Краткое содержание рассказов владимира сорокина за 2 минуты

Владимир Сорокин — известный в России писатель, который был удостоен ряда престижных премий за свои романы.

После окончания университета Сорокин решил не идти работать по полученной специальности инженера, а податься в редакторы в один из местных журналов. Свой писательский талант Сорокин развивал постепенно, начиная с публикации различных рассказов в газетах и журналах. Лишь в 1985 году он представил публике полноценный роман — «Очередь».

Помимо создания книг автор проявил себя и как художник и как сценарист. Представляем вам все книги Владимира Сорокина.

Ледяная трилогия

Путь Бро

У Бро свой взгляд на окружающую действительность. По его мнению, жизнь — всего-навсего ошибка, а её противоположность — вечная гармония небесных тел, сложнейший алгоритм и чётко выверенный часовой механизм.

Идеалом творения нашего мира, полного изъянов и несовершенства, будет лёд, падающий с неба. Но как странно: лёд тает и превращается в воду.

Вероятно, и в идеальной схеме может возникнуть сбой…

Лёд

Те мясные машины, что бродят по планете, мертвы внутри. У них есть свои страхи, страсти, желания, но их сердца спят и никогда не смогут пробудиться к жизни…
Но есть те, кто познал истину и может говорить сердцем — это Братство Света.

Пробудить избранных может лишь Бро — первый человек, прикоснувшийся к Тунгусскому метеориту.

Он отправляется в долгое путешествие по миру, чтобы разыскать своих братьев и сестёр, ведь только Бро отличит мясную машину от Человека Льда.

23000

Близится решающий день. День, когда сомкнётся круг… Двадцать три тысячи членов из тайного Братства достигнут цели, путь к которой растянулся на долгие годы.

В мыслях каждого, кто знает аббревиатуру «LЁD» звучит лишь один вопрос: что будет с Землёй после свершения ритуала?

И да. Для чего нужны членам братства ледяные молоты?…

Без серии

Манарага

• Что ждёт бумажную книгу, чьи страницы так очаровательно перебирает ветер, в мире голограмм и разумных блох, золотистых рыбок и живородящего меха, после Второй исламской революции и Очередного средневековья?
• У главного героя — подпольщика, великого мастера и тонкого романтика — весьма необычная профессия.
• Мы по-новому посмотрим на книгу, прочтём восторженную эпитафию бумажной литературе и услышим гимн её бесконечной жизни.

День опричника

Какие подвиги ежедневно должен совершать опричник, надёжда и опора державы российской? Поймать золотую рыбку да пустить красного петуха? Этого бесконечно мало.

Перед Вами разворачивается пёстрое балаганное действо, которое рассмешит Вас до колик и заставит рыдать горючими слезами от неутешительных и мрачных предсказаний.

Помни, опричник: слово и дело, двоемыслие и насилие. Помни…

Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль

В созданном Владимиром Сорокиным мире всё переворачивается с ног на голову: язык, человеческий разум, законы природы и общества, политический строй.

Перед Вами пять произведений — бесконечно разных и непредсказуемых. Вас, несомненно, покорят игры с речью и шокируют сюжеты, Вы будете задыхаться на каждом резком повороте от неожиданности происходящего.

Чего ждать от литературного пророка нашего века? Пугающих предсказаний или поразительно прекрасного будущего? Пусть причудливо плетётся нить историй…

Сахарный Кремль

Пятнадцать антиутопических рассказов, действие которых разворачивается в середине XXI века после трёх разноцветных смут — белой, красной и серой, объединяются в роман с приторно-липким названием «Сахарный Кремль».

Отныне правительственный строй — самодержавие. Каждый шаг предельно регламентирован, каждое движение — включая взмахи ресницами — расписано. Простым людям разрешено покупать товары исключительно отечественного производства, а элите открыт доступ к китайским вещам.

Реальность призрачна и обречена размокнуть, подобно сахарной башенке в стакане чая…

Теллурия

Будущее Европы после разительных перемен в мире и самом устройстве человека столь реально и понятно.

На пёстром гобелене Новейшего средневековья сосуществуют (мирно? немирно?) псоглавцы и кентавры, крошечные люди и великаны, православные коммунисты и отчаянные крестоносцы. Здесь всё узнаваемо и неузнаваемо. Заново перетасованы и разделены народы: княжества, королевства, республики, ханства…

В бесконечном разнообразии человечество объединяет одно — поиск царства Божьего на земле, идеального и совершенного абсолюта. Взоры ищущих обращены к залежам металла, что приносит счастье… Теллурия — слово-мечта…

Голубое сало

Второе января 2048 года… С этой минуты начинается роман, в котором Борис Глогер вместе с другими сотрудниками глубоко засекреченного военного объекта добывает голубое сало.

О, это удивительное вещество! у него нулевая энтропия, а получить его можно исключительно в виде подкожных отложений клонов величайших литераторов. Пастернак, Чехов, Достоевский, Ахматова…

Но ход истории меняется, когда монахи из патриотического ордена проникают на базу и похищают сало. Цель? Заморозить, отправить в прошлое и… читать!

Норма

Обыск в квартире диссидента… Сотрудник КГБ обнаруживает рукопись, которая давно и стабильно не покидает список запрещённых. Но он начинает читать роман о жизни простых советских людей, что обязаны принимать «Норму» по достижении определённого возраста.

Что такое «Норма»? Это фекалии, спрессованные по особой технологии и взрослые ломают голову над тем, как объяснить своим детям важность принятия м следования «Норме»…

Ледяная трилогия

Он был первым, кто прикоснулся к Тунгусскому метеориту и обнаружил таинственный Лёд, прилетевший из Космоса. И сердце его отныне разбужено и умеет слышать.

Он бродит по свету в поисках братьев и сестёр, чтобы передать свои знания и двадцать три слова, открывающих путь к сердцу избранного.

Где вы, светловолосые, голубоглазые? Ваше сердце пробудит ледяной молот.

Такова миссия Бро.

Метель

Что за странный чужеземный вирус вызвал эпидемию в русской деревне? Откуда на заснеженных полях появляются крохотные хрустальные пирамидки?

