и в разошедшиеся пазы тянуло холодком, но к полудню солнце прорезывало узенькую желтую полоску, в которой светящимися точками играла приподнятая пыль.
А через полчаса уже весь подоконник с набросанными на него обрезками материй и ножницами горел ослепительным светом, и становилось так жарко, что нужно было, как летом, распахнуть окно.
И вместе с волной свежего, крепкого воздуха, пропитанного запахом преющего навоза, подсыхающей грязи и распускающихся почек, в окно влетала шальная еще слабосильная муха и проносился разноголосый шум улицы.
Внизу у завалинки рылись куры и блаженно кудахтали, нежась в круглых ямках: на противоположной, уже просохшей стороне играли в бабки ребята, и их пестрый, звонкий крик и удары чугунных плит о костяшки звучал и задором и свежестью. Езды по улице, находящейся на окраине Орла, было совсем мало, и только изредка шажком проезжал пригородный мужик; телега подпрыгивала в глубоких колеях, еще полных жидкой грязи, и все части ее стучали деревянным стуком, напоминающим лето и простор полей.
Когда у Сазонки начинало ломить поясницу и одеревеневшие пальцы не держали иглы, он босиком и без подпояски, как был, выскакивал на улицу, гигантскими скачками перелетал лужи и присоединялся к играющим ребятам.
Источник: https://mirvdochnoveniya.ru/kratkoe-soderzhanie/gostinecz-kratkoe-soderzhanie-rasskaza-andreeva-syuzhet-proizvedeniya
Краткое содержание рассказа «Праздник» (Андреев) | Литерагуру
Главный герой Николай Николаевич Качерин «с половины Великого поста почувствовал, что в мир надвигается что-то крупное, светлое и немного страшное в своей торжественности». Это была пасха, но он не был ей рад, так как вообще не способен был радоваться в то время.
Его тяготило осознание собственной греховности. Качерин был учеником седьмого класса гимназии, но уже имел пристрастие к вину и интимную связь со служанкой Дашей. Учился он плохо, однако его родители не знали об этом и относились к нему лучше, чем он того заслуживал.
«У Качерина было много приятелей и один друг, Меркулов, которого он любил горячо и нежно». Мать Николая встретила Меркулова, который только приехал. Он обещал зайти к другу.
Но он не сдержал слова и не пришел к Качерину, хотя Николай через Дашу достал красного вина и ждал его весь вечер. Это очень обидело героя, он стал чувствовать одиночество и заброшенность, в то время как другие ощущали праздничное настроение.
Все были счастливы, а он – нет. Николай выпил вино в одиночку и начал ненавидеть друга.
Стоит ли жить, когда так ничтожны и подлы люди? Стоит ли думать о себе, о своем достоинстве и жизни, когда ложь и обман царят над миром? Пусть гибнет все! Уже целых две рюмки выпил Качерин и не почувствовал хмеля.
Он ходил по комнате, садился и вновь ходил, и хватался руками за грудь и голову. Ему чудилось, что сейчас в них разорвется что-то и кровь потечет из глаз, вместо бесцветных слез.
И то проклинал он, то молил, то о мести думал, то о смерти, и уверен был, что никто на свете не терпел таких мучений, как он, и ни к кому не была так безжалостна жизнь и люди.
Так рассуждал Качерин, пока мать не позвала его в церковь. Он нарочно туда пошел, чтобы увидеть контраст между своим подавленным состоянием и всеобщим весельем: Качерин с поразительной ясностью представился самому себе в виде какого-то отверженца, Каина, на котором лежит печать проклятия.
Весь мир живых людей и неживых предметов говорил на одном веселом, звучном языке. Качерин один не понимал этого языка и мучился от дикого сознания одиночества». Однако в церкви он видит красивую девушку и влюбляется в нее. Тут же тоска проходит, он проникается атмосферой праздника и больше не мучается.
Он передает девушке свечу и падает на колени. «Он не понимал, где он находится, кто стоит возле него, и что поют где-то там, и откуда льется на него так много света. Он не знал, о чем плачет он такими горькими и такими счастливыми слезами, и стыдливо скрывал их, по-детски закрывая лицо руками.
Так хорошо и уютно было ему внизу, у людских ног, закрытому со всех сторон.
