Родился: 6 [18] октября 1894 (Режица, Витебская губерния, ныне Резекне в Латвии )Дата смерти: 20 декабря 1943 (Москва)
ТЫНЯНОВ ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ (1894-1943) -писатель и литературовед.
Родился в семье врача. В 1918 году окончил историко-филологический факультет Петроградского университета. Во время учебы стал изучать жизнь и деятельность В. К. Кюхельбекера — лицейского друга А. С. Пушкина, поэта и критика, декабриста. Тынянов был первым, кто прочитал оставшиеся в рукописи произведения Кюхельбекера и впоследствии опубликовал их.
В 1918-1921 годах служил в Коминтерне переводчиком французского отдела. В 1921-1930 годах — действительный член и профессор Российского института истории искусств, где читал лекции по истории русской литературы.
Первая книга — «Гоголь и Достоевский. (К теории пародии)» — вышла в 1921 году. Уже в этой небольшой книге сказались характерные черты Тынянова как историка литературы.
С поразительной интуицией он умел «читать текст», нащупывая в нем внутреннюю, затаенную жизнь.
Немногим, однако, было известно, что Тынянов не только выдающийся ученый, но и человек с большим художественным дарованием. Среди этих немногих был К. И.
Чуковский, нередко слушавший устные рассказы Тынянова, в которых тот представал «живописцем человеческих характеров», умевшим через мимическую сцену, через тут же импровизируемый диалог, через жест артистично воспроизвести образ и выявить существо личности как многих своих современников, так и людей прошлых эпох.
К. И. Чуковский огорчался тем, что Тынянов-ученый не давал ходу Тынянову-художнику. И когда после услышанного им однажды из уст Тынянова рассказа о трагической жизни забытого поэта Кюхельбекера представился удобный случай.
Чуковский сначала включил в план одного из издательств небольшую книжку об этом человеке, а затем отправился к Тынянову. «Если бы не бедность, угнетавшая его тогда особенно тяжко, он ни за что не взялся бы за такую работу, которая отвлекала его от научных занятий», — вспоминал Чуковский.
С большой неохотой, но написать книжечку Тынянов все же согласился.
Прошло всего несколько месяцев, и весьма взволнованный автор вручил изумленному Чуковскому увесистую рукопись «Кюхли», намного превышавшую запланированный объем. К столетнему юбилею декабрьского восстания книга увидела свет.
Наука и литература органически слились в первом романе Тынянова «Кюхля» (1925). Была какая-то странность в названии произведения, даже некое противоречие между заглавием и подзаголовком «Повесть о декабристе».
«Кюхля» — слово необычное, и, конечно же, не имя, а, скорее всего, ироническое прозвище.
И прямо под этим словом на обложке — слова другие, говорившие о серьезном, о значительном, об одном из самых важных движений в истории России — декабризме.
Контраст здесь явно входил в замысел автора: названием книги давалось понять, что на ее страницах речь пойдет о вещах непростых и противоречивых — лишь по видимости странных и даже смешных.
Действительно, с первой же страницы своего романа Тынянов захватывает читателя движением от простого к сложному. От мелких подробностей быта давно ушедшей эпохи к постижению ее драматических противоречий.
Круг захватываемого книгой жизненного пространства становится все шире, а ее проблематика — все более волнующей. История смешного долговязого мальчика вырастет в повесть о декабристе и в роман о декабризме.
Писатель и революционер, «пропавший без вести, осмеянный понаслышке», как писал автор о Кюхельбекере во вступительной статье к собранию его стихотворений, ожил в романе во всей силе своих чувств, надежд и стремлений. «Кюхля» — роман-биография. Но, следуя за героем, читатель как бы входит в портретную галерею дорогих своему сердцу людей, и каждый портрет — а их очень
много — написан свободно, тонко и смело. Везде чувствуется взгляд самого Кюхельбекера, иногда кажется, что он сам рассказывает о себе, и чем скромнее звучит его голос, тем отчетливее вырисовывается трагедия исторической судьбы народа.
Особый смысл имеет у Тынянова география глав, это подчеркивание перемещений героя, его странствований и скитаний. Построение книги, ее композиция, ритм, образуемый последовательностью, масштабом и звучанием ее частей, — все это служит выражению ее главных тем.