Откуда берутся дома из самозарождающегося войлока и что за таинственные витаминдеры обитают там?

Сельский доктор Гарин отправляется в путь…

Очарованный остров. Новые сказки об Италии (сборник)

1. Чтобы получился особенный сборник рассказов, пропитанных удивительным, очень личностным настроением с солёным запахом моря и привкусом тёрпких древнегреческих мифов, нужны писатели.
2. Точные, глубокие, ёмкие, способные разглядеть себя в острове Капри и запечатлеть на бумаге свою рефлексию…

Тридцатая любовь Марины

Нежная красавица Марина преподаёт музыку, предаётся сладострастным утехам с девушками, верно дружит с диссидентами, обожает читать запрещённые книги и все сильнее ненавидит Советский Союз…

Новая возлюбленная и горькое чувство одиночества захлёстывает сердце..

Лишь глубокое чувство к секретарю парткома, который как две капли воды похож на великого писателя-диссидента, пробуждает гармонию и… Марина теряет свою идентичность, растворяясь в бесконечном потоке штампов.

Сердца четырех

Перед Вами — книга-деструктор, чудный концентрат сюрреализма.

Лишь беглый и поверхностный взгляд цепляется за аморальные сюжеты садистского боевика, в котором напрочь отсутствует логика. Но нелогичные поступки героев гротескно высмеивают прогнившие моральные ценности и серую повседневность.

Просто внимательно приглядитесь к строкам и словам, откройте своё сердце фантасмагорической прозе Владимира Сорокина…

Роман

Откройте «Роман», чтобы насладиться неожиданностью.

Концептуально, абсурдно и максимально эпатажно. Слащавая, приторно-пасторальная история, которая способна оправдать все самые ужасные предположения.

Концентрированный абсурд взбодрит классическое, тургеневское повествование и чувство тошноты уйдёт, пробудив Вас и обострив все рецепторы…

Пир (сборник)

• Тринадцать рассказов, которых объединяет одно — пища.
• Пища во всех её проявлениях и видах: духовная, физическая и её конечная форма в виде испражнений.

Тринадцать рассказов, каждый из которых написан особым языком, чтобы точно представить искушённому читателю «вывернутые» стили русской и зарубежной литературы.

Всё будет доведено до максимальной точки абсурда в фирменном стиле Сорокина.

Заплыв (сборник)

1. Великий и ужасный Владимир Сорокин представляет сборник рассказов — в меру безумных и безмерно абсурдных.

2. Кому-то они могут понравиться, кому-то нет, но равнодушных не останется…
3. Ультрасовременное общество, концептуальные зарисовки про лично-общественную жизнь альтернативного Советского Союза, содомия, постреализм и удивительный писательский стиль, который способен очаровать и увлечь каждого…

Ледяная трилогия (сборник)

• Динамичный и непредсказуемый сюжет объединяет три романа под одной обложкой.
• В них в полной мере отражены основные черты сорокинской прозы — яркая карнавальность и деконструкция жанра.
• Но идея избранности и обречённости, истоки бесчисленных трагедий XX века предстают в совершенно неожиданной авторской трактовке на фоне «ледяной» версии падения Тунгусского метеорита.

Моноклон (сборник)

Чистый, звенящий воздух, голубая гладь тихой речки, тёплое парное молоко. Удивительно хороша и чиста русская деревня! Но чёрная лошадь с белым глазом предвещает беду. Достаточно взглянуть на календарь и вечером оторвать листок с чётко пропечатанным «21 июня»…

1. Кухня на девяти квадратных метрах. Здесь всё приземлённо и прозаично, но каждый предмет здесь готов поведать свою историю… Пусть в тишину, но молчание душит…
2. И у Тамары Семёновны, которая отправляется на митинг оппозиции, приготовила под своей юбкой — сюрприз для митингующих…
3. Но сюжетов намного больше на страницах постмодернистского сборника Владимира Сорокина.

Обелиск (сборник)

Поток чистейшего сознания, сумасшедшая карусель, с которой невозможно сойти. Тонкая грань между пошлыми, грубыми насмешками и рафинированным сумасшествием.

Изысканная игра с элементами мерзости, эстетикой отвратительного и рубленными советскими лозунгами.

Готовьтесь к худшему, но мы предупреждаем: нечто ещё более омерзительное и противное впереди…

Первый субботник (сборник)

• Все герои этого сборника обречены: те, кто мимикрировал под живых людей, вводя в заблуждение окружающих и неискушённого читателя, разлагаются окончательно, превращаясь в массу гнилой плоти или речевые клише.
• Ранние рассказы Владимира Сорокина, в которых легко увидеть начало мощного авторского эксперимента — абсурдного, деструктивного и сюрреалистичного.
• Именно с них писатель начал свою карьеру…

Источник: https://TopSpiski.com/knigi-vladimira-sorokina/

Вышел новый сборник рассказов Владимира Сорокина "Белый квадрат"

Вышел новый сборник рассказов Владимира Сорокина «Белый квадрат». Девять образцов его короткой прозы, лишь часть из которых публиковалась раньше.

Сорокин занимает в современной литературе не просто заметное место. Заметное место занимают десятка три прозаиков. Но Сорокин стоит особняком, он как бы вне конкуренции. Так, как пишет он, не пишет никто. Его «поляна» принадлежит только ему, и если кто-то решится зайти на эту территорию, его легко схватить за руку: это не твое, это Сорокин, это место уже занято!

Главное значение Сорокина в современной литературе, как бы его ни оценивать, состоит в том, что он еще в 90-е годы снял в ней какие-то казавшиеся нерушимыми запреты, «табу».

Когда в России в 1992 году вышла его первая книга, а это был тоже сборник рассказов, то лично мне всерьез казалось, что в русской литературе случилась какая-то революция или произошел пожар. Потому что ТАК в ней еще не писали. ТАК было писать нельзя.

Дело было в шокирующей состыковке традиционных смыслов, нравственных ценностей, выработанных не только в дореволюционном прошлом, но и в ХХ веке, и даже в советское время, с чем-то, что было «из другой оперы».