В один могучий и стройный аккорд слилось все, что видели его глаза, ощущала душа: и она, эта девушка, такая милая и чистая, к которой страшно коснуться, как к святыне, и жгучая печаль о себе, порочном и гадком, и страстная, разрывающая сердце мольба о новой, чистой и светлой жизни». Он прижался губами к коричневому платью и ощутил «то светлое, ради которого только и стоит жить на свете». Наступил праздник и для Качерина
Так автор переход из детского возраста в юношескую пору, когда личность человека толком не сформировалась. Этот период проходит бурно, подростки склонны к протестному поведению, не знают, чего хотят, но требуют от мира всего и сразу. Вот и Качерин пьет, плохо учится и заводит роман с Дашей, лишь бы доказать всем свою взрослость и самостоятельность.
Даже лучшего друга он выбирает постарше, чтобы казаться солиднее. Меркулов, очевидно, играет роль авторитета, поэтому его предательство так ранило мягкого и все еще по-детски обидчивого героя. Несмотря на свое демонстративное пренебрежение к порядкам и условностям, он все же тяготится чувством вины перед родителями и учителями.
Он чувствует, что ведет себя не так, как должно, но не знает, как нужно. Он несчастен, так как мучается неопределенностью своего возраста с нарастающей степенью ответственности, с которой он боится не справиться. Кроме того, Качерин – артистичный мальчик с нежной душой, его страдания наигранны, и он сам понимает это: «И пусть рисуюсь.
Ведь я негодяй,- с усмешкой передернул он плечами». Однако сложный подросток так же легко приходит в себя, как и расстраивается. Достаточно одной встречи в церкви, чтобы переубедить его. Мир преображается, вместе с праздником приходит определенность, которую герой находит в стремлении к добру и красоте.
Идея Андреева заключается в том, что нужно быть готовым впустить в себя добро и счастье. Герой долгое время сам был виновником своих бед, присоединяясь к той подлости, которую он видит повсюду. Он протестует против нее только словом, а до дела он еще не дорос. Когда же он приходит в церковь, его охватывает загадочная благостная эйфория этого места.
Он оставляет свое позерство в стенах своей комнаты и хочет проникнуть в души людей, его окружающих. Он позволяет своему детскому любопытству затмить подростковые кривляния и провести его куда-то вглубь жизни, где есть место счастью и радости.
Герой признался себе в том, что рисуется, то есть он мысленно стряхнул с себя эту накипевшую злость на мир и попробовал с этим миром соединиться, понять его, а не ругать. Тут же он впустил в душу светлые чувства, которые ее исцелили.
Интересно? Сохрани у себя на стенке!
Источник: https://LiteraGuru.ru/rasskaz-prazdnik-andreeva-soderzhanie-i-analiz/
Кусака — краткое содержание
c16a5320fa475530d9583c34fd356ef5
c16a5320fa475530d9583c34fd356ef5
c16a5320fa475530d9583c34fd356ef5
c16a5320fa475530d9583c34fd356ef5
В основе сюжета рассказа «Кусака»– судьба бездомной собаки, которая «никому не принадлежала». Она родилась на улице, никогда не знала, что такое «дом» и «хозяева».
Она боялась любого шороха и звука, боялась людей, так как видела от них только зло — уличные мальчишки кидали в нее камни и палки, а взрослые кричали на нее и смеялись, глядя, как она убегает. Дворовые собаки не пускали ее даже близко к домашнему теплу, и из-за этого она уходила все дальше от поселка.
Только один раз в жизни услышала она добрые слова от человека – это был пьяный мужик, который шел домой и был в таком состоянии, что ему всех было жалко. Жалко стало ему и грязную ободранную собаку, которая смотрела на него настороженным взглядом. Он подозвал Кусаку к себе, но она подошла не сразу, опасаясь подвоха.
Пока она думала, пьяному вдруг стало скучно и тоскливо и вместо того, чтобы погладить упавшую перед ним на спину собаку, он пнул ее в бок. С тех пор собака просто возненавидела людей и начала бросаться на них и кусать.
Наступила зима. Кусака нашла пустующую дачу и поселилась под ее верандой. Она словно охраняла эту дачу, даже громко лаяла и выбегала на дорогу, если кто-то проходил рядом, из-за чего была очень довольна собой.
Глава 2
Когда пришла весна, на дачу приехали люди. Кусака спряталась в кустах и смотрела на то, как они выгружают вещи.
