Краткое содержание федя из подплава кассиля за 2 минуты пересказ сюжета

Лев Абрамович Кассиль

• Славной памяти адмирала
• Арсения Григорьевича ГОЛОВКО,
• командовавшего в годы
• Великой Отечественной войны
• нашим Северным флотом

Федя из Подплава

Он знал уже почти десять букв, когда я военной осенью приехал впервые на одну из заполярных баз Северного флота. Десять букв! Этого было вполне достаточно, чтобы запечатлеть свое имя на торпеде – в назидание Гитлеру и всем фашистам. За этим занятием я и застал его позади плетня из колючей проволоки, огораживающего базу подводных лодок.

Когда я, предъявив часовому свой пропуск, вошел во дворик подплава, как моряки называют сокращенно флот подводного плавания, подводники как раз грузили торпеды[1] на большую крейсерскую лодку. Длинное темно-зеленое щучье тело подводного корабля вытянулось на воде у причальной стенки, у так называемого пирса. Над пирсом нависала огромная скала.

В ней были проделаны входы в подземные пещеры, где хранились торпеды. Краснофлотцы в рабочих холщовых робах клали громадную торпеду на специальную тележку и вывозили из пещеры.

Сперва в сумраке каменного логова появлялась округлая голова торпеды, а затем, опираясь на низкие колеса, как на лапы, выползала она вся целиком, похожая на исполинского тритона, узкая к хвосту, тяжелая, гладкая, зло поблескивающая на солнце. На нее наводили жирный слой смазки, напоминающий по виду ягодное варенье или джем.

Около торпеды вертелся мальчишка лет восьми, худенький, с острым носиком, красный кончик которого был, пожалуй, ближе к безбровому лбу, чем к верхней губе.

На мальчишке была большая, явно не по голове, черная пилотка с блестящим якорем спереди, а на рукавах запачканной курточки красовались одна над другой нашивки минера, связиста, артиллериста, комендора, электрика и сигнальщика.

Мальчуган деловито оглядывал вывезенную торпеду, обходил ее со всех сторон, затем садился перед ней на корточки и, шмыгая от усердия вздернутым носом, старательно выводил что-то пальцем на смазке, покрывавшей торпеду. Я подошел ближе. Сквозь розовато-коричневую пасту тускло поблескивала металлом протертая пальцем надпись: «AT ФЭДN». Косая перекладинка у буквы «И» была наклонена не в ту сторону, куда следует, буква поэтому выглядела, как знак номера – №, я догадался, что «Э» получилось у мальчика тоже нечаянно.

1. – Ну, Федя, – спросил я, – чем это ты, брат, занимаешься?
2. – Расписываюсь, – отвечал Федя, искоса взглянув на меня и подправляя пальцем сделанную им надпись.
3. – Это зачем же?

– Пускай видят от кого, – сердито произнес мальчишка. – Они уж мой почерк знают. Я каждый раз расписываюсь.

– А кто же ты такой будешь?

– Я? – как будто удивившись, спросил мальчик и, еще выше подтянул нос, посмотрел на меня снизу без всякого одобрения. – Я тут один-единственный у них мальчишка…

– …Фашисты, дьяволы, в море их застукали.

– У кого у них? Чей единственный?

– Ну, у всех… Флотский. Я отсюда, с подплаву. Не знаете, что ли? – И он отошел от меня к другой торпеде, которую в эту минуту выкатывали на тележке из-под скалы.

Один из краснофлотцев-подводников, подхватив свободной рукой Федю под мышки, не останавливаясь, посадил его верхом на торпеду, и так он прогарцевал мимо меня, плотно обхватив ногами круглое и толстое тело огромного смертоносного снаряда.

– Расступись, народ, царь Федор на коне едет! – крикнул с мостика подлодки, вылезая из люка, человек в промасленной форменке, должно быть механик. – Ну как, Федя, приложил руку?

– Порядок! – отвечал Федя.

– Это что, сынишка кого-нибудь из ваших? – обратился я к краснофлотцу, который назвал Федю царем Федором.

– Да нет, тут целая такая история, – отвечал вполголоса подводник. – Это Федюшка Толбеин. Наш, с подплаву… У него отец боцман был, из поморов, на восемнадцатом номере, на буксире. А когда в прошлом году семьи эвакуировали отсюда морем, фашисты, дьяволы, в море их застукали. Налетело штук пять и давай долбить. Там женщины, ребята… страшное дело! Прямо с бреющего.

Видели ясно, что народ не военный, а так и не отстали, пока не докончили. Покуда с берега подоспели, уже мало кто на плаву держался. И отец его, и мать Федьки этого, и сестренка тоже была – все погибли. А ему повезло: буек якорный[2] бомбой отхватило, он за него и уцепился. Единственный, кто спасся… Ну, доставили его на базу.

А тут его Дуся приютила, что в кают-компании[3] подает, – знаете, официантка? Так он тут и остался, на подплаве у нас. Единственный в своем роде, так сказать. У нас ведь тут ни в заливе, ни в одной губе детей не сыщешь – всю ребятню эвакуировали, как война началась. Ну, а уж Федька, так вышло, осел, видно, надолго.

Да и нам, знаете, все-таки веселее глядеть, а то забыли уж прямо, какие ребята бывают. Ведь один-единственный…

Так я узнал историю Феди Толбеина, общего сына подводников, воспитанника и любимца североморцев. Его очень баловали на подплаве.

Знаменитейшие подводники, Герои Советского Союза – сам прославленный Звездин, напористый Сухарьков, неугомонный Фальковский, – дарили его своей дружбой.

И, когда лодка уходила в боевую операцию, Федька всегда провожал своих друзей, стоя на пирсе, и долго глядел вслед ушедшим.

У моряков Северного флота был обычай делать надписи на смазке торпед. «Гитлеру под микитки», – писали подводники на торпедах. «Фашистским гадам от североморцев», – выводили они на грозных своих снарядах, заряжая торпедные аппараты. «За Киев, за Севастополь…» Как-то Федька напросился, чтобы и ему разрешили сделать надпись.