Когда в России вышла его первая книга, казалось, что в литературе случилась революция или произошел пожар

Влюбленный в своего учителя советский школьник в конце одного рассказа со смаком поедал его кал, а парочка юношей после комсомольского собрания, описанного во вдохновенной соцреалистической манере, грызла наискось отрубленную человеческую челюсть. Такого «фола» (английское foul — нарушение правил) в русской литературе еще не было. Это было не «на грани фола», а уже за гранью. И этим Сорокин шокировал, ошеломлял неподготовленного читателя, а я лично таким и был.

Впрочем, входил он в литературу достаточно невинным соцартовским романом «Очередь», вышедшим в издательстве «Синтаксис» во Франции. Там талантливо передавался абсурд позднесоветских очередей.

Боюсь только, ранний опус Сорокина новому поколению читателей будет совершенно невнятен, как невнятны им и рассказы Зощенко о быте 20-х годов и даже некоторые места в «Мастере и Маргарите», где в самом начале романа продавщица киоска почему-то обижается, когда у нее просят «нарзану».

Источник: https://rg.ru/2018/09/02/vyshel-novyj-sbornik-rasskazov-vladimira-sorokina-belyj-kvadrat.html

Как писался роман «Норма» и почему его нужно перечитывать сегодня — мнение Владимира Сорокина

На эту интересную закономерность обратили внимание в Институте свободных искусств и наук Московского международного университета и предложили Владимиру Сорокину обсудить с читателями свой первый роман, а также создали на его основе арт-проект «Коллективная норма», в котором желающие могли предлагать визуальные образы, с которыми у них ассоциируются цитаты из «Нормы».

Почему именно сегодня стоит перечитывать «Норму»? Что случилось с безымянным пенсионером, бомбардировавшим письмами Мартина Алексеевича? Где в Москве можно напитаться сорокинской хтонью, и есть ли будущее у литературы после того, как были написаны «Норма» и «Тридцатая любовь Марины»? На эти вопросы Владимир Сорокин ответил на лекции, состоявшейся 1 марта в ИСИН ММУ.

Что такое «Норма»?

«Норма была старой, с почерневшими, потрескавшимися краями».

Владимир Сорокин, «Норма»

Как объясняет сам Владимир Сорокин, эту книгу даже нельзя назвать романом, в 80-е ее называли просто «Нормой». Она состоит из семи частей, написанных в жанрах от небольших зарисовок, сделанных почти в стилистике социалистического реализма, до эпистолярного (знаменитых «Писем Мартину Алексеевичу») или описания производственного совещания.

В истории российской литературы немного книг, в которых было бы продемонстрировано столь же кардинальное неприятие советской действительности, как в «Норме».

Давящее на человека от детского сада (пропитанного, по выражению Сорокина, «сочетанием сюсюкания и насилия») до гробовой доски требование быть таким же, как все, нормальным, делать то, что от тебя хочет общество, метафорически превращается в романе в сцены организованного государством централизованного поедания фекалий, а блестяще стилизованные под официозную прозу или речь советских обывателей эпизоды заканчиваются гротескным насилием или сумасшествием.

Что такое «Коллективная норма»?

«От вас судьба Рассеи зависит. Она на вас обопрется, на молодых».

Владимир Сорокин, «Норма»

Для того чтобы представить, какими новыми коннотациями обрастают фрагменты «Нормы» в эпоху социальных сетей и всеобщего доступа к интернету, в Институте свободных искусств и наук ММУ был реализован проект «Коллективная норма». Из романа Сорокина были выбраны 100 цитат, которые предлагалось проиллюстрировать, нарисовав картинку самостоятельно, сделав коллаж или обнаружив подходящую картинку в интернете.

Интересно, что самыми популярными среди пользователей оказались цитаты «Ордера на обыск и арест будут предъявлены в вашей квартире», «Столица, чего ж ты хочешь» и «„Я русский“, — прошептал он, и слезы заволокли глаза, заставив расплыться и яблони, и забор, и крапиву» — тех, что явственнее всего описывают реальность, в которой мы продолжаем находиться: с накалом пропагандистского патриотизма, чувством опасности, исходящим от власти, и Москвой, противопоставленной остальной России. Коллаж из этих изображений затем был подарен Владимиру Сорокину.

Встреча с писателем была организована в рамках открытого лектория «Важнее, чем контрапункт».

Аналогичным образом преподавателями открытого лектория становятся люди, которые заставляют своих слушателей находить междисциплинарные связи, видеть мир искусства во всей его полноте и обнаруживать в явлениях кардинально новые смыслы.

Помимо Владимира Сорокина преподавателями открытого лектория в марте становились и другие люди, встречи с которыми меняют взгляд на мир: Борис Юхананов, Олег Аронсон, Артур Аристакисян и Юрий Муравицкий, а в мае ожидается выступление Валерия Подороги и режиссера Анатолия Васильева.

Сейчас в ИСИН ММУ открыт набор в магистратуру, где реализуется уникальная модель гуманитарного образования: преподаватели на протяжении двух лет взаимодействуют со студентами, помогая им создавать творческие проекты в рамках направлений «Литературная школа», «Психоанализ лакановской ориентации», «Исследование звука», «Менеджмент в сфере культуры» и «Исследование классики». Также в ИСИН ММУ работает Открытая лаборатория перевода.

Почему «Норма» снова становится актуальной?

«Здравствуйте дорогой Мартин Алексеич! Пишу вам сразу по приезду, прямо вот только что вошел и сел писать».

Владимир Сорокин, «Норма»

Как рассказал Владимир Сорокин, перед лекцией он думал, о какой именно из своих книг будет говорить.

Хотя выбрать для разговора романы об «опричной России» выглядело бы более очевидным решением, рассуждения о них в последнее время уже превратились в некоторое общее место, в то время как его первая книга в последнее время становится всё более актуальной.

По мнению Сорокина, мы живем в ретровремя, в которое всё советское объявляется хорошим, и этот период всё сильнее напоминает те годы, когда «Норма» и была написана. Во всяком случае, для того, чтобы получить свою ежедневную порцию «нормы», сейчас достаточно включить новостные программы на российском телевидении.