Жизнь Кюхельбекера предстает в романе как странничество, как непрерывное скитальчество. Тынянов ничего тут не выдумывает, он верен правде документов, фактов, свидетельств современников. Его роман можно было бы назвать документальным в том смысле, что все главные события, все обстоятельства жизни героев могут быть подтверждены сохранившимися документами.
Роман «Смерть Вазир-Мухтара» (1927-1928) посвящен А. С. Грибоедову. Перед читателем — не классик, заслуживший вечную благодарность потомков, а друг декабристов, автор запрещенной комедии, так и не увидевший ее ни в печати, ни на сцене. О «Горе от ума» в романе говорится мало.
Вместе с тем весь роман — это как бы огромный психологический комментарий к гениальной комедии.
Все ясно — и причины, по которым она осталась в сущности единственным произведением Грибоедова, и тот факт, что автор этой комедии стал полномочным министром русского правительства, Вазир-Мухтаром.
Тынянов — не только исторический романист, историк и теоретик литературы, но и автор сценариев фильмов «Шинель» (1926) и «СВД» («Союз великого дела», 1927). Он много занимался переводами — широко известны его переводы поэм и стихотворений Гейне. Среди исторических повестей и рассказов Тынянова — «Подпоручик Киже» (1928), «Восковая персона» (1931), «Малолетний Витушишников» (1933).
С увлечением работал Тынянов над созданием серии «Библиотека поэта» — одного из замечательных начинаний М. Горького. Он возглавил всю научно-исследовательскую работу, связанную с изданием серии.
Начиная работу над романом «Пушкин» (ч. 1-3, 1935-1943), писатель думал, что этой книгой будет закончена трилогия «Кюхельбекер — Грибоедов — Пушкин». В первых вариантах роман начинался с Абиссинии, с предков Пушкина.
Потом Тынянов оставил этот замысел, решив следовать за пушкинским планом автобиографии, который относится к 1830 году и публикуется обычно под названием «Программа записок». Писатель заново прочел этот маленький текст и положил его в основу первой части романа. Ему удалось расшифровать многие загадки, начатые и брошенные фразы, фамилии.
Опираясь на ничтожные данные, он угадывал главное и строил на нем свое повествование. Но роман «Пушкин» не был доведен до конца.
В течение многих лет Тынянов был тяжело болен. Во время войны, в условиях эвакуации, он написал третью часть романа «Пушкин» и рассказ о генерале И. С. Дорохове, герое Отечественной войны 1812 года, который сражался и одержал победу под Вязьмой (в те дни, когда писатель работал над рассказом, под Вязьмой шли ожесточенные бои).
Как и у всякого подлинного художника, у Тынянова был свой круг тем, своя идейная проблематика, свой жизненный «материал», свое эстетическое восприятие действительности, своя поэтика, своя стилистика. Художественная оригинальность Тынянова связана с тем, что он был активным участником литературного процесса, в котором ему удалось сказать свое слово.
Книги автора Юрий Тынянов
Творчество Юрия Тынянова в советской литературе занимает выдающееся место — его исторические романы, повести, рассказы, его статьи, его историко-литературные, теоретические и критические работы, его сценарии…
Юрий Николаевич Тынянов во всех своих произведениях умеет передать живое ощущение описываемой им эпохи. «Смерть Вазир-Мухтара» – один из самых известных романов Юрия Тынянова. В нем он рассказал о последнем…
Юрий Николаевич Тынянов во всех своих произведениях умеет передать живое ощущение описываемой им эпохи. «Смерть Вазир-Мухтара» — один из самых известных романов Юрия Тынянова. В нем он рассказал о последнем…
Юрий Николаевич Тынянов во всех своих произведениях умеет передать живое ощущение описываемой им эпохи. «Смерть Вазир-Мухтара» – один из самых известных романов Юрия Тынянова. В нем он рассказал о последнем…
«Кюхля» – это роман-биография, но, идя по следам главного героя (Вильгельма Карловича Кюхельбекера), мы как бы входим в портретную галерею самых дорогих нашему сердцу людей – Пушкина, Грибоедова, Дельвига,…
Юрий Николаевич Тынянов во всех своих произведениях умеет передать живое ощущение описываемой им эпохи. «Смерть Вазир-Мухтара» – один из самых известных романов Юрия Тынянова. В нем он рассказал о последнем…
Источник: https://itexts.net/avtor-yuriy-nikolaevich-tynyanov/
Юрий Тынянов. Подробная биография
Юрий Николаевич Тынянов родился 6 (18) октября 1894 года в городе Режице Витебской губернии в семье врача, большого любителя литературы.