Он знал несколько букв и как умел вывел на торпеде свое имя. И вышло так, что Герой Советского Союза Исаак Аркадьевич Фальковский этой самой торпедой, которую надписал Федька, потопил большой немецкий пароход. Фальковский шел на маленькой лодке – их на флоте называют «малютками».

Неприятельские миноносцы охраняли корабль с ценным грузом. Но «малютка» смело проскочила под кораблями охранения, и торпеда с надписью «AT ФЭДN» угодила прямехонько в фашистский пароход. Он взорвался, зарылся носом в воду и вскоре пошел на дно. С тех пор вошло в моду брать в поход торпеды с Фединой надписью.

Моряки шутливо уверяли, что у Феди легкая рука и он приносит счастье подводникам.

– Ну, где ходишь? Не видишь – тут заминировано! Обозначено ясно.

Фальковский подарил ему оставленный кем-то из эвакуированных трехколесный велосипед. По возрасту Федьке полагалось бы ездить уже на двухколесном. Но лишние спицы в колеснице мало смущали Федьку. И, чтобы не задеть руля, широко расставив коленки в продранных чулках, Федька раскатывал на своем трехколесном велосипедике по пирсу, лавируя между кнехтами[4] для причала, торпедами, бочками.

Однажды он даже ухитрился съехать по крутому узкому трапу на стоявшую у стенки крейсерскую подводную лодку Звездина. Но получил за это такой нагоняй, что потом два дня ходил пешком, боясь показаться на велосипеде у подводников.

– Ах ты, Федя, Федя! – говорил ему Фальковский, с которым они особенно сдружились. – И что из тебя будет, Федя? Темно и непонятно! Если ты себе голову нигде не оторвешь, то она тебе пригодится в хозяйстве… Но ты ее оторвешь себе.

Источник: https://izdaiknigu.ru/bookread-13631

Краткое содержание кондуит и швамбрания кассиля точный пересказ сюжета за 5 минут —

Главные герои все живут в Покровске. Повесть ведется от имени автора.Кондуит и его младший брат, Оська, потеряли королеву из набора шахмат, которые принадлежали отцу. Их наказали, поставив в угол. Тогда они придумали страну Швамбранию и начали в нее играть. К тому времени, когда пропавшая королева нашлась, отец уже сделал другую, и они взяли потерявшуюся королеву в качестве Хранительницы тайны Швамбрании. Они заточили ее в мамин грот. Эта игра продолжалась несколько лет. Страна имела форму зуба, и была окружена океаном. Швамбрания воевала с Бальвонией и Кальдонией. Кондуит был правителем страны, Оська почтальоном, и носил письма, вызывающие на войну. Швамбрания всегда побеждала. Страну населяли мореходы и водоплаватели. Все они гуляли на Брешке. Самым главным мореходом был Джек. Он сопровождал моряков и знал много языков.Весь дом Кондуита был для играющих большим пароходом. Отец-доктор был капитаном корабля. Кондуит описывает отца положительно: он всегда шутил, но когда он злился, мама всегда смягчала его удар. Отец был доктором, ему часто приходилось ездить на вызовы ночью. Дети катались на тележке, пока однажды отец не столкнул их в канаву. Оськиным любимым занятием было рыбачить в аквариуме: он вытаскивал золотых рыбок и устраивал им пышные похороны в спичечных коробках. Однажды он решил почистить кошке зубы папиной зубной щеткой. За это она исполосовала ему руки. Потом отец подарил детям маленького козленка. Тот ободрал все обои, съел брюки отца и его отдали неизвестно кому.Кондуит любил читать «Вокруг нас. Оттуда он узнавал обо всем на свете. Оська тоже обладает большим словарным запасом, но не знает значения половины из выученных слов. Однажды он познакомился в парке с попом, решив, что это женщина.

Поп просвещал Оську в религиозных вопросах, а его служанка Аннушка показала им венчание в церкви. Тогда дети решили, что Швамбрания будет небесным царством, а попа назвали Гематогеном.

Все начальство было разделено на классы: к жидким относились родители, к твердым – директор гимназии и учителя, газообразной была полиция.

Однажды к ним приехал их двоюродный брат, Митя. Он плохо отзывался о Боге, и за это его выгнали из гимназии в Саратове. Он считал своим священным долгом пакостить высокопоставленным лицам. Однажды Собрание Коммерции устроило бал-маскарад. Все дети тоже были туда приглашены.

Чтобы насолить земскому начальнику, Митя взял с собой Марфушу в костюме почтового конверта. Этот костюм занял первое место, и Марфуше подарили золотые часы. Земскому начальнику она понравилась, он хотел было познакомиться с ней, но ее украли.

Когда отец сказал земскому, что Марфуша – их служанка, тот взбесился.

Однажды неизвестный бросил на крыльцо этого начальника башмак и записку. В ней говорилось, что кому подойдет этот огромный башмак, та и станет его женой. Все обвинили в этом Митю. Кондуита приняли в гимназию, предварительно побрив его налысо. Все лето перед поступлением в гимназии они были на даче. В гимназии в первый же день ему оторвали все пуговицы.

В кондитерской Кондуит и его мама встретили директора гимназии. Детей не должны были видеть в развлекательных учреждениях – их сразу записывали в книгу, где вели учет штрафов. Директора по прозвищу Рыбий глаз все очень боялись. Цап-Царапыч следил, чтобы ученики неукоснительно выполняли требования из книги штрафов. А вот инспектора все уважали.

Если кто-то провинился, его держали в углу максимум час, а потом разрешали идти домой. Раньше в Покровске звонков не было – вместо них висели ручки из проволоки. Но доктор первым провел себе электрический звонок. Так же там жил Афонский Рекрут. Он был мастером по починке звонков. Кондуит и его брат часто гостили у него, болтая про книги.

Однажды в Народном саду произошла потасовка, после чего всем было запрещено там показываться. Когда ученики начали было возмущаться, Оська предложил протестовать, срезав в городе все звонки. Тогда у Афонского Рекрута было много посетителей. Больше звонки себе никто не проводил. Земский начальник провел было, но ему опять все срезали.

Причем это был его собственный сын.