Возможная причина этого, полагает Сорокин, заключается в том, что рычаги, которыми пользуется власть для управления обществом, были сконструированы именно в те времена, и хотя эта «коробка передач» успела порядком проржаветь, работать она продолжает вполне эффективно.

А хтонь, которую описывал Сорокин, как подтвердил сам писатель, никуда не девалась и продолжает находиться от нас на расстоянии вытянутой руки.

В России всегда было очень много дичи, и для того, чтобы напитаться от нее вдохновением, не требуется прилагать каких-то специальных усилий.

В шестидесятые годы Юрий Мамлеев, например, специально для этого по ночам любил захаживать на площадь трех вокзалов.

Сорокин связывает это с тем, что для него еще не появилось языка, и тем, что происходящее сейчас не помещается в линейное повествование. Для того, чтобы такой роман появился, должно пройти время или произойти какой-то радикальный сдвиг реальности.

В конце концов, «Война и мир» была написана только через 50 лет после войны 1812 года.

Может быть, и сейчас нам придется подождать несколько десятилетий для того, чтобы появился роман, в пространстве которого воплотится вся сегодняшняя Россия, а может быть, это произойдет и раньше, ведь реальность сейчас меняется очень быстро.

Как создавалась «Норма»

«Выйдя из лагеря в 1984 году, эта сволочь опять засела за книги».

Владимир Сорокин, «Норма»

Владимир Сорокин рассказал, что начал заниматься литературой в 1979–80-м годах, тогда и были написаны первые части «Нормы». Первыми появились так называемые стихи и песни.

Сорокин: Седьмая часть, где я использовал советскую поэзию, создавалась на материале поэзии разного уровня — от вершин до безымянных графоманов, печатавшихся в газетах «Вечерняя Москва» и «Московская правда», которые выписывали мои родители. Мне казалось, что эта плакатность, эти плоские герои, сошедшие со сталинских плакатов, все-таки могли раскрыться по-новому и стать тем, кем они, собственно, родились. Монстрами. Я выпустил их на свободу из этого жанра.

После этого Сорокин начинает писать как отдельную повесть текст под названием «Падеж» — это была работа со стилем сурового деревенского соцреализма.

В «Падеже», включенном позднее как фрагмент в «Норму», секретарь райкома и чекист приезжают с инспекцией в некий советский колхоз и подвергают его председателя, виновного в падеже скота, жестоким издевательствам и унижениям, одновременно разрушая колхозное имущество.

Вскоре обнаруживается, что в качестве скота на этой ферме использовались люди, которых называли пораженцами и вредителями.

Сорокин: В то время я уже был в андеграунде, но волею судеб работал художественным редактором журнала «Смена» и заведовал там страницей карикатур.

«Падеж» я писал по вечерам и очень хорошо помню, что никак не мог придумать финал. Сцена с ведром бензина, на котором написано «Вода», вспыхнула у меня в голове на станции «Новослободская».

От этой вспышки я пошел вверх по эскалатору, двигавшемуся вниз, и упал, но зато закончил текст.

Самым знаменитым образом, благодаря которому эта книга и получила свое название, является «норма» — брикет спрессованных фекалий, который каждый день должны употреблять в пищу все жители советского государства, выполняя таким образом долг перед социалистической Родиной, несмотря на то, что этот процесс им явно отвратителен. Из стилизованных под соцреалистическую прозу коротких зарисовок о том, как представители разных слоев советского общества — от инженеров и художников до гопников и диссидентов — вынуждены поглощать дурнопахнущий продукт, состоит первая часть книги.

Сорокин: Первая часть «Нормы» писалась позднее. Сначала я написал некий рассказ в стиле соцреализма начала 80-х. Молодая советская семья, муж возвращается с работы домой, где жена ждет его с ужином.

С собой он приносит коробку, открывает ее… На этом месте в тексте было: «На дне коробки корявым кренделем лежало говно».

Жена пытается задавать какие-то вопросы, но так или иначе он съедает говно вместе с гречневой кашей и запивает чаем. Потом они смотрят телевизор, ложатся в постель, он пытается поцеловать жену, но она говорит ему: «Знаешь, Сережа, я что-то устала…», и они засыпают.

Я показал этот рассказ поэту Всеволоду Некрасову. Он сказал: «Володя, это памфлет», и был прав.

В общем, рассказ я уничтожил, но об этой теме не перестал думать, потому что тема партийного говноедства в народе прочно жила. Например, в журнале, где я работал, передовицы называли «черняшками». Зам.

главного редактора вызывал какого-нибудь завотделом и говорил: «Старичок, сегодня черняшку в номер наваляешь ты», и старичок садился писать.

Опыт работы Сорокина в журнале «Смена» получил отражение в части книги под названием «Летучка», которая описывает производственное совещание в советской редакции, где чудовищный канцелярит, из которого состоит речь его участников, превращается в разговор на неизвестном языке с редкими вкраплениями русских слов: «Да я раоркнр опра, Григорий Кузьмич, — Бурцов повернулся к нему. — Ребята действительно длыоренр шворкн».

Сорокин: Потом я решил зайти с другого бока. Подойти к вопросу чисто феноменологически. Написать некий корпус безличных текстов (а таково любое советское письмо), где люди едят некую норму, которая никогда не называется напрямую. Это коричневый продукт в стандартной упаковке, он может быть посуше или пожиже.

Люди, имеющие отношение к номенклатуре, едят продукт более высокого качества, а в провинции жалуются на то, что у них норма вообще какая-то низкопробная. Собственно, этот текст написался, стал циркулировать по нашему кругу, и у меня появился уже определенный имидж: Сорокин — это «Норма».

Потом я отложил «Норму» до 1984 года, когда написалась пятая часть: «Письма к Мартину Алексеевичу».

«Письма к Мартину Алексеевичу», начинающиеся вполне уважительно, чем дальше — тем всё сильнее пропитываются злобой человека из простонародья к столичному интеллигенту и переходят в набор бессвязных оскорблений и бреда, а затем и вовсе в фонетическое письмо.