В девять лет будущий писатель идет учиться в Псковскую гимназию, после окончания которой в 1912 поступает на славяно-русское отделение историко-филологического факультета Петербургского университета. Занимался в пушкинском семинаре у Венгерова, известного литературоведа, многому научившего своего студента и оставившего его при университете. Позже Тынянов читал лекции о поэзии в Институте истории искусств.
По окончании университета Тынянов включился в интенсивную педагогическую и научно-просветительскую работу: преподавал литературу в 31-й советской школе (бывшее Тенишевское училище); читал курсы лекций «История и теория пародии» в Доме литераторов, «Язык и образ» в Доме искусств (из этого курса выросла его будущая книга «Проблема стихотворного языка», первоначальное название — «Проблема стиховой семантики»), вел литературную секцию в клубе им. К. Маркса. Одновременно служил переводчиком в отделе информации петроградского бюро Коминтерна (в Смольном). К этому периоду относится и вхождение Тынянова в официально оформившееся Общество изучения поэтического языка (ОПОЯЗ), секретарем которого он стал в 1920. Разделяя основные цели и принципы ОПОЯЗа, Тынянов в то же время занимал в нем вполне самостоятельную позицию. Он не был склонен к особой пристрастности, к отстаиванию сугубо «групповых» интересов и амбиций. Внимание к форме, приему соединялось в его исследованиях с интересом к содержательной, смысловой стороне слова, к широкому историческому контексту.
В 1918-1921 служил в Коминтерне сначала переводчиком французского отдела, затем заведующим отделом. Эта деятельность обогатила его материалом, который понадобится ему как будущему беллетристу.
Первое исследование Тынянова «Гоголь и Достоевский» вышло в 1921. Помимо истории литературы Тынянов занимался и вопросами теории, будучи членом научного объединения ОПОЯЗ (Общество изучения поэтического языка).
Научное исследование и художественная проза слились уже в первом его романе «Кюхля» (1925), идею написания которого подсказал К. Чуковский, услышав блестящую лекцию Тынянова о Кюхельбекере.
В 1927 вышел в свет второй исторический роман Ю. Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара», основанный на глубоком изучении жизни и творчества Грибоедова. М. Горький написал автору из Сорренто: «…хорошая, интересная и «сытная» книга. Удивляет ваше знание эпохи…» Среди исторических повестей и рассказов выделялся «Поручик Киже» (1928).
В 1930-е начинает развиваться страшная, неизлечимая болезнь (рассеянный склероз), и хотя писатель дважды с помощью Горького ездил лечиться за границу (в Германию, Францию), врачи не смогли помочь.
Болезнь не лишила его душевной бодрости, энергии, живого интереса ко всему, что происходило в стране и литературе. Он возглавлял научно-исследовательскую работу, связанную с изданием серии «Библиотека поэта», задуманной М. Горьким.
Романом «Пушкин» (часть 1-3, 1935-1943) Тынянов предполагал закончить трилогию (Кюхельбекер, Грибоедов, Пушкин). Во время войны он писал третью часть своего последнего романа, работая до последнего дня.
- Умер Юрий Тынянов в Москве 20 декабря 1943 года.
- Биография
- Произведения
- Восковая персона
- Гражданин Очер
- Подпоручик Киже
Критика
Ключевые слова: Юрий Тынянов,ОПОЯЗ,биография Юрия Тынянова,скачать подробную биографию,скачать бесплатно,русская литература 20 в.,русские писатели 20 в.,жизнь и творчество Юрия Тынянова
Источник: https://md-eksperiment.org/post/20170129-biografiya-yuriya-tynyanova
О юрии николаевиче тынянове (корней чуковский)
Тынянов был с детства книжником, самым жадным глотателем книг из всех, каких я когда-либо видел. Где бы он ни поселялся — в петергофском санатории или в московской гостинице, его жилье через день, через два само собою обрастало русскими, французскими, немецкими, итальянскими книгами, они загромождали собою всю мебель, и их количество неудержимо росло.