Тогда Пристав приказал Фараонам найти воров, сунув им пятьдесят рублей. Фараон нашел обрывок манифеста, где было указано имя земского сына. Фараон пошел и нажаловался директору. Так же он пожаловался на Атлантиду, а Биндюг сам сдался. Всех их выгнали. Иосиф сказал директору, что в срезе звонков виновата вся гимназия, так что пусть он примет исключенных обратно.

Следить за соблюдением порядков в гимназии стали еще строже. Учителя латыни – Тараканус и Длинношеее постоянно ставят ученикам два и кол, а учитель истории любит ставить всех стоя. Француженка вечно ходит обиженная. Однажды Кондуит убегал от дворника по крышам. Так он и подружился с девочкой Таисой.

Он по секрету рассказал ей о Швамбрании, а она возьми и расскажи об этом какому-то незнакомому мальчику. Однажды Кондуит и Оська воевали, взяв дочь кухарки в плен. Клавдюше пришло письмо, что ее сын лишился руки. Детям было очень ее жалко. Они постоянно докучали учителю: подсыпали порох под ноги, мешали его табак с перцем. Учитель не выдержал и пожаловался на них директору.

Они пошли гулять и, увидев коня какого-то барина, решили на нем покататься.

Но конь так развеселился, что упорно не хотел тормозить. Когда же показался Цап-Царапыч, вредный конь сразу замер. Цап-Царапыч пообещал, что запишет их в книгу как проштрафившихся и разберется с ними после каникул. Когда он спросил, можно ли детям было кататься на лошади, они хором ответили что да, можно. Он сел на лошадь, и она побежала.

Когда вышел хозяин, то лошади своей не обнаружил и вызвал полицию. После каникул Цап-Царапыч ничего детям не говорил. Оська обнаружил, что между круглой Землей и круглым глобусом есть связь. Поступил звонок от дяди Леши, который просил Кондуита передать родителям, что совершилась революция. Царь свергнут. Кондуиту захотелось выйти…на улицу и каждому говорить про революцию.

На этот раз Цап-Царапыч включил его в книгу штрафов. В гимназии Кондуит всем рассказал про революцию. В портрет царя, висевший в классе, засунули сигарету. Выглядело так, будто Николай II курит. Переписываясь с женской гимназией ученики выяснили, что девчонки тоже за революцию. Атлантида подслушал, что учителя строят заговор против директора.

Когда была демонстрация, директор болел и его там не было. Комитет исключает директора. Тот в попыхах забывает свои колоши. Директор отправился к родителям учеников. Отец Кондуита был секретарем родительского Комитета. Родители боятся, чтобы их детям была дана свобода. Они думают, что тогда дети совсем разгуляются.

В гимназии вместо оценок теперь «хорошо», «удовлетворительно», «неудовлетворительно», «плохо». Отличник Аркаша начал учиться бесплатно. Аркаша любит Люсю, но мать против их встреч. Он расстроился, похудел, сбавил успеваемость. Потом он решил, что Баринов больше нигде нет, и отправил ей письмо.

Письмо однако по назначению доставлено не было: его перехватил учитель, который долго потом высмеивал Аркашу перед всеми. Тогда Аркаша понял, что разница по-прежнему остается между платными и бесплатными.

Кондуиту тоже хотелось участвовать в собраниях и митингах. Вместе с бойскаутами они творили добрые дела. Они сожгли книгу штрафов в костре, где уже горели дневники. Летом 1918 года они были в деревне Квасниковке. Там они избивали крапиву и топтали поганки.

У девочек была своя игра – «гляделки».

По вечерам на танцах класс Кондуита следил, чтобы мальчики из других классов не приглашали на танцы их девочек. Гимназисты закусывали чай рафинадом, это очень дефицитный продукт.

Кондуит чай с сахаром не пил, а таскал его домой и прятал в тайник. В столовой он раздавал сахар.

Биндюг предложил оставшийся сахар делить поровну. Когда Кондуит отказался, получил подножку. Упал, и набил шишку на лбу. Когда Оська пошел в школу, Кондуит рассказал ему, как не стать битым. В «гляделки» уже никто не играл, все занимались французской борьбой. Новый учитель истории гимназистам очень понравился.

Все нагоняют пробелы по алгебре. Учитель занимается с учениками после уроков, родители шокированы. Класс Кондуита предложил «бэшникам» потягаться в алгебре.

В тот день они сидели за подготовкой до двенадцати ночи, и на обратном пути их арестовал патруль, потому что гулять можно было только до одиннадцати. Они оправдались, что ходили в аптеку купить касторку.

В классе героя выиграл Биндюг, но потом оказалось, что он мошенничал, и сахар пришлось делить поровну. Комиссар просит после урока нарисовать постеры о сыпняке.

Ученикам хотелось есть, но они согласились. Вскоре тот комиссар заболел тифом. Потом он начал поправляться, но все еще не мог ходить из-за слабости. Кондуит носил ему книжки. В гостях у комиссара они играли в гляделки. Кондуит хотел было угостить комиссара сахаром, но кто-то его уже опередил. Кондуит и Оська создали в Швамбрании смертность.

Оська сказал, что какой-то солдат остановил его на улице и выспрашивал в Швамбранию. Кондуиту кажется, что Оська на самом деле верит в эту страну. Когда он рассказывал о ней в школе, над ним посмеялись – такой страны нет. Потом выяснилось, что солдат интересовался не Швамбранией, а штабармией. В гости приехали три тети. Две из них картавят.

Он начали было воспитывать Кондуита и Оську, и отец забрал их жить в другой дом, сказав при этом, что тетки – жалкие рабы вещей. Он попросил детей презирать вещи. Но когда они взяли и разбили блюдо, отец назвал это вандализмом, и объяснил, что перед тем, как вещи презирать, нужно научиться на них зарабатывать. Когда мамы не было дома, забрали ее пианино.

Сначала Оська играл с комиссаром в «Ляпки-тяпки».

Потом с ними начал играть отец. С соседней комнате поселился Ла-Базри-Де-Базан. Он был военным, но тетки почему-то называли его маркизом. Скоро к ним пришла комиссия, которая боролась с дезертирством. Пропал мыльный сверток. Потом этот сверток нашли у маркиза. Так же у него лежали карты Швамбрании. Пришлось детям рассказать начальнику об их стране. Начальник ухахатывался.