Сорокин: История безымянного собеседника Мартина Алексеевича заканчивается тем, что он превратился в чистый звук «Ааа…» Эта часть была написана на даче в Загорянке, когда у нас родились близнецы в 1980 году, и мы переехали жить к родственникам.

Этот опыт был покруче коммунальной квартиры (в которых я никогда не жил).

Под впечатлением от этой жизни, от разговоров про огород, про то, кто будет вскапывать картошку или когда мы будем делить веранду, собственно, и написались «Письма Мартину Алексеевичу», а потом они уже пошли в жизнь, и до сих пор разные люди мне говорят: «Вот, я получил письмо, и это просто твой Мартин Алексеевич».

«Письма к Мартину Алексеевичу» затмили «Норму» собой, их стали читать, они имели успех, и художник Андрей Монастырский исполнил их, записав на немецкий магнитофон, подаренный его подругой. В свое время это был хит, а сейчас эта запись выложена на моем сайте, и ее можно послушать.

В конце концов, до 1985 года кирпич под названием «Норма» был собран. Трудно было сказать, что это такое, ее невозможно было ни с чем соотнести, и одна моя знакомая сказала мне: «Володя, за такую книгу государство обязано автора уничтожить». Это, конечно, была похвала высшей меры, и я завершил «Норму», сделав некую рамку — арест Гусева.

В начале его арестовывают, а в конце следует квазимистическая сцена.

Когда книга была закончена, знакомая Владимира Сорокина — немка-славистка Элизавет Гебрингер — сделала ее ксерокс в немецком посольстве и отправила на Запад.

Она пыталась издать эту книгу в Европе и даже отправила ее на перевод трем славистам, двое из которых просто не поняли, что это такое, а третьим оказался славист Борис Гройс, который «Норму» похвалил.

Так или иначе, перевода «Нормы» тогда не получилось, он произошел позднее, уже в девяностых, но Борис Гройс написал на нее рецензию и цитировал в своей книге «Gesamtkunstwerk Сталин», благодаря чему роман стал известен на Западе.

Что происходит с литературой дальше после того, как в ней был продемонстрирован распад языка образца «Нормы» и «Тридцатой любви Марины»? Дальше были написаны другие книги.

Ведь и после «Улисса», и после «Поминок по Финнегану» были написаны тысячи других романов, напоминает Сорокин, и никакой смерти литературы не произошло.

Присоединиться к клубу

Источник: https://knife.media/club/norma-sorokin/

Отзывы на книги автора Владимир Сорокин

После прочтения Сорокина трудно отделаться от чувства легкой гадливости. Будто сделал что-то одновременно гадкое и сладкое.

Жить по СорокинуВ последний год я не раз слышал фразу, что, мол, раньше мы жили по Пелевину с его камланием на нефтяную вышку, с офшаром, дискурсом и гламуром, а теперь – живем по Сорокину. Что Сорокин пророк нашего современного консервативного возрождения. И пророчество это высказано в «Дне опричника».

Что сказать, и правда, пророк. Роман написан шесть лет назад, и с каждым днем становится все актуальней. Антиутопии же пишутся про современность, авторы указывают нам на какую-то тревожную тенденцию, доводят ее до предельного выражения, чтобы нас напугать. Оповестить. Ударить в колокола.Вот он и бьет в колокола.

«День опричника» – антиутопия, последовательно воплощающая все либеральные страхи, связанные с антилиберальным поведением нашей власти.Роман описывает день высокопоставленного опричника, слугу государева.

Действие происходит в недалеком будущем, в 2028 году в Новой России, в которой восстановлена монархия, сословное деление. На Лубянской площади вместо памятнику Дзержинскому стоит памятник Малюте Скуратову, библиотека имени Ленина стала библиотекой имени Нестора.

Кремль побелили, Ленина захоронили, трупы у кремлевской стены откопали. И ходит там, около кремлевских стен, не почетный караул, а юродивый Савоська и стрельцы-молодцы.

Произошла страшная архаизация на фоне технического прогресса:Народ расхаживает в кафтанах и сапогах сафьяновых, но ездит на меринах; говорит на смеси церковнославянского и китайского, но по «мобило», крестится. А прислуживают новым аристократам не только дворовые, но и роботы.

Настало Новое средневековье, о котором так много говорили философы.Но архаизация и Новое средневековье наступает у нас отнюдь не после какой-нибудь бубонной чумы или ядерной войны, а после отказа от европейского вектора развития.

«Загнила» демократическая Европа или не загнила, мы точно не знаем. Текст написан от лица опричника. И ему мы не можем доверять до конца. Но очевидно, что новая жизнь наша началась после того, как была возведена Великая русская стена.

Великой русской стеной мы отгородились европейских педиков и киберпанков проклятых. Закрыли, наконец, окно, прорубленное некогда Петром Первым. И стали жить сами по себе. А если точнее, мы поменяли вектор союзнических отношений.

Совершили «исход к Востоку» и впали в другую зависимость, от Китая. В Восточной Сибири проживает 27 миллионов китайцев, а мы собираем с них налоги и отправляем в Поднебесную. Унизительная ситуация. Но куда деваться? Россия ничего не производит, все китайское.

От боингов, до колбасы. Надо дружить.

Сорокин артикулирует в романе все либеральные страхи, связанные с отказом от ориентации на западные ценности:

– Россия архаизируется, ценности рационализма сменяются религиозными ценностями. То есть вместо прогресса и процветания, мы получаем мракобесие, обскурантизм и деградацию.

– Новая религиозность совершенно не способствует развитию науки и инновационной экономики. Вместо высоких технологий мы получаем возвращение к примитивным формам хозяйства, промыслам, городскому ремеслу. Назад в XVI век.

– Экономика стагнирует. Россия становится сырьевым придатком Китая. Страна ничего не производит на внешний рынок. А газа становится все меньше.

– Россия нищает, уровень жизни резко падает (на прилавках ларьков – всего по два вида: два вида колбасы, два вида сигарет и т.д.). Население деградирует. Правительство идет на легализацию наркотиков.