Потом в сад вышла девушка, которая была настолько очарована садом и природой, что не заметила, как к ней подкралась собака – Кусака схватила ее зубами за платье и скрылась в кустах.
Ночью Кусака вновь вернулась на свое место под верандой – теперь ей казалось, что она охраняет не только саму дачу, но и живущих в ней людей.
Постепенно дачники привыкли к собаке, выходя по утрам на улицу, спрашивали о ней, даже дали ей имя — Кусака, к которому она скоро привыкла. Люди кормили Кусаку, а она с каждым днем подходила к ним все ближе, но все равно была готова убежать и спрятаться от любого резкого движения.
Окончательно «подружила» Кусаку с людьми все та же девушка, с которой собака познакомилась в день приезда дачников. Ее звали Леля, и она очень ласково подзывала Кусаку к себе, обещая дать сахару, если та подойдет.
И это произошло – Кусака во второй раз с момента рождения подошла к человеку и легла на спину, зажмурившись, так как на самом деле не знала, что ей ожидать. Но Леля не обидела собаку – она ее погладила. А потом позвала и детей, которые тут же подбежали.
Кусака насторожилась – раньше дети были чуть ли не главными ее обидчиками, но она понимала, что если сейчас кто-то из этих детей ударит ее, она уже не сможет укусить его, так как не чувствует больше злобы по отношению к людям.
Глава 3
Так Кусака поняла, что значит быть «чьей-то» собакой. Ее хорошо кормили и не обижали, и хоть привыкла она есть очень мало, этого хватило для того, чтобы шерсть ее стала чистой и лоснящейся.
В благодарность Кусака научилась «играть» — кувыркаться, прыгать и вертеться, правда, делала она это настолько неуклюже, что вызывала всеобщий смех, но этот смех не зарождал в ней обиды.
Кусака уже не нуждалась в том, чтобы самой искать себе пищу, и очень редко выходила за территорию дачи. А по ночам она все так же бдительно охраняла «своих» хозяев.
Глава 4
Наступила осень, и дачники стали собираться в город. Леля спросила у мамы, что же теперь делать с Кусакой, и та ответила, что Кусаку придется оставить на даче – ее нельзя держать в квартире. Леля горько заплакала, но мама успокоила ее тем, что пообещала взять в городе породистого щенка. И Леля перестала плакать.
Кусака наблюдала за тем, как незнакомые люди укладывают вещи, понимая, что происходит что-то нехорошее. Вышла Леля и позвала Кусаку с собой на шоссе. Шел дождь, и Леля, вдруг почувствовав скуку, повернула назад. Вскоре все уехали на вокзал, и только там Леля поняла, что не попрощалась с Кусакой.
Глава 5
А Кусака никак не могла понять, что произошло – она даже сбегала под дождем на станцию, никого там не нашла и вернулась на дачу. Наступала ночь. И ночь эта словно заполняла собой опустевшее место в душе собаки. Собака завыла, вкладывая в свой вой всю тоску и боль. Заканчивается рассказ словами: «Собака выла».
Источник: http://szhato.ru/andreev/31-kusaka.html
Андреев — Рассказ о семи повешенных
Старый, тучный, измученный болезнями человек сидит в чужом доме, в чужой спальне, в чужом кресле и с недоумением рассматривает своё тело, прислушивается к своим чувствам, силится и не может вполне осилить мыслей в своей голове: «Дураки! Они думают, что, сообщив мне о готовящемся на меня покушении, назвав мне час, когда меня должно было на куски разорвать бомбой, они избавили меня от страха смерти! Они, дураки, думают, будто спасли меня, тайком привезя меня и мою семью в этот чужой дом, где я спасён, где я в безопасности и покое! Не смерть страшна, а знание её. Если бы кто, наверное, знал день и час, когда должен умереть, он не смог бы с этим знанием жить. А они мне говорят: «В час дня, ваше превосходительство!..»
Министр, на которого революционеры готовили покушение, задумывается в ту ночь, которая могла стать его последней ночью, о блаженстве неведения конца, словно кто-то сказал ему, что он не умрёт никогда.
Злоумышленники, задержанные в установленное по доносу время с бомбами, адскими машинами и револьверами у подъезда дома министра, проводят последние ночи и дни перед повешением, к которому их наскоро приговорят, в размышлениях столь же мучительных.