Семья опять переехала. Каждый день они ходили с тетками в театр Луначарского. В Покровске стало модным ходить в театр. Даже детей учили театральному искусству. Кондуита и Оську тоже туда засунули. Когда отец уехал на фронт, Кондуит остался в доме за старшего. Начался голод. Кондуит преподает грамоту и счет за фунт мяса в месяц. Сахар из его накоплений выдается семье только по праздникам.

Мать выменяла четверть керосина за грот из ракушек. Швамбрания тоже терпит упадок, поселившись во владениях Угря. Когда они с Оськой изучали дом мертвых, они провалились в подвал, где их кто-то схватил. Оказалось, что Кириков – поганочный человек, который там выдумывал волшебную воду.

Потом в семью приехала двоюродная сестра Дина, и осталась у них жить. Кондуиту и Оське она сразу стала симпатична, особенно после того, как заткнула теток. Дина начала работать заведующей библиотекой. Там дети создали кружок литераторов. Комиссар полюбил Дину. Папа заболел какой-то сыпью, а Атлантида умер.

Кондуиту и Оське надоело играть в Швамбранию, и они пошли к Кирикову. Оказалось, он изобретал не волшебную воду, а настоящий самогон. Когда приехал папа, у него было желтое лицо, огромная густая борода с вшами. Библиотеку хотели закрыть из-за нехватки дров.

Кондуит предложил распилить Швамбранию, которая находилась в доме Угря на дрова. Так Швамбрания перестала существовать.

Источник: https://realdealer.ru/kratkij-pereskaz/kratkoe-soderjanie-kondyit-i-shvambraniia-kassilia-tochnyi-pereskaz-sujeta-za-5-minyt

Отзыв о рассказе Кассиля «Федя из подплава»

Главный герой рассказа Льва Кассиля «Федя из подплава» – мальчик по имени Федя. Он жил с родителями на базе флота подводного плавания, или, как говорили моряки, подплава. Когда началась война, Федину семью эвакуировали, но корабль, на котором они плыли, попал под бомбежку. Все родные у Феди погибли, но сам он сумел выжить, и остался жить на базе подводных лодок.

Моряки Федю любили и много ему позволяли. Они часто катали его на торпедах, которые загружали в подводные лодки, а потом Федя стал писать на этих торпедах послания врагам. В школе он еще не учился, и знал только десять букв, поэтому его послания были корявыми и не всегда грамотными.

Но так получилось, что торпеды, подписанные Фединой рукой, часто поражали вражеские корабли. И подводники стали считать, что у Феди легкая рука.

А однажды летом на базу совершили налет вражеские бомбардировщики. Один из них удалось подбить, и вражеский летчик выпрыгнул с парашютом.

Он приземлился в сопках неподалеку от базы, и тут моряки вспомнили, что туда сегодня отправился Федя за ягодами.

Все, кто мог, побежали на сопку спасать мальчика от вражеского летчика. В небо поднялся самолет, и летчик тоже приступил к поискам. Вскоре самолет стал кружиться над одним местом, и моряки побежали туда.

Поднявшись на сопку, они увидели надпись «ФЕДR» выложенную на большом камне, а за этим камнем прятался сам Федя.

Федя заметил моряков и знаками показал, где прячется вражеский летчик, который уже несколько раз стрелял в сторону мальчика. Моряки окружил врага, и взяли его в плен. А Федя стал знаменитостью всей базы.

Но в конце лета моряки стали задумываться о том, чтобы отправить Федю, которому уже исполнилось восемь лет, в интернат, чтобы мальчик мог учиться. Моряки убедили мальчика, что ему надо учиться, и Федя уплыл на катере. В путь его провожали всей базой, и надавали в дорогу кучу всяких вкусностей.

Но через какое-то время Федя вернулся. В интернате он скучал по морякам, и пару раз даже сбегал оттуда, но его возвращали обратно. Потом Федю пожалел тот самый летчик, который искал его в сопках, и привез его в своем самолете к морякам.

Но моряки не очень обрадовались возвращению Феди. Они думали, что мальчик будет учиться, а тот просто сбежал из интерната. Отношение к Феде поменялось.

Его неохотно пускали на базу, не разрешали подписывать торпеды, а потом стали называть дезертиром. Когда Федя узнал значение этого слова, он заплакал.

Но один из командиров подводной лодки объяснил мальчику, что задача детей во время войны – учиться, а не воевать.

Федя понял, что не имел права оставлять интернат и учебу, и согласился вернуться обратно. Вернувшись в интернат, он стал старательно учиться, и уже через два месяца сам написал морякам письмо. А моряки теперь стали на торпедах писать отметки, которые Федя получал на уроках.

Таково краткое содержание рассказа.

Рассказ Кассиля «Федя из подплава» учит ответственно относиться к порученным делам. Моряки направили Федю учиться, но он скучал по ним и, сбежав из интерната, сумел вернуться на базу. Но моряки этому не обрадовались и назвали Федю дезертиром. Пришлось ему возвращаться в интернат и продолжить учебу.

В рассказе мне понравился главный герой, мальчик Федя, который не испугался встречи с вражеским летчиком и помог его обнаружить и задержать. Хорошо то, что Федя осознал, что на данном этапе учеба — это его главный труд. Только умные люди смогут победить врага и построить новую жизнь.

Какие пословицы подходят к рассказу Кассиля «Федя из подплава»?

Война — суровая школа.
Грамоте учиться — всегда пригодится.

Кто назад бежит, тот честью не дорожит.

Источник: https://MadameLaVie.ru/otzyvy/kassil_fedya_iz_podplava/

Лев Кассиль — Федя из Подплава

• – А ну-ка, ну-ка, что ты там хоронишь?
• Федька старательно закашлялся.
• – Простыл вчера, Исаак Аркадьевич.

– Простыл? А ну-ка расстегнись, давай сюда твою простуду, дай-ка я тебя послушаю.

– Да так ничего не слыхать, Исаак Аркадьевич, а только очень горло корябает, и прямо кашляешь, кашляешь – даже больно.