Практически для каждого слоя населения есть свои наркотики, которые позволяют людям забыть про беды и смириться со скотской жизнью своей. Одним словом, у народа нет будущего. Народ медленно умирает.

– В политике Россия вместо демократического правления получает авторитарную квази-монархию. Права и свободы личности не имеют никакой гарантии, опричники жгут усадьбы земских. На улицах палачи секут неугодных государю литературных критиков и преследуют поэтов. Одним словом, бесправие, пытки и репрессии.

Вот, что будет, говорит Сорокин, если мы предадим ценности свободы, индивидуализма, рационализма и демократии. Сегодня нам заливают о «духовных скрепах» и традиции, а завтра опричники государевы привяжут на капот своего мерина отрезанную голову собаки и сожгут ваш дом, а вас повесят на воротах за то, что вы оказались неугодны царю.

Новая религиозностьНаблюдая общеевропейский кризис либерализма, Н.А.

Бердяев написал в 1923 году работу «Новое средневековье», где он сказал, что ценности Нового времени (свобода, индивидуализм, рационализм) показали свою несостоятельность в силу неправильного понимания сущности человека.

Человек, по Бердяеву, не понимает конечной цели освобождения, а индивидуализм не укрепляет личность. Рационализм с атеизмом хотят придать всему статус относительного, секуляризировать мир, а человек требует сакрализации и «взыскует последней истины».

Источник: https://MyBook.ru/author/vladimir-sorokin/reviews/

Надо ли читать Владимира Сорокина?

02/11/2010

                    Быт & хоррор В отсутствии новизны есть два аспекта. Первый связан с мыслью, в свое время выраженной Гумилевым в «Молитве мастеров»: «Я помню древнюю молитву мастеров: / Храни нас, Господи, от тех учеников, // Которые хотят, чтоб наш убогий гений / Кощунственно искал все новых откровений».

Требование новизны – это требование исследователей-преследователей, поскольку для изучения явления, особенно литературного, наиболее выигрышна динамика, установка на поиск нового, отрицание старого. В то же время индивидуальная эволюция писателя, если только это писатель, а не субъект потребительского рынка, имеет свои ритмы.

И повторы, эксплуатация уже найденного так же закономерны, как и скачки. Отсюда традиционализм Сорокина в новой книге. Те, кто привык к новому Сорокину в каждой книге, эту могут не открывать. Второй аспект связан с тем, что за минувшие годы Сорокин явил несколько разных моделей и тематик, но в «Моноклоне» это только одна модель – Сорокина как последователя Юрия Мамлеева.

Сорокин говорил, что единственное настоящее влияние, которое на него было оказано, это влияние прозы Мамлеева. К Мамлееву Сорокин добавлял разные соцартовские присадки, потом пытался создавать новую форму путем чуть ли не механического разрушения текста, но фундамент – это Мамлеев. И в новой книге мамлеевская традиция предстает в особенно чистом виде.

                     Никакие Бенкендорфы…

То, что Сорокин отбросил подтекст как феномен советской литературы, не имевшей возможности говорить прямо, без намеков, вполне закономерно. Более того, Сорокин сразу начал пародировать советскую литературу, начиная рассказы вполне по-советски, а затем неожиданно переходя к фантасмагории. Ситуации были необычными, сопоставление смешным, но пародированием, соцартом все и исчерпывалось (см. сборник 1992 г.). Тогда, в 1992-м, этого было достаточно. Главное было – не следовать в русле советской литературы, не писать романы типа «Детей Арбата». Или «В круге первом», что представляет собой роман вполне советский по форме, хотя и антисоветский по содержанию. Сорокин начал эксперименты в области формы, точнее, разрушения традиционной формы («Норма», «Сердца четырех»). В итоге Сорокин оказывался «послесловием» к советскому литературному дискурсу, что лучше всего видно на примере «Тридцатой любви Марины», одного из его лучших произведений. Затем Сорокин начал придумывать более изощренные формы пародирования, и кульминацией изощрения стал роман «Голубое сало» (1999), в котором ААА (Ахматова) лизала сапоги Сталина, а граф Хрущев пытал академика Сахарова, подвешенного на дыбу. Исчерпав тему «землеебов» (крайне неудачные романы «Путь бро» и «Лед», образовав с «Голубым салом» трилогию), Сорокин подошел к серии социального сарказма – мощный в концептуальном отношении «Пир» (2000), «День опричника» (2006) и «Сахарный Кремль» (2008). Две последние книги стали непосредственной реакцией на нынешний режим, многими чертами напоминающий «московское царство». А после этого Сорокин возвращается к тому, с чего начинал, – сначала в «Заплыве» (где к тому же мистифицировал читателя относительно датировок), теперь в «Заносе». 

Но одновременно, с начала 1990-х., в культуре шел процесс, который точно описывается словами Георгия Иванова из его статьи 1931 г. «Без читателя» (Числа. 1931. № 5) ***. Имелась в виду литература русской эмиграции и ее эмигрантские читатели: «Эта читательская масса окрашена в один цвет – безразличной усталости…

В литературе она ищет развлечения и условности В такой атмосфере и сам, кто бы ты ни был, становишься благосклонно-почтенным, становишься понемногу, незаметно для себя, и чем более незаметно, тем более безнадежно. Бунин и Лоло, Адамович и Кульман, Ал.

Бенуа и Ренников… – казалось бы антиподы! – но незаметно, понемногу стираются грани, расплываются контуры Сама собой установилась и забирает все большие права строжайшая самоцензура, направленная неумолимо на все, что выбивается из-под формулы «писатель пописывает, читатель почитывает» Кто же установил эту цензуру? В том-то и ужас, что «никто» сама собой установилась. Никакие Бенкендорфы и никакие Победоносцевы не могли, как ни старались, низвести русскую литературу до желанного уровня «семейного чтения». Душили, но, полузадушенная, она твердила все то же преступное: «Хочу перевернуть мир». Теперь, в условиях почти абстрактной свободы, сознательно, добровольно, «полным голосом» она говорит: «Хочу быть приложением к «Ниве»».