Как это может быть, что они, молодые, сильные, здоровые, — умрут? Да и смерть ли это? «Разве я её, дьявола, боюсь? — думает о смерти один из пятерых бомбометателей, Сергей Головин. — Это мне жизни жалко! Великолепная вещь, что бы ни говорили пессимисты. А что, если пессимиста повесить? И зачем у меня борода выросла? Не росла, не росла, а то вдруг выросла — зачем?..»
Кроме Сергея, сына отставного полковника (отец при последнем свидании пожелал ему встретить смерть, как офицер на поле брани), в тюремной камере ещё четверо. Сын купца Вася Каширин, все силы отдающий тому, чтобы не показать сокрушающий его ужас смерти палачам.
Неизвестный по кличке Вернер, которого считали зачинщиком, у которого своё умственное суждение о смерти: совсем неважно, убил ты или не убил, но, когда тебя убивают, убивают тысячи — тебя одного, убивают из страха, значит, ты победил, и смерти для тебя больше нет.
Неизвестная по кличке Муся, похожая на мальчика-подростка, тоненькая и бледная, готовая в час казни вступить в ряды тех светлых, святых, лучших, что извека идут через пытки и казни к высокому небу. Если бы ей показали после смерти её тело, она посмотрела бы на него и сказала: «Это не я», и отступили бы палачи, учёные и философы с содроганием, говоря: «Не касайтесь этого места.
Оно — свято!» Последняя среди приговорённых к повешению — Таня Ковальчук, казавшаяся матерью своим единомышленникам, так заботливы и любовны были её взгляд, улыбка, страхи за них. На суд и на приговор она не обратила никакого внимания, о себе совсем забыла и думала только о других.
С пятерыми «политическими» ждут повешения на одной перекладине эстонец Янсон, еле говорящий по-русски батрак, осуждённый за убийство хозяина и покушение на изнасилование хозяйки (сделал он все это сдуру, услыхав, что похожее случилось на соседней ферме), и Михаил Голубец по кличке Цыганок, последним в ряду злодеяний которого было убийство и ограбление трёх человек, а тёмное прошлое — уходило в загадочную глубину. Сам себя Миша с полной откровенностью именует разбойником, бравирует и тем, что совершил, и тем, что теперь его ожидает. Янсон, напротив, парализован и содеянным, и приговором суда и повторяет всем одно и то же, вкладывая в одну фразу все, чего не может выразить: «Меня не надо вешать».
Текут часы и дни. До момента, когда их соберут вместе и затем вместе повезут за город, в мартовский лес — вешать, осуждённые поодиночке осиливают мысль, кажущуюся дикой, нелепой, невероятной каждому по-своему.
Механический человек Вернер, относившийся к жизни как к сложной шахматной задачке, мигом исцелится от презрения к людям, отвращения даже к их облику: он как бы на воздушном шаре поднимется над миром — и умилится, до чего же этот мир прекрасен. Муся мечтает об одном: чтобы люди, в чью доброту она верит, не жалели её и не объявляли героиней.
Она думает о товарищах своих, с которыми суждено умереть, как о друзьях, в чей дом войдёт с приветом на смеющихся устах. Сережа изнуряет своё тело гимнастикой немецкого доктора Мюллера, побеждая страх острым чувством жизни в молодом гибком теле.
Вася Каширин близок к помешательству, все люди кажутся ему куклами, и, как утопающий за соломинку, хватается он за всплывшие в памяти откуда-то из раннего детства слова: «Всех скорбящих радость», выговаривает их умильно… но умиление разом испаряется, едва он вспоминает свечи, попа в рясе, иконы и ненавистного отца, бьющего в церкви поклоны. И ему становится ещё страшнее.
Янсон превращается в слабое и тупое животное. И только Цыганок до самого последнего шага к виселице куражится и зубоскалит. Он испытал ужас, только когда увидел, что всех на смерть ведут парами, а его повесят одного. И тогда Танечка Ковальчук уступает ему место в паре с Мусей, и Цыганок ведёт её под руку, остерегая и нащупывая дорогу к смерти, как должен вести мужчина женщину.
Восходит солнце. Складывают в ящик трупы. Так же мягок и пахуч весенний снег, в котором чернеет потерянная Сергеем стоптанная калоша.
Источник: https://xn—-8sbhepth3ca.xn--p1ai/blog/andreev_rasskaz_o_semi_poveshennykh/2016-07-09-1925
Загрузка...