– Ну, если не слыхать, то, может быть, видать что-нибудь, а? – настаивал Фальковский. И, отведя руки Федьки в стороны, расстегнул курточку. – Это кто тебе тельняшку сообразил?… Да погоди, это же у тебя прямо на коже!… Ой, Федя, Федя! Я же от тебя получу разрыв сердца раньше времени.

– Не щекотитесь, у вас руки холодные, и так я весь простыл, – проворчал сконфуженный Федька, запахивая курточку, под которой вся кожа на груди была расписана химическим карандашом в синюю полоску, чтобы людям казалось, будто Федька носит матросскую тельняшку.

Фальковский обещал никому не говорить об этом происшествии. Уведя Федьку к себе, он с трудом горячей водой отмыл его. При этом он сперва чуть не ошпарил Федьку, напустив кипятку в корыто, а потом, перепугавшись, когда малый заорал благим матом, с размаху посадил его в кадку с ледяной водой… Но дружба знаменитого подводника с Федькой после этого еще более укрепилась.

Вскоре Фальковский ушел в опасный поход на своей «малютке». Федька расписался на двух его торпедах. Через несколько дней на базе были получены о Фальковском недобрые сведения. Федька подслушал, как Звездин тихо говорил Сухарькову:

– Слышал, Валентин? Фашисты Фальковского обнаружили. Он там кого-то подколол, а теперь они за ним гоняются, глушат его…

– Может, отлежится на дне? – тихо проговорил Сухарьков.

– Ну да, отлежится! Исаака не знаешь! Это же такая горячка – непременно рискнет. Да и сколько можно ему отлеживаться? Он уже и так время просрочил. Все, наверно, у него к концу подошло.

– А что – значит, опасно ему? – не выдержал и вмешался в разговор Федька.

– Что – опасно? Ничего не опасно! Услышал звон – и уже «опасно»… Садись-ка, брат, лучше на свой трехколесник и катай себе.

Но Федька не сел на велосипед. Он взобрался на высокую причальную тумбу и долго сидел на ней, смотрел на бухту, в которой стояли миноносцы, сторожевые суда, катера-охотники. Все были тут, все на месте.

Только Фальковского не было, и пустовал бон[5] в котором обычно стояла его «малютка». Холодная зеленоватая вода плескалась там между сваями, словно всхлипывая. Противными голосами мяукали чайки, боком летя по ветру.

Федька сполз с кнехта и, понуро глядя в неуютное море, побрел с базы, ведя одной рукой свой велосипедик, педали которого качались впустую, без толку.

Вечером Федька не стал есть пончики, которые принесла ему из салона командирской кают-компании Дуся. Он потом рассказывал мне, что долго не мог заснуть, все думал о Фальковском. Страшно, должно быть, когда вокруг тебя вода и над головой все вода и вода. И рядом рвутся страшные глубинные бомбы. Вот-вот попадет, вот-вот сомнет, расплющит… Намучившись, Федька заснул.

Под утро Федьке стало холодно, и от этого ему приснилось, что он лежит в холодной воде на самом дне, и уши у него стали как жабры, и он дышит ими, впуская воду в одно ухо и выпуская из другого. А сверху вдруг нырнула и пошла, булькая, прямо на него глубинная бомба, и вот как рванет… Федька проснулся от гулкого удара за окном. За ним последовал второй.

А два залпа, которые дал, входя в гавань, Фальковский, означали, что лодка возвращается с победой: два фашистских корабля пущены на дно.

Федька выскочил на набережную. Подводники бежали к пирсу. Обгоняя их, задевая за локти, получая ободрительные подзатыльники, изо всех сил нажимая на педали, мчался Федька к причалу на своем велосипедике. Он едва не сшиб с ног огромного моряка Милехина, старшего кока столовой подплава. Кок бежал, сдвинув белый колпак на затылок, в белоснежном переднике. Отдуваясь, он бормотал:

– Это же прямо чистое наказание! Не напасешься на них!…

А подводники, обгонявшие его, кричали:

– Плакали твои поросятки, Милехин! Слышал? Фальковский два залпа грохнул – значит, жарь двух поросят. Точно? Ничего не поделаешь, уж как водится! Закон! Порядок!…

Федька подоспел в тот самый момент, когда с лодки бросили причальные концы и Фальковский, щуря опухшие, красные от усталости глаза, соскочил на доски причала.

Нет, Федька не кинулся к своему другу – Федька знал морские порядки.

Он терпеливо стоял в стороне, радостно тараща глаза на Фальковского, который, приложив руку к фуражке, докладывал контр-адмиралу, начальнику подплава, о законченной операции.

– Потоплены два неприятельских транспорта. Один порядка восьми тысяч тонн, другой, полагаю, тысяч на шесть, – рапортовал Фальковский. – Затем я подвергся атаке двух миноносцев. Всего было сброшено двести восемьдесят две глубинные бомбы. Ушел. Задание выполненено. Люди здоровы. Имеются незначительные повреждения.

Тут только Федька заметил страшные следы, которые остались на лодке от близких разрывов глубинных бомб. На железной палубе все было покорежено, вмято, погнуто. А кое-где на обшивке даже зияли разошедшиеся швы.

Официальная чаеть встречи закончилась. Довольный контр-адмирал закурил, не забыв предложить папиросу вернувшемуся герою, и вопросы, которые задавал теперь начальник, переходили уже в обычный дружеский разговор.

Звездин и Сухарьков поочередно обнимали Фальковского и, довольные, хлопали его по кожаной спине.

– Сколько же всего торпед выпустили? – снросил контр-адмирал.

– Всего-навсего три, товарищ контр-адмирал. Две из носовых, одну с кормы. Попали в цель кормовая и одна из носовых.

– Мои? – спросил из-под чьего-то локтя пробравшийся вперед Федька.

– Точно! – засмеялся Фальковский. – Обе «AT ФЭДN».

Катера и буксиры, спешно отваливая по правилам тревоги от стенки, выплывая к середине залива, также били на всем ходу по самолетам из крупнокалиберных пулеметов и автоматических пушек. Ударил из своего главного калибра миноносец «Громокипящий». Эхо выстрелов раскатилось по заливу, отдаваясь в скалах.