В первые годы моего с ним знакомства, когда он был еще так моложав, что все принимали его за студента, зайдет, бывало, ко мне на минуту — по пути в библиотеку или в Пушкинский Дом — и засидится до самого вечера, толкуя о Державине, о Якове Гроте, о Николае Филиппыче Павлове (он так и называл его Николаем Филиппычем), о Диккенсе, о Мицкевиче или о какой-нибудь мелкой литературной букашке, которую, кажется, ни в какой микроскоп не увидишь. И, помню, меня тогда же поражало, что из каждой прочитанной книги перед ним во весь рост вставал ее автор, живой человек с такими-то глазами, бровями, привычками, жестами, и что о каждом из них он говорил как о старом приятеле, словно только что расстался с ним у Летнего сада или в Госиздате на Невском.
И если бы во время таких разговоров ко мне в комнату вошел, например, Бенедиктов, или, скажем, Языков, или Дружинин, или Некрасов с Иваном Панаевым, я нисколько не удивился бы, потому что и сам под гипнозом тыняновской речи начинал чувствовать себя их современником.
Все писатели были для него Николаи Филиппычи, Василии Степанычи, Алексеи Феофилактычи, Кондратии Федоровичи. Они-то и составляли то обширное общество, в котором он постоянно вращался.
Ему не нужно было напрягать воображение, чтобы воскресить, например, баснописца Измайлова, — тот и так стоял перед ним во весь рост — талантливый нетрезвый забулдыга, — и Тынянову были ясно видны даже синие жилки у него на носу.
Это художническое восприятие литературы минувших веков тогда же, в юности, ярче всего выражалось в тех мимических сценах из писательской жизни, которые он исполнял с таким блеском, ибо втайне, по секрету от всех, был первоклассным актером, художником жестикуляции и мимики, и легко преображался, например, в Воейкова, в Крылова, в Жуковского и артистически воспроизводил целые эпизоды из их биографий.
Вообще в нем не было ни тени ученого педантства, гелертерства. Его ум, такой разнообразный и гибкий, мог каждую минуту взрываться целыми фейерверками экспромтов, эпиграмм, каламбуров, пародий и так свободно переходить от теоретических споров к анекдоту, к бытовому гротеску.
Недаром его связывала крепкая дружба с такими мастерами изощренного светлого юмора, как Михаил Зощенко и Евгений Шварц. Они часто собирались втроем друг у друга (и в Доме искусств), и всякий раз, когда я попадал в их компанию, я заранее знал, что буду хохотать до полного истощения сил.
Высокая культура объединяла всю эту троицу: Зощенко и Шварц были люди того же интеллектуального уровня, что и Тынянов. Он отлично дополнял их обоих.
Чудесно изображал он профессора Венгерова (Семена Афанасьича),академика Орлова, академика Шахматова, профессора Щербу, артиста Михоэлса, и на этом поприще у него был единственный соперник — Ираклий Андроников.
Как и Андроников, он не просто копировал внешние особенности того или иного лица, но полностью перевоплощался в него: так что, когда он изображал, например, Пастернака, мне казалось, что даже пальцы, даже ресницы, даже уши становились у него пастернаковскими.
…Каждую человеческую личность Тынянов воспринимал как художник, во всем своеобразии ее индивидуальных особенностей, которые всегда были страшно интересны ему, как интересны они только художникам.
Ибо он был раньше всего портретист, живописец человеческих характеров, чрезвычайно остро ощущавший в каждом жесте, в каждом слове человека, в его походке, в его манерах, в очертании его носа и глаз самое существо его личности.
- …Я помню, как полнокровно, с каким изобилием живописных подробностей изображал он у меня на ленинградской квартире легкомысленного, чванного, скупого и все же милого какой-то обаятельной детскостью Сергея Львовича Пушкина, в голубом галстуке, в кригс-комиссариатском мундире, и потом, когда я прочитал в его незаконченном романе страницы, посвященные Сергею Львовичу, я вспомнил, что уже видел этого человека — у себя на квартире, на Кирочной улице, за десять лет до того, — когда Тынянов исполнял его роль.