Страну заменили, русская XIX – начала ХХ в. и даже советская литература 1934 – 1989 гг. – была литературой другой страны и осталась в той, другой стране. И вот результат: в остатке скудость легкой развлекательности. Донцова. Акунин. А тем, кто пресытился от гламура, – суровый омоновец Прилепин. Сорокин в рассказах, вошедших в «Моноклон», то и дело расставляет «социальные знаки», которые к чему-то отсылают. Он как будто дразнит немного, но текст при этом демонстративно оставлен плоским, намеренно лишенным социально-психологической глубины, подтекста, и отсылки не работают, они фиктивны, декоративны, как розочки на обоях. Они симулируют некий «историзм», но не более того. Нет и соцартовских пародий, литературной игры со стилями соцреализма – «литературность» как тема Сорокина тоже теперь не волнует. В рассказах есть завязки, есть фантасмагорические развязки, разбросаны отдельные намеки на социально-исторический подтекст, но его самого нет. Потому что на него и запроса нет – см. эссе Г. Иванова. От совсем уж «семейного чтения» нынешние рассказы Сорокина отличает только тщательно отмеренная сексопатологичность: кирку в анус забили, стерлядь во влагалище засунули, ну что вам еще нужно, чего еще вы могли хотеть от современной прозы, но забыли попросить? Немного неприлично, а это и есть нынешняя «фига в кармане», фирменный сорокинский знак. Больше читателям не требуется, Сорокин это знает точно. Необходимо и достаточно, дешево и сердито. В рассказе «Губернатор» народный ансамбль поет народную песню: «Ох, насрали в сиси / Кузнецовой Ларисе. / Ох, Лариса плачет: / А и что ж это значит?». А потом описания садистских игр губернатора с Анфиской и Раиской… И что ж это все значит? Да ничего, развлекитесь, пока читаете. Забавно же: губернатор, которого носит на себе охранник, зашитый в шкуру медведя. Бред, но забавный. Еще забавнее бред в «Тимке», но его пересказывать долго. Если такой рассказ интерпретировать как знак, то можно сказать, что этот знак лишается означаемого, он означает только сам себя.

                       Возвращение подтекста

Книгу завершает пьеса «Занос»: 90 страниц, множество действующих лиц, опять-таки «соленая» поэзия. Изображена дача какого-то миллионера, первая сцена – секс миллионера с женой, потом он и его гости сытно едят и обильно пьют, погруженные в то состояние «безразличной усталости», о котором писал Г. Иванов. Но в середине пьесы происходит перелом, структурное переключение: во-первых, она становится непригодной для чтения, во-вторых, на дачу врываются омоновцы во главе с капитаном, и начинается грабеж, завершающийся поджогом дачи из реактивного огнемета. Изъясняются реквизиторы странным иносказательным языком, из которого ничего понять нельзя. Непосредственный смысл в этом грабеже и в странном языке грабителей отсутствует, смысл есть только на метауровне – это метатекстовое сообщение и символическое изображение уничтожения традиционных ценностей и норм (в том числе литературы), переход к новому языку (капитан говорит: «Лошадь!», это значит: «Ложись!»). Наборы слов имеют (как и это и происходит в современной жизни) чисто ритуальный характер: «Белый Камень способен умножить и умножиться. А мы не способны пронять и принять. Мы застенчивы, хоть и беспощадны. В чем же наша сила? В прозорливой радости, в простых решениях, в ровных, выученных загадках. Обидимся ли мы сразу? Или будем отступать, обожая друзей и врагов?» Бредовая речь ничего не значит, слова не важны, важны только действия, и именно переход к непосредственным действиям, никак не связанным со словами (впрочем, иногда вступающими с действиями в забавный контрапункт), образует подтекст пьесы, подтекст «советского» типа. Это и есть концепт пьесы «Занос», посвященной Д. А. Пригову. Метасмысл пьесы – не в разрушении традиционной формы или языка, а в возвращении подтекста. Сделано это демонстративно: если смысл текста неясен, его приходится искать под текстом, исходя из речевой ситуации. 

Я, кстати, посмотрел рецензии, которые пыталась писать на эту книгу современная молодежь, позиционирующая себя интеллектуально продвинутой. Молодежь не поняла ничего, потому что о подтексте не знает, читать на эзоповом языке не умеет и, похоже, не представляет, что такой вообще может существовать. Подтекст, скрытый смысл вымерли для них, как моноклон.

Михаил ЗОЛОТОНОСОВ

* В книге дано мистифицирующее определение: «Моноклон – крупный растительноядный динозавр юрского периода мезозойской эры». Динозавров с таким названием не было, «моноклон» – неологизм Сорокина, произведенный из термина «моноклональные антитела», относящего к области иммуногистохимии. ** У Арсения Ткача есть прототип – историк Борис Соколов.

«Особенно хочется выделить работу Карла-Гейнца Фризера, посвященную, в частности, разбору знаменитого танкового сражения под Прохоровкой. На ее написание немецкого историка вдохновил просмотр советского фильма “Огненная дуга” из киноэпопеи “Освобождение”. Нарисованную в фильме картину величайшего танкового сражения он нашел целиком фальшивой.

На материале германских архивов Фризер доказал, что советские утверждения, будто под Прохоровкой 12 июля 1943 г. немцы потеряли 300 или 400 танков, — не более, чем поэтическое преувеличение, содержащееся в донесениях советских танковых командиров.

На самом деле 2-й немецкий танковый корпус СС, противостоявший советской 5-й гвардейской танковой армии под Прохоровкой, безвозвратно потерял только 5 танков, а еще 43 танка и 12 штурмовых орудий были повреждены, тогда как безвозвратные потери только 3-х корпусов 5-й гвардейской танковой армии составили, по данным советских донесений, совпадающих в этом случае с немецкими, не менее 334 танков и самоходных орудий» (Соколов Б. В. Правда о Великой Отечественной войне. СПб., 1998).