В домах на набережной посыпались стекла, лопнувшие от невероятной силы звука. Второй раз ударил из главного калибра «Громокипящий», и передовой немецкий бомбардировщик, волоча за собой космы дыма, повернул в сторону, выбросил длинное пламя, качнулся и, неуклюже вертясь, стал падать за ближайшую сопку.

Чуточку в стороне от него выхлопнул и распустился в небе белый цветок парашюта. Он медленно опустился и исчез за скалами.

– У Тойва-губы сел, – определил Звездин, вместе с нами следивший за воздушным боем. – Как бы не ушел фашист, его потом в сопках не найдешь. А до фронта тут рукой подать, ищи-свищи.

– Минутку! – сказал вдруг Фальковский. – А где наш Федька? Где Федька, я спрашиваю? Он же там, как раз у Тойва-губы, ягоды собирает, чтоб ему…

Действительно, Федька теперь по полдня пропадал на сопках, где в этом году было необыкновенно много черники, голубики, брусники и морошки. Он приходил с фиолетовыми губами, синезубый и показывал нам такой язык, будто он им только что вылизывал чернила.

– Федька там, вы понимаете или не понимаете?! – закричал на нас Фальковский.

И мы стали карабкаться на сопку, чтобы скорее добраться до Тойва-губы, чтобы изловить немецкого парашютиста, чтобы защитить нашего Федьку. Краснофлотцы оцепили район, куда ветер отнес парашютиста.

Мы шли, прыгая со скалы на скалу, осматривая расщелины, обходя небольшие озера, заглядывая под каждый валун. Нигде не было парашютиста, вместе с ним исчез и наш Федька. Потом до нас докатился звук выстрела.

А вскоре за сопками снова ахнуло… И опять стало тихо.

Больше всех волновался Фальковский. Он считал Федьку уже погибшим, слал проклятия на головы фашистов.

Спокойный, рассудительный Звездин тщетно пытался успокоить его.

Летчик, высунувшись из кабины, махая нам рукой, указывал куда-то вниз. Срываясь с камней, перескакивая через ручьи, помчались мы туда. Через минуту мы были на краю скалы. И там, внизу, на темном сыром мху, мы увидели выложенное из белых камней, ярко выделяющееся огромное «ФЭДR».

Бедняга! Он, должно быть, очень волновался и спешил, выкладывая здесь из камней свое имя, и даже букву «Я», которую обычно писал правильно, здесь повернул в другую сторону, как латинское «R», И тут мы уже увидели самого Федьку, он сидел, притаившись под нависшей скалой.

Увидев нас, он стал делать нам какие-то знаки, прикладывая палец к губам, хлопая себя по рту, требуя молчания и таинственно показывая куда-то в сторону. Мы спрыгнули к нему вниз.

Источник: https://mybrary.ru/books/proza/sovremennaja-proza/page-2-114220-lev-kassil-fedya-iz-podplava.html

О рассказе льва кассиля «держись, капитан»

В годы войны писатель посещал больницы, где лежали раненые дети. Случай, описанный в рассказе, был на самом деле. Рассказ впервые напечатан в 1943 году в сборнике «Есть такие люди» и в сборнике «Обыкновенные ребята». До этого он неоднократно передавался по радио.

Речь в рассказе идет о раненом юноше по имени Гриша, лежащем в московском госпитале, специально предназначенном для пострадавших на войне детей и подростков.

До войны Гриша был капитаном юношеской футбольной команды. Навестить его приехали ребята из его команды. Друзья были шокированы, когда увидели, что у Гриши нет одной ноги. Они лишились дара речи. Разговор получился вялый. Гриша был грустный, а они не знали как себя вести и где найти нужные слова, чтобы утешить друга.

Эти слова нашла Варя, которая, оставшись с ним наедине, подарила ему книгу из серии «Жизнь замечательных людей» об английском поэте Байроне, который, несмотря на хромоту, стал незаурядным спортсменом. Эта книга и разговор с Варей, которая увидела в Грише не калеку, а дорогого ей человека.

• В тексте рассказа нет слов, вынесенных в название, но весь его пафос, в котором звучит авторский голос, как раз и передан словами «Держись, капитан!»
• Лев КАССИЛЬ
• ДЕРЖИСЬ, КАПИТАН!

В Москве, в Русаковской больнице, где находятся дети, изувеченные фашистами, лежит Гриша Филатов. Ему четырнадцать лет. Мать у него колхозница, отец на фронте.

Когда немцы ворвались в село Лутохино, ребята попрятались. Но вскоре хватились, что Гриши Филатова нигде нет.

Его нашли потом красноармейцы в чужой избе, недалеко от дома, где жил председатель сельсовета Суханов. Гриша был в беспамятстве. Из глубокой раны на ноге хлестала кровь.

Никто не понимал, каким образом он попал к немцам. Ведь сперва и он ушел со всеми в лесок за прудом. Что же заставило его вернуться?

Это так и осталось непонятным.

Как-то в воскресенье лутохинские ребята приехали в Москву, чтобы проведать Гришу.

Навестить своего капитана отправились четыре форварда из школьной команды «Восход», вместе с которыми еще этим летом Гриша составлял знаменитую пятерку нападения. Сам капитан играл в центре.

Слева от него был юркий Коля Швырев, любивший в игре подолгу водить мяч своими цепкими ногами, за что его и звали Крючкотвором.

По правую руку от капитана играл сутулый и вихлястый Еремка Пасекин, которого дразнили

«Еремка-поземка, дуй низом по полю» за то, что он бегал, низко пригнувшись и волоча ноги. На левом краю действовал быстрый, точный, сообразительный Костя Бельский, снискавший прозвище «Ястребок».

Он вечно попадал в положение офсайда – «вне игры», и команда по его милости получала от судьи штрафные удары.

Вместе с мальчиками увязалась и Варя Суханова, не в меру любопытная девчонка, таскавшаяся на все матчи и громче всех хлопавшая, когда выигрывал «Восход». Прошлой весной она своими руками вышила на голубой футболке капитана знак команды «Восход» – желтый полукруг над линейкой и растопыренные розовые лучи во все стороны.