- Но была в характере Тынянова одна непостижимая странность, которая глубоко огорчала меня.
- Этот природный художник, мастер живописи, портретист по призванию, человек очень конкретного бытового мышления, воскресавший воображением десятки давно умерших людей, не ценил своего дарования и даже как бы стыдился его.
- Те чудесные портреты старинных писателей, которые он так легко и свободно, такой уверенной кистью воссоздавал перед нами, оставались достоянием тесного круга друзей и не выходили за пределы его устного творчества, а читатели даже не подозревали о них.
- Читатели знали Тынянова как автора очень ценных ученых работ, написанных с большой эрудицией, и, я думаю, были бы весьма изумлены, если бы в одно из воскресений увидели этого творца многосложных теорий, как он в гостях у нашего общего друга разыгрывает пантомиму о некоем дряхлом, но очень похотливом филологе, влюбившемся в свою аспирантку.
По какой-то непонятной причине Тынянов-ученый не любил Тынянова-художника, держал его в черном теле, исключительно для домашних услуг, и давал ему волю лишь в веселой компании, по праздникам, когда хотел отдохнуть от серьезных занятий. Это, повторяю, огорчало меня. Не то чтобы я не уважал его ученых трудов.
Как самобытный мыслитель, как эрудит, как исследователь, он не мог не импонировать мне. В его книгах, написанных на историко-литературные темы, было много широких идей и зорко подмеченных фактов.
Но эти книги, статьи, брошюры не вызывали во мне той непосредственной радости, того восторженного, благодарного чувства, которое пробуждала во мне его (если можно так выразиться) изустная живопись.
Однажды эти две ипостаси Тынянова — ученого и художника — явились передо мною с особой наглядностью.
На Невском, 28, существовал в 1924 году очень неуютный и замызганный клуб при ленинградском Госиздате, клуб для служащих, и там Юрию Николаевичу случилось прочесть лекцию об «архаисте» Кюхельбекере.
Лекция была посвящена исключительно стилю писателя, причем стиль рассматривался как некая самоцельная сущность; и, так как слушатели были равнодушны к проблемам, которые ставил перед ними докладчик, и вообще утомлены целодневной работой, они приняли лекцию сумрачно. Но когда после окончания лекции мы шли обратно по Невскому и потом по Литейному, Юрий Николаевич так художественно, с таким обилием живописных подробностей рассказал мне трагическую жизнь поэта, так образно представил его отношения к Пушкину, к Рылееву, к Грибоедову, к Пущину, что я довольно наивно и, пожалуй, бестактно воскликнул: — Почему же вы не рассказали о Кюхле всего этого там, перед аудиторией, в клубе? Ведь это взволновало бы всех. А мне здесь, на улице, вот сейчас, по дороге, рассказали бы то, что говорили им там.
Он насупился. Ему было неприятно при мысли, что Тынянов-художник может нанести хоть малейший ущерб Тынянову-ученому, автору теоретических книг и статей.
И должно же было так случиться, что через несколько дней одно ленинградское издательство, функционировавшее под загадочным и звонким названием «Кубуч», вздумало издавать детские книжки — для среднего и старшего возраста — и поручило мне наладить это дело.
В план издательства я самовольно включил и маленькую тыняновскую книжку о Кюхле — не больше пяти листов. Предполагалась серия таких биографий.
Когда я пришел к Юрию Николаевичу и стал упрашивать его, чтобы он написал эту книжку, он согласился с большой неохотой; и кажется, если бы не бедность, угнетавшая его тогда особенно тяжко, он ни за что не взялся бы за такую работу, которая отвлекала его от научных занятий.
Так что делать было нечего, и Юрию Николаевичу пришлось скрепя сердце приняться за писание этой заказанной книжки, благо она так невелика.
Мы не видались довольно долгое время — Юрий Николаевич уехал куда-то на юг, но я хорошо помню свое изумление, когда он принес мне объемистую рукопись «Кюхли», в которой, когда мы подсчитали страницы, оказалось не пять, а девятнадцать листов! Так легко писал он этот свой первый роман, что даже не заметил, как у него написалось четырнадцать лишних листов! Вместо восьмидесяти заказанных ему страниц он, сам того не замечая, написал больше трехсот, то есть перевыполнил план чуть ли не на четыреста процентов. Все главы, за исключением двух-трех, были написаны им прямо набело и поразительно быстро. Он почти не справлялся с архивами, так как все они были у него в голове.