Источник: https://online812.ru/2010/11/02/006/

Эпатаж или высокая мораль? Что кроется в «Насте» Владимира Сорокина

Что же представляет из себя столь неоднозначное произведение?

Владимир Сорокин – писатель-авангардист, чье творчество не направлено на массового читателя. Его работы скорей литературный эксперимент, нежели привычные нам книги. В них он играет словами и метафорами, за которыми прячет истинную суть вещей. И часто его творчество остается непонятым.

Вот и рассказ «Настя» многими читателями был назван тяжелым, омерзительным, пугающим и жестоким. Сам же автор считает его новеллой о морали и интеллигенции перед веком долгожданной свободы, написанной на границе нового тысячелетия.

Уже 17 лет не утихают споры, подогреваемые готовящейся экранизацией, относительно того, к чему же отнести это произведение – к рассказу, написанному ради эпатажа или к философскому трактату, подымающему важные вопросы. Одни видят в нем призывы к каннибализму и ущемление прав верующих, другие – тонкие намеки и важные мысли, облеченные в метафоры.

Так чем же является новелла, как он сам ее называет, Владимира Сорокина «Настя» – давайте разберемся вместе и рассмотрим аргументы двух противоборствующих лагерей.

1. Омерзительный рассказ, от чтения которого не оторваться, но который мечтаешь тут же забыть

Читатели рассказа «Haстя» наделяют его разнообразными нелестными характеристиками, но все сходятся в одном – он омерзителен и создан ради эпатажа. Никакой великой мысли в нем нет, а все написанное следует понимать буквально, оттого и хочется расстаться с только что съеденным.

Представители этого течения видят в «Насте» только кошмар и для них нет двойного дна. В том, что девочку в шестнадцатый день рождения раздели, посадили на лопату и запекли в печи, а после съели собственные родители и гости за праздничным столом, еще и выбирая себе самые вкусные кусочки именинницы, они видят только то, что написано черным по белому.

И не нам их винить за это. Тяжело увидеть великий замысел и метафоричность произведения, когда к горлу подкатывают рвотные позывы. А если принять во внимание, что сцены запекания и обугливания описаны с омерзительной достоверностью, тут уж не до поисков скрытого важного смысла.

Те, кто мечтают сжечь книгу, в один голос твердят о том, что данный рассказ был создан только ради шокирования публики и привлечения внимания к персоне самого писателя. Некоторые активистки даже умудрились найти в нем призывы к каннибализму и экстремизму, потому требовали его запретить и уже тем более не экранизировать.

Но фильм по рассказу «Настя» уж снят и находится на стадии пост-продакшена (!). Не известно правда появится ли подобная шокирующая картина в наших кинотеатрах. Вряд ли фильму о том, как родители зажарили и съели дочку, дадут рейтинг 16+. Хотя неплохой ужастик из него вполне можно сделать.

2. Символичный текст, наполненный метафорами, который нельзя воспринимать буквально

Представители второго лагеря называют произведения Сорокина – классикой современности и «Настю» приписывают к их числу. Они утверждают что новелла «Настя» несет в себе художественную ценность и достойна не только высшей похвалы и наград, но и экранизации.

Для них Владимир Сорокин – писатель-экспериментатор, и творчеством он занимается не ради увеселения и «прикармливания» читателей, а ради необычных экспериментов. Его основная задача – не огромные дополнительные тиражи и толпы поклонников, а исследование возможностей нашего языка и его связи с человеческим сознанием

Эти читатели считают, что рассказ «Haстя» – литературное исследование силы воздействия на восприятие людей метафор и культурных особенностей нашего народа. Они уверены, что автор нарочно демонстрирует, как за красивыми словами и метафорами, скрывают низменные людские пороки и жестокость.

Поклонники произведения уверены, что происходящее ни в коем случае нельзя воспринимать буквально. В этом рассказе нам демонстрируют не жизнь жестокой Настенькиной семьи, а жизнь нашего языка. И что с помощью языка и метафор Сорокин демонстрирует насилие над девочкой.

Читатели, полюбившие произведение Сорокина, не отрицают – оно полно жестокости и не самых приятных сцен. Но благодаря столь сложным и омерзительным сценам автор выражает себя и постигает мир.

Фанаты рассказа «Настя» считают, что Владимир Сорокин проповедует вовсе не жестокость, каннибализм и уж ни в коей мере не экстремизм. А цели унизить верующих у него тоже не стоит. Писатель наоборот – воспевает жизнь, высмеивает ритуалы и желание гнаться за недостижимым. А красивый язык, которым написано произведение, намеренно контрастирует с описываемыми ужасами.

3. Нестандартная, но пресноватая пародия

Но есть и третий лагерь читателей рассказа Владимира Сорокина «Настя». Они считают это произведение пародией. Пародией на сказки, к которым мы привыкли с детства – та же Баба Яга учила Иванушку тому, как лучше садиться на лопату перед тем, как тебя зажарят в печи.

Эти люди, осилившие рассказ до конца, уверены, что все это не более чем стёб над российскими реалиями, культурой и ритуалами. Над сватовством и отношением родителей и детей.

Причем они подмечают, что рассказ вышел скучноватый. Да, жестокий, омерзительный и пародийный, но унылый и пресный. Так что не стоит разводить вокруг него столь рьяных баталий и дискуссий – почитал, посмеялся над тем, как автор глумится над действительностью и забыл.

Одни воспевают книгу и утверждают, что те, кто хают книгу, просто ничего не понимают в современной прозе и высоком искусстве. Хотя единственное, чего не понимают оппоненты, так это того, как смогли до конца дочитать этот отвратительный рассказ.

Но есть то, что объединяет всех их. Каждый, кто читал произведение Владимира Сорокина уверен, что оно точно запомнится. Если уж не литературным исследованием языка, так мерзостью, которую жаждешь забыть, а уже не можешь!

А вы читали рассказ «Настя»? Как думаете – это достойное произведение или книга, которую вообще не стоило печатать?

До новых книг!

Ваш Book24

Источник: https://zen.yandex.ru/media/id/5a64be621aa80cf4383e14f5/5bb1e70509eb0100aaf60608