Ребята заранее списались с главным врачом, заручились особым пропуском, и им разрешили навестить раненого капитана.

В больнице пахло, как пахнет во всех больницах, чем-то едким, тревожным, специально докторским. И сразу захотелось говорить шепотом…

Чистота была такая, что ребята, теснясь, долго скребли подошвы о резиновый половичок и никак не могли решиться ступить с него на сверкающий линолеум коридора. Потом на них надели белые халаты с тесемками.

Все сделались схожими между собой, и почему-то неловко было глядеть друг на друга. «Прямо не то пекари, не то аптекари», – не удержался, сострил Савка.

– Ну, и не бренчи тут зря,– строгим шепотом остановил его Костя Ястребок.– Нашел тоже место, Балалайка!..

Их ввели в светлую комнату. На окнах и тумбах стояли цветы. Но казалось, что и цветы пахнут аптекой. Ребята осторожно присели на скамьи, выкрашенные белой эмалевой краской. Только один Коля остался читать наклеенные на стене «Правила для посетителей».

Ребята поднялись и, заходя друг другу за спину, стукаясь плечами, стали протягивать ему руки.

– Здравствуй, Гриша, – проговорил Костя,– это мы к тебе приехали.

Капитан подавил вздох и откашлялся, глядя в пол. Никогда так не здоровались с ним прежде. Бывало: «Здорово, Гришка!» А теперь очень уж вежливы стали, как чужие. И тихие какие–то больно, надели халаты… посетители…

Докторица попросила не утомлять Гришу, не шуметь особенно и сама ушла. Ребята проводили ее беспомощными взглядами, потом расселись. Никто не знал, что надо сперва сказать.

– Ну как? – спросил Костя.

– Да ничего,– ответил капитан.

– Вот приехали к тебе…

1. – Хорошо.
2. – И я с ними,– виновато проговорила Варя.
3. – Прицепилась, как колючка, ну и никак не отстает,– пояснил Еремка.

– Как? Болит? – кивнув на халат Гриши, спросил строго Коля Крючкотвор.

– Нечему уж болеть,– хмуро ответил капитан и откинул полу халата.

Варя тихонько ахнула.

– Эх ты, совсем напрочь!..– не выдержал Еремка.

– Что ж ты думал, обратно пришьют? – сказал капитан, запахивая халат.– Заражение вышло. Пришлось хирургически.

– Это как же они тебя так? – осторожно спросил Костя.

– Как… Очень просто. Поймали. Велели говорить, кто в партизаны пошел. А я говорю: «Не знаю». Ну, они тогда завели меня в избу, где прежде Чуваловы жили… И шпагатом к столу прикрутили. А потом один взял ножовку да как начал ногу мне… После я уже не в состоянии стал…

– Даже выше коленки,– сокрушенно проговорил Костя.

– А не все равно – выше, ниже… Одно уж…

– Ну, все–таки…

– А когда резали, слыхал? – спросил любопытный Коля.

– Это на операции-то? Нет. Прочухался, слышу, только чешется. Я туда рукой цоп, а там уж нет ничего.

– Эх, заразы! – сказал, яростно ударив себя кулаком по колену, Савка.– Знаешь, Гришка, как ты тогда без полной памяти был, чего они у нас понаделали!..

Костя Ястребок незаметно ткнул кулаком в спину Савки:

– Савка… забыл, что тебе говорили? Вот на самом деле Балалайка!

– А я ничего такого не говорю.

– Ну и молчи.

– А энта, другая, ходит? – деловито осведомился. Коля, указав на здоровую ногу капитана.

– Ходит.

Все помолчали. На улице выглянуло солнце, неуверенно зашло за облако, опять показалось словно уж более окрепшим, и Варя почувствовала на щеке его нежное весеннее тепло. Закричали вороны в больничном парке, сорвавшись с голых веток. И в комнате так посветлело, будто все тени смахнуло крылами унесшейся за окном стаи.

– Красиво у тебя тут,– промолвил Еремка, оглядывая комнату.– Обстановка.

Снова немного помолчали. Слышно было, как долбят за стеклом железный подоконник редкие мартовские капли.

– А занятия опять уже идут? – спросил капитан.

• – У нас уже все идет нормально.
• – По алгебре до чего уж дошли?
• – Примеры решаем на уравнение с двумя неизвестными.

– Эх,– вздохнул капитан,– нагонять–то мне сколько…

– Ты только от нас не отставай на второй год,– сказал Ястребок.

– Мы тебе, знаешь, все объясним,– подхватила Варя,– это нетрудно, правда, истинный кувшинчик! Только сперва кажется. Там только значения подставлять надо под понятия, и все.

– А мы теперь, как немцы школу подожгли, в бане занимаемся,– рассказал Еремка.– Савка недавно у нас на переменке как брякнет в кадку с водой! А его как раз к доске вызвали. Такого ему жару математик задал, что он даже обсох сразу!

Все засмеялись. Капитан тоже улыбнулся. И стало легче. Но на этот раз все дело испортил Еремка.

– А у нас,– сказал он,– на пустыре, где косогор, тоже сухо почти.

Снег сошел. Мы уже тренироваться начали.

Капитан болезненно нахмурился. Костя ущипнул Еремку за локоть. Все сердито смотрели на проговорившегося.

– Кого же теперь на центре поставите? – спросил капитан.

– Да, верно, Петьку Журавлева.

– Конечно, того уж удара у него сроду не будет, как твой,– поспешил добавить Еремка.

– Нет, ничего. Он может. Вы только за ним глядите, чтоб не заводился… А чего же он сам не приехал?

– Да он занятый сегодня,– быстро ответил Костя и соврал: просто ребята не взяли с собой Петьку Журавлева, чтоб капитан не расстраивался, видя, что его уже заменили.

– А я тебе чего привез! – вдруг вспомнил Коля, хитро посмотрел на всех и вытащил из кармана что–то на красной ленточке.– На. Дарю тебе навовсе. Это железный крест, настоящий, немецкий.

– И я такой же тебе привез,– сказал Еремка.

– Эх, ты! А я думал, у меня одного,– сокрушенно проговорил Костя, тоже вынимая из кармана немецкий орден.