Своим творческим воображением он задолго до написания книжки пережил всю жизнь Кюхельбекера как свою собственную, органически вжился в ту эпоху, усвоил себе ее стиль, ее язык, ее нравы, и ему не стоило ни малейших усилий заносить на бумагу те картины и образы, которые с юности стали как бы частью его бытия. Впоследствии оп всегда вспоминал эти блаженные месяцы, когда им с такой фантастической легкостью — страница за страницей, глава за главой — создавался его первый роман, как счастливейшую пору своей творческой жизни.
Но что было делать с издательством? Как виноватые пришли мы в «Кубуч»… Но тут случилось чудо, почти небывалое в тогдашней издательской практике. Один из главарей «Кубуча» (тов. Сапир) догадался не страховать себя трусливой уклончивостью, а взять и прочитать весь роман. Прочитал и сделался таким страстным приверженцем «Кюхли», что героически отстоял его перед синклитом издательства.
Печатание «Кюхли» шло быстро.
Еще до того как появились первые корректуры, Тынянов задумал новый роман: о русских, проживавших в Париже в 1770-х годах и участвовавших во французской революции, — о князьях Голицыных, о графе Павле Строганове.
Роман был полностью готов у него в голове, на столе у него высилась груда блокнотов, где были записаны нужные ему материалы; казалось, стоит только взять в руки перо — и роман возникнет сам собою.
И другой роман был у него в голове — об «арапе Петра Великого»; и он тогда с большим азартом принялся собирать материалы о Петровской эпохе, которые пригодились ему лишь впоследствии, для его позднейшей повести «Восковая персона». Он хотел посвятить своего «Кюхлю» отцу; где-нибудь в его бумагах найдется, может быть, текст этого посвящения, очень лаконический, полный задушевной признательности, потому что с отцом у него была большая духовная связь.
Но вот и корректурные гранки «Кюхли». Юрий Николаевич в корне переработал главу «Петровская площадь» — о декабристском восстании (в сущности, написал ее заново) — и стал очень взволнованно и даже тревожно ждать появления книги. Эта тревога отразилась в той записи, которую за день до выхода книги, 1 декабря 1925 года, он сделал на странице моего альманаха «Чукоккала»:
«Сижу, бледнея, над экспромтом, И даже рифм не подыскать. Перед потомками потом там За все придется отвечать
(Накануне рождения „Кюхли“ — поэтому так плохо)».
Потомки уже вынесли ему свой приговор, ибо тотчас же после появления в печати «Кюхля» сделался раз навсегда любимейшей книгой и старых и малых советских людей, от двенадцати лет до восьмидесяти. Стало ясно, что это и в самом деле универсальная книга — и для высококвалифицированного, и для так называемого рядового читателя, и для академика, и для школьницы четвертого класса.
Последняя книга Тынянова, «Пушкин», вызывает во мне трагические воспоминания. Начал он эту книгу с большим аппетитом, очень бодро и радостно; и когда я, бывало, при встрече спрашивал: «Ну, сколько теперь лет вашему Александру Сергеевичу?» — он отвечал с виноватой улыбкой: «Вот честное слово: написал о нем двести страниц, а ему все еще семь».
Потом, при новой встрече: — Ему уже стало четырнадцать.
Роман был весь у него в голове — капитальнейшая, многотомная книга о Пушкине, но вдруг что-то застопорилось, и я впервые услышал от Юрия Николаевича такое странное в его устах слово: «Не пишется»; он стал просиживать над иными страницами по две, по три недели, и браковал их, и вновь переписывал, и вновь браковал. А потом обнаружилось, что во всем виновата болезнь; и хотя он нечеловеческим усилием воли все еще пытался писать, но эти попытки оказались бесплодными; и когда наконец он окончательно оторвался от своей недописанной книги, это для него значило: смерть.
Из книги «Воспоминания о Ю. Тынянове. Портреты и встречи» (М.: «Советский писатель», 1983).
Источник: https://omiliya.org/article/o-yurii-nikolaeviche-tynyanove-kornei-chukovskii.html
Загрузка...