Савка тоже полез было в карман, но подумал, вытащил из кармана пустую руку и отмахнулся: «У нас их столько немцы покидали! Как им двинули наши, так они побросали все».

– А я тебе книжку! – И Варя застенчиво протянула капитану свой подарок.– «Из жизни замечательных людей». Интересная, не оторвешься, истинный кувшинчик!

– Ух, чуть не забыл! – воскликнул Савка.– Тебе Васька–хромой кланялся.

– Са-а-ввка!..– только и мог простонать Костя.

– Ну, и ты Ваське кланяйся,– угрюмо отозвался капитан.– Скажи: Гришка–хромой обратно поклон шлет, понял?

– Ну, нам время идти,– заторопился Костя,– а то на поезд не поспеем. Народу много.

Толпясь вокруг капитана, молча совали ему руки, И каждому казалось, что самого главного, ради чего и приехали, так и не сказали. Коля Крючкотвор вдруг спросил:

– А как же ты тогда на улице оказался? Ты ведь вперед с нами в лесу сидел. Куда же ты пошел?

– Значит, надо было,– отрывисто ответил капитан.

– Ну, счастливо тебе!.. Скорей управляйся тут да приезжай.

– Ладно.

И они ушли, неловко потолкавшись в дверях и оглядываясь на Гришу. Столько собирались к капитану, так и не поговорили… Ушли.

Он остался один.

Тихо и пусто стало вокруг. Большая сосулька ударилась о подоконник снаружи и, разбившись, загремела вниз, оставив влажный след на железе. Прошла минута, другая. Неожиданно вернулась Варя.

– Здравствуй еще раз. Я тут платок свой не позабыла?

Капитан стоял, отвернувшись к стене. Худые плечи его, подпертые костылями, вздрагивали.

– Гриня, ты что?.. Болит у тебя, да?

1. Он замотал головой, не оборачиваясь.
2. Она подошла к нему:
3. – Гриня, думаешь, я не знаю, зачем ты тогда обратно из лесу пошел?

– Ну и ладно, знай себе на здоровье! Чего ты знаешь?

– Знаю, все знаю, Гринька. Ты тогда думал, что мы с мамой в сельсовете остались, не успели… Это ты из–за меня, Гринька.

У него запылали уши.

– Еще что скажешь?

– И скажу!..

– Знаешь, так помалкивай себе в платочек,– буркнул он в стенку.

– А я вот не буду помалкивать! Думаешь, мне самое важное, сколько у тебя ног? У телки у нашей вон их целых четыре, а что за радость! И не спорь лучше. Я тебя, Гриня, все равно сроду одного не кину на свете. И занятия нагоним, только приезжай скорей, поправляйся. И на пруд пойдем, где музыка.

– С хромым-то ходить не больно интересная картина…

– Дурной ты… А мы с тобой на лодке поедем, в лодке и незаметно будет. Я веток наломаю, кругом тебя украшу, и поедем мы по–над самым берегом, мимо всего народа, я грести стану…

– Это почему же обязательно ты? – Он даже повернулся к ней разом.

– Ты же раненый.

– Кажется, грести-то я пошибче тебя могу.

И они долго спорили, кто умеет лучше грести, кому сидеть на руле и как вернее править – кормовиком или веслами. Наконец Варя вспомнила, что ее ждут. Она встала, выпрямилась и вдруг схватила обеими руками руку капитана и, плотно зажмурившись, сжала ее изо всех сил в своих ладонях.

– Прощай, Гриня!.. Приезжай скорее…– прошептала она, не открывая глаз, и сама оттолкнула его руку. На улице ее ждали четверо.

– Ну как, отыскала платочек?..– начал было насмешливо Савка, но Костя Ястребок грозно шагнул к нему: «Только брякни что-нибудь…».

А капитан вернулся в свою палату, поставил у койки костыли, лег и раскрыл книжку, которую подарила ему Варя.

Бросилось в глаза место, обведенное синим карандашом.

«Лорд Байрон,– читал капитан,– оставшийся с детства на всю жизнь хромым, тем не менее пользовался в обществе огромным успехом и славой. Он был неутомимым путешественником, бесстрашным наездником, искусным боксером и выдающимся пловцом…».

Капитан перечитал это место три раза подряд, потом положил книгу на тумбочку, повернулся лицом к стене и принялся мечтать.

Вопросы для обсуждения:

1. Как случилось, что Гриша Филатов лишился ноги? Как он попал к немцам и не ушел из села вместе с другими? Зачем ему понадобилось возвращаться в деревню?

2. За что так горячо любили члены футбольной команды своего капитана?

3. Почему они не хотели говорить ему, кто заменил его на посту капитана команды?

4. Как изменилось настроение раненого капитана после посещения его друзьями.

5. Как повлиял на него разговор с Варей Сухановой и подаренная ему книга о писателе Байроне?

6. Как вы думаете, о чем мечтал капитан, оставшись один?

Раздел 12

БУДУЩИЕ АДМИРАЛЫ

Тяга к морю характерна для подростков во все времена. Особенно она проявилась во время войны. Многие мальчишки-добровольцы вместе с отцами встали за защиту морских рубежей России.

Юнга – подросток, исполняющий на корабле обязанности матроса и обучающиеся морскому делу. Известно, что, как только был построен город Кронштадт, Петр 1 повелел открыть в нем первую в России школу юнг. И вот 25 мая 1942 года, в самый разгар войны, был подписан приказ № 108 о создании на Соловецких островах в Белом море школы юнг Военно-Морского Флота.

Согласно этому приказув школу юнг набирали 15-16 летних подростков. Однако случалось так, что в порядке исключения, принимали и четырнадцатилетних мальчишек. Их готовили морским профессиям, чтобы они могли служить на военных кораблях и участвовать в боевых действиях.

Но не только юнги были первой ступенью к высшей морской должности – адмиралу – но и другие пути во время войны могли вести к профессиональной вершине.

Предлагаем обсудить:

В.Пикуль. «Мальчики с бантиками» (отрывок)

А. Первенцев «Валька с торпедной девятки»



Источник: https://infopedia.su/1x149e.